Ангелы, демоны и музы

После Первой Войны на Небесах самым счастливым из Моих созданий стал, пожалуй, Архангел Гавриил. Он почему-то воспринял разделение ангелов и новую бинарность Творения как разрешение в нем не разбираться. Новые инструкции о взаимодействии двух контор, по его мнению, отменяли предыдущие инструкции, в которых, среди прочего, значилось, что обязанность ангелов — любить все сущее. Эта логическая ошибка сделала бытие Наисвятейшего Архангела намного проще, чем оно было до Войны, ибо Архангел абсолютно не умел общаться с другими живыми существами. Если бы Гавриил научился быть честным не только со Мной, но и с самим собой, он бы понял, что боится их всех, поскольку они ему кажутся слишком непредсказуемыми. Именно поэтому он никогда не мог бы создать кого-либо живого, хотя сам утверждал, что просто недостаточно в этом заинтересован. Эта вершина так и осталась для него непокоренной, несмотря на то, что до самого Конца Света он продолжал повторять известный всем лозунг. У Азирафеля имелась одна важная проблема, которая здорово мешала ему жить и наслаждаться жизнью. Он никогда ее с Кроули не обсуждал, но любимый демон наверняка знал о ней: Азирафель очень боялся своего начальника. Давно уже боялся, может даже с самого Начала Времен. Он научился действовать, невзирая на страх: нарушал множество Небесных правил, успешно врал Гавриилу в глаза — и продолжал бояться. Это было довольно противное ощущение, особенно если учесть, что смертных ему приходилось вдохновлять справляться со своими страхами. У них, как правило, отлично получалось, и Азирафель сожалел, что у него самого так не выходит. А сегодня ангел открыл удивительное: когда рядом был Кроули, страх куда-то девался. Над Гавриилом и его презрением ко всем тварям земным можно было просто посмеяться. И если, пока задыхаешься от хохота, схватить Кроули обеими руками и прижать к себе, и прижаться к нему лицом, то даже начинает казаться, что ты в чем-то сильнее Гавриила. Азирафель не мог сформулировать, в чем, но ощущал, что в чем-то очень важном. Впрочем, в данный момент ангел думал не об этом. Он внутренне переживал обещание Кроули развоплотиться от близости ангела, которое счел ровно тем, чем оно и было — признанием, что рядом с Азирафелем ему до смерти хорошо. Переживал и почти не слушал Гавриила, который что-то говорил о взысканиях и поощрении. Но под конец ангел попытался прислушаться к его речи, чтобы знать хотя бы, что тот решил. — …в виде расширения лимита чудес в три и две шестых раза, на срок шесть месяцев и восемь дней, — торжественным тоном проговорил Гавриил и улыбнулся своей широкой ничего особо не выражающей улыбкой. — Каковой срок, впрочем, в любой момент может быть нивелирован в случае повторных нарушений, аналогичных инциденту с полетами в ипостаси льва. Благодарю за работу, Азирафель! — под конец тон у него сделался совсем уж торжественным, придавая Гавриилу некоторое сходство с его собственным горном, и он, продолжая улыбаться, схватил Азирафеля за руку и старательно принялся ее трясти. Впрочем, быстро перестал. И это было хорошо, потому что без Кроули Азирафель себя опять почувствовал неуверенно и чуть не отшатнулся от Гавриила. Тот слишком уж резко ухватил его за руку и слишком уж сильно затряс. Видимо, выражая хорошее отношение. Таков уж был Гавриил. А Азирафель, видимо, был обречен понимать странные способы выражать отношение. Как ворчание от Кроули и как внезапный неприятный физический контакт от Архистратига. Ангел смиренно вздохнул и промямлил что-то благодарственное в ответ. — Вы теперь обратно? Не желаете остаться на чай? — попытался он вежливо задержать дорогое начальство, прекрасно зная, что это только ускорит исчезновение. Особенно после того, что с ним сделал Кроули и потом продолжил делать Азирафель. Потому что ангел заговорил про змеиную кровь по всему магазину именно для того, чтобы не испортить работу Кроули. А то если начать утешать Гавриила совсем сильно, тот может и утешиться, и завести привычку почаще заходить, раз тут такой героический ангел противостоит ужасным демонам. Что было вовсе не в интересах Азирафеля. — Нет-нет, благодарю, — Гавриил отказался с широкой улыбкой отвращения — как у него такие выходили, ангела всегда изумляло. — Отличная работа! — еще раз похвалил он и сразу исчез, отчего эфир тихо зазвенел. Азирафель прислушался к этому звону и с облегчением вздохнул: мелодия перелета заканчивалась в фа-мажоре, как фанфары героической трубы. Это значило, что Архангел унесся в высшие сферы, спускаться из которых долго и неприятно, а значит, обратно в ближайшее время не вернется. Стоило Гавриилу исчезнуть, ноги у Азирафеля отчего-то стали совсем ватными, и он с трудом сделал два шага, чтобы успеть упасть в кресло, а не на пол. И уже там обнаружил, что и руки у него дрожат, а в голове совсем гулко и пусто, будто он тут только что передвигал мебель, одновременно разгадывая логические загадки вроде тех, что сам когда-то загадывал, развлекая древних египтян своей львиной ипостасью. У них с Кроули получилось веселое приключение, но все же это было очень волнительно и очень опасно. Если бы Гавриил успел достать копье… Или догадался бы позвать на помощь других… Все могло закончиться очень и очень плохо для них! У Азирафеля все внутри переворачивалось от мысли, что слова про «адского аспида» могли стать последними его словами для Кроули. И эта потешная сцена драки — последними объятиями для них двоих. Ангел невидяще уставился на упавшую во время «битвы со злом» брошюру, медленно осознавая, что его телесный разум явно не в форме после такого приключения и с этим, наверное, что-то надо делать. — Кровь по вс-сему магазину! Потряс-сающ-ще! — неожиданно донесся безмерно довольный голос Кроули откуда-то сверху. А потом и сам он показался оттуда же, свесившись змеиной головой с балкона второго этажа и начав переползать на ближайшую книжную полку, а с нее — на пол. — И ты такой бегаеш-ш-шь туда-с-сюда, возмущ-щ-щенно маш-ше-ш-ш-шь руками… Кроули, из-за тебя «С-сизиф» С-софокла ис-спачкалс-с-ся! А это, между прочш-шим, единс-ственный с-сохранивш-шийс-ся в мире экземпляр! К этому моменту демон уже успел, довольно стремительно, доползти до ноги Азирафеля и даже вползти по ней вверх, немедля устроив голову у него на колене и глядя на ангела желтым глазом. Он весело зашипел: смеяться в этом облике Кроули не умел, но его нынешнее шипение ровно это и означало, как и недавнее перед речью про утконосов. Ангел улыбнулся в ответ, сразу потянувшись погладить Кроули по голове. Прикосновения всегда лучше всего работали, когда хотелось убедиться, что все хорошо. По крайней мере, для Азирафеля всегда так было. И когда прикасаться к Кроули было нельзя, приходилось ему только улыбаться, а трогать — всяких смертных, попавшихся под руку. Или персиками их кормить. Как же чудесно, что змея-Кроули трогать было можно! Ангел еще раз мысленно возблагодарил Всевышнюю и провел пальцами по знакомой чешуе до загривка. — О, если бы ты испортил «Сизифа», я бы сделал страшное, — преувеличенно серьезно ответил он демону. — Не поделился бы моим Шато сен Мишель сорок пятого. Выпил бы у тебя на глазах в одиночку и не вернул бы обратно в бутылку. — Но теперь-то поделиш-шьс-ся? — спросил демон, заискивающе скосив глаз, и пополз дальше, по руке на плечо, неторопливо обвивая кольцами ноги. — Я даже Гавриила не ис-спортил. Физичш-шески… Морально он, боюс-сь, нес-сколько пос-страдал. — Да, конечно. Если хочешь, — покивал Азирафель, продолжая поглаживать ползущую змею свободной рукой. В конце концов, подумалось ему, тут добро победило зло, одновременно сокрушительно проиграв. Было что отпраздновать обеим сторонам. — Хоч-ш-шу. Я пережил тяш-шкие ис-спытания, мне приш-шлось трогать Гавриила, — пожаловался Кроули, оплетая ноги ангела хвостом. — И я ни хрена не пуш-шистый утконос-сик, чтобы перенес-сти это с-спокойно… Когда голова Кроули оказалась у Азирафеля на плече, тот заглянул в желтые глаза и осторожно провел пальцем по чешуйчатому подбородку. Потом ласкающе скользнул дальше на змеиную шею, отчего Кроули немедленно довольно зашипел и обвил ангельские ноги сильнее. Азирафель решил, что вполне может поднять настроение своему любимому демону вот так. Пусть оно уже было радужным, хорошего мало не бывает. Ангелу ведь было приятно послушать про маленьких пушистых утконосиков и коал, он должен был отплатить той же монетой. — Не прибедняйся, ты совершил замечательное злодейство. Он его даже не поймет. Наверное, — тут ангел печально вздохнул. Непонятливость начальства часто была на