Уроки воспитания

Любой ребенок, когда смотрит на своего родителя, видит что-то высокое и благородное в этом человеке, любые действия расцениваются как должное, любой упрек воспринимается справедливым, даже чистейшая ненависть принимается как искренняя любовь. Наверное, это потому что дети – и есть человеческое естество. Они глупые, истеричные, честные, непонятливые, их рамки между добром и злом крайне размыты. Но я знал это с самого детства - мои родители никогда не были идеальны. Моя мать не одаряла меня светлой улыбкой после школы, зазывая на ужин, она бросала мне скудные купюры в ноги, говорила «Иди купи мне сигарет и возьми себе что-нибудь пожрать», она не обнимала меня со знойной нежностью даже тогда, когда я пропадал неделями, и она никогда не говорила, что любит меня. Было у меня одно воспоминание, которое колким шрамом засело в моем сердце. В тот день лил сильный дождь и ни одна бродячая шавка не осмелилась бы вылезти из своей конуры при такой погоде. Тогда моя мать надела свое любимое кашемировое платье цвета кофе с молоком, укуталась в золотистый шарф и достала шикарные высокие сапоги французского производства на небольшом каблуке. Ее черные, как смола, волосы широкой рекой распластались на худой спине, а массивные серьги подчеркивали контур острых щек. Она была невероятно прекрасна тогда, но ее лицо размыто в моих воспоминаниях. Впервые за долгое время она тепло сказала мне «Одевайся, сынок». Мои толстые фланелевые штаны, немного испачканные от обычных детских забав, своим шумом перекрывали вой дождя. И пусть зонтика хватило бы на нас двоих в эту ужасную погоду, она держала его справа, когда я шел слева. Тогда, стирая капли дождя и слез с лица, я действительно осознал, что даже последняя вшивая шавка в такую погоду в первую очередь укрыла бы своих детей, а моя мать все так же держала этот гребаный зонт с правой стороны, пока я, маленький, промокший и растерянный, сдирал со лба полупрозрачные мокрые пряди волос. Мне нужно было сбежать еще тогда. До того, как она начала беспробудно пить. - Это твой сын, Марк, - она гневно впихнула меня навстречу незнакомому смуглому мужчине. От неожиданности я чуть не упал в огромную лужу, но смог удержать равновесие. Чуть поморщившись, тот специфично окинул меня леденящим взглядом и томно выдавил оскал. - Ты издеваешься, старая шлюха? Посмотри на него и на меня. Я не знаю, где ты нагуляла это отродье, но он точно не от меня, - обидные слова незнакомца очень сильно ударили по детскому «Я», но я стеснительно молчал и пытался пятиться подальше от громилы. - Ты посмотри на него! У него твои глаза! – женщина яростно подняла мой худой подбородок и скорчила удивленную гримасу. - А то, что он белый, как альбинос, тебя не смущает? – он невнятно помотал пальцем у своих черных волос и расхохотался. – Проваливай отсюда, Марина. Меня уже тошнит от этого дерьма, ты не получишь ни копейки, - незнакомец резко обернулся, оставив нас с матерью среди холодного молчания. Я видел, как ее скулы нервно дрожат, а на глазах наворачиваются слезы. Мать резко рванула в обратную сторону и зашагала широким шагом к метро, оставив меня одного на безлюдной улице. Короткие ножки не могли успевать за стремительным темпом женщины, но я побежал. Как только с ее плеч слетело влажное пальто, руки одним движением вцепились в светлые локоны еще не очень окрепших волос. Лицо налилось болезненной краской от сильного удара по замерзшей щеке, но я не проронил ни слезинки, лишь старался прикрыть лицо от наступающих ударов. «Лишь бы у мамы не было проблем». Это был мой девятый день рождения, и это единственный день рождения, который я запомнил. Прямо сейчас я чувствую себя так же, как тогда на улице. Пусть мне не холодно в этом доме, я так же один