Ангелы, демоны и музы

Человеческие ведьмы и колдуны с давних времен пытаются проникнуть в тайну эфира. Они открыли много полезного и бесполезного, и лишь самые талантливые из них понимали, что ключ лежит на поверхности. Эфир, в котором обитают ангелы, не имеющие тела, и души, оставившие свои тела, витает повсюду. И проникает в ощущаемую реальность в виде запахов. Зло имеет запах, как и добро. Животные, обладая более чутким, чем у людей, обонянием, часто ощущают злую ауру нехорошего места или человека. Запах может поведать скрытое от материальных глаз. Однако обоняет всегда кто-то, и восприятие запаха тоже важно. Для разных существ одно и то же явление, место или сущность пахнет одинаково, но воспринимается по-разному. И у одного может начинаться резь в глазах, а у другого, напротив, прилив сил и радости. Совместимость или несовместимость на эфирном, то есть, самом глубоком уровне бытия, можно понять именно по запаху. Ангел Азирафель примерно с восьмого века новой эры знал, что эфирно несовместим с определенным растением семейства пасленовых, поскольку ему не нравился его запах. При этом он все шесть тысяч лет существования Моего Творения совершенно не понимал, что эфирно совместим с одним демоном, хотя у него почти всегда было одно и то же обоняние. Азирафель забежал внутрь на всех четырех лапах и остановился посреди холла, с наслаждением втягивая носом знакомый запах. Здесь все пахло Кроули, будто демон был со всех сторон, прямо как тогда, когда обвивал Азирафеля змеем. Ангелу нравилось — и змеем, и запах, и когда Кроули для него виноград доставал из запретных садов фараона. Правда, он давно так не делал, потому что они надолго поссорились и только-только помирились, и ангел был не уверен, что начнет делать снова. С другой стороны, демон и в гости его в первый раз за все их знакомство пригласил… Так что ангел решил не задаваться сложными вопросами их отношений, тем более это тело для размышлений плохо годилось. Но притом скрывать свое расположение к Кроули оно тоже решительно отказывалось, и Азирафель едва сдерживался, чтобы не начать облизывать Кроули лицо прямо сейчас, а то падать на твердый пол было явно не очень удобно и приятно. Ангел прошелся по холлу и с любопытством остановился напротив статуи птицы. Он помнил эту птичку, тот вечер во взорванной позже церкви было трудно забыть. А Кроули по-прежнему любил сувениры! Азирафель оперся лапами о пьедестал и принюхался к птице. Чуткое обоняние льва уловило и собственный запах тоже, очень слабый. — Можешь на память клок шерсти отр-р-резать, от гр-р-ривы, — щердо выдало львиное сознание. Ангельское не успело сдержать его искренний порыв, и в общем-то не очень сильно старалось. — Только аккур-р-ратно. Кроули медленно снял свои темные очки, медленно убрал в нагрудный карман пиджака и так же неторопливо потер пальцами переносицу. А потом уставился на ангела. — Зачем?.. — спросил он, помолчав некоторое время, и голос у него звучал очень растерянно. И смотрел он на Азирафеля так же, недоуменно и даже ошарашенно. Ангелу немедля еще сильнее захотелось Кроули облизать и потереться мордой, чтобы согреть и успокоить. Львы успокаиваются именно так, а демоны — вряд ли, поэтому ангел вместо Кроули потерся носом о птичку, и побежал изучать другую статую, что стояла в нише на противоположном конце коридора. — На память! — пояснил он. — Ты любишь сувенир-р-р-ры. А больше у меня ничего сейчас нет, чтобы тебе подар-р-р-ить. Статуя была очень красивой и довольно неожиданной. Она изображала демона, который нависает над ангелом и хм… побеждает его, всячески. Азирафель задумчиво уставился на статую, потому что неожиданно легко представил себя на месте ангела, а на месте демона представил Кроули. Теперь Кроули в его