руку, когда Азирафель пытался врать ему в лицо. Но по большей части она изрядно угнетала. — Зато… впечш-шатлитс-с-с-сш-ш-ш… — утешительно ответил Кроули, сбившись на шипение в конце, ведь ангел его гладить вовсе не переставал. А потом пополз по плечам Азирафеля, чтобы обвиться вокруг шеи, проскользив головой сперва по одной щеке ангела, а потом — по второй. И очень старательно сделал вид, что эти прикосновения были чисто случайными мимолетными касаниями. Тогда и Азирафель тоже как бы чисто случайно прикрыл глаза, наслаждаясь этими прикосновениями. Он подумал, что ничего страшного не случится, если Кроули заметит. Это даже было бы хорошо — чтобы демон точно не пугался трогать ангела в змеином облике. Знал, что ангел не Гавриил, чтоб его корежило от столь приятной вещи. Что ему очень даже нравится все, что делает змеиное тело Кроули. Азирафель утомился от переживаний достаточно, чтобы начать показывать своему демону, как тот ему нужен. После их примирения он, в общем-то, готов был это делать каждый раз, как они виделись. Говорить вслух, что сказал тогда в Сент-Джеймс-парке полную и бесповоротную чушь, он пока не решался и не говорил, а вот показать мог. И показывал. Чтоб еще лучше показать, Азирафель, продолжая старательно делать вид, что все это случайно и просто так, развязал одной рукой и стянул с шеи бабочку — она и так почти развязалась сама во время «битвы со злом». Странно, что Гавриил не оштрафовал его за недостойную Небесного ангела неопрятность. А может, он просто прослушал этот момент?.. Как бы то ни было, бабочка отправилась в карман пиджака. А потом Азирафель — разумеется, все так же с видом «тут ничего странного не происходит» — расстегнул пуговицы на вороте рубашки и с удовольствием откинулся в кресле, снова положив пальцы на змеиный бок и погладив по чуткому к прикосновениям брюху. И за лицом вовсе не следил, наоборот, надеялся, что оно выражает полное одобрение действий Кроули, и еще удовольствие, которое он в самом деле ощущал от колец, обвивавших ноги, от тяжести змеиного тела на коленях, груди и плечах. Конкретное тело тут, конечно, было ни при чем, при чем тут был Кроули. Хотя тот вполне мог подумать, что у ангела странные жизненные предпочтения. Ну и ладно, пусть думает, лишь бы не шарахался. Ввиду того, что земная жизнь людей довольно коротка, многие из них не успевают на личном опыте убедиться в том, что любое случившееся с ними событие и любой их поступок имеют, помимо очевидных, еще и вовсе неочевидные последствия. Поскольку они зачастую наступают уже после того, как смертные покинули бренное тело. Разумеется, души умерших могут узреть отдаленные последствия своих дел, как увидели их с Небес драматург Вильям Шекспир и композитор Антонио Вивальди — но они не могут рассказать об этом живущим, которые продолжают пребывать в большем или меньшем неведении относительно своего влияния на реальность. У существ бессмертных, ангелов и демонов, при этом есть редчайшая возможность увидеть все, к чему привели их действия через пятьдесят, сто или пятьсот лет. И оценить значение своих поступков в полной мере. Но даже самые проницательные из них этой возможностью прискорбно редко пользуются. Скажем, ни ангел Азирафель, ни демон Кроули никогда не брались оценить все неочевидные отложенные последствия того, что когда-то в Корнуолле спасли от сожжения на костре святого по имени Дэри, а затем еще сутки спасали его от разочарования в жизни. Между тем, благодаря этим событиям демон Кроули впервые осознал, что ему приятна близость ангела Азирафеля. А тот, спустя столетие с лишним рассказав об этом случае Антонио Вивальди, смог осознать, что Кроули за него волнуется. Кроме того, эти разговоры подарили Кроули отличную идею для мести Архангелу Гавриилу, после которой тот до самого Апокалипсиса старался даже не думать об отношениях Кроули и Азирафеля: его сразу начинало мутить. И, таким образом, никто об этих отношениях до самого Конца Света и не узнал. Кроме того, когда Апокалипсис, в полном согласии с Моим Замыслом, не состоялся, именно давние разговоры со святым Дэри о том, что будет, если демон и ангел как следует пропахнут друг другом, помогли им придумать, как избежать казни. Словом, если бы Кроули и Азирафель сопоставили все факты, они быстро поняли бы, что большинство неочевидных последствий их встречи с Дэри отчего-то касается их отношений между собой. Но они так ни разу и не задумались над этим. «Чш-шудовищ-щ-щно», — подумал Кроули, скосив взгляд на расстегнутый воротник ангельской рубашки. У него даже думать сейчас получалось только с шипением, потому что на самом деле думать он не хотел вовсе, только шипеть. Еще очень сильно хотел вот прямо сейчас ткнуться носом в этот расстегнутый воротник и лизнуть. Хрен его знает, что ощущал лев, когда облизывал Кроули, но змей, который нюхал языком, ощущал все сразу — запах, вкус и прикосновение. И голову от этого сносило безо всякого небесного меча. Напрочь. И кровь по всему магазину… Кроули приподнялся, покачиваясь из стороны в сторону, глядя на белую кожу под светло-голубой тканью, гипнотизируя взглядом яремную ямку — зрелище было одновременно восхитительно невинное и невыносимо развратное. Хуже любой порнооткрытки. Чудовищно. И практически невозможно не дотронуться. Но Кроули сдержался, невероятным волевым усилием. Потому что это было бы слишком откровенно, даже в змеином облике, и совсем уж ни в какие ворота не лезло… Все остальное тоже не лезло, по правде говоря, но Азирафель не возражал. Видимо, памятуя о том, как недавно облизал демона с ног до головы, а потом дрых на его кровати. И Кроули нагло и совершенно беспринципно пользовался тем, что ангел не возражает. Сперва оправдываясь тем, что заслуживает компенсации за льва в гостях, а теперь — тем, что Азирафеля лежащая на нем змея почему-то успокаивает. А то он от внезапного визита начальства и показательного демоноборчества как-то перенервничал… Зато Кроули его от выговора спас и даже премию для него выбил. И про утконосов Гавриил в ближайшие лет пятьсот вряд ли захочет говорить. В общем, за свои выдающиеся достижения в борьбе с Небесными силами и за помощь ангелу в карьере Кроули заслужил поваляться тут еще немного. Может, именно это Азирафеля и успокаивало: без демона он бы наверняка выговор заработал, а премию нет, он вообще не способен был со своим начальством ничего поделать, пока Кроули не появлялся… Так что теперь Кроули лежал тут, вселял в ангела уверенность своим видом и нагло пользовался обстоятельствами. Перед самим собой изображать что-то смысла не имело. Если ты себя ведешь как змея в брачный период и перестать не можешь — пространства для трактовок практически не остается. По-хорошему говоря, ему бы стоило принять человеческий облик и прекратить это безобразие… но вот на это силы воли Кроули уже категорически не хватало. Если бы Азирафелю что-то не понравилось, он бы, конечно, сразу перестал, но тот пока вел себя так, будто его все устраивает, так что Кроули решил, что никакого вреда не случится, если он побудет тут еще немного… А перестанет попозже. Он, в конце концов, надолго перестанет потом, каждую неделю в змею в Лондоне не попревращаешься. А сейчас ему просто надо внутренне пережить наконец внезапное львиное нашествие. Потому что Кроули после него за три дня так и не успокоился, вот и завалился в магазин… мстительно, ни за какой не за куклой, разумеется. Зато теперь ощущал себя практически умиротворенным, после того, как наконец сделал с Гавриилом то, что четыреста лет собирался, и притом с оглушительным успехом. И после того, как Азирафель не стал возражать против… того, что Кроули тут побудет немного. Вот сейчас еще немного побудет и совсем умиротворится. А то невозможно же думать только об этом три дня кряду, постоянно. А у него тоже работа, между прочим! А когда у тебя в голове сплошные порнооткрытки со львами, змеями, демонами и ангелами, работать невозможно совершенно. С одной стороны, Кроули сам виноват, что у себя в голове такое расплодил за восемьдесят лет их ссоры, с другой — он ангела совершенно не просил выражать дружеские чувства так активно. Так что пусть вот теперь… чеш-ш-шет. Громко зашипев, Кроули с наслаждением обвился вокруг ангельской руки, подчиняясь инстинкту, на сопротивление которому у него тоже воли не было… И разума не было… Ничего не было. Ангельские теплые мягкие пальцы послушно чесали именно так, как нужно, чтобы у Кроули ни единой мысли не оставалось в сознании — и змеином, и демоническом. Но потом ангел заговорил, причем почему-то о древних греках, и Кроули невольно