Ангелы, демоны и музы

Когда-то люди считали, что история движется по кругу, потом они углядели в ней спираль. В двадцать первом веке она становится похожа на древнюю сказку, которую вам рассказывает по кругу раз за разом самый безумный шаман в племени, и рассказывает он обо всем, что когда-то сам читал, видел или нюхал. Смешно, но люди всегда правы, и в Древнем Египте, и в Древней Греции, и в Лондоне восемнадцатого века, где история сделалась прямой линией со стрелкой непонятного назначения на конце. Каждая из концепций может прекрасно объяснить, почему восемнадцатый век в Европе жутко напоминал собою гламурную светскую хронику конца двадцатого и начала двадцать первого века. Жутко, до холодной дрожи у загривка зеленой многоножки, которая слушает рассказ древнего шамана племени под двумя красными солнцами. Ибо только многоножке может быть интересно и приятно узнать, что одна из очень красивых девушек Франции того времени прожила жизнь лишь чтобы ввести моду на мушки в декольте, а потом король ее бросил, и она умерла в двадцать лет в монастыре. Поэтому музыка Вивальди действовала на людей освежающе, напоминала им, что завиток кудряшки может быть красив не только на напудренном парике, но и на ветке зеленого горошка. И именно поэтому ее любил один демон, которого выводила из себя внезапная эпидемия лицемерия и завитушек на париках, охватившая человечество в эпоху барокко. Италия, Мантуя, 1720 год Кроули внимательно разглядывал Азирафеля и рыжего, как апельсин, смертного, которые махали друг другу с разных концов огромной залы и сверкали такими сияющими улыбками, так что их, может, и с Луны было видно. Разглядывал их обоих и пытался вспомнить, с чего же все началось. Кажется, все-таки с дела о корсете. Кроули досталось задание, которого он надеялся избежать. Совратить на похотливые мысли смертного мужского пола. Аристократа, военного и все такое. Белую кость. А Кроули был ужасно занят. И не хотел, очень не хотел носить этот чертов кринолин с корсетом. В общем, он пришел к Азирафелю меняться заданиями во славу Соглашения. Но Азирафель отчего-то отказался меняться. Хотя помочь — согласился. И отстоял танцевальный прием у стеночки в платье с кринолином и на каблуках, старательно делая соблазнительный невинный вид. Насколько Кроули мог судить, у него получилось. Но Кроули потом чувствовал себя обязанным, и когда через несколько дней Азирафель заявил, что желает отправиться в Италию на обед, а Кроули должен ему этот обед — демон не смог отказаться. А потом ангел предложил ему на выбор четыре города, одним из которых была Мантуя, а здесь был он. Рыжий священник. Который, впрочем, интересовал Кроули совсем в другой своей ипостаси — ипостаси композитора… Словом, Кроули сам выбрал Мантую и сам стремился попасть на прием в губернаторский дворец, и даже успел почти обидеться на ангела. Тот зачем-то хмурился и говорил, что это Кроули нравится все это вычурное, что сейчас в моде, а ангел в современной музыке совершенно не разбирается. Да Кроули сам принялся его уговаривать прийти сюда! Поистине изобретательно уговаривать, коварно и демонически. Из принципа. Ангел возражал — демон его переубеждал. Так было устроено их общение с самого начала. Но теперь Кроули не знал, что и думать. Потому что Вивальди не только улыбался ангелу, как знакомому, он еще и на самого Кроули глядел с любопытством, будто знал его или видел раньше. А он не знал и не видел, уж это Кроули точно бы запомнил. — Он такой милый! — поделился Азирафель с Кроули, показывая на Вивальди. Тот весь сиял и от него несло азирафелевым благословением, как лавандой из шкафа со старым бельем. То есть, благословения Вивальди получал от Азирафеля много и часто, и, вероятно, вообще лично. И это ни в какие ворота не лезло. Кроули смерил композитора скептическим взглядом, всем своим видом выражая, что очень сильно сомневается в его «милости». Он, конечно, сомневался на этот счет и во всем остальном человечестве… но в композиторе сейчас — как-то особенно сильно. Потому что вообще понятия не имел, в чем его подозревать. И заодно — ангела, который недавно так старательно демонстрировал, как не интересуется музыкой