воображении превращался в змею, обвивал собою ангела, и ангел начинал ласково чесать змее красное брюхо, а змея с удовольствием поворачивалась и подставлялась под руку. Ангел сам не заметил, как начал урчать, слегка покачиваясь на месте и перебирая лапами по ковру. Когти мягко входили в ворс, цепляли там что-то, и по львиному телу растекалась приятная истома, а на языке и в носу ощущался горячий очень родной вкус и запах. У ангела не могло быть воспоминаний о материнском молоке, тем более, молоке львицы, но львиному мозгу было на это плевать, и он наслаждался внезапно пришедшими образами. Для него они были самыми восхитительными на свете. Сравниться с ними могло бы разве что ощущение от бережно, но крепко зажатого меж зубов загривка течной львицы и ее горячего тела внизу, которое дрожит от жажды прекратить течку. Нестерпимо хочет, чтобы на несколько минут стало еще больнее от пасти на загривке, от слияния с главой стаи, и ждет, очень ждет облегчения. Для львов секс — это когда перестает болеть и гореть все тело от неподчинения инстинкту, и после наступает не радость, а только лишь облегчение… Это ощущение ангел срочно прогнал из львиного сознания. Львиц вокруг не наблюдалось все равно. Даже если бы Кроули мог превращаться в львицу, ангел никогда его о подобном одолжении не попросил бы. Это уж слишком, и это правда больно. Гораздо лучше ритуалы вылизывания — они точно приятны и годятся даже для человеческого тела Кроули. — Можно… потом что-нибудь подарить… Если тебе хочется… — тем временем изрек Кроули, еще более растерянным тоном. Он так и стоял посреди холла, следил взглядом за ангелом. Но теперь наконец сдвинулся с места и направился в комнату через отделявший ее от холла широкий портал, чтобы достать там из серванта стакан и бутылку бурбона, похожую на большой стеклянный колокольчик. Лев немедля побежал за ним. Кроули, видимо, продолжал нервничать — насколько ангел помнил, бурбон демон рассматривал исключительно как пойло, которым можно быстро напиться, когда задание слишком противное, чтобы его выполнять. В гостиной на стене висела Мона Лиза, и ангел припрыгал первым делом к ней, старательно принюхиваясь. Громко чихнул, потер лапой нос и потряс головой. Картина была настоящая, то есть, ее Леонардо рисовал. Один из черновиков, должно быть. Краски пахли, как краски Возрождения. Ангел их и в человеческом теле мог отличить, но львиному запах не очень нравился. Наверное, что-то там такое было в материалах картины, от чего лев чихал. Прочихавшись, ангел направился к огромному, во всю стену, панорамному окну и уселся возле него на попу, с удовольствием разглядывая лондонские крыши. — Хор-р-роший вид, — одобрил он, радостно заулыбавшись. То есть, осклабившись, так уж львы улыбаются. За то время, пока Азирафель изучал Мону Лизу, демон успел налить себе почти полный стакан бурбона и, сделав большой глоток, тоже подошел к окну. — Спасибо, — хмыкнув, сказал Кроули. — Я старательно выбирал вид. Пялиться на кирпичную стену или, что еще хуже, на соседей из дома напротив — совершенно никакого удовольствия. Тем более, про соседей я и так все знаю, на кой мне еще смотреть спектакли с подробностями?.. Ангел с восхищением подумал, что люди продолжат строить здания все выше и выше. На этот раз не из гордыни, как было с Башней, а из осознанной необходимости, так что даже у Михаил не будет повода придраться. И демон благодаря людям будет тоже жить все выше и выше, будто и не Падал никогда. Может, однажды его вид из окна даже сравняется по высоте с тем, которым так гордятся ангелы, что никогда не выходят из офиса. На этом месте размышления продолжать стало очень трудно, потому что львиное кошачье сознание захотело обнять Кроули и как можно скорее. Кошки, и большие тоже, любят очень просто и без сомнений, поэтому ангел сейчас ощущал себя так, будто никакой революции Падших не было никогда и Кроули по-прежнему ангел. Если уж быть совсем честным, он всегда так себя ощущал, но пока был человеком, не разрешал себе. Одергивал сам себя, напоминал, порой и вслух, чтоб уж наверняка не забыть. А лев не сомневался, что сейчас рядом с ним стоит один из «своих», из той же «стаи». И отчего-то пахнет волнением. И нечего ему волноваться и переживать, все же отлично! Так что ангел принялся тереться лбом, бодаться Кроули в бок, живот и спину, подталкивая его к дивану. Все-таки кидаться с объятиями, когда Кроули стоит на двух таких непрочных ногах, он опасался. Внутри львиной груди рождалось тихое урчание, и ангел никак не мог его прекратить. Льва очень успокаивала возможность пихать Кроули — он был такой весомый, ощутимый, и чувствовался прямо лбом. Лев словно удостоверялся, что «свой» — настоящий, и он прямо здесь, и очень свой, львиный. А еще лев мог себе позволить опустить перед ним голову, закрыть глаза и выразить этим свое доверие. Оно было просто безграничным, и ангельское сознание пребывало в блаженном бездействии, пока лев выражал отношение таким образом. Вот такого доверия к демону ангел жаждал и не смел мечтать о нем. — Ангел! Ты чего творишь?.. — возмутился Кроули, выразительно махнув руками. Бурбон он при этом умудрился не разлить, и даже сделать глоток прямо на ходу, попятившись к дивану. — Если ты хочешь, чтобы я сел, можно просто сказать… — продолжил бурчать Кроули, отступив еще немного назад под натиском львиного лба. — Тут, в конце концов, нету никаких смертных, совершенно точно. И не будет. Ангел! — на этом последнем недовольном возгласе он таки плюхнулся на диван и немедля снова отпил бурбона. В ответ ангел сейчас мог только урчать и урчал, а Кроули не понимал львиного урчания. Но ангел решил, что это ничего. Вряд ли демону придёт в голову, что лев собирается его съесть, хотя львы очень похоже прыгают за добычей. Ангелу было сейчас слишком хорошо, чтобы думать о чьем-то чужом удобстве. Всем телом ощущалось это хорошо — от сухого горячего носа до вытянутого вверх кончика хвоста. Азирафель приподнялся на задних лапах сложил передние Кроули на плечи, не обратив внимания на очередной возмущенный возглас, и потерся мордой и ухом о щеку и висок Кроули. Кожа на вкус была чуть соленой, теплой и мягкой, а волосы у виска щекотали нос и тоже пахли Кроули. Лев оставил в волосах демона запах своей собственной гривы, и даже несколько белых шерстинок. От этого львиный запах смешивался с Кроули, и Кроули пах Азирафелем, а Азирафель пах Кроули — и думать вовсе не хотелось, ничего не хотелось, только продолжать ощущать «своего» по-настоящему своим. Ангел никогда бы не позволил себе собственнических чувств по отношению к демону, так с Кроули было нельзя — ангел давно решил, так давно, что уже и не помнил когда. Демон свободен, непредсказуем, пытаться привязать его к себе — все равно, что заливать воском морской бриз в попытках сохранить для одного себя и поставить на полку. Но льву было все так же плевать на ангельскую тактичность и моральные принципы: «свой» должен пахнуть, как свой, и все тут. И лев тоже должен пахнуть как свой для «своего», только так правильно, а по-другому вовсе невозможно. С наслаждением урча и жмурясь, Азирафель облизал его шею от плеча до затылка. Здесь кожа была не только мягкая, но и очень тонкая. Под ней бились голубые жилки, и лев почти в трансе закрыл глаза, замерев вот так, уткнувшись носом в бьющуюся яремную вену на шее. По хребту льва пробежали горячие мурашки — для него «свой», вот так открыв шею, продемонстрировал высочайшее доверие и принятие, и лев весь растворился в ощущении. Свой