начал слушать, уж очень это было внезапно. Не менее внезапно, чем львиный язык в ухе. Наверно, ангелу Софоклом навеяло. И зачем Кроули вообще о нем заговорил? Как будто он его читал. А он не читал. Он постановку видел, и сразу невзлюбил трагедии. Еще тогда подозревал, чем все это может кончиться. — …чудесные трагедии писал, очень правдивые. Поэтому, наверно, и отличался от остальных — эллины, кажется, вечно все перевирали, какую историю ни возьми, — Азирафель рассказывал этим своим привычным мягким голосом и наверняка улыбался еще. Но Кроули на него не смотрел, ему пальцев на шее хватало, таких чутких и ласковых. И лучше было раствориться в ощущении, пока можно, и не пытаться представлять, как ангел бы касался человеческого облика Кроули, а то становилось очень трудно умиротворяться. А ведь в этом и была цель. Чтобы отвлечься от посторонних мыслей, Кроули прислушался к ангелу. Его голос тоже был весьма умиротворяющ. — И мой сфинкс вовсе не был чудовищем. Я египетским детишкам орешки дарил, если они отгадывали загадки. А если не отгадывали, то показывал им фокусы. Им нравилось. А кто-то из эллинов, наверное, послушал рассказ о волшебном льве, вот и сочинили себе страшную сказку. Им слишком нравились страшные сказки, — рассказывал ангел очень спокойным тоном, будто пытался усыпить змею, ну или успокоить. — И Персей вовсе Медузу не убивал. Зачем бы ему убивать свою собственную жену? Кроули зачем-то представил, как Персей с Медузой устраивают что-то вроде их сегодняшнего спектакля перед Гавриилом. И сразу понял, что сравнения заводят его совершенно не в ту сторону, так что срочно передумал это представлять и попытался ответить на сказанное Азирафелем в целом, избегая опасной конкретики. — Им обычно скуш-шно… как на с-с-самом деле, — сообщил он, имея в виду всех смертных скопом. И снова протяжно зашипел. Кажется, это была максимальная длина фразы, которую Кроули сейчас в состоянии был осилить, так что собеседник из него выходил как-то не очень. Особенно когда пальцы ангела попадали в особо чувствительные места, вот как сейчас… В сознании от этого творился полный кавардак. Теперь в воображении Кроули Медуза и Персей бегали за Софоклом в сопровождении стаи утконосов — и он никак не мог прогнать оттуда этот образ. — Волшебный лев показывает фокусы — очень скучно, и правда, — весело согласился Азирафель и опять почесал какое-то совсем правильное место. Так что Кроули прослушал следующую фразу и услышал только: —…так что может в чем-то Гавриил и прав. Теперь Кроули зашипел раздраженно, а вовсе не с наслаждением. Зря он тут что ли этому напыщенному ублюдку про утконосов рассказывал, чтобы ангел теперь думал, что тот в чем-то может быть прав?! Но тут Азирафель опять его почесал и пояснил свои слова, так что смысл раздражаться потерялся: — Люди были слишком избалованы чудесами в те времена. Нужно было очень постараться, чтобы их впечатлить, а у Гавриила и остальных с фантазией плоховато. С другой стороны, оттого что мы сейчас не показываемся людям, они в нас совсем не верят. И моему летающему льву какое-то рациональное объяснение найдут наверняка. — Ангел погладил Кроули по голове и заботливо спросил: — Все хорошо? — Отличш-ш-шн… — не слишком внятно ответил Кроули, который опять начал то ли умиротворяться, то ли наоборот… в этом он тоже уже, похоже, запутался. И особенно сильно путался, когда смотрел на расстегнутый воротник рубашки. Но ангелу чистую правду сказал: все, определенно, было отлично. Что бы там с Кроули ни происходило, ему сейчас было совершенно замечательно. И очень хотелось в этом состоянии подольше оставаться, но, кажется, для этого было нужно сочинить повод… или он уже сочинил и не нужно?.. Если не нужно, то хорошо, а то соображать ясно у Кроули не очень сейчас получалось, а ведь еще нужно было придумать ответ ангелу. Они же беседовали. — С-смертные нич-шего не понимают, — веско сообщил он, подразумевая, что искать рациональное объяснение ангелу мог только полный идиот. Потому что Азирафель даже не летающим и не львом был совершенным чудом, Кроули это вот прямо сейчас всем собой очень ясно ощущал. Реагировал, правда, неадекватно… вероятно, потому что он демон. Но что-нибудь рационально объяснимое совершенно точно не могло бы вызывать такие иррациональные и необъяснимо сильные реакции. — Да, — неожиданно легко согласился с ним ангел, и Кроули довольно зашипел, потому что его снова погладили по голове, ласково заглянув в глаза. — Искать рациональные объяснения чудесам скучно. Но, кажется, так легче работать… некоторым ангелам и демонам. — тут ангел вдруг опечалился и добавил, сразу же и объяснив, отчего грустит: — Но мне — нет, мне так скучнее и грустнее. Сомневаюсь, что даже если я к священнику явлюсь в истинном облике, меня не сочтут галлюцинацией. Хорошо, что Азирафель пояснил, отчего огорчился. А то Кроули бы опять ничего не понял, а исправлять настроение ангелу тут же захотел бы, но совершенно не понимал бы, что делать. — А львом ты к кому являл-с-ся?.. — задумчиво поинтересовался он, с удивлением обнаружив, что немедленно начал соображать, как только сделалось нужно утешать Азирафеля, хотя тот продолжал его чесать. Поэтому соображал Кроули непривычно медленно для себя. И еще в голову продолжали зачем-то лезть утконосы, белые, с ангельскими крыльями. Они являлись священникам, чтобы те не вели себя, как Архангел Гавриил. — Одному писателю. Он должен написать добрую детскую книжку о чудесах и о Боге, — объяснил ангел и усмехнулся, видимо, вспоминая этого смертного. А потом Кроули стал размышлять еще медленнее, потому что пальцы Азирафеля прошлись по самым чувствительным бороздкам на змеиной голове, очень нежно и бережно. И Кроули зашипел, не в состоянии ответить вразумительно. — Он очень упрямый смертный. Я ему сначала снился, долго, но он все откладывал дела и откладывал… Так что пришлось явиться. И еще пару раз присниться. Теперь он наконец работает. Кроули зашипел снова, с одобрительной интонацией. Говорить у него все еще не получалось. Азирафель на это отчего-то умиленно и благодарно заулыбался, засиял так ярко, что Кроули захотелось прикрыть глаза кольцами. — Я тебе правда очень благодарен за все, что ты делаешь для меня, — понес он свою обычную ангельскую ерунду. Ничего такого Кроули не делает! И сейчас ничего не сделал, хотя у него даже идея появилась, насчет писателей, чудес и явлений… Но Кроули не был в состоянии ее не только озвучить, но и додумать, потому что Азирафель продолжал его благодарно чесать с чрезмерной интенсивностью. А еще, как обычно, преувеличивал и видел какое-то там «добро», хотя это был чистый расчет… ну и еще Кроули любопытно было… про писателей… И все. И не за что благодарить вовсе. Но все равно почему-то было приятно слушать, и Кроули опять довольно зашипел. Хотя, может, это из-за чесания… А потом ангел еще и добавил: — И я правда очень скучал по тебе все эти восемьдесят лет, и мне жаль, что я тогда тебя задел так сильно. Я это от испуга ляпнул… Я тебя на самом деле очень ценю и наши отношения тоже. И вдруг наклонился к змеиной голове и прикоснулся мягкими теплыми губами к макушке. Очень невинным поцелуем, разумеется. Очень. Так что обдумать сказанное перед этим Кроули не успел совершенно: остатки способности соображать из него немедля вылетели, как Архангел Гавриил из магазина. И унеслись в горние сферы, или, скорее, в глубины Преисподней, шокировать отпетых сластолюбцев свежими впечатлениями. Потому что очень невинный поцелуй вызвал у Кроули какие-то ни хрена не невинные реакции. И змеиная оболочка, обрадовавшись, что остатки разума ей больше не мешают, немедля подняла голову, покачиваясь, лизнула ангела языком возле уха, а потом обвилась вокруг шеи и головы, скользя по мягким пушистым волосам, одновременно обхватывая хвостом ноги. И очень, очень довольно шипя. Возвращения остатков разума она не хотела совершенно. Она хотела завиваться вокруг ангела сильнее, скользить по нему этими витками, чтобы ощущать его всем телом сразу. И чтобы ее еще где-нибудь почесали. И поцеловали еще. Но можно и не целовать. Потому что и так хорошо. Очень, очш-ш-ш-ш… Азирафель продолжал выглядеть так, будто ничего особенного не происходит. Только сиял очень ярко — сияние Кроули чувствовал чешуей как теплые солнечные лучи, пронизывающие насквозь, и змеиное сознание от них млело и плавилось. Азирафель продолжал чесать шкуру Кроули, видимо, наощупь. Потому что змеиные кольца, плавно сжимающиеся у него на лице, наверняка ему мешали смотреть, куда он руку кладет. Кроули замечательно ощущал эту руку, мягкую, чуткую