в целом и композиторами в частности, а теперь вот… даже не пытается скрывать тесного знакомства, которое до прихода сюда зачем-то старательно скрывал. Мог бы хотя бы для виду и дальше поскрывать, если уж на то пошло! А так все делалось совсем непонятно, и у Кроули от этого стремительно портилось настроение. И оттого, что Вивальди зачем-то на него, Кроули, таращился — тоже. — Ну, по крайней мере, он точно никого не убил. И даже не совратил, — проворчал демон, наморщив нос и бросив взгляд на присутствующую здесь же девицу по имени Анна, довольно симпатичную, вроде бы. Хотя у смертных сейчас была другая мода на физиономии, так что вряд ли она считалась красавицей. Азирафель на роль красавицы годился больше, хотя тоже не до конца. У смертных в этом столетии были дурацкие вкусы, одним словом, еще и корсеты эти... Вообще-то насчет девицы Кроули композитору, пожалуй, сочувствовал, с тех самых пор, как случайно выяснил, что в нижней конторе на композитора и девицу отрядили задание, все на то же совращение. Кому именно отрядили — Кроули понятия не имел, но наверняка какому-то придурку, потому что с заданием тот справился не очень. Словом, Кроули сочувствовал с тех пор, как узнал, и до того момента, когда рыжий священник начал с ангелом в гляделки играть с непонятными целями. Теперь демон на Вивальди раздражался, совершенно явно и недвусмысленно, за непонятные отношения с ангелом, о которых Кроули никто в известность не поставил — и не факт, что собирался. Музыканты собирались на небольшом возвышении между колоннами. Сам Вивальди уже устраивал по центру импровизированной сцены стул и скрипку, весело улыбаясь всем своим подопечным. — О, он будет сам играть! — зачем-то обрадовался Азирафель. — Значит, оно не слишком длинное, верно? Кроули мрачно уставился на ангела, который с огромным энтузиазмом разглядывал оркестр, всех смертных зрителей и самого Кроули заодно. И делал это зачем-то очень сияюще, у Кроули даже глаза слепило. — Я его благословлял пару раз, но отслужить мессу он так и не смог, — пояснил Азирафель, видимо, по-своему истолковав его мрачное зырканье. — А почему ты его благословлял? — ворчливо уточнил Кроули, раз уж ангел сам об этом заговорил. — По заданию, естественно, — невозмутимо сказал Азирафель и протянул Кроули сливы в платочке. — Хочешь? — Нет, — буркнул демон, покосившись на сливы. Он бы предпочел сливы на той стадии их жизни, когда они уже успели дать сок, а тот — перебродить. А лучше — виноград, в том же виде. Но ничего такого тут не давали и не собирались, по меньшей мере, до конца концерта. Кроули вздохнул и въедливо уточнил: — По какому еще заданию?.. — потому что желал прояснить ситуацию немедленно. Непроясненной она ужасно тяготила, особенно когда выпить не давали. А Азирафель продолжал лучезарно сиять в сторону посторонних рыжих духовных лиц, будто у тех не было своих собственных личных девиц, которым положено на них сиять… Целых двух, между прочим! Вон, как раз вторая подошла, сестра Анны. И этого с головой хватало, чтобы вызывать лютую зависть сразу у шести смертных в зале. Еще трое, женского пола, напротив, завидовали девицам. Куда этому Вивальди еще и целый ангел?.. Этот самый ангел, между тем, вдруг удивленно вскинул брови и почему-то засиял на Кроули откровенно сочувственной улыбкой, совершенно ни капли непонятно, зачем! — Хотят перевезти его в Рим на несколько лет. Нужен он им там, — объяснил Азирафель. — Не знаю, зачем. По-моему, ему и тут неплохо. Кроули мрачно уставился на ангела. От его слов за версту несло обычной ангельской отговоркой. Демон готов был поставить весь урожай винограда Фландрии на то, что Азирафель ответил на какой-то другой вопрос, и не было у него никакого задания перевезти Вивальди в Рим. Под тяжелым демоническим взглядом ангел растерянно заморгал, мгновенно сделавшись очень беспомощным на вид. Но спросить у него Кроули ничего не успел, потому что объявили начало концерта, и Азирафель немедленно уставился на музыкантов, засияв теперь уже радостным изумлением. — О, как это мило! Стихи! Мы на стихи не дого… — и он сунул в рот сливу, продолжая очень старательно глядеть на Вивальди, действительно читающего