разрешил быть своим даже больше и четче, чем если бы позволил ухватить себя за шкирку. Лев от этого хотел урчать и лизать, и даже, может быть, кусать своего в шею и еще в других местах, и ему делалось совсем жарко, особенно внутри гривы и возле хвоста. Пожалуй, даже слишком жарко, решил ангел. Он немного пришел в себя, почувствовав, как Кроули от всего этого вздрогнул и заволновался еще сильней, вместо того чтобы успокаиваться, вопреки намерениям льва. Поэтому ангел представил, как хватает льва за шкирку и оттаскивает от Кроули. Лев послушался неожиданно без заминок, и тут же перестал утыкаться демону в шею, заглянув ему в лицо, но все так же вдавливая демона лапами в диван. — М-м-мб-бп… — выдал Кроули, вытаращившись на ангела, а потом еще: — П-п-пф-фм… — после чего перевел взгляд с Азирафеля на стакан с бурбоном, допил все, что там оставалось, и отставил его на тумбочку. А потом снова попытался что-нибудь сказать: — Ты… эм… В общем… — сообщил демон и вздохнул. — М-мхм… ты… предупреждай в другой раз, если так делать соберешься. Будь добр. Ангел вопросительно наклонил голову и тревожно поднял торчком уши. Почему-то вылизывание совсем не успокоило Кроули, напротив, от него еще сильнее запахло волнением. Из львиной груди вырвался глубокий вздох, и, возможно, в лицо Кроули пахнуло львиным дыханием. Оно, впрочем, было свежим и не должно было быть неприятным, потому что ангел не давал льву еды. Но Кроули почему-то опять издал невнятный звук и продолжил переживать с новой силой. — Пр-р-р-ости, Кр-р-роули, — проурчал ангел львиной пастью и уселся на пол перед Кроули, виновато прижав уши. Лев очень растерялся от того, что «свой» не успокоился, и потому послушался, но начал волноваться. И, заволновавшись, вдруг вспомнил, что видел тут дверь! Львиное сознание забеспокоилось еще сильней, поняв, что до сих пор освоило не всю территорию «стаи». Он тут же подскочил на все четыре лапы, обежал еще раз гостиную и скользнул в смежную с ней комнату. Это оказался кабинет с монументальным столом, монументальным же креслом перед ним, а на стене опять висела Мона Лиза. Ангел тут же заинтересовался ею, но как только он к ней приблизился, в носу зачесалось совсем уж немилосердно, будто она была перцем обсыпана. Лев уселся в трех метрах от картины и озадаченно застыл на месте, разглядывая ее. Это было очень любопытно! Пахло странно, и картина висела не просто в двух комнатах, а на том же самом месте, с двух сторон стены! Ангельский разум тут же подбросил львиному несколько версий происходящего, и лев побежал проверять толщину стены, где была дверь в кабинет. — У тебя тут сейф! С чем-то, на что у меня аллер-р-ргия, — очень довольно сообщил он демону, который как раз со свеженаполненным стаканом в руке подошел к дверному проему с очень широкой для обычной стены дверной коробкой, как и предположил Азирафель. — И стул отличный! И стол тоже! Обнюхав еще раз проем и чихнув, лев попрыгал к книжному шкафу в кабинете. Тот был такой же монументальный, как стол и стул. И в нем были подаренные ангелом книги, все до единой. Ангел уселся перед шкафом, как до того сидел перед видом из окна, и засиял, потому что одной улыбки или оскала, чтоб выразить всю свою радость, ему было мало. — Она же в закупоренном пузырьке! — удивленно изрек Кроули в этот самый момент, и ангел сперва не сообразил, про что он, потому что думал сейчас только о книгах. Но потом понял, что это про сейф, и даже догадался, что в нем стоит, раньше, чем демон сказал: — Это настойка мандрагоры. Раз ты ее по запаху не узнал, значит, обоняние у тебя все-таки не сильнее моего… Зато аллергия в таком виде сильнее. И еще она у тебя во всех обликах есть, и почему-то не лечится, как мы выяснили еще в одиннадцатом веке. Интересно… От