и, как на зло, очень точную. Будто у ангела в голове была трехмерная модель змеиного тела Кроули, и он мог вслепую найти все нужные места у него на чешуе. Но этого быть конечно же не могло, наверное, ему просто везло. Дьявольски. То есть, ангельски, занебесно везло. К счастью, ангел при этом больше ничего изумляющего не говорил. Ну, или Кроули не слышал, потому что не был способен воспринимать ничего, кроме ощущений собственной змеиной шкуры. «Змеиная шкура» при этом, ко всему прочему, отказывалась толком осознавать, что Азирафель — не змея и быть ей в принципе не может. И вела себя в точности так, как если бы он ей был, завиваясь вокруг него, оплетая с ног до головы так крепко, как только возможно. Раскручивалась и закручивалась вокруг ангельской головы и еще норовила все время лизнуть. Куда именно, Кроули тоже не слишком сейчас соображал. Но ощущать запах и вкус Азирафеля так близко тоже было одуряюще приятно. Все было одуряюще приятно. И Кроули окончательно перестал это хоть как-то контролировать. Первая связная мысль, спустя некоторое время возникшая у Кроули в сознании, была о том, что лекция Гавриилу про «в два раза больше приятных вещей» теперь прямо-таки заиграла новыми красками… И Кроули не очень уверен, как он к этим краскам относится. И как к ним относится Азирафель — не уверен тем более. После чего он наконец смог, уже вполне осознанно, сползти у ангела с головы и, устроившись у него на плече, осторожно скосил на него взгляд. И еще раз довольно зашипел, не сумев сдержаться. Азирафель как раз перевел дух, повернул голову в его сторону и улыбнулся. Кроули знал все оттенки улыбок Азирафеля, и эта относилась в его личной классификации к категории «беседа с приятным собеседником за чашкой какао». То есть, улыбался Азирафель очень умиротворенно и умиротворяюще, будто к нему регулярно приходят в гости адские аспиды и демонстрируют брачное поведение. А он их поит какао, в смысле, чешет. Только глаза отчего-то сияли очень ярко и выражали нечто, которое Кроули едва успел заметить, потому что Азирафель сразу же это спрятал. Единственное, что Кроули смог понять — оно его не напугало, а наоборот, чем-то умиротворило еще больше. — Это вино мне в сорок пятом подарил еще один писатель, кстати, — вдруг сообщил Азирафель, и голос его звучал… ну, как обычно, когда он хотел пообщаться. Он щелкнул пальцами, и на столе возникла бутылка с двумя бокалами. Она тоже выглядела на редкость умиротворяюще, хотя и не могла превзойти ангела. Ничего более умиротворяющего, чем Азирафель, Кроули сейчас представить в принципе не мог. Азирафель, который болтает с ним как обычно, не собирается шарахаться, лезть под стол, ссориться еще на восемьдесят лет… невзирая на все, что Кроули тут вытворял только что. И, по зрелом размышлении, демон решил этот момент больше не обдумывать, списав все на ангельскую бесконечную сияющую незамутненную искренность. Решение очень способствовало окончательному и бесповоротному умиротворению. — Тоже очень долго книгу пишет, уж очень кропотливо и тщательно работает, и с изданием у него не все складывается… — продолжил тем временем Азирафель рассказывать про своего писателя. — Но он очень талантливый. В книге, кстати, тоже про магию и про Бога тоже есть. — У них там клуб чш-штоли? — ехидно и, к собственному удивлению, вполне внятно осведомился Кроули. От недавних ощущений он еще не до конца отошел и чувствовал себя так, будто его прокрутили через отжимные валики по всей длине, а ему это почему-то очень понравилось. — С-сказочников-зануд… Пробка сама собой вылетела из горлышка, и бутылка, мягко проплыв над столом, разлила вино по бокалам. Кроули задумчиво посмотрел на бокалы: пить в таком виде было не очень удобно, а это значило, что ему нужно уползать с ангела и принимать человеческий облик. Хотелось не слишком… но было нужно, для дальнейшего умиротворения. Немного поразмыслив, Кроули сочинил компромиссный вариант и, никуда пока не уползая, потянулся верхней частью себя к бокалу, чтобы попробовать. Дегустация в змеином виде — это даже логично. У него так обоняние чувствительнее. Правда, несколько раз попробовав языком воздух над бокалом, он осознал, что аромат вина явно и сильно мешается с запахом ангела, будто Кроули им пропитался насквозь. От такого и разумиротвориться обратно было недолго, так что, лизнув вино всего один раз, он все-таки принялся с Азирафеля неторопливо сползать. — Клуб, ага, — хмыкнул Азирафель и, пока Кроули сползал, взял себе бокал со стола. — Они дружны. Клайв, тот, которому я являлся три дня назад, в Бога упорно не желал верить. А Джон —наоборот, верил очень чисто и искренне. Тут ангел опять хмыкнул, отпил из бокала и продолжил рассказывать: — Кто-то из наших утомился объяснять Клайву про Бога, и тогда я предложил их совместить. Я как раз с Джоном общался и тоже от него немного утомился. И, знаешь, сработало, — ангел говорил, умиленно и немного насмешливо улыбаясь. И следил, как Кроули с него сползает, внимательно и все так же безмятежно. — Потряс-сающе! — отозвался Кроули, продолжая медленно уползать в сторону дивана. Очень-очень медленно. Потому что ему все еще не очень хотелось, но он смирялся с необходимостью, неспеша и постепенно. — Готов пос-ставить бутылку вис-ски на то, что оба ужас-сно с-старомодные, нос-сят ис-сключительно кос-стюмы-тройки и с-свободно читают по-латыни… И по-древнегречес-ски тоже. Вс-сех этих древнегречес-ских выдумщ-щиков прекрас-сно помнят. А я плохо помню, я не чш-шитал… Он был практически уверен, что прав: представить себе смертного, который мог одновременно оказаться зануднее Азирафеля и притом продолжать его настолько умилять, было довольно просто. И еще Кроули наконец-то начал соображать нормально, раз мог так быстро делать выводы. По этому поводу он немедля вернулся к своей идее про писателей и чудеса. Неплохо было бы ввести моду на них в книжках, а то парочка занудных англичан — это как-то маловато. Следом за писателями неизбежно подтянутся кинорежиссеры и музыканты, а за ними за всеми появится вереница поклонников… Многие из которых будут готовы воспринимать чудесное не только как выдумку. Ангелу наверняка понравится. Кроули, разумеется, просто было любопытно обдумать такую необычную затею. Когда за несколько часов до Конца Света архангел Михаил назвала ангела Азирафеля «несколько падшим ангелом», она даже не представляла, до какой степени была права. Ангел Азирафель был создан Мной для сострадания и, не задумываясь, принимал на себя страдания других, в том числе, и страдания Моих Падших Сыновей. Точнее, одного из них. Потому ангел до какой-то степени и правда был Падшим — уже много веков к тому моменту, как это заметили его небесные братья. С другой стороны, ангел Азирафель всегда сострадал, полностью понимая, что и зачем делает, а потому называть его состояние падением было бы не совсем верно. Тот, кто падает, собой не управляет и чаще всего не понимает, что происходит, а также слишком боится посмотреть вниз. Ангел Азирафель, скорее, летел туда, внимательно глядя вперед, и ему это нравилось, поскольку только тогда он в полной мере ощущал, что выполняет Мою волю. Поэтому, парадоксально образом, разделяя груз Падшего ангела, ангел Азирафель становился большим ангелом, чем Архангелы, которые не приближались к демонам с Первой Войны на Небесах. «Как же я тебя люблю, дорогой мой», — думал Азирафель, пока змеиная ипостась Кроули искренне выражала чувства. Очень старательно думал про себя, чтобы не сказать вслух. Отличная тренировка на будущее получилась, ангел теперь ощущал, что надолго избавился от привычки обращаться к Кроули всякими ласковыми словами. Это хорошо, он от них все равно постоянно морщится и ворчит. Но испытание было тяжким: сложно не говорить, когда вдруг понимаешь все, что тебе не показывали тысячелетиями. Сейчас демон тоже не давал заглянуть внутрь себя, и Азирафель с этим смирился и даже не пытался больше смотреть. Раз Кроули не хочет показывать изнутри, зачем его заставлять? Пусть показывает как ему удобно, так тоже очень даже понятно. Правда, думать очень трудно было, пока Кроули, его запах, его сущность окружали ангела целиком, и Азирафель почти не думал. Чувствовал и еще немного вспоминал. Праведные души смертных под распятым над головой пасмурным ночным небом, что глядело на страдающую от голода землю, или другие, но столь же праведные, под звездным небом самой счастливой земли. Эти смертные так ясно видели все, что ангел не смел! Азирафель считал, что так и должно быть: люди всегда восхищали его тем, насколько могли понимать