какие-то вирши. «А на что договаривались?» — чуть было не выпалил Кроули, которого любопытство распирало совсем уж сильно, но вовремя остановился. Во-первых, если так спросить, Азирафель снова отговорится, наверняка. Во-вторых, так сам Кроули покажет, что чего-то подозревает и не верит ни в какую историю про телепортацию, то есть, депортацию, то есть, перемещение Вивальди в Рим. — Ты все равно итальянского не знаешь, — заметил он, впившись взглядом в ангела, который продолжал упорно таращиться на сцену, где рыжий композитор свою стихотворную пастораль, которая была, по всему, сонетом, как раз дочитал до пастушка на лугу. «Только толстозадых амурчиков не хватает», — ехидно подумал Кроули, после чего в тексте немедля возникли толстозадые нимфы, что было практически то же самое, и демон возрадовался своей художественной проницательности. — Он похож на латынь — этого достаточно, чтобы улавливать общий смысл, — ответил Азирафель, с явным удовольствием вслушиваясь в звуки и жуя сливу. — И итальянский красивый, почти как музыка. Надеюсь, она будет даже лучше. — И тебе не нравится вычурное, которое сейчас в моде, — мстительно напомнил Кроули о том, как ангел не соглашался прийти сюда. А теперь вел себя так, будто это он демона слушать музыку приволок, а не наоборот. Потому что они, оказывается, с Вивальди о чем-то там договорились… зачем-то. И Кроули не сказали. То есть, Азирафель не сказал. И сейчас тоже. — А тебе не нравятся трагедии, — проворчал Азирафель, покосившись на демона с укором. — К тому же… я может, надеюсь, что у Антонио оно другое. «Но я на них ходить сразу соглашался! Еще и настаивал!» — чуть было снова не выпалил Кроули вслух, на этот раз от возмущения. Но снова сумел вовремя остановиться и додумал то, чего говорить не собирался ни при каких обстоятельствах: «А одну даже написал», — после чего покосился на Азирафеля, а потом на Вивальди еще подозрительнее, чем раньше. Потому что ровно в тот раз, когда это была написанная им трагедия, он от похода в «Глобус» старательно отпирался. И потом тоже очень старательно делал вид, что «Макбет» его совершенно не интересует и он даже через шестьдесят лет не в курсе подробностей сюжета. Кроули был демоном, и врать у него выходило намного лучше, чем у ангела. Но Азирафель усердно пытался, и делал это слишком уж похоже на то, как делал это Кроули, когда старался не выдать, что «Макбет» был его затеей… — Трагедии слишком похожи на мою работу, — пробурчал Кроули себе под нос ровно перед тем, как музыка наконец заиграла и на время отвлекла его ото всех подозрений скопом. Потому что Кроули удивился. Сильно удивился, честно говоря, хотя прекрасно знал, чего в целом ждать от Вивальди и от его музыки. Это было похоже на ожидаемое, с одной стороны, а с другой… В последний раз Кроули доводилось слышать что-то подобное лет шестьсот назад, в одном полудиком племени, которое охотилось на вальдшнепов на болотах. Там было холодно, сыро и отвратительно, одна радость — было что выпить, и та сомнительная, потому что неизвестного происхождения пойло до сих пор вспоминалось с содроганием. В общем, звуки вальдшнепов охотники изображали весьма убедительно, но в сугубо утилитарных целях. И у них не было даже одной скрипки, не то что струнного оркестра, они вообще скрипку никогда в жизни не видели… А Вивальди видел и преотлично на ней играл. И с фантазией у него тоже все было замечательно. И со струнным оркестром. Так что разница между звуками вальдшнепов и тем, что слушал сейчас Кроули, была примерно как между тем жутким пойлом и хорошим итальянским вином. Кроули машинально оглянулся на ангела и наткнулся на неожиданный ответный взгляд. Тот пялился на Кроули искоса, но очень внимательно и чуть ли не испытующе. А как только поймал взгляд демона, тут же сделал вид, что вовсе он тут никого не прожигал только что своим эфирным зрением. — Вроде бы ничего, да? — спросил Азирафель небрежно, а потом взглянул на Вивальди сам, и Кроули опять стало ясно, насколько ангельская невозмутимость напускная, потому что на композитора ангел глядел почти завороженно и чуть ли не благоговейно. А еще он смотрел в душу Вивальди, так же эфирно, как