Ангелы, демоны и музы

Течение жизни устроено так, что Моим творениям часто приходится сталкиваться со страданиями. Те из них, кто обладает разумом, непременно стараются осмыслить беды, происходящие с ними, или же с теми, кто их окружает. Кто-то объясняет каждую Моим промыслом, кто-то подводит сложную доказательную базу, обосновывая, что страдания суть адаптивный механизм. Некоторые даже говорят, что страдания очищают душу. Если говорить о Кроули, он, столкнувшись со страданиями, немедленно решил, что они угодны Мне. Глядя на вещи объективно, обиды в этих выводах было куда больше, чем разумного рассуждения. Однако демон Кроули от Начала Времен привык подбирать любым своим сильным эмоциям довольно удачные выглядящие разумными обоснования, которые не были ни на грамм правдивыми. Одним словом, Кроули решил, что демоны — или, по крайней мере, лично он — обречены страдать, и приятных ощущений и переживаний им не полагается. Однако, будучи весьма сообразительным созданием, он довольно быстро понял, что эта концепция является совершенно невыполнимой на практике. В Творении слишком много прекрасного, чтобы не выходило радоваться совсем уж ничему. Повзрослев, Кроули частично отказался от своих представлений, опробовав и восприняв многие радости, которые предлагало ему Творение. Однако, поскольку его обида никуда не делась, он продолжал считать себя лишенным главного Моего дара Моим детям, а равно и связанных с ним удовольствий. Этот сорт наслаждения он принять упорно отказывался, ибо считал, что «такие как он» для подобного не предназначены. Демон Кроули ошибался, как ошибались и флагеллянты, истязая и калеча себя на глазах у толпы за «недозволенные» желания. К счастью, главный для Кроули источник этого наслаждения сам обладал разумом и то и дело умудрялся следовать Моей Воле даже в те минуты, когда она противоречила его собственным представлениям о реальности. «Еб твою мать», — подумал Кроули, допивая бурбон. Потом резко выдохнул и подумал: «Мать твою еб…» — и тут же налил себе новый стакан из бутылки, которая прилетела из гостиной. «В спальню, еб твою мать…» — подумал Кроули, отпив примерно половину. И это значило, что в голове у него немного проясняется. Потому что он стал способен на более внятные мысли. Например, про то, что чувствует себя ненароком очутившимся в комедии Апулея, который ангелу никогда не нравился. И правильно, быть может, не нравился. Это только читать весело. А ощущать себя извращенцем в квадрате — ни хрена не весело. Или даже не в квадрате, а в кубе. Потому что, во-первых, Азирафель был ангел, во-вторых, Кроули был демон, а в-третьих, ангел был лев. Ну и в-четвертых, в качестве бонуса, Кроули был изрядный долбоеб. Потому что сам только что выразил вполне недвусмысленное согласие, чтобы его облизывали… Чтобы ангел не обиделся, чего доброго, или, того хуже, снова не напугался. Потому что Кроули сам напугался, когда тот из-за мандрагоры психовать начал, и вообще-то хотел просто его немного успокоить… И успокоил, на свою голову. Кошки замечательно успокаиваются чесанием за ушами, даже такие здоровенные, подумал Кроули. Ничего страшного не случится, подумал Кроули. Раз уж Азирафель в таком виде словами плохо успокаивается, надо сделать что-нибудь еще, подумал Кроули. И еще подумал, что ему вовсе не хочется снова ругаться с ангелом из-за своих демонических дел и что это — самый быстрый способ уладить дурацкую ситуацию. Ага, и кроме того — самый быстрый способ вляпаться в еще более дурацкую. В спальню! Да еб же твою мать… Что самое ужасное, тащиться в эту клятую спальню ему действительно было нужно. Чтобы, во-первых, ангел опять какой-нибудь херни не