любовь, даже умирая каждую секунду своей короткой жизни. Он уже давно знал про людей то, что другие ангелы почему-то не желали узнавать. Они читали написанное, но по-настоящему увидеть, что значат написанные слова, очень боялись. «Вести души живущих к свету Любви Божией», — такое у них задание с самого Начала. Ангелы понимали эти слова иногда странно, иногда совсем странно, аж до Падения, а иногда зачем-то отказывались понимать, даже если Азирафель предлагал рассказать им, что он по этому поводу думает. А они его затыкали. Ну и ладно, ну и пожалуйста. Зато ангел приводил на Небеса праведников в случаях, которые у других считались безнадежными. Но что ж тут сложного? Душа смертного тем праведнее и ближе к райскому блаженству, чем лучше и правильнее она понимает любовь Творения и Творца. Поэтому они, те смертные, будущие небесные праведники, просто видели и все. Смотрели на Кроули — и видели, кем он является, безо всякого эфирного зрения, которое ангела, похоже, попросту ослепляло. Кроули не разрешал ему заглядывать глубоко в себя, и Азирафель не решался смотреть иначе, как смертные смотрят. Может быть, в этом тоже был Замысел Господа? В конце концов, ангел и Господа-то лично уже очень давно не видел. И приходилось вот так догадываться, что гладишь по чешуйчатой голове воплощение Божией Любви. И понимать, каким был ослом сотни или даже тысячи лет, и внутренне замирать от сочувствия. Если ангелу было так трудно понять, каково демону? Не только понимать, но и ощущать в себе. Он и так несет груз Падения, и ему приходится нести еще и любовь к ангелу, которая кажется ему опасной и такой непонятной. «Какой же свет надо хранить в себе, чтобы продолжать любить даже Падая?» — снова и снова задавался ангел вопросом, звучащим у него в голове. И сиял так ярко, как, может быть, с Начала Времен не сиял. Азирафель знал, что для Кроули Падение не заканчивается: он всегда Падает, как брошенный в бездонный колодец камень. И ангел очень старался не вредить ему, не добавлять страданий. Они выглядели как непрекращающаяся паника, холодный свистящий ветер в ушах и безумная слабость в крыльях. И Азирафель понятия не имел, облегчит ли он демону груз, если поговорит об этом начистоту, ведь Кроули терпеть не мог любых разговоров о чувствах. Даже если всего лишь спросить впечатления о трогающем моменте в спектакле, демон ехидно отшучивался. Что будет с душой Кроули, если сказать, что ангел знает о его любви и любит в ответ, Азирафель понятия не имел. Как Кроули вообще относится к своей сущности? Этого ангел тоже не знал, но подозревал, что отношения Кроули с самим собой гораздо сложнее, чем его отношения с Азирафелем. И, возможно, сознайся ангел прямо сейчас, Кроули станет совсем тяжко, и он снова скажет что-то трудно поправимое. Демоны так делают, ангелы тоже. Мысли и воспоминания пронеслись в сознании и заставили Азирафеля замолчать. Нет, если ангел скажет все как есть, груз Кроули только усилится. Это было старое понимание ангела, очень старое, но сейчас оно наполнилось новыми оттенками, и Азирафель повторил его про себя. И улыбнулся демону, спрятав все, что чувствовал, так же, как прятал сам Кроули. Получилась очень успокаивающая улыбка, и хорошо, потому что ангел хотел его успокоить и продолжить их беседу о писателях, совсем как всегда, будто и не было той их ссоры никогда. Пожалуй, это было похоже на счастье. — Они еще и кельтских, и скандинавских выдумщиков помнят… Надеюсь, ничего не натворят до конца жизни и познакомятся с Дэри. Это было бы неплохо для всех троих, — ответил Азирафель на слова Кроули, все так же мирно улыбаясь. — Даже интерес-сно, кто из них окажетс-с-ся утомительнее и зануднее, — ворчливо отозвался Кроули. Про Дэри, которого они спасли от костра, когда Кроули в первый раз обнимал Азирафеля в виде змеи, демон всякий раз ворчал особенно сильно. — И первым замучает второго вопрос-сами. Рас-скажеш-шь потом… Хвост Кроули все еще обвивал Азирафеля за ногу, а его голова уже успела доползти до дивана — и теперь змей принялся укладываться там, свиваясь кольцами. Так что хвост в конечном счете тоже убрал, хотя держался им за ангела до последнего, и тот до последнего смотрел на хвост, как на признание, что Кроули не хочет уходить. Азирафель тоже не хотел, но не был уверен, что и дальше выдержит змеиную ласку, сумев при этом промолчать о чувствах. — Расскажу, — согласился Азирафель и расплылся в улыбке. Раз Кроули строит планы, видимо, и правда не собирается сбегать. Ангел не был уверен до конца, с Кроули никогда ни в чем нельзя было быть уверенным: он порой менял решения и планы так стремительно, что у ангела голова кругом шла. Сейчас тоже шла, хоть и по другим причинам. Так что Азирафель отпил из бокала и задумчиво уставился на отблеск лампочки на гладком боку бутылки — удивительный опыт стоило осмыслить и дочувствовать до конца. С ангелом никто подобного раньше не делал, хоть Азирафель и старательно ради Кроули строил такой вид… будто не случилось ничего особенного. Но оно было особеным, как первое съеденное пирожное. Или, скорее, как первое съеденное твоим самым близким существом пирожное. Ангел перевел еще более задумчивый взгляд на Кроули. Он вспомнил, как удивлялся пристальному взгляду демона в тот вечер в Риме, когда они вместе ужинали в первый раз. Наверное, для него то переживание тоже было знаменательным. Хотя энтузиазм Азирафеля не был направлен лично на него, так что, наверное, Кроули тогда ощущал себя иначе. Демон к этому моменту вполз на диван целиком, свесил хвост с подлокотника — и через несколько мгновений тот превратился в ноги человеческого тела, развалившегося в одной из своих обычных причудливых поз. Кроули протянул руку к бокалу, тот поднялся в воздух и влетел ему в ладонь: с дивана до него было не дотянуться. — Вообще-то у тебя там любопытный с-смертный, — сказал Кроули, сделав глоток, на секунду недовольно поморщился, повел плечами, потом очень неторопливо моргнул — и желтая радужка перестала занимать весь глаз целиком, сузившись до человеческого размера. — Так лучше. Любопытный смертный, которому в середине двадцатого века пришла мысль написать историю о Боге. Причем вы ему, судя по всему, саму идею не подсказывали… — продолжил он разговор про писателей, уже безо всякого шипения, скрестив ноги на подлокотнике и болтая бокалом в руке. — О, он ирландец, — принялся Азирафель с удовольствием объяснять. Поговорить о смертных всегда было приятно, особенно когда Кроули любопытно. Если Кроули любопытно, он не денется никуда — такой рецепт правильного общения с любимым демоном нашел Азирафель уже очень давно и старался его соблюдать. — И не без сверхъестественных способностей, хоть и не очень талантливый… — продолжил рассказывать ангел. — Оккультизмом успел увлечься на этой почве. Я не проверял, но, возможно, он приходится Дэри дальним родственником. Клайв и правда ужасно упрямый, и, быть может, это фамильная черта. — Или не родственник… а просто ирландец… — задумчиво ответил Кроули, отпив из бокала, а потом досадливо добавил: — Успел увлечься оккультизмом, а я это пропустил! В последнюю сотню лет смертных стало слишком много, не успеваешь за всеми следить… С другой стороны, делить этого смертного с тобой было бы сложно… Так что пусть свою книжку пишет. Азирафель слабо улыбнулся в ответ и спрятал лицо в бокале. Теперь, когда Кроули явно никуда не собирался сбегать и ему было настолько комфортно, что он даже начал обсуждать с ангелом свою работу, Азирафеля оглушающе сильно догнали ощущения от змеиной любви, и их оказалось много, очень. Крепкое объятие колец змеиного тела, которое не может перестать обнимать, и прижимается все теснее. Теплая шершавая кожа под ладонью и под губами. Вкус и запах чешуи отличался от вкуса и запаха человеческой кожи, и Азирафель знал теперь оба. И это знание дарило новое ощущение — чувство, что Кроули теперь принадлежит ангелу чуть больше. Лев считал, что вылизывает «своего», чтобы пометить как члена стаи и выразить симпатию. Человеческое тело наполнило ощущение «своего» новыми смыслами. Кроули сам хотел быть своим, только не мог. Змеиное, или львиное сознание порой не в состоянии перестать, остановиться, замереть на месте. Замереть для них равно умереть, когда зачем-то нужно прекратить подчиняться инстинкту. Они не могут. А Кроули — может. И Азирафель — может. И вот они оба сидят, пьют вино и обсуждают смертных писателей, но хотят… Чего? Ангел мог бы ответить на этот вопрос и за себя, и за Кроули. Но ради себя и ради Кроули не отвечал. И лицо продолжал прятать, пока чувство не схлынуло, пока не