одинок, растерян и напуган, так же не знаю, что мне делать. Я хочу проснуться от этого кошмара. Я точно видел искалеченное лицо Виктора, покрытое ссадинами и припухлостями. С его подбородка тонкой струей стекает кровь, а серебристые глаза вот-вот приобретут мертвый стальной оттенок. - Я спрашиваю последний раз, - басистый и уставший голос Александра раздался приглушенной вибрацией по коридору первого этажа, - где этот сучий выблядок? - Саша, я тебя прошу, - обычно спокойный голос Виктора Сергеевича звучал жалким. – Ты мой брат, я любил, люблю тебя и буду любить. Ты знаешь, если за тобой придет сам Сатана, я встану на твою защиту, но он всего лишь ребенок. Я сделаю все, что хочешь, только не трогай моих детей. Молю, не трогай моих детей, - последняя фраза сорвалась с окровавленных губ плачем. Насколько ты можешь быть ужасным человеком, Саша, что готов убить собственного брата. - Да, ты прав, - жилистая рука ослабила хватку и в итоге отпустила скомканную рубашку мужчины. Тот, не сопротивляясь, осел на пол. – Я же не изверг какой-то, чтобы убивать ребенка. Александр поспешно отряхнул черный пиджак и вздернул голову куда-то влево, в сторону кухни. - Чтобы убить дерево, нужно обрубить корни, - нездоровая улыбка Саши вызвала в Викторе истинный животный ужас, и даже обильно стекающая из носа кровь не помешала прохрипеть ему: «Алина…» Здесь даже я охренел. Какое отношение имеет эта малолетняя шлюха? Украдкой выглядывая из-за косяка своей двери, я пристально наблюдал в силу своих возможностей за разворачивающейся драмой. Серебристые глаза Виктора сомкнулись на мне в укоризненной ненависти, будто я источник всех бед. - Алина! – Александр протянул руку к неуверенно идущей ему навстречу девушке. Та, почти не поднимая взгляда, протянула ему свои тонкие пальцы, будто недоверчивая уличная кошка. Сильные руки, мышцы которых даже через плотный пиджак виднелись выраженным рельефом, схватили хрупкую шею девушки, игнорируя ее прелестный жест. Гортань издала нездоровый хрип, когда мужчина убийственно сжал ее в удушающих «объятиях». - Знаешь, Витя, я думаю, все-таки не ты виноват в отвратительном поведении своих детей. Воспитанием все-таки занимается мать, я не прав? – девушка тяжело дышала и бросала быстрые взгляды то на Сашу, то на сидящего внизу побитого мужчину. В конечном итоге рука соскользнула с шеи девушки - та упала в ноги мужчины, задыхаясь раздирающим кашлем. - Не ты ли сам меня умолял принять эту смазливую шлюху в мой дом, иначе ты сойдешь с ума? Не ты ли плакался, как ненавидишь отца за то, что он заставил тебя на ней жениться, - Александр грубо и холодно прожигал взглядом двух людей, дрожащих от страха. - Плод юношеской глупости, верно? Так ты называл это, когда она залетела, и в первый, и во второй раз? Сколько, тебе было, Алина, напомни мне? Пятнадцать? Четырнадцать лет? Он гневно вытер платком кровь с костяшек и продолжил: - Когда эта мелкая шлюха, - Саша мотнул головой в сторону девушки, которая все еще потирала горло, - начала подбиваться ко мне, что ты сказал своим детям? Что я, такая сволочь, увел мать из семьи и лишил их нормального детства. Знал, что мне будет абсолютно плевать на это. Только почему-то, как только твои отпрыски явились в моем доме, их горячо любимая мамочка сразу же закрысилась в своей комнате, даже носа не высунула на детей посмотреть. Младший даже не знает как выглядит его мать. Может быть, вместо того, чтобы раздвигать перед всеми ноги, стоило заняться воспитанием своих выблядков? Тогда все могло бы сложиться намного радужнее. Я нервно схватился за рот, стараясь не издать и вздоха, осознавая, что вполне вероятно, что вот эта малолетняя дрянь – мать того ублюдка. Вопрос только в том, почему она выглядит как школьница. Одна мысль чередовалась