рассуждений про ангельскую аллергию на мандрагору Кроули, удивительным образом, сразу стал волноваться заметно меньше. — Очевидно, аллер-р-ргия у меня-а-у, — подытожил ангел. — А не у тела. Какая-то несовместимость на эфир-р-рном плане. Его заинтересовал телефон на столе, с крутящимся диском, так что он оперся лапами о край стола и принюхался к аппарату. Тот был очень симпатичный, с округлыми линиями и вообще приятный. И пах Кроули, разумеется, потому что тот все время его трогал руками. Азирафель твердо решил завести себе такой же и продолжил разговор про мандрагору, раз уж Кроули от него успокаивался. — А что она делает? Ма-я-а-ундр-р-рагор-р-ра? — ангел потряс головой, опускаясь на пол на все четыре лапы. Это слово произносить львиным ртом оказалось неудобно, так же, как и дышать рядом с ней. — На эфир-р-рном плане, я име-а-у-ю в виду. На твар-р-рном я знаю, что это яд и сильный галлюциноген. Тр-р-рудно было лечить психоз у всех этих… котор-р-рые ею пытались чего-то сделать. Я на них чихал, а им казалось, что я сам болен чем-то жутко зар-р-разным. Азирафельскому львиному сознанию вдруг захотелось оказаться повыше, стало отчего-то некомфортно вот так, просто стоя на полу. Сначала он подумал, что виноват стол, тот был уж очень монументальным и пафосным. Не успев сообщить себе, что эта идея не выдерживает никакой критики, он запрыгнул прямо на этот самый монументальный и пафосный стол. Тот, к счастью, даже не скрипнул, вот какой был крепкий. Льву сразу полегчало, и Азирафель принялся лизать лапу, чтобы умыться. Так было, к тому же, проще осознавать мысль, из-за которой ему вдруг сделалось не по себе. Что возможно он был несправедлив к Кроули тогда, в девятнадцатом веке, когда они поссорились так надолго. Больше нигде в квартире лев не чуял ничего ядовитого, только здесь, где была дверь сейфа. Не считая, конечно, алкоголя. Кроули, очевидно, был вовсе не легкомысленным, когда дело касалось чего-то опасного, вон, даже яды хранил в сейфе. И, может быть, святую воду, если ангел ее ему все же даст, демон будет хранить в этом самом сейфе для опасных штук? И зря Азирафель так резко отреагировал? Ангел не знал, ему нужно было об этом подумать подольше и мозг человеческого тела тут был бы лучший помощник, чем львиный, который следовало как можно скорее утихомирить и как-то перестать нервничать, а то льву ужасно захотелось поскулить или порычать. И погрызть ножку стула еще, чтоб окончательно успокоиться. Умывание тоже для этого годилось, так что ангел принялся остервенело тереть ухо и морду влажной лапой. Ровно в этот момент что-то позади него брякнуло, звякнуло и хрустнуло — и прежде, чем ангел успел понять, что это был телефон, который он сшиб хвостом, тот подлетел в воздух и поплыл в сторону книжного шкафа, волоча за собой провод. Лев опять виновато прижал уши, проследив взглядом за ним. — Мандрагора вызывает Сатану, — сообщил Кроули, плавным жестом руки водружая телефон на свободное место на средней полке, и ангел исполнился благодарности к демону за его терпение. Кажется, оно было безграничным сегодня, начиная с непослушного хвоста, который мешал вести машину, и заканчивая беспардонным вылизыванием. — То есть, смертные обычно так думают, но на самом деле наоборот: она вызывает к Сатане. Потому что ему ни в каком месте не сдалось самому таскаться к кому бы то ни было, включая герцогов Ада. Но какая-нибудь мечтающая о свидании с Люцифером девица, если у нее есть горячее желание и правильный рецепт, вполне может слетать на это самое свидание… И это вовсе не будет галлюцинацией. Я тебе разве не рассказывал?.. Или это я тому колдуну рассказывал, вместе с которым мы тебя пытались от аллергии вылечить?.. Пока Кроули говорил, ангел успел сообразить, отчего у него может быть аллергия на это ядовитое растение. Все дело в сути мандрагоры, в том, для чего она нужна: инструмент для принуждения к близости, вот что это такое. На глубоком эфирном слое бытия, где у ангела не было тела, зато была его ангельская суть, была и мандрагора, точнее, ее внутренний смысл — связывать демона и заставлять, связывать, принуждать. А внутренний смысл ангела — в том, чтобы любить. Любого ангела, вообще-то, но конкретный Азирафель любит демона, так уж вышло, и похоже, именно для этого и предназначен по Замыслу. И ангельская любовь, по Замыслу — противоположна принуждению. Азирафеля начинало тошнить не только телесно, но и там, на эфирное слое, стоило только подумать, что он мог бы заставлять… Как человеческие ведьмы заклинали демонов и силой заставляли Сатану согласиться на свидание с ними. Тот, конечно, вряд ли собирался отказываться… Но принуждение оставалось принуждением. Азирафель, сугубо гипотетически, тоже мог бы летать на свидания со своим демоном, но он никогда не стал бы поступать, как эти смертные женщины… Так нельзя, ни за что и никогда. В самом центре его сущности что-то вдруг запульсировало болью, когда ангел подумал про «своего» демона. Может быть, от осознания, что у Кроули есть эта штука? Ангел совсем не понял, откуда взялось ощущение и что оно означает, и растерянность ужасно мешала контролировать своенравное тело. Переживать эту боль было так тяжело, что он просто перестал, машинально отстранился от нее, словно выключив себе часть эфирного сознания. И включать ее обратно, чтобы все-таки разобраться, ему совсем не хотелось. Зато чувства льва были, напротив, очень простыми и понятными. Во всем букете эмоций и ощущений, который так и не сумел до конца осмыслить Азирафель, львиное сознание ухватило самое главное для него, льва: мандрагора несла угрозу территории, потому что была намертво связана с «чужим». Сатана определенно был «не своим», и его надо было отогнать, как можно быстрее. Льва, к тому же, раздражало, что «свой» держит тут эту штуку, пахнущую «чужим», и поэтому ему очень захотелось опять облизать Кроули, чтобы получше закрепить на нем свой запах, а ангел ему не давал, как не давал мяса. И лев раздражался все сильнее. «Убр-р-рать. Это. Отсюда», — проговорил лев про себя, скорее даже прочувствовал каждое слово, как импульс спокойной животной ярости. Деловитой: лев знал, что нужно делать в подобных случаях. Для него все было просто и конкретно, в отличие от остального ангела. Пока Азирафель размышлял о своих сложных противоречивых вещах, а Кроули договаривал, лев уже встал твердо на все четыре лапы, разинул пасть пошире и громко заревел прямо в улыбающееся лицо Лизы дель Джокондо. Это был отгоняющий чужого рык, такой, чтоб коварному чужому было слышно, где бы тот ни был. Если бы лев рычал в саванне, другой посягающий на его территорию лев непременно бы его услышал, а Сатана, к счастью, услышать не мог, поскольку так и сидел в своей дыре в Аду. Зато рык, должно быть, прекрасно донесся до всех соседей Кроули на несколько кварталов вокруг, а еще задребезжали стекла в окнах. Льву, когда он дорычал, сразу стало легче не раздражаться, но ангел тут же очень испугался возможной реакции Кроули. Тот даже за телефон не рассердился, и за то, что лев на него с облизыванием накинулся! Он был очень великодушен, дорогой друг-демон, но любое терпение заканчивается. Вдруг он сейчас обидится? Вдруг он обидится так же сильно, как в девятнадцатом веке после разговора про святую воду? И что тогда? Ангел совсем не хотел обходиться без него еще восемьдесят лет и, представив себе ссору, подобную той, прошлой, совсем перепугался. Страх заполнил его целиком, и места для сдерживания льва в ангеле не осталось. Львиный простой