перестало требовать немедля что-нибудь сделать, чтобы продолжить ощущать это тело Кроули. Его знало только львиное, а человеческое еще не успело. И ему тоже хотелось — чтобы не чешуя, а мягкая кожа и ее терпкий запах. Чтобы волосы ангелу взъерошивала не змеиная шея, а узкая ладонь. Чтобы в объятиях сжимали руки, а не змеиные кольца. Чтобы поцелуй был намного менее невинным — и не один, много поцелуев. Чтобы демон максимально выражался материально. Кроули, максимально выраженный материально, заключался в мимолетной улыбке умиления и страстных объятиях, которые не был способен прекратить. Ангел теперь увидел и ощутил и то, и другое. И ему предстояло как-то с этим жить дальше, и очень стараться не прикасаться к любимому демону и прятать улыбку. Азирафель понял сейчас, допивая вино из своего бокала, насколько ему теперь станет тяжелее, чем раньше, хоть и не придется делать ничего нового. — Уверен, ты найдешь кого-нибудь другого, — попытался он ответить, чтобы пауза не слишком затянулась. — Людям нравится магия, даже когда они в нее не верят. — В последнее время им больше нравятся механизмы, радиоприемники, телевизоры… — проворчал Кроули, сделав очередной глоток, и выразительно наморщил нос. — Мне тоже очень нравятся. Но искушать людей через одни телевизоры, во-первых, как-то вопиюще однообразно и мне уже начало надоедать… Надо то ли с телевизорами что-то делать, то ли с людьми, то ли с тем и другим сразу. И с кодексом Хейса еще! Не знаю, кто из ваших его придумал, но он кошмарен. Он ворчал на работу с таким энтузиазмом, что, похоже, дело было вовсе не в работе. Просто Кроули всегда ворчал от переживаний, а работа удачно подвернулась. Азирафель решительно покивал и налил себе вина, наклонившись к столу. — Мне он тоже не нравится, — честно сказал он. — Ставит слишком жесткие рамки, люди обязательно захотят его нарушить, и кто знает, до чего в итоге докатятся. Мы с тобой не раз уже подобное видели. Посмотрев на свой бокал, ангел подумал над проблемой с кодексом Хейса и широко улыбнулся Кроули. Это же было так просто! И чего Кроули переживает? Неужели правда из-за этого смешного свода ханжеских правил? Вообще-то он мог бы — Кроули никогда не любил лицемерие. На этой мысли улыбка у Азирафеля сделалась сочувственной, и он едва удержался, чтобы не дотянуться до Кроули и не похлопать утешительно по плечу. — Думаю, он недолго продержится после того, как в Америке покажут иностранные фильмы. Англичане и французы точно ничем таким не связаны. Так что ты можешь подсказать подходящий сюжет кому-нибудь из местных. — Это еще надо умудриться сделать так, чтобы американцы заинтересовались местным фильмом… а не наоборот. Самодовольные кретины, которые задают всем тон, — продолжил ворчать Кроули, глядя на почти пустой бокал с вином так возмущенно, будто в нем плавали на яхте голливудские продюсеры. Но потом покосился на Азирафеля и весело усмехнулся. — Надо же, ангел, ты даешь мне советы по эффективному соблазнению смертных! Я оценил. С меня тоже совет… какой-нибудь. — Кроули неопределенно махнул в воздухе бокалом, к которому тут же подлетела бутылка, чтобы долить в него вина. Азирафель весело улыбнулся в ответ и кивнул. — Не зря же я твою работу столько раз выполнял. С радостью выслушаю твой совет по поводу благословений. У тебя тоже есть опыт. Ангел отпил из бокала. Раз у него теперь повышенный лимит на чудеса, можно отреставрировать того самого «Сизифа», о котором вспомнил Кроули. Ангел давно его не обновлял. Азирафель довольно заулыбался этой мысли. Хорошо все же, что Кроули зашёл! — Я очень рад, что ты зашёл, — немедленно поделился Азирафель вслух. — Заполз, — ехидным тоном поправил Кроули и спрятал в бокале мимолетную улыбку, которую Азирафель, впрочем, успел заметить. — В целом довольно эффективно… с точки зрения борьбы добра со злом. И вино хорошее, — сообщил демон, что примерно можно было перевести как: «Я тоже рад зайти и рад тебе помочь». Возможно, там было что-нибудь еще… может быть, даже про их недавние объятья, только очень тщательно спрятанное, так что и не различишь. Прятал Кроули или не прятал, но ангелу снова ужасно захотелось протянуть руку и провести пальцами по чешуе… по коже, и с этим надо было срочно что-то делать. Например… нет, отправлять Кроули домой Азирафель точно не хотел, пусть сидит тут. Но, кажется, смертные именно в подобных случаях пили алкоголь, много алкоголя. — Неплохое вино, — согласился ангел, не успев додумать свою мысль. — Но у меня есть лучше. Для особых случаев. Кажется, случай сегодня очень особый — у Гавриила развилась утконософобия, или страх перед гемипенисами. На столе образовалось еще три бутылки из ангельского погреба. Две из них были пыльными. Очень пыльными. — Мп-п-пн-н, — не очень внятно согласился Кроули, снова уткнувшись в бокал. Но при виде бутылок немедля оживился, оторвался от вина и очень заинтересованно на них уставился, вытянув шею. После чего немедля сдул пыль со всех трех одним щелчком пальцев, чтобы получше их рассмотреть. — Что, настолько особенное?.. Это же примерно как «Сизиф», только вино… — прокомментировал он, продолжая с интересом на них таращиться. — Гавриила за все шесть тысяч лет существования мироздания никто ни разу не пугал?.. — Последний раз его напугала Всевышняя две тысячи лет назад, когда велела очень тактично и аккуратно подготовить Марию к рождению первенца. У Гавриила трудности с тактом и аккуратностью, как ты понимаешь, — с удовольствием объяснил Азирафель. — И до сих пор я думал, что он боится только их двоих. Но теперь он боится еще и утконосов, а также раздвоенных пенисов. Ангел встал с кресла, чтобы открыть одну из бутылок. Такое старое вино следовало уважать, поэтому Азирафель собирался сделать все без магии и первый бокал тоже наполнить без магии. Когда до бутылки не дотрагивались столетиями, первое касание после столь долгого перерыва должно быть особенным. Азирафель решительно прогнал из сознания неуместное сравнение своего физического тела с вином, хотя прошло примерно столько же времени с тех пор, как змей обвивал его в прошлый раз. Когда сказочник и ученый по имени Джон писал свою книгу о магических кольцах, он, в том числе, хотел наглядно показать ею, чем добро отличается от зла. И, наверняка, немало удивился бы, если бы узнал, что столь широкому распространению его идей способствовал демон Ада. Впрочем, еще больше он удивился бы, узнав историю пьесы, также наглядно объясняющей разницу между добром и злом — которую очень ценил, и из которой позаимствовал идею о ходячих деревьях. Принадлежащую все тому же демону. Но если взглянуть на происходящее глобально, ничего странного и парадоксального в этом не было: демон Кроули с самого начала времен, еще когда давал Еве яблоко, занимался ровно этим — учил людей отличать добро от зла. И хотя он сам о себе этого не понимал, но к вещам действительно важным Кроули всегда подходил предельно ответственно. И потому, чтобы выполнить главную цель своего бытия, сперва сам на личном опыте познал сущность зла. Однажды у него даже промелькнуло это объяснение собственного Падения на краю сознания. Но оно Кроули так не понравилось, что он тут же о нем забыл. — О, да мне определенно есть чем гордиться! И сильно. Гроза архангелов и повелитель утконосов. Прекрасно! — хмыкнул Кроули и продолжил смотреть, как Азирафель откупоривает бутылку и испытывать чувства, во-первых, недружеские, во-вторых, преизрядно идиотские. То есть, он зачем-то завидовал бутылке, которой на деле было решительно все равно, трогает ее ангел или нет. А вот Кроули не было, хотя он рассчитывал, что с возвращением в человеческое тело окончательно придет в умиротворенное состояние, но зачем-то то и дело из него выходил. И обратно возвращался не без усилия. «Привыкнешь», — подумал Кроули. В прошлый раз, четыреста лет назад, он замечательно привык, что не положено спать, улегшись прямо на ангела, хотя первое время то и дело хотелось. Он даже к их ссоре почти привык, хотя это было преизрядно тоскливое существование, но через некоторое время оно перестало восприниматься так остро. Сравнив свои нынешние ощущения и тогдашние, Кроули пришел к выводу, что нынешние переносить намного легче. Распивая вино у ангела в магазине и болтая с ним о Гаврииле и даже о гемипенисах… от упоминания которых Кроули теперь был обречен самым постыдным и недемоническим образом теряться. Хорошо, что лекцию Гавриилу он прочел раньше, чем с его змеиным телом случилось все остальное, с полной потерей контроля. Хотя, может, к этому он тоже привыкнет со временем. Кроули вообще к чему угодно