до того на демона, и Кроули опять вовсе не понял зачем. Смертный же этого все равно не заметит. Зато с остальным все было практически очевидно. Кроули прекрасно знал этот тон и это выражение лица, и такие вот фразы. К примеру, «вроде-бы-неплохим-местом» назывался у Азирафеля лучший, с точки зрения Кроули, винный погреб в Англии, где они оказались якобы совершенно случайно, просто проходя мимо, но Азирафель вдруг вспомнил, что он тут есть. И вид у него был вот такой же наигранно-невозмутимый. Хотя еще очевиднее все было с книгами, которые ангел Кроули то и дело умудрялся впихнуть под тем или иным предлогом, невзирая на все заявления Кроули, что тот читать не любит и не читает. Книги, подаренные демону, были единственными в мире, которые заслуживали от Азирафеля комментариев вида «вроде, недурно», или «возможно, неплохо» — вместо обычных «очаровательных», «исключительных» и «удивительных». В общем, симптомы Кроули опознал безошибочно. И из них совсем нетрудно было вывести, о чем они там договаривались… — Идея хороша. Я оценил, — наконец нашелся с достойным ответом Кроули, а потом уставился на старательно отводящего взгляд Азирафеля, пытаясь осознать, во-первых, как тому вообще это в голову пришло, а во-вторых, как он умудрился Кроули сюда затащить, сделав вид, что все происходит с точностью до наоборот, и это Кроули ангела тащит сперва в Мантую, а потом на прием. Вообще-то следовало предположить, что Азирафель и корсет носить согласился, чтобы потом был повод поволочь Кроули в Италию. И это уж совсем ни в какие ворота не лезло! И сколько вообще все это безобразие длится?.. Теперь Кроули уставился на сцену, прямо на Вивальди, пытаясь прикинуть, сколько тому могло понадобиться времени, чтобы написать четыре скрипичных концерта. Потому что их, очевидно, было четыре, как времен года. — И благословения у тебя… удачные… — рассеянно добавил Кроули, глядя одновременно и на следы этих самых благословений, и на их результат. — Мои благословения тут ни при чем, — уверенно ответил Азирафель. «Только твои договоренности», — немедля подумал Кроули, обернувшись к нему, и опять обнаружил, что ангел его разглядывает вместо того, чтобы доедать сливы. На этот раз он таращился с очень странным выражением, будто Кроули был каким- то особенно вкусным тортом, на который ангелу почему-то можно только смотреть. Восхищенно и обреченно одновременно — вот как смотрел. У Кроули в ответ зачем-то что-то тоскливо сжалось под ложечкой, словно он был голоден. По крайней мере, люди описывали это состояние очень похоже. Этот взгляд Азирафель сразу же отвел, уставившись на оставшуюся в платке одинокую сливу. — Мне тоже кажется, что идея неплохая, — все тем же уверенным тоном продолжил ангел, развеивая взглядом сливу вместе с платком. «Отличная идея, — продолжил мысленно общаться с ангелом Кроули. — Только ни дьявола непонятно, с чего ты вдруг решил все это устроить. И что эти твои взгляды означают — тоже». Вроде бы, Кроули уже достаточно ясно выразил, что ему понравилось. По крайней мере, обычно ангелу было достаточно чего-то в таком роде… И тоскливо-выжидательно смотреть он переставал. Музыку же слушать невозможно, когда на тебя так смотрят! Или когда ты думаешь, что на тебя так смотрят, когда ты не смотришь. Кроули даже испытал совершенно внезапное желание превратиться в змею, чего ну уж точно нельзя было делать на приеме у губернатора. Но хотелось. Он и сам не понимал, зачем: в прошлый раз, лет двести назад, это ни небес не помогло от тоскливых ангельских смотрений и странных вздыханий — кажется, даже наоборот, внезапно их вызвало. Кроули до сих пор не понимал, почему. То есть, не превращение в змею вызвало, а то, что Кроули в таком виде потом проспал на ангеле всю ночь, а тот всю ночь просмотрел и провздыхал… зачем-то. Зато это неожиданно отлично успокоило самого демона. Возможно, именно в этом и было дело, Кроули сейчас был бы не прочь как следует успокоиться. Но этот способ, определенно, не подходил к ситуации, хоть и был очень действенным. — Насколько я знаю людей, аллегро им понравится больше. Ну и зря, — прокомментировал Кроули, когда дело дошло до третьей части. Потому что