Солнце, запутавшееся в белокурых прядях

- Я чувствую это в воде, ощущаю в воздухе. Оно оседает на внутренней стороне моих лёгких, я… боюсь этого, почти ненавижу, но оно приносит мне облегчение – напополам с болью, как кровопускание ножом облегчает ощущения при повышенном давлении. Это почти драг, избавиться от этого – всё равно, что добровольно упустить желанную нирвану. - Что Вы подразумеваете, говоря «оно»? – спросил тихий спокойный голос, но Тейлор не отвернулся от окна, продолжая пытаться заставить взглядом улететь жирную чёрную ворону. - Разочарование, - быстро, почти заготовленно ответил Роджер. Сзади послышался лёгкий хмык. - Что Вы хотите услышать? Вы ждёте слов сожаления и утешения, я вижу это по Вашим глазам. - Ну, - Роджер смущённо опустил глаза. – Не то, чтобы меня особенно кто-нибудь жалел, но я прекрасно понимаю, что это вне Вашей компетенции, мистер Мэй, - взгляд его приобрёл твёрдость, будто бы он решился идти до конца. «До конца чего?» - мысленно нахмурился Брайан, понимая, что этого мальчишку он прочитать не может. Это пугало почти, если бы разумом он не понимал, что для любого действия найдётся противодействие, для любой силы – противосила, а для любого таланта – такой вот, образно выражаясь, Роджер Тейлор. Брайан всегда был лучшим – ему было не привыкать искать противника по плечу, и если таковые объявлялись, он с лёгкой улыбкой отправлял их в интеллектуальный нокаут одной меткой фразой. У него был огромный талант, психология послушно ложилась ему под руки, люди раскрывались, как подсолнухи навстречу солнцу, все их незамысловатые мысленные блоки и бастионы рушились под силой проницательного взгляда. Если бы Брайан верил в магию, он бы считал себя магом. Но он, помимо психологии, увлекался физикой, а потому знал, что любое проявление магии суть неизученное природное явление, и что когда-нибудь, лет через сто или двести, учёные невысокого уровня вроде него самого будут смеяться над такими вот глупостями, как над теорией плоской Земли. - Вы правы, это совершенно не в моей компетенции, - суховато ответил Мэй, напомнив Роджеру профессора Макгонагалл из небезызвестного шлягера. Подавив разочарованный вздох, Тейлор ещё агрессивнее уставился на ворону. - И всё же мне жаль, - Роджер удивлённо повернулся, глядя на своё запястье, где ему только что почудилось эфемерное, как лепесток сакуры, касание. Доктор Мэй сделал лёгкое движение назад, будто только что наклонялся вперёд, чтобы… чтобы… коснуться запястья Роджера в утешающем жесте. Уроки самоконтроля из интернета полетели к чертям, хотя Тейлор и надеялся, что румянец не разольётся утренним туманом по щеками и шее. - Спасибо, - мягко ответил он, стараясь не смотреть в глаза напротив, чтобы не провоцировать себя и не вызвать у доктора Мэя лишних вопросов. *** - Побеждает тот волк, которого ты кормишь. - А разве молчать весь сеанс в Вашей компетенции? – насмешливо бросил Роджер, надеясь, что Мэй так и продолжит молчать, потому что это было бы лучшим сеансом. - Я мало что делаю из того, что в моей компетенции, на наших сеансах, - ожидаемо понял его Брайан, усмехнувшись чуть лукаво. Сегодняшний сеанс был и не сеансом в полной мере, а каким-то задумчивым заседанием на одном месте. Мэй ничего не говорил и не спрашивал, а Роджер не знал как заговорить о волнующем его вопросе этого самого драга-разочарования. Казалось бы тема была закрыта в прошлый раз, но Мэй оказался слишком уж проницательным, чтобы не понять ход мыслей Роджера. В глубине души парень понимал, что за его расспросами не стоит чего-то существенного, все эти визиты были сплошным переливанием из пустого в порожнее и цитированием общеизвестных истин, задаванием стандартных вопросов и стандартными прописными ответами, диктуемыми не докторским опытом, а предписанным обыденным «психолог – клиент» диалогом. Дождь лил мелкий и противный, как тягучие прохладные мысли Тейлора. Листья совершенно не красиво и не эстетично сваливались, обуянные тоской, с мокрых продрогших ветвей и брякались оземь. Тейлор чувствовал себя так же – чуть продрогше, мокровато где-то в глубине души и жутко некрасиво. Роджер ненавидел мелкий моросящий дождь, чувствовал себя такой вот мелкой и никчёмной дождевой каплей и оттого ненавидел и дождь, и себя ещё больше. Однако Роджер не обманывался на свой счёт, зная чётко, как теорему по геометрии, свои собственные мотивы, по которым он до сих пор исправно приходил на эти сеансы дважды в неделю. Наверное, доктор Мэй тоже всё это понимал и привычно видел его насквозь, раз до сих пор не объявил об окончании сеансов, аргументируя это тем, что Роджер вполне себе здоров и нормален, а что делать со всеми его загонами, ему сказано уже миллион раз – мозоль на языке вздулась и кровоточит. Вообще, он приходил сюда отдыхать, абстрагироваться и любоваться. Отдыхать от занудного нытья родителей и навязанной ими же глупой пустоголовой «хозяйственной, умненькой и хорошенькой» девушки, беспрекословно невестой в ближайшем нерадостном будущем. Абстрагироваться от собственного безволия, неспособности возразить, от