надумал из-за того, что Кроули за ним не пошел. А во-вторых, чтобы еще чего-нибудь не снес своим малоконтролируемым хвостом. Или другими частями малоконтролируемого себя, которые очень хотели выражать физически самые искренние, чистые и дружеские, мать их, чувства. В спальне, мать ее. Кроули решительно допил вторую половину бурбона в стакане, еще более решительно вылил в него все, что оставалось в бутылке, и совсем уж решительно пошел в спальню. Очень постаравшись изобразить невозмутимый вид. По пути в спальню Кроули нашел ангела бегающим по холлу туда-сюда от одной статуи до другой. — Спальня там, — сообщил ему Кроули, махнув в сторону приоткрытой двери. Лев тут же затормозил возле нее и обернулся на Кроули, тревожно подняв уши. Демон отпил из стакана и попытался не ворчливо спросить: — Ну что такое? Пойдем, ты же спать хотел. Ангел наклонил голову набок, забил хвостом, тут же задел дверь, и она раскрылась почти настежь. — Можешь не ходить, если я ставлю тебя в неловкое положение. Я же чую, что ты волнуешься… Я могу и один пойти спать, — очень тихо, почти неслышно для льва ответил Азирафель и действительно зашел в дверь, сразу же обходя комнату по периметру. «Да уж и впрямь охренеть неловкое положение!» — от всей души высказался Кроули мысленно. Не вслух, разумеется, а то ангел, чего доброго, на этот раз не под стол, а под кровать забьется и вылезать откажется… И как с ним потом объясняться — непонятно, не рассказывать же, почему на самом деле Кроули считает положение категорически неловким… Лучше, в самом деле, развоплотиться. Так что единственный вариант — убедительно изобразить, что ничего неловкого тут нет. — Нормальное положение, — соврал демон и сделал пару солидных глотков бурбона, чтобы успокоиться и давать Азирафелю меньше поводов чуять свое волнение. А потом продолжил врать, со всей искренностью, на которую был способен: — Ты собирался спать, заранее меня предупредил… Не вижу ничего неловкого. Первейшее правило хорошего вранья: оно должно быть как можно более честным. Так что в определенном смысле Кроули сказал чистейшую правду: в том, что ангел у него в гостях собирается спать, он и впрямь ничего неловкого не находил. И такое положение вещей считал совершенно нормальным. Ненормальными он считал собственные реакции на близость Азирафеля, и тем более — на его прикосновения. Но об этом ведь никто и не говорил… Он еще раз отпил из стакана и потащился следом за львом в спальню. Потому что иначе вранье не выглядело бы убедительным, и это усилило бы неловкость положения. Хотя хождение за Азирафелем в сторону кровати тоже могло ее усилить, но раз уж Кроули выбрал определенную стратегию, ее следовало придерживаться. Лев пристально обнюхал кровать, потом задумчиво осмотрел Кроули и попрыгал к нему с такой же радостью, как недавно, когда бежал бодаться с Бентли. С демоном он бодаться не стал. Ну, то есть, не совсем. Он обошел его так, что Кроули развернулся вслед за ним спиной к кровати, и уткнулся лбом ему в живот, очень умиротворенно вздохнув. — Чеши тогда, — довольно потребовал ангел. Грива у него была очень теплая, и живот у Кроули сразу же нагрелся, будто к нему приложили меховое одеяло. Ангел оглушительно заурчал и мягко подтолкнул Кроули к кровати своим огромным пушистым лбом. «Опять… — обреченно подумал демон, уже поняв, что его сейчас неизбежно допихают до кровати. И еще, скорее всего, неизбежно оближут. А ему придется все это героически вынести. Честное слово, бегать по церкви было как-то попроще… Не требовало такого внутреннего волевого усилия. Хотя тогда ощущения были крайне неприятные, а теперь как раз наоборот. — Впрочем, этого и следовало