он, честное слово, пытался сосредоточиться на том, что играют, а не на странном поведении ангела. Если тебе подарили бутылку вина — ее надо пить, а если зачем-то, непонятно зачем и с чего, подарили музыку, ее надо слушать. Как еще?.. Но если тот, кто ее подарил, стоит рядом и на тебя таращится… музыка все время заставляет на него коситься, будто она не про времена года, а про то, что Азирафель стоит рядом и таращится, а Кроули надо что-то срочно по этому поводу сделать, непонятно что, желательно еще до того, как лето наступит, то есть, второй концерт начнется. — Почему зря? — немного рассеянно переспросил ангел. Теперь он на Кроули не таращился, вместо этого упершись взглядом в Вивальди, и еще иногда переводил глаза вообще в другую сторону. Кроули проследил за ним и обнаружил там зеркало во всю стену. В которую их обоих тоже было отлично видно. — Средняя часть тоже хорошая, — зачем-то ответил Кроули, хотя его явно не очень внимательно слушали. Зато очень внимательно на него смотрели в зеркало, непонятно что пытаясь высмотреть и очень стараясь не показывать, что смотрят. Наверное, все было оттого, что Азирафель категорически не хотел сознаваться, что все это затеял… Ну, раз не хочет — Кроули ему тоже не будет говорить, что все понял. Уважая усилия, которые он приложил, чтобы отнекиваться от прихода сюда. Демон вздохнул, а потом достал из воздуха бокал вполне приличного красного вина и сделал глоток. Иначе он категорически был не готов переносить жизненные потрясения и ангельские взгляды. И музыку так слушать было приятнее, в конце концов. — Можешь ему это лично сказать, я полагаю… потом, — покивал в ответ Азирафель и все же глянул на Кроули с совсем обычным видом, будто они в парке на лавочке сидели, а не стояли среди друзей семьи местного губернатора. Задумчиво посмотрев на бокал в руке у Кроули, он тоже взял себе вина и сделал большой глоток. И опять уставился на сцену. Вообще-то, внимательней изучив ангельскую физиономию, Кроули сделал удивительный вывод, что Азирафеля музыка завораживала даже сильней памятных трагедий Шекспира, как будто он в ней слышал не только вопли уток, а что-то еще, много чего. Хотел бы Кроули знать, что ангел там наслушал. Ему было любопытно, в самом-то деле! Он сделал еще глоток из бокала, а потом все-таки спросил: — А тебе как?.. — и очень пытливо покосился на ангела. Весна к этому моменту наконец закончилась, а лето еще не началось, потому что, разумеется, там был второй сонет. Который Кроули не очень-то слушал, уже уловив, что основное назначение стихов — объяснять, про какие именно вопли каких именно уток музыка, для тех, у кого собственных мозгов не хватает, чтобы понять. И больше они особо ни для чего не нужны. Кроули эта часть и так была прекрасно понятна, так что Азирафель и его впечатления были намного интереснее. Ангел вздохнул почти судорожно, и на его лице мелькнуло какое-то отчаянно-печальное выражение, но сразу пропало, и он опять внимательно смотрел на Вивальди, будто мог высмотреть там что-то новое. — Я… чувствую любовь, — тихо сказал он слегка подрагивающим голосом, от чего Кроули вопросительно изогнул бровь. — То есть… эту музыку будут любить. Поколениями. Столетиями. Это что-то невероятное… Ангел приник к бокалу, допив его залпом, и смущенно улыбнулся Кроули. — Это так сильно, что почти больно. Извини. Должен сознаться, я был не прав. Кроули улыбнулся в ответ и кивнул. — Будут, — согласился он, подумав, что ангел, как обычно, слишком уж хорошего мнения о людях. Они умудряются полностью менять раз в сто лет представления о том, что такое «красиво»! И забывать ко всем чертям то, что еще недавно считали великой ценностью, с устойчивой периодичностью. Чуть целого Аристотеля не потеряли недавно… Но сказал Кроули честно: еще как будут, уж он об этом позаботится. Потому что это был действительно отличный подарок. Кроули нравилось, хотя, наверное, не так, как ангелу… который, как всегда, чувствовал что-то про любовь и про людей. А Кроули ничего такого не чувствовал, потому что ангелом не был… долго уже. Но музыка была стоящая и без этого. — Лето должно быть лучше всего, — сделал вывод Кроули, когда снова началась