своей глупой слабости, от лени, которая не позволяла в девятнадцать найти работу и съехать от родителей, оборвав нежелательную связь с Сью и сбежав от скучных нотаций. Любоваться – аристократичным изгибом шеи, тонкими, будто выточенными из мрамора руками, то неподвижно замирающими на ручке кресла, то крутящими бесцельно давно уже ненужный блокнот, греческим профилем, будто вылепленным древним художником из отборной белоснежной глины. Наверное, этому художнику – подобно создателю Василия Блаженного – выкололи бы глаза, чтобы больше не создал шедевра, подобного этому. Роджер бы над таким решением посмеялся, потому что второго такого в любом случае не создашь, это будто ангел сошёл с неба и такой: о, смотрите-ка кого я вам тут забацал, красавчик, а? Так он ещё и талантливый до хрен знает чего, а ты – да, ты, глупый неудачник Тейлор – вот ты вот в него втюхаешься по самые яй… я не знаю что, не серчай, Господи! За окном всё так же лил дождь. Через положенные два часа Роджер поднялся с твёрдым намерением найти себе работу. Доктор Мэй проводил его лёгким прикосновением к запястью, которое стало их ритуалом в последний месяц. *** Если бы Роджеру предложили на выбор – душевное равновесие или повышение до шеф-повара - он бы не думал ни секунды, потому что он был спокоен как никогда, а вот обойти чёртового жулика Стейсона не представлялось возможным. Сью не преследовала его уже больше месяца, хотя сначала, когда Роджер заявил собравшейся вместе семье, что уходит – от Сью, от родителей, от старой никому не нужной жизни, - она ревела, как мелкая. Родители хмурились. Роджеру было плевать. Не то, чтобы уж совсем. Ему было дико страшно, он не знал, как отвлечь себя от пустых и тёмных, как шкаф в фильме ужасов, мыслей, ворочался в постели, хмурил тонкие брови, кусал губы и бил подушку. А потом внезапно понял, что у него есть собственный катализатор, советчик и помощник – а как же близко было лёгкое и поверхностное решение сделать именно то, за что он будет благодарить сам себя через несколько часов. - Доктор Мэй? Да, я знаю, что разбудил Вас, но мне… страшно. На том конце провода послышалось сопение – именно этого звука Роджер ожидал от него меньше всего. - И чего ты боишься, а? – совершенно в неделовой манере бросил чуть недовольный сонный Мэй, будто Тейлор был нерадивым сыночком, которого отчитать бы по первое число. - Я… - Роджер замер, оставив в покое подушку, и прислушался к себе. Пару минут из трубки доносилось сопение, и парень уже был готов отключиться, уверенный, что Брайан заснул. - Так чего ты боишься, Роджер? – вдруг спросил Мэй почти ласково, выдыхая странно и непривычно, и… Роджер вдруг понял, чего именно он так сильно боится, до дрожи в коленях и до фантомных кошачьих когтей на сердце. И понимание это ударило его под дых, заставляя выдохнуть резко и бесцельно, ухватить в кулак простынь, сбитую в порыве мучительных ночных метаний. Он не мог – не имел чёртового права! – озвучить то, что сформировалось в его голове и пульсировало синевато-алым на фоне чёрного разочарования. - Я… я боюсь стать нормальным, - боясь заплакать, прошептал он. – Я не могу сказать почему, потому что это вне моей чёртовой пациентской компетенции, но я… я боюсь… - Я не оставлю тебя. Роджер выдохнул длинно и медленно, не чувствуя ни слёз, текущих по щекам ненавистным дождём, ни лунных теней, ползущих по его лицу и скрадывающих заветную безопасную темноту. - Через полчаса на мосту, - тихо проговорил Брайан, выводя Тейлора из транса и пуская больное гиблое сердце бешеным галопом. - Что? – жалко переспросил парень, даже не пытаясь звучать спокойно. - Внеплановый сеанс, - тут же отозвались с того конца провода, будто этот вопрос был самым ожидаемым из всех. - Но это же вне Вашей компетенции, доктор? – тихо утвердительно спросил Роджер. - Я знаю, - выдохнул Брайан, будто пытаясь проникнуть в смятенную душу сквозь мили равнодушных проводов. *** Безветренная ночь на мосту медленно таяла в громком спокойном молчании. Дождь внутри успокоился раз и навсегда, загоняя разочарование глубже любых других ощущений. На запястье Роджера все эти бесконечные плавные часы покоилась тонкая рука, подсознательно считая учащённый пульс и с трепетом сканируя впечатления. Брайан чуть улыбался, расслабленно и уверенно, а у Роджера колени подгибались. Мэй погладил его запястье так легко и трепетно, что Роджер на секунду умер. - Это вне Вашей компетенции, доктор, - насмешливо бросил он, любуясь оказавшимся вдруг слишком близко лицом. - Как и всё, что я делаю с тобой… и что ты со мной делаешь, - почти шёпотом бросил Брайан, не особенно понимая, что несёт. - И что же я делаю… с тобой? – сглотнул Роджер, обхватывая чужую точёную руку и переплетая их пальцы. - Ты заставляешь меня влюбляться в тебя ещё больше. Рассвет медленно занимался над горизонтом, и румянец его эфемерно смешивался с румянцем на щеках, шее и ушах Роджера. Брайан знал, что это чудо, этот божественный подарок небес однозначно вне его компетенции, но всё-таки было то, во что, помимо науки, верил доктор Мэй. И это была Судьба.