мозг тут же отреагировал на испуг ангела, и Азирафель, исторгнув из себя совсем кошачий жалобный вопль, скатился со стола, забившись под него. Под столом было тесно, темно и неуютно, но вылезать Азирафель не собирался. По крайней мере, пока Кроули не перестанет на него ругаться. Почему-то предположения, что Кроули ругаться не станет вовсе, в ангеле не возникло. — Ангел, ты чего?.. — раздался сверху очень недоуменный и обеспокоенный голос Кроули. Он заглядывал под стол, перегнувшись через него, так что лицо демона было перевернуто вверх ногами. И тоже выглядело очень недоуменным и обеспокоенным. — Это у тебя новые симптомы аллергии на мандрагору?.. Или симптомы аллергии на Сатану?.. Или какого хрена вообще происходит?.. — Рядом с лицом Кроули возникла правая рука Кроули. Она свесилась вниз и дотянулась до львиного уха, осторожно почесав за ним пальцами, а ангел зажмурился, едва не отшатнувшись, потому что лев продолжал дрожать от страха и ждал, что рука его сейчас ударит. Поэтому лев даже почти не ощутил прикосновение, как приятное, вообще никак не ощутил, словно уши онемели от ужаса. Потом с другой стороны возникла левая рука Кроули, со стаканом, и попыталась влить в перевернутого демона бурбон. — Нет, пить так неудобно… — Деловито изрек Кроули, и голова на несколько мгновений пропала, вместе с левой рукой, чтобы вскоре вернуться, продолжая выражать лицом все такое же сильное беспокойство. Азирафель удивленно таращился на Кроули, поставив уши торчком и растопырив усы. Львиное восприятие не могло просто так взять и перестроиться, и продолжало пребывать в ступоре от шока, и ангел вместе с ним. Поэтому он начал отвечать на вопросы Кроули прямо, и еще задал свои, хотя сам очень их смущался, ему казалось, что они ужасно глупо звучат: — Лев понял все это так, что она опасна, и начал отгонять чужака. А потом я испугался, что мы опять поссор-р-римся, — объяснил ангел, а потом опустил морду на передние лапы, прижавшись к полу и растерянно заглядывая в перевернутое лицо Кроули. — Ты р-р-разве р-р-ругаться не будешь? За шум, телефон и за бесцер-р-ремонно-о-ость? И за хвост. Кроули вздохнул, и его правая рука снова дотянулась до ангельского уха, чтобы почесать. — Вылезай давай, — проворчал он. — Я тебя не для того в гости звал, чтобы ты под столом сидел. И не для того, чтобы с тобой ссориться, тоже. Теперь демон перегнулся через стол совсем сильно, кажется, улегшись на него плашмя — и так смог достать до другого, дальнего от себя уха. Свешивался со стола он примерно по грудь, притом едва не утыкаясь макушкой в пол. Ангел с усилием закрыл львиные глаза и опустил голову, подставив уши под пальцы Кроули. Льву очень хотелось поныть, чтобы совсем утешиться. Ему стало слишком страшно, страшнее, чем ангелу — потому что лев считал, что больше у него никого в стае сейчас нет. «Свой» только один, и если свой расхочет быть своим, то лев тоже останется один. Львиный разум успел представить это одиночество, бесконечное, как купол голубого неба над пушистой травой саванны. Саванна красивая, она шелестит под ветром, скрипит, свистит и охает отдаленными голосами слонов. Но когда лев в ней один, ему очень-очень плохо. Не бывает хорошо одному, никогда. Только тоскливо бывает, хоть вой, пускай ты лев, а не волк. Лев знал, что он уже был один, совсем недавно, и повторения не хотел. Он хотел быть только вместе. И теперь вытянул голову, подставив уши под руку поудобнее, застыв почти в позе покорности. «Свой» может быть ведущим в стае, если так он согласится остаться своим. Лев был готов на эту, почти невозможную для него, жертву, даже несмотря на то, что у «своего» не было гривы. Лев заурчал, почти зарокотал, так глубоко в груди родился звук. Потом подлез под пальцы загривком, чтобы