был готов привыкнуть, лишь бы не привыкать опять к отсутствию Азирафеля. — Ты наверняка найдешь, как вписать в отчет приключение с Гавриилом, чтобы остаться в выигрыше, — улыбнулся ему ангел, наливая вино в свой бокал. Затем он создал для Кроули второй, поскольку тот еще не закончил пить вино из конца Второй мировой, и налил в него красную искрящуюся золотом жидкость. Кроули с некоторым усилием переключил внимание с Азирафеля на вино, дабы направление внимания более соответствовало тону дружеской беседы. — Кажется, это одна из последних бутылок, для которой виноград вырос в моем любимом винограднике недалеко от Лугдуна… То есть, от Лиона, прости. В следующий сезон… или, может, через пару виноградники уже вырубили. Азирафель вернулся в кресло со своим бокалом в руке и посмотрел вино на просвет, чем снова чуть не переключил внимание Кроули в ненужную сторону. Оно переключалось отвратительно легко, что демону совершенно не нравилось. Оставалось только продолжить утешать себя тем, что это пройдет со временем. — Шестнадцатый век. Интересно было, — сказал ангел. — Лучше четырнадцатого, — ответил Кроули, скорчив физиономию, которая должна была наглядно продемонстрировать его отвратительное отношение к четырнадцатому веку. Демонстрировать свое отношение к шестнадцатому веку он не собирался. Азирафель тогда как раз спасал этого корнуолльского святого Дэри, с потрясающей способностью доставать всех вокруг экзистенциальными вопросами. А Кроули спасал Азирафеля от незапланированного развоплощения, пришлось и святого заодно спасти, чтобы ангел не расстраивался. А потом этот святой так достал Кроули вопросами, что пришлось превратиться в змею… И Кроули мог бы еще по той истории сообразить, насколько хуже контролирует свои реакции по отношению к ангелу в змеином облике. Но не сообразил, за что теперь и расплачивался. Точнее, Кроули зачем-то решил, что будет примерно как в прошлый раз, когда он замечательно выспался, устроившись на Азирафеле в виде змеи. Но с тех пор многое изменилось — и в реакциях Кроули, и в обстоятельствах. Именно обстоятельства его сейчас больше всего беспокоили, а именно — их ссора в парке и примирение после. Слишком уж «после», как на взгляд Кроули. И хотя он не смог сразу ничего сообразить, потому что вообще соображал с некоторым трудом, Кроули слова ангела про ту ссору запомнил. И про «скучал» запомнил, и про «ценю» тоже… Азирафель искренне сказал, конечно, врать он не умел хронически, даже если и пытался. И теперь Кроули сидел и думал о том, что его вряд ли кто-нибудь когда-нибудь по-настоящему ценил. И уж точно никто никогда по нему не скучал, кроме одного ангела. И Кроули очень сильно не хотелось бы, чтобы один снова превратилось в ноль. В том числе, из-за этих его дурацких реакций на львиные нежности, ангельские поцелуи и всего Азирафеля целиком. — И лучше двадцатого, — вздохнул Азирафель, мельком улыбнувшись в ответ. Кроули мог бы с ним поспорить, но не стал. Вступать с ангелом в мировоззренческие дискуссии после ссоры он тоже несколько опасался. — С другой стороны все, что люди наизобретали для улучшения быта и для развлечений, немного сглаживает. Хотя, скажем, телевизор я у себя еще не завел. Теперь, наверное, и не стану, раз твои коллеги его используют для связи. Мало ли, вдруг кто случайно заглянет, как раз когда ты у меня. Я потеряю что-нибудь существенное? Он вопросительно взглянул на Кроули и пригубил вина, сразу же довольно вздохнув. Это вино было из тех, которые в первые пять лет лучше не открывать вообще, а по их прошествии оно с каждым годом становится только лучше. Что и не удивительно: ангел всегда разбирался во всем, что можно поместить в рот… Эту формулировку Кроули немедля счел неудачной, потому что его мысли немедля сбились на очередные порнооткрытки, в той их части, где тоже что-нибудь засовывали в рот. Так что он попытался переключить их на телевизор: — Там ничего интересного, кроме новостей и «Кафе Континенталь». Но оно тебе не понравится, а новости лучше в газетах читать… В этот момент Кроули совершенно внезапно представил эротическую сцену на рояле, в декорациях пресловутого «Кафе Континенталь». Публика аплодировала. Ведущий поставленным голосом сообщил: «Наконец-то! Спустя столько лет!». Допредставляв до сидящего под роялем утконоса, Кроули понял, что уровень бреда зашкаливает и тряхнул головой, а потом допил вино залпом. «Кошмар какой-то», — мрачно оценил свое состояние Кроули. Единственное, на что у него оставалась надежда — что это пройдет примерно через сутки, как проходило подспудное желание сожрать всех голубей в округе. Азирафель допил бокал своего очень вкусного вина в два глотка, а потом перенес к себе какую-то книжку с полки. Неожиданно довольно новую. И Кроули удивился достаточно, чтобы временно перестать думать про порнографические открытки. — Раз ты так говоришь, то смотреть не буду, — весело согласился ангел, быстро листая страницы. А потом замолчал, отчего-то нахмурившись и замявшись, будто не решался сказать. Кроули немедленно подумал, что ангел не может найти слов, чтобы выставить его из дома — потому что, например, наобщался уже и почитать решил — и сразу начал сочинять, как бы так откланяться самому, чтобы Азирафель не обиделся. Но тут ангел, довольно неуверенно, заговорил вовсе не о том, чего Кроули ожидал: — Знаешь, я… в театры почти не ходил, пока мы… не общались. Занят был, да и люди стали ставить всякое такое… что неприятно смотреть. Но сейчас, вроде бы, все меняется… И я подумал, может, ты захочешь… К Кроули по воздуху перелетела книжка и опустилась рядом с ним на диван. На обложке было написано «Леди не для огня», и это была пьеса, написанная человеком по имени Кристофер Фрай. Пока Кроули пытался сообразить, что происходит, Азирафель продолжал свою торопливую речь. Он выглядел очень смущенным, пока говорил, и даже почти испуганным, будто Кроули мог отреагировать так, как ангелу совсем не хотелось. — Это комедия, говорят, даже в духе Шекспировских. Кроме того, там про Средние века, а это всегда забавно… Ну, почти всегда. Мы можем сходить. Если хочешь. Она идет еще неделю в нынешнем Глобусе, в Вест-энде. Но если откажешься, я не обижусь, — еще смущеннее закончил он свою просьбу. И до Кроули запоздало дошло, что ангел боялся резкого отказа, потому и смущался. Будто Кроули сейчас вообще был способен сделать хоть что-то резкое, когда они вот только помирились, и… Тут он наконец вспомнил, как лев забирался под стол, потому что тоже пугался, что Кроули сделает что-нибудь резкое. И запоздало осознал, что ангел боится заново поругаться, ровно так же, как сам Кроули. То есть, наверняка по-другому боится, потому что ему порнооткрытки в голову не лезут, но ничуть не меньше. Это было… ужасно странно, но в хорошем смысле. — Сходим, конечно. Я тоже в театре не был… давно, — ответил Кроули, пожав плечами, и рассеянно перелистнул несколько страниц книги. А потом пробурчал: — Но читать не буду. Пьесы уж точно нужно смотреть, а не читать, — перелистнул еще несколько страниц, захлопнул книгу и отправил ее по воздуху обратно в руки Азирафелю, который на несколько секунд засветился очень радостной улыбкой и облегчением. — Я и не думал, что ты будешь читать, — уже более уверенным тоном ответил он, спрятав улыбку и отправив книгу обратно на полку. — Я тебе просто показать хотел… — Хотя если кого-то сравнивают с Шекспиром, это сразу звучит подозрительно, — добавил Кроули, глядя как ангел снова наливает себе бокал своего старого вина и откидывается с ним на спинку кресла. С этим бокалом Азирафель, похоже, торопиться не собирался. — Его и самого-то с собой не всегда уместно сравнивать. С другой стороны… даже любопытно узнать, за что этот драматург удостоился… Кроули хмыкнул, вздохнул и отпил вина. Что ж, ему явно стало легче, раз он даже о Шекспире решился заговорить. Обычно Кроули таких разговоров избегал, потому что Азирафель рано или поздно неизбежно принимался нахваливать своего любимого «Макбета»… причем зачем-то именно за то, что придумал Кроули. И это было, с одной стороны, приятно, с другой — нервно, потому что приходилось старательно делать вид, что он помнит пьесу смутно. Но сейчас вся ситуация в целом была такой же противоречиво приятной и нервной, и Кроули к этому уже почти привык. Если знать, что ангел не хочет ссориться тоже, привыкать намного проще… Даже к возникающим в сознании порнооткрыткам. Их, в конце концов, можно просто держать при себе, как Кроули держал при себе последние триста пятьдесят лет пресловутого «Макбета», которого помнил практически наизусть. И не портить своими странными порывами и неловкими ситуациями дружеское общение. Определенно, его можно смело называть дружеским… иначе к чему были эти признания о том, что Азирафель скучал?.. — Да, мне тоже любопытно, — согласился Азирафель и после задумчивой паузы опять очень неожиданно спросил: — А ты наверняка чаще меня ходишь в синематограф. Я был последний раз на немом каком-то, там было даже про убийство, но не так интересно, как в театральной постановке. Может, мы и туда как-нибудь сходим? На что-нибудь, что ты можешь порекомендовать. Там ты тоже больше комедии любишь? Для начала Кроули изумился выбору Азирафелем фильма для просмотра — тому, что он ни одного кино со звуком не видел, не изумился вовсе, это как раз было практически очевидно. А уже потом —представил себе поцелуй в кинотеатре. Выглядящий либо просто непристойно, либо вопиюще и скандально непристойно, в зависимости от того, какого пола представлять их материальные тела. «Да когда же это прекратится!» — обреченно подумал Кроули и попытался переключить свое вконец обалдевшее и распоясавшееся демоническое сознание на более безопасный и к тому же очень важный вопрос: с какого фильма лучше начать знакомство Азирафеля с новым для него удивительным миром звукового кинематографа? — Я всегда больше комедии люблю, — наконец сообщил Кроули и тут же непоследовательно добавил: — Но мы пойдем смотреть «Касабланку», потому что ты не видел «Касабланку», и это безобразие, которое необходимо срочно исправить. — Ну почему же, — неожиданно возразил Азирафель, — я видел Касабланку. Только не фильм, а город. Я там был, недолго правда. Там тепло и пальмы. Кроули уже улыбнулся в ответ, когда ангел снова отпил вина и обеспокоенно спросил: — А тебе на фильме не будет скучно, раз ты его уже смотрел? — и Кроули озадаченно нахмурился. То есть, Азирафель всегда был очень заботливый и тактичный, но тут, на взгляд демона, уже как-то перебарщивал… — Ну, тебе же книжки не скучно перечитывать, — пробурчал Кроули, пожав плечами. — И вообще, я его сам предложил. Азирафель сконфуженно потупился в ответ, и Кроули пытливо уставился на него, надеясь, что тот уже наконец как-нибудь перестанет нервничать… Потому что все, вроде бы, уже было нормально. И Кроули никуда не собирался деваться, и готов был пойти в кино, в театр и даже в библиотеку, если ангел предложит. И даже говорить в этой самой библиотеке тихо, как положено. Это у Кроули по-прежнему был повод переживать, насчет порнооткрыток голове, но он даже про них уже почти не переживал. Вот пусть и Азирафель не переживает: если они снова поссорятся, то уж точно не из-за «Касабланки». Хотя Кроули искренне надеялся, что они не поссорятся вообще, потому что если ему от чего когда и было по-настоящему, невыносимо скучно — так это от отсутствия Азирафеля в его жизни. — И вообще… с тобой точно скучно не будет, — решительно сообщил Кроули вслух, понадеявшись, что если ангел сам собой не успокаивается, хотя бы это сработает. Ангел опять состроил какое-то невообразимое лицо и отвел взгляд, уставившись на вино в бокале, как уже делал за вечер несколько раз. Но теперь Кроули успел заметить очень польщенную и обрадованную улыбку. Это он что, весь вечер туда, в бокал, улыбался?.. Кроули впал в совсем уж сильное недоумение: чем могут оказаться опасными улыбки Азирафеля, было и вовсе непонятно. В конце концов, постоянно улыбаться было нормальным состоянием ангела, сколько Кроули его помнил. — Спасибо, — очень смущенно ответил Азирафель и вдруг опять встрепенулся, сделавшись еще более смущенным на вид. Зато улыбался теперь не бокалу, а Кроули, очень сконфуженно и весело одновременно. — Еще я за львиную шерсть не извинился, совсем забыл. Львиное поведение несколько дней выветривается, и я только сейчас вспомнил… что это не совсем вежливо было. Прости, он… метил территорию. Азирафель продолжал отводить взгляд, но теперь выглядел не нервным, а очень довольным. Прямо как лев, когда терся об ковер в кабинете Кроули и действительно наоставлял там шерсть. До этого момента Кроули считал, что он не нарочно, и теперь не сразу сообразил, как ему относиться к этому признанию… Учитывая, что сам он совсем недавно вытворял чего похуже шерсти на ковре, и Азирафель на это реагировал с поистине ангельским смирением и кристальной невозмутимостью. Удивительно. Но хорошо, потому что прекратить в тот момент Кроули все равно не мог. Хотя лучше при Азирафеле в змею пока больше не превращаться, во избежание… В общем, лев, судя по всему, тоже себя не очень-то контролировал. Они оба с ангелом себя не контролировали, потому что оба переживали, что снова поссорятся. И Кроули львиные дружеские порывы уравновесил сегодня с таким поистине адским размахом, что лучше бы не надо. Совсем никогда. И не ему было что-то против шерсти возражать, по правде говоря. Но Азирафель, полностью в своем духе, теперь перед ним извинялся. — Ну-у-у… — протянул Кроули, продолжая подбирать какую-нибудь достаточно корректную формулировку. — Я вон, книжки тебе раскидал. Шерсть убрать не сложнее. Никаких проблем, — и невольно выдохнул с облегчением. Ангел отпил из бокала и уставился прямо на Кроули с очень задумчивым видом. И серьезным. И еще каким-то. И Кроули стало совсем ничего непонятно, когда Азирафель вдруг мягко улыбнулся ему и сказал: — Не переживай так, Кроули, я ведь не возражал. Я правда не возражаю, все хорошо, — будто не только про то, что натворил змей с ним и с книжками, но и вообще про все, что Кроули когда-либо творил, включая порнооткрытки. Причем и те, которые у него в голове, и настоящие, отправившие кучу душ в Ад. И это, конечно, был бред собачий, но Кроули почему-то все равно успокоился. Азирафель периодически на него так действовал, успокаивающе… и Кроули с шестнадцатого века был уверен, что он это специально делает, своими ангельскими способностями. Но раз сказал, что не возражает, значит, и правда не возражает: врать ангел все еще не умел категорически. — Между прочим, ты не один хороший фильм пропустил. И со звуком они лучше, — сказал Кроули, наконец допив свой бокал, и тут же принялся за следующий. «Все хорошо», с его точки зрения, включало и это: что у них будет куча времени и возможностей сходить в кино, не один раз. И что Кроули готов взамен ходить в театр, в ресторан и к едрене матери. И быть полностью довольным обстоятельствами. Главное — что с ангелом. — Даже не сомневаюсь, — тут же отозвался ангел, который выглядел сейчас невыносимо довольно. Еще довольнее, чем когда Кроули про «клювики утконосиков» Гавриилу рассказывал. И хотя ему было непонятно, что он сейчас такого особенно делает, Кроули тоже немедленно стал очень довольным. — Но смертные их так много наснимали! Один я ни за что не разберусь, что смотреть, а что не стоит. — Надо составить список, — зачем-то сказал Кроули, хотя ненавидел составлять списки. Но это, в конце концов, не был такой список, как в отчетах о работе… Пока что в голове у Кроули он и вовсе выглядел как: «Еще «Мальтийский сокол», пожалуй, и та комедия с Кэтрин Хепберн, как бишь ее…» — и в таком виде вполне его устраивал. Он его вообще в любом виде устраивал, потому что означал, что они будут с Азирафелем таскаться в кино. Проводить время вместе устраивающим их обоих образом. Но все-таки надо добавить побольше пунктов, чем больше пунктов — тем лучше. Кроули настолько все устраивало сейчас, что он даже не стал привычно ворчать на Азирафеля, когда тот в ответ на его слова засветился в эфире. Он так иногда делал и утверждал, что у него само получается. А Кроули врал, что для него это слишком ярко, хотя на деле было как с прикосновениями – так приятно, что терпеть трудно. А теперь, на удивление, стало легче. Кажется, у Кроули после сегодняшнего возник какой-то иммунитет на приятные ощущения. Порог повысился… или понизился. Но, в общем, он перестал на них на все подряд дергаться. Получается, подытожил Кроули, все к лучшему — и вот теперь действительно умиротворился. Азирафель поднял бокал, молчаливо предлагая какой-то тост, и Кроули, улыбнувшись ему, сделал то же самое. Он не знал, за что поднимал бокал ангел, но сам подумал: «И к черту Соглашение», — потому что они и правда не обсуждали никакое Соглашение, и оно было тут вообще ни при чем, наконец-то. Кроули отпил вина, осознавая, как оно на самом деле его бесило, уже лет двести. Ему давно хотелось других отношений с ангелом, и теперь, они, кажется, наконец, были. Правда, он не мог подобрать для них определение, ну и к черту определения тоже. Главное, что ангел тут. Самое главное и единственное, что имеет значение.