другой и завершилась на том, что я почти не трахнул мать этого куска дерьма. От этого вырвался нервный смешок, но я сразу же дернулся назад в комнату, стараясь замести улики моего подслушивания. - Вы два чертовски жалких человека, - в итоге вымолвил Александр. - Проваливайте. Оба. Виктор аккуратно начал приподниматься по стенке, болезненно кряхтя и шипя, девушка же… Нет, эта женщина. Рванула в сторону своей комнаты и через несколько мгновений выбежала в слезах в сторону выхода из дома, даже не накинув верхней одежды. - Я не коснусь этого малолетнего неблагодарного скота, - бросил в след своему брату смуглый и явно разгневанный мужчина, - но если он хоть раз попадется мне на глаза, - Александр упал на большой диван гостиной и накрыл глаза ладонью, - я разорву его на куски и скормлю бродячим собакам. Знай это. Виктор лишь слегка повел головой в его сторону и медленно поковылял по дорожке, ведущей к выходу с территории поместья. Я совсем не понял логики своего опекуна, не понимал, кто такая на самом деле Алина, не понимал, что мне сейчас делать. По груди разлилась тяжелая сталь, вселяющая напряжение и страх. Еще пару минут, словно вкопанный, втыкал на входные двери и, в конечном итоге, просто решил вернуться в комнату. Как только мое тело попятилось назад, убивающую тишину разрезал томный знакомый голос: - Выходи, - отрезал мужчина, не открывая глаз. По измученному лицу было явно видно, что он сильно истощен и устал. Приняв решение не испытывать терпения этой бомбы замедленного действия, я робкими шагами спустился по лестнице в сопровождении мерзких скрипов ступенек. Освещение всей гостиной лишь слегка открывало образ уставшего Саши. Он скинул пиджак на спинку дивана и отбросил голову назад. Поправляя тонкую серую майку и спортивные штаны, которые играли роль моей одежды для сна, самовольно сел рядом с «защитником», но инстинктивно отодвинулся в противоположный угол дивана. Так мы сидели может 15 минут, а может час. Он смотрел в потолок, я в стену. Он нарушил молчание первым. - Ты должен быть благодарен, - черные, словно бездна, глаза с некой издевкой нацелились на светлое лицо, не отрывающееся от рассматривания незамысловатых узоров на стенах. - Почему? – я резко обернулся в сторону Саши, который раскинул руки на спинке дивана и закинул голову назад. Его белоснежная рубашка стянулась немного вверх, обтягивая четкий пресс, ноги он так же широко расставил. - Еще одна твоя проблема решена, - пояснил тот. - Ты не можешь быть уверен в этом, - я равнодушно наклонил голову вбок и разочарованно выдохнул. Александр наконец поднялся и вопросительно изогнул всегда ровные аккуратные брови. – Ты сказал, что ничего не будешь делать этому ублюдку, только в случае, если он попадется тебе на глаза. Что будет со мной, когда я буду вне поля твоего зрения? Если он заберется ко мне в комнату и снова напоит каким-то дерьмом, или выловит где-то, пока я буду в школе? Что тогда? – почти нервно я дернул подбородком, вспоминая фрагменты того отвратительного вечера. Это было намного хуже, чем когда Саша касался меня в первый раз. Даже истекая кровью после жесткого изнасилования с его стороны, я не чувствовал себя настолько мерзко и грязно. Когда русый ублюдок насиловал меня, я даже не мог сопротивляться, не мог контролировать ни свое тело, ни ум. В то время как Саша, даже при осознании того, что полностью порочит мое тело и ломает психику, продолжал играть честно – у меня был шанс дать хоть какой-то отпор, я мог кричать, плакать, вырываться, царапаться. Артем же не позволил сделать даже этого. Сукин сын. - Ты намекаешь на то, что мне везде нужно тебя сопровождать? – смуглый мужчина со слегка исхудавшим лицом подался ближе ко мне, отчего я неосознанно дернулся назад. Тот, разочарованно