ожидать». Смирившись, Кроули допил остатки бурбона в стакане, отчего немедля смирился еще сильнее. — Или сначааа-у-у-ла-а… садись… — с явным усилием изрек Азирафель и опять заурчал. — Ччшшштоб, я не ур-р-ронил тебя-а-а-у. Речь ангела к концу его фразы как-то сама собой превратилась в счастливый кошачий зевок и снова в урчание, как будто ему было очень трудно говорить. «Спать, наверное, хочет», — подумал Кроули с облегчением. Если хочет спать, значит, уснет. И значит, продержаться надо не так уж долго… Кроули плюхнулся на кровать и поставил стакан прямо на пол, потому что ему было откровенно лень даже отправлять его левитировать до тумбочки. И теперь, когда обе руки у него освободились, запустил их наконец в львиную гриву. Продолжая внутренне смиряться с чересчур приятными ощущениями. В глубине львиной гривы было очень мягко и жарко. Наверное, ангелу тоже было жарко, когда он бежал до Лондона от Оксфорда. А сейчас он урчал и подставлялся под руку загривком, так чтоб у Кроули не получилось отлынивать и чесать осторожно, как в кабинете. Лев вдруг встал лапами Кроули на колени с самым счастливым выражением на морде. А демон от неожиданности не успел отстраниться, и эта наглая зверюга просунулась в кольцо рук, вынудив себя обнять. А потом Азирафель ткнулся своим огромным горячим носом Кроули в щеку и лизнул, тоже в щеку. — М-м, — коротко промычал Кроули, постаравшись, чтобы звук вышел хотя бы относительно приличным. Но вовсе не был уверен, что у него получилось. Так что рассчитывать он сейчас мог только на общую наивную искренность Азирафеля, которая в этом облике, кажется, еще больше усиливалась. Примерно так же, как у Кроули характер становился еще противнее, когда он в змею превращался. В спальню он, значит, Кроули притащил, чтобы чесаться удобней было… Обалдеть просто! Без единой задней мысли, наверняка. В спальню — потому что спать собирался и потому что на кровати лежать удобнее, чем на столе. И все. А Кроули может своим далеко не таким наивным и искренним демонским умом думать про эту самую кровать что ему угодно. Сам виноват. Нечего такие мысли в башке заводить. В процессе этого неостановимого мысленного ворчания Кроули продолжал чесать беспардонное кошачье, которое продолжало урчать, как кошачье. Машинально совершенно продолжал, потому что это, удивительным образом, хоть и закручивало все мозги и внутренности тройным узлом — одновременно еще и успокаивало. И вообще, ангел в таком виде был очень мягкий и приятный наощупь. Главное — не думать, какой он наощупь в другом виде. И вообще поменьше думать, от этого только хуже делается. А так еще ничего… Бурбон, по счастью, от чрезмерного думанья неплохо помогал. Лев продолжал тереться носом и мордой об лицо и шею Кроули, толкая его на кровать спиной вперед. Похоже, тоже совершенно ненарочно и безо всякой задней мысли — потому что мысли на его морде вовсе отсутствовали. Присутствовали только безусловное кошачье счастье и чистая гедонистическая радость от прикосновений. Кроули под его напором неостановимо падал на кровать, не в силах отделаться от неприятного ощущения, что он похож на персонажа одной из тех до крайности пошлых открыток, которые активно популяризовал среди смертных в начале столетия. И когда он уже почти упал, лев вдруг щелкнул хвостом и перенес себя вместе с демоном в середину кровати. Теперь Кроули сидел словно в кольце изо льва, который свернулся вокруг него горячим шерстяным калачиком, положив голову на лапы. — Чеш-ши, — изрек Азирафель, чем жутко напомнил Кроули его самого в змеином облике, и подлез головой под его руку. Демон усмехнулся и снова запустил пальцы в мягкую гриву. После порнооткрыточных экзерсисов это был прямо целомудренный библейский сюжет… отчего Кроули несколько полегчало. Не то чтобы его сознание полностью перестало накрениваться не в ту сторону, но, по крайней мере, оно стало туда накрениваться меньше, а не больше. Ангел умиротворенно закрыл глаза, и Кроули совсем было расслабился, подумав, что лев теперь заснет, однако его тут же лизнули языком в нос, и он чуть не выругался вслух, но сдержался, чтоб не помешать Азирафелю засыпать. Лев протяжно зевнул, подняв голову. Бросил на демона очень ангельский, лучащийся невинным блаженством взор и снова голову опустил. Прямо Кроули на колено, еще и лапой ногу обхватив, чтоб, видимо, демону совсем никак не сбежать было. — И загр-р-ривок тоже… — совсем уж невнятно добавил Азирафель. Демон не был уверен, что и правда услышал слова в урчании, а не выдумал их, но на всякий случай оставил руку на загривке льва. Словно в награду за долготерпение через несколько минут голова и лапа льва у Кроули на ноге начали тяжелеть и расслабляться, а его дыхание сделалось совсем ровным и глубоким, и урчать он стал почти неслышно. Кроули зачем-то продолжал чесать ему загривок, кажется, просто по инерции. И смотрел. Вот это редкое зрелище, спящего ангела, он бы, пожалуй, сейчас сфотографировал себе на память, если бы мог… И прятал бы потом в глубине ящика стола, как пресловутые открытки, чтобы Азирафель, если еще раз вдруг в гости завалится, случайно не нашел, как статуи эти клятые. Впрочем, ангел бы, наверное, и по поводу открытки испытал те же искренние и невинные чувства. И предложил бы себя еще разик сфотографировать, раз демону так памятные сувениры нравятся. Благопристойно, как для семейного альбома… Но Кроули бы все равно был рад, на самом-то деле. И на всякий случай не сознался бы, даже отговаривался бы, что никаких фотографий ему не нужно. А ангел бы ему все равно их всучил, как книжки всучивал всегда. В том, насколько неблагопристойные фотографий ангела он бы себе на самом деле хотел завести, Кроули не сознался бы тем более. Они и без того только помирились, и ангел даже к нему в гости зашел в первый раз, и вот, выражает дружеские чувства… как может. Не хватало все это испортить своими дурацкими желаниями! Так что Кроули собирался наслаждаться тем, что есть. В частности, тем, что сейчас у него на ноге спит лев. Пока тот спал, наслаждаться можно было практически ни в чем себе не отказывая и не отслеживая собственных реакций. Так что Кроули подтащил к себе поближе одну из подушек и тоже улегся, устроившись поудобнее и снова положив руку на львиную гриву. И продолжил смотреть. И чесать. Потому что, на самом-то деле, ему просто нравилось прикасаться к Азирафелю, как и всегда. И еще сейчас было можно. Но все это, вместе с теплым и мягким четырехсотфунтовым телом прямо под боком, отменно усыпляло. И Кроули не заметил, как уснул следом за Азирафелем. Телам ангелов и демонов не требуется сон, и все же они порой спят. Сон не значит для них столько, сколько для людей, однако работает похоже, пока они пребывают в человеческих телах. Подобно людям, именно во сне демон или ангел могут встретиться с той частью своей сущности, на которую предпочитают не смотреть и не думать о ней. Отсюда можно сделать вывод, что отношение со сном определяется для ангелов и демонов тем, что они сами от себя прячут. Ангел Азирафель пытался заснуть в человеческом теле единственный раз четыре тысячи лет назад, но у него так и не получилось. С тех пор он не любил сон и не спал, неосознанно ожидая от него чего-то не очень хорошего, и был в целом прав. Демон Кроули, напротив, спать любил, но вряд ли бы поверил, если бы кто-то рассказал ему, что он сталкивается с частью самого себя во сне, и эта его часть такова, что с ней очень приятно встречаться. Утром ангел открыл глаза, когда почувствовал, что время льва заканчивается. Ему нужно превратиться назад, и спать во время превращения не хотелось бы. Вряд ли случится что-то плохое с его телесным сознанием — просто ангелу было бы приятнее успеть попрощаться со своим львиным обликом, а если он проснется человеком, получится как-то даже обидно. Как будто он своего льва стесняется или не хочет им быть. А это неправда, львом быть очень приятно: зверю многое прощается, что человеку не простилось бы. Азирафель очень-очень четко сейчас представлял, какими именно словами ворчал бы Кроули про статуи, если бы ангел осматривал их глазами своего человеческого тела. Наверняка это было бы очень изобретательно. Придумал бы какую-нибудь историю про то, что птичка — это вовсе не сентиментальный сувенир, и то, что часть убранства храма украшает теперь дом исчадия Ада, — замечательное злодейство, и странно, что Кроули за него премию до сих пор не потребовал. Так или примерно так говорил бы демон. А льву он ничего этого не говорил и даже за ушами чесал, и дал спать на своей кровати. На ней ведь никто, кроме демона, не спал, львиное обоняние выяснило это очень-очень четко. Она пахла только демоном, и сейчас тоже пахла. А еще демоном пах сам демон, совсем рядом. Потому что заснул рядом со львом — чуткое кошачье сознание осознавало это еще во сне, и во сне было много-много счастья, что свой рядом, и свой льва тоже считает своим и совсем безопасным, раз может заснуть так близко от него. Ангел скосил взгляд на Кроули, проверяя, крепко ли тот спит. Спящий демон в человеческом обличье — это еще интереснее, чем спящий демон в змеином. Потому что у него на лице видно эмоции, и видно, спит он, или притворяется, что спит. Сейчас демон спал, и Азирафель мог на это смотреть, еще по крайней мере полчаса до момента превращения. Потом, пока он все еще лев, лучше разбудить Кроули и слезть с кровати, иначе им обоим опять станет неловко. Ангел был не уверен, что именно смущало Кроули во всем происходящем — вчера лев натворил много чего, что могло вызвать неоднозначные чувства. Однако Азирафель точно знал, что ему самому станет очень неудобно, если Кроули, проснувшись, обнаружит, что обнимает ангела в человеческом облике. Обнимать мягкого льва — это совсем не то же самое. И если Кроули согласился чесать ему гриву, это не значит, что он согласится дотрагиваться до человеческого облика. В конце концов, он же почти никогда этого не делает… Наверное, должна быть причина. Азирафель совсем не хотел принуждать Кроули нарушать эту неизвестно почему и зачем заведенную привычку. — М-м-м, — неожиданно промычал Кроули, не просыпаясь, прямо ангелу в ухо, после чего притянул поближе к себе, вцепившись в гриву, и закинул ногу ему на спину. А потом вдруг нахмурился и очень строго сообщил: — Синие не ешь, там скополамин, — на удивление ясным и бодрым голосом. После чего лицо у него снова стало умиротворенным, и он продолжил спать, как ни в чем ни бывало, уткнувшись носом в Азирафеля. «Как скажешь, мой хороший. Хотя у меня и не на скополамин аллергия», — ответил ангел про себя и про себя же усмехнулся. Будить Кроули, когда тот практически на него залез, да еще так крепко за него хватается, было последним, что Азирафель собирался делать сейчас. Уж очень это было новое ощущение, и уж очень приятное. От него в ангеле делалось совсем тепло. Не так, как от львиной гривы — от нее было просто жарко. А от близости Кроули, к которой тот к тому же сам стремился, все трепетало внутри, и очень важно было, чтобы не снаружи. Иначе Кроули наверняка бы проснулся и сразу с ангела слез. Поэтому лев затаился, как в засаде, и даже старался не дышать слишком громко. Так что Кроули спокойно спал дальше и продолжал обнимать Азирафеля, только еще один раз зашевелился, поворачиваясь, но ногу с львиной спины не убрал, наоборот — придвинулся еще ближе. И ничего на этот раз не сказал, и просыпаться, похоже, не собирался вовсе. Ангел тяжко вздохнул: ему не хотелось будить Кроули, когда тому явно так хорошо и крепко спится. Подумав, он также отбросил вариант не мешать ему спать, а просто взять и исчезнуть из постели, появившись у себя дома. Это какой-то совсем нехороший способ покинуть гостеприимного хозяина, тем более когда они помирились после тяжелой ссоры какие-то жалкие восемь лет назад. Совсем мало времени прошло, в десять раз меньше, чем длилась ссора. Так что делать хоть что-нибудь, что может задеть чувства Кроули, Азирафель не посмел бы. До урочного момента оставалось всего пять минут, следовало поспешить. Ангел, снова тяжело вздохнув, толкнулся львиным носом Кроули в лоб, а потом еще и лизнул. На язык льва демон реагировал очень бурно, когда не спал. Волновался или тревожился, вздрагивал… Может, и проснется сразу? Кроули, однако, не проснулся, только невнятно пробормотал: — М-мгм-мпм! — и, не открывая глаз, один раз провел пальцами по львиной гриве. После чего обнял Азирафеля еще и второй рукой. Все так же сонно добавил: — М-м-мбп! — и зарылся в Азирафеля носом. Ангел сразу растрогался от такой непосредственной реакции. Обнять и погладить в ответ на ласку — так просто и невинно! А ведь скажи ему наяву, как это трогательно и как ангелу делается горячо в груди от этого, Кроули начнет ворчать так сильно, и так ехидно, что… что ангел никогда ничего такого вовсе не скажет, чтобы не смущать любимого демона. — Милый, мне жаль тебя будить, — сказал Азирафель вслух. — И я был бы р-р-рад пр-р-ревр-р-ратиться пр-р-р-ямо в таком положении, если бы не знал, что это не поставит тебя в неудобное положение, — после чего осторожно потрогал носом локоть Кроули. — Да, — согласился с чем-то Кроули, который до сих пор так и не проснулся, и снова провел пальцами по львиной гриве. А потом вдруг встрепенулся и, резко распахнув глаза, очень ошарашенно уставился на Азирафеля. Потом на свою руку. Потом на ногу. А потом издал очередной не слишком внятный набор звуков, прежде чем спросить сонным голосом: — Все в порядке?.. — Конечно, — уверенно ответил ангел и мягко толкнулся носом Кроули в щеку, на что тот отреагировал очередными звуками и дернул ногой, будто хотел ее убрать, но передумал в последний момент. — Извини, что бужу. Мне пор-р-ра пр-р-ревр-р-ращаться. — Да-а, точно, превращаться, мх-хм, — все еще сонно согласился Кроули и ногу все-таки убрал, а потом и руки тоже. И обхватил ими вместо ангела подушку, перевернувшись на живот. — Надеюсь, ты это… выспался и... выспался, — добавил он и едва слышно вздохнул, уткнувшись в подушку носом. Ангел проводил его печальным львиным взглядом и срочно перекинулся в человечье обличье в привычной своей одежде, которая все это время аккуратно висела дома в шкафу. Он сделал это очень быстро, поскольку льву захотелось облизать демона и дальше спать с ним, а не ходить никуда. У него, как всегда, реакции были слишком уж непосредственными, почти как у Кроули во сне, только лев был еще и огромной трудноуправляемой кошкой. Скрестив ноги, Азирафель уселся поудобнее, потянулся, широко зевнув, а потом осторожно дотронулся до плеча Кроули ладонью. И сразу отпустил, не сделал больше ничего на всякий случай. Но все равно успел ощутить, как Кроули слегка напрягся под его рукой, а когда Азирафель