музыка, и уставился на сцену, не забывая коситься на Азирафеля. — Хм, а я подожду зимы, чтобы составить мнение, — улыбнулся Азирафель в ответ, развеяв свой бокал. — Думаю, она тоже должна быть примечательна. Как и осень. На аллегро он вдруг обеспокоенно поднял брови и уставился на сцену с сочувствием, которого Кроули сперва не понял, как и предыдущих его взглядов на рыжего композитора. Но тут он наконец додумался тоже посмотреть как следует, сразу целиком на все. И сообразил. По правде сказать, Кроули то и дело забывал, как смертные легко портятся, даже когда умирать еще не собираются. Вот и о том, что у Вивальди проблемы со здоровьем, тоже забыл, потому что тот выглядел на редкость бодро и жизнерадостно даже для совершенно здорового смертного. Но ангел волновался, разумеется. Подождет зимы, в общем, и начнет нервничать совсем сильно. Хотя, скорее всего, еще на осени начнет… — Да ла-адно тебе… — протянул Кроули себе под нос. И щелкнул пальцами, отчего у ангела в руке снова образовался бокал с вином, в наполовину пустом бокале демона прибавилось вина, а у бодрого композитора — бодрости. Так что на зиму бы теперь хватило даже на полярную. — И нечего проблему на пустом месте разводить, — заключил Кроули самым скептичным тоном, на который только был способен, и сунул ангелу в руку кисть винограда, которую достал из-за спины. Азирафель растерянно посмотрел на свой бокал и на виноград, бросил быстрый взгляд на Кроули, потом прожег еще одним эфирным взором композитора и растроганно вздохнул. И опять глянул на Кроули. — Спасибо тебе, — проговорил он почему-то таким же подрагивающим голосом, как когда говорил о любви в музыке. — Это очень… любезно с твоей стороны. — Музыку слушай, — проворчал Кроули и уткнулся носом в свой бокал. Он, в конце концов, затем это и сделал, чтобы ангел дальше слушал спокойно, а не беспокоился о том, не упадут ли всякие композиторы в обморок... Вот и пусть слушает! Тем более что там, по мнению Кроули, скоро самое интересное должно было начаться. Краем глаза он видел, что ангел жует виноград, поднося кисть прямо ко рту и снимая ягоды губами. Это мирное зрелище успокоило Кроули, и он с облегчением увлекся музыкой. Пока шла медленная плавная часть про лето, и доверчивая часть публики начинала засыпать, но Кроули знал, что этот рыжий скрипач никогда не пишет музыку, под которую можно подремать. В принципе, уже можно было угадать, что случится дальше, на третьей части: звуки раскатов грома у Вивальди тоже вышли убедительно. Но, похоже, не все смертные догадались. Что ж, тем веселее будет дальше… За это он Кроули всегда и нравился — умело управлял вниманием людей через звуки, и, похоже, любил это делать. В общем, если судить по музыке, совершенно замечательный хулиган и засранец тот еще. И Азирафель о чем-то с ним умудрился договориться… Даже интересно, как звучал их договор. Кроули снова скосил один глаз на Азирафеля. Тот именно в этот момент повернулся к нему и зачем-то очень ласково улыбнулся в ответ на его взгляд. Кроули тоже улыбнулся, но вряд ли мило. Ему тоже захотелось учинить какое-нибудь хулиганство, для пущей красоты момента, и придумать его было не так уж трудно. Сделать тоже: Мантуя была со всех сторон окружена рекой, и это изрядно упрощало и облегчало задачу. Самым сложным было попасть в момент. В точности тот, когда заиграла третья часть. Все струнные разом, разбудив успевших уснуть в одно мгновение. А следом сверкнула молния. Окна в зале были занавешены, и все же значительная часть публики обернулась на отблеск за портьерами. А некоторые даже нервно подпрыгнули на раскате грома, хотя тот звучал совсем глухо через запертые окна. Достаточно тихо, чтобы не помешать исполнению. А потом в стекла застучали крупные капли дождя. Отличная декорация для музыки, так было совсем хорошо. Кроули с очень довольным видом прислонился к колонне, отпив вина, и оглядел собравшихся, наслаждаясь произведенным эффектом. И музыкой. Лето действительно оказалось лучшей частью, как он и думал. Это и должна была быть лучшая часть у кого-то настолько буйного, как этот рыжий священник, извлекающий сейчас из скрипки совершенно невероятные звуки.