рука Кроули оказалась глубоко в гриве. От гривы по всей львиной шкуре разбегались горячие волны мурашек, и лапы слабели, все тело будто собиралось растечься в большую урчащую мохнатую лужицу под руками демона. Ощущать все эти прикосновения было настолько приятно и столько облегчения они с собой несли, что Азирафель опять потерял способность и всякое желание контролировать льва. — Я могу начать тебя обнимать и облизывать. Опять, — честно предупредил он сквозь урчание, пока еще мог что-то сказать. — Если вылезу… или если ты пр-р-родолжишь. Но облизывать демона прямо сейчас льву не захотелось. Вместо этого он перевернулся на спину и подставил Кроули пузо, довольно всхрапнув. При этом он наполовину вылез из-под стола и с удовольствием почесался спиной об ковер в кабинете, намеренно оставив в нем шерсть. Это было важно — из-за мандрагоры. Он бы и на сейфе сейчас шерсть оставил, если бы мог к нему приблизиться. — Хм-м-мп-пф, — ответил ему Кроули, пожав плечами. Обычно он так, или примерно так, делал, если не хотел выражать согласие прямо по какой-то причине, но согласиться все-таки был готов, или даже хотел. Например, когда ангел дарил ему книжки. — Но вообще-то так меня облизывать, по-моему, еще неудобнее, чем пить бурбон… — добавил Кроули через некоторое время. Он продолжал свешиваться со стола, теперь уже почти по пояс, и осторожно чесал одной рукой подставленное брюхо, а второй продолжал чесать за ухом, тоже очень осторожно. — М-р-м-м, — тоже не очень внятно ответил Азирафель, с наслаждением поворачиваясь под рукой Кроули. На самом деле, у льва было даже несколько вариантов, как можно стащить Кроули со стола и начать вылизывать, но ангелу они все не нравились. А льву не нравилось, что его опять удерживают не пойми зачем, поэтому ангел пообещал сам себе, то есть льву, что это временно. Просто чтобы не повредить хрупкого демона. У льва ведь такие огромные лапы, даже если когти не выпускать. Ими можно очень неприятно ударить, совершенно ненарочно. Лениво размышляя над этой проблемой и снова подставляя еще не чесанную часть брюха, ангел вдруг очень четко представил львиным разумом, как сгребает в охапку Кроули двумя лапами и дальше делает что-то, от чего тот наверняка опять начнет волноваться. Пальцы демона нашарили какое-то совсем особенное место на львином боку, и сдержать льва было очень нелегко. Но все-таки ангелу удалось, и вместо всего, что лев успел напредставлять, он тихо пискнул и вывернулся из-под стола и из-под руки, встав на все четыре лапы. Львиный порыв был силен и решителен, как удар тарана при штурме почти сдавшегося города. Поэтому, пытаясь его удержать, ангел почти потерял способность соображать. Мысли разбегались в неизвестных направлениях, а перед взглядом носились прозрачные мушки. Ангел знал, что не выполнил главную часть своего плана, и Кроули, вроде бы, не возражал. Против того, что хотел лев, наверное, стал бы возражать, а против плана — нет. Ухватившись за эту несвязную мысль, которая, тем не менее, больше всего походила на мысль разумную, ангел ляпнул ровно то, что она гласила: — Тогда пошли в спальню! — безо всякой задней мысли. У львов вообще был недостаточно сложный мозг, чтобы иметь какие-то там задние мысли. Все мысли льва были исключительно передними. А он ведь еще не осмотрел спальню! Значит, надо сходить. А еще он собирался спать — и в спальнях спят, все правильно. Но, ляпнув, ангел тут же почуял со стороны демона сильное волнение. А посмотрев на него, обнаружил, что тот допивает залпом свеженалитый стакан бурбона, и понял, что стоило потщательней подбирать слова. И немедля решил, что лучше теперь помолчит и действительно пойдет смотреть спальню. Азирафель попросту был не уверен, что способен на человеческую речь.