ее убрал, демон снова тихо вдохнул и крепче стиснул подушку, еще сильнее зарывшись в нее лицом. — Спасибо за гостеприимство, — сказал ангел негромко. — Я отлично провел время. Буду рад принять тебя в гостях точно так же в любом виде, мой милый. — В любо-ом… — задумчиво протянул Кроули. Голос вышел приглушенным, потому что от подушки он так и не отлепился. — В любом виде я до тебя не доеду… У меня всего один хвост, а педалей в машине три… Можно, конечно, и без педалей ехать, но она так неуправляемее… И полиция еще… Интересно, что положено по британским законам за вождение в виде змеи?.. Наверное, ничего, и я создам прецедент… Ваша честь, мы настаиваем, чтобы санкции за вождение в виде змеи были не менее суровыми, чем за вождение в нетрезвом виде… Кстати, интересно, что будет полагаться за вождение в виде нетрезвой змеи?.. — судя по тому, как звучал его голос, Кроули до конца проснуться так и не сумел, и сейчас то и дело пытался уснуть обратно. Возможно, «вождение в виде змеи» ему даже начинало сниться, прямо в процессе его рассказа. Ангел неостановимо расплывался в счастливой умиленной улыбке. Кроули сейчас был настолько Кроули, каким Азирафель его полюбил, что не оставил ему никакой возможности расстраиваться из-за этой непонятной реакции на ладонь на плече. Эйфория затопила Азирафеля целиком — то самое чистое счастье, которое дарит всем влюблённым любовь, даже неразделенная. Радость от того, что Кроули существует и он рядом, то и дело заставляла ангела сиять слишком сильно, и небесная канцелярия спускала выговоры за «неумеренное расточение благодати». Но ангел просто не мог перестать. Последние восемь лет после их примирения эта радость сделалась какой-то совсем невыносимо яркой, наверное, чтобы компенсировать те восемьдесят, когда не могла возникнуть вовсе — потому что Кроули рядом не появлялся, и ангел к нему тоже не приходил. — Ты можешь стать нетрезвым в гостях, и потом обернуться змеей, — предложил ангел. Очень тихо, потому что надеялся, что Кроули опять заснёт и можно будет ещё немного его поразглядывать. — А еще я могу лететь… в виде змеи… воздушной… как у китайцев… — совсем уж сонно пробормотал Кроули и наконец перестал так сильно стискивать подушку, расслабляясь и проваливаясь обратно в сон. — И насчёт скополамина не волнуйся, синих у меня нет, — добавил он еще тише, надеясь, что это вернёт Кроули в историю из его сна. Демон не ответил сразу, тихо и размеренно дыша, и Азирафель уж было подумал, что тот совсем спит, когда он неожиданно сказал: — Красные вкусные… И рыбы. Летучие, как зме-е-еи… — и перевернулся на другой бок, вытащив подушку из-под головы и прижав ее к груди. Азирафель завороженно на него уставился и таращился очень пристально, ровно полминуты. После сидеть и просто смотреть сделалось почти невыносимо, очень хотелось сделать что-то еще. Снова дотронуться до плеча, скользнуть ладонью до щеки, наклониться, зарыться лицом в растрепавшиеся волосы. Ангел и хотел бы свалить свои внезапно возникшие желания на льва, но вообще-то он был почти ни при чем. Азирафелю очень часто хотелось выразить отношение не только улыбкой. Единственное, в чем лев был виновен — теперь все это было очень легко представлять. Благодаря льву ангел знал, как демон пахнет, какая на вкус его кожа, какая она теплая и какие у него волосы мягкие наощупь. И какими ласковыми могут быть руки… На этой мысли ангел глубоко выдохнул и вдохнул, зажмурился — и открыл глаза уже на лавочке в том самом Риджентс-парке, неподалеку от которого демон забрал гулящего льва с улицы. Вместо себя на кровати ангел оставил записку, в которой подробно благодарил за гостеприимство, еще раз приглашал в гости и предупреждал, что появится дома только через пару дней. Следовало съездить в Оксфорд, проверить, как там смертный справляется с книгой. А еще выветрить запах демона и его жилища. Азирафель подозревал, что к нему могут опять прийти лично, чтобы отчитать за полеты над отвыкшими от чудес английскими деревушками. Вряд ли получится отговориться Ницше, если от него будет так сильно нести «злом» Кроули, как сейчас, когда они провели ночь в обнимку друг с другом. Ангел рассеянно призвал из дома недочитанную книгу, в последний момент вспомнив, что вокруг смертные, и сделал вид, что достал ее из внутреннего кармана пиджака. Раскрывать обложку он, однако, не стал, вместо этого подняв лицо с закрытыми глазами к небу. Господь всегда смотрит, никогда ничего не говорит, но ангел может говорить с Ней и смотреть в ответ. «Спасибо Тебе, Господи… За все спасибо. Но мне теперь очень страшно… Хотя Ты и так знаешь. Извини, что беспокою по пустякам», — мысленно сказал он небу, а потом открыл глаза и опустил взгляд на обложку, все еще будучи не в состоянии сосредоточиться на тексте. То, что понимал, но не осмысливал лев, теперь дочувствовало человеческое тело, и мысли путались, не выходило пока выбраться из-под лавины эмоций. Получалось только ощущать: огромную радость и счастье любви, которые были с ангелом так давно, что он уже и не помнил, когда начал их осознавать. Теперь их было больше, из-за всего, что Азирафель увидел в Кроули вчера и сегодня утром. Потому что… потому что любовь перестала быть неразделенной. Забота Кроули, его беспокойство за ангела, бесконечное терпение. Ангел наконец увидел взаимность. Потому что львиный разум просто знал о ней, четко и ясно, без сомнений. Но радость осознания нахлынула и так же быстро, как летняя гроза, схлынула, сменившись холодным страхом. Ужас, ледяной, как высокие перистые облака, в которых летал крылатый лев, ухватил ангела за сердце и не давал дышать. Всевышняя создала их способными любить, и они взяли себе любви, сколько смогли унести. Но Она ясно дала понять ангелу вчера, когда он рычал на сейф с мандрагорой, что всему есть свои пределы. Есть границы, которые нельзя переступать — такие, как заигрывание с Сатаной, которое позволяли себе глупые смертные женщины. Или, точнее, им позволяли их ленивые ангелы-хранители. Кроули ходил по краю, и до Ада из его дома было рукой подать. Если бы ангел остался… если бы позволил себе сделать то, что так хочется, они бы перешагнули какую-то границу, которую переходить нельзя. Потому что слишком опасно. Потому что если быть так близко, к Кроули домой рано или поздно все же явятся его коллеги и учуют «запах добра». И как отговориться демону? Книгами, написанными праведниками? Демонам не положено иметь в доме такие книги. Не положено пахнуть добром. Нельзя обнимать ангелов. Нельзя. И даже если Господь разрешает, каждую секунду Творения разрешает, демонам все равно. Падшим ангелам все равно, что там разрешила Господь. У них есть их революция и жажда мести, и Кроули, заботясь об ангеле, спасая ангела, улыбаясь иногда ему, предает их идеалы. И ангел не может позволить себе еще больше отяготить ношу, которую несет его демон — его другой ангел… На обложку упали крупные капли, и Азирафель вздрогнул от холодной воды за шиворотом. Всевышняя ли послала дождь в ответ на его мысли, или тот начался сам собой, читать под ним на скамейке все равно было неудобно. Ангел убрал книгу во внутренний карман пиджака, поднялся со скамьи и направился к метро. Он успевал на полуденный автобус до Оксфорда. Чего он не успевал — придумать, как ношу Кроули облегчить. Но, в отличие от смертных, у него было на это время.