охнув от типичной реакции, принял горизонтальное положение и уложил голову в районе моих колен, что на мгновение выбило из колеи. Саша прикрыл глаза, усеянные темными ресницами. Густые, но короткие черные волосы медовым отблеском сливались с темными спортивными штанами. Я лишь непонимающе уставился на опекуна, ожидая разъяснений, но он, измученно улыбнувшись, лишь вымолвил: - Мой брат знает, что я очень дерьмово воспринимаю такие шутки, и дважды не повторяю, - черная синева глаз устремилась куда-то далеко, - этот кусок дерьма зашел слишком далеко. Мне какое-то время действительно казалось, что он просто твой фанатик и таким тупым образом хочет добиться твоего внимания. Но нет. После того, как он отымел тебя прямо перед камерой, которая передает прямую трансляцию в мою комнату, я осознал, что все назло мне. Я неожиданно почувствовал, как в уголках глаз защипали маленькие иголки, я вот-вот расплачусь от обиды и гнева. Губы дрогнули в тяжелой улыбке, передающей всю мою боль, пережитую за это время. Сдерживаться было не просто сложно, невозможно. - Мое… - стараясь настроить голос с жалостливого на нормальный тембр, выдавил я, - мое изнасилование – это, по-твоему, шутка? Ты был дома, пока он насиловал меня, и просто наблюдал за этим? – я уже почти не сдерживал истерики. Когда думаешь о чем-то плохом, это определенно бьет по тебе, угнетает, но когда ты говоришь об этом, оно начинает убивать. - Знаешь, Рома, - от задумчиво откинул светлый локон с моего лба и мягко отвел его за ухо, - я был чертовски зол, когда видел, что этот ублюдок просто прикасается к тебе, но когда он посягнул на твое тело, я был просто в бешенстве. Мне безумно хотелось сжечь его заживо, предварительно отрубить ему член и вставить в эту ублюдскую неблагодарную задницу, - мягкие пальцы гладили слегка покрасневшие от гнева и слез впалые щеки. – Хочешь знать, почему я этого не сделал? – Александр приподнялся на локтях, приближаясь к моему лицу. Я не осмеливался поднять глаза и нервно теребил край и без того растянутой майки. – Еще больше я был зол на тебя. Ты хотел предать меня, обмануть. Насколько бы сильно ты меня ненавидел, так делать – это очень мерзко, не считаешь? Ты настолько был ослеплен этой идеей, что твоя светлая голова отключила мозг и повелась на поводу у этой твари. Ты выпил какое-то дерьмо без раздумий с рук человека, который несколько лет терроризировал тебя. Ты тупица, Рома, - он усмехнулся, оголяя ряд белоснежных зубов. – Так что это было твоим наказанием, чтобы впредь ты не был таким легкомысленным. Пойми, люди – это лживые куски дерьма. Тем не менее, я тебе никогда не лгал. Выводы делай сам. Он был прав. Я настолько глуп, что попал в такую дерьмовую ситуацию. Я сам в этом виноват. Я и есть главная проблема. Как такое тупое существо вообще дожило до этого возраста. - Алена… Это их мать? – дрожащий голос наконец прервал монолог Саши. - Я тоже был в шоке, когда ее увидел. Даже в 30 выглядит как малолетка. Не хотел тебе говорить, но когда вы целовались, я неплохо так посмеялся, - издевка резанула по ушам, что вызвало гневный взор в сторону опекуна. – Не злись, Рома. Мы все получаем то, что заслуживаем. - И чем я все это заслужил? – уже равнодушнее спросил я, вовсе не испытывая интереса к ответу. Ответа и не последовало, лицо Саши внезапно перешло от задора до глубокой печали. Черные глаза с золотистым блеском сосредоточились на моем разочарованном холодном лице. Пару секунд он рассматривал то покрасневшие глаза, то покусанные губы, то белые растрепанные локоны. Я закинул голову назад и поднял глаза, сдерживая новые потоки горючих слез. Пара капель уже равномерно изучали уголки тонкой шеи и оставались темными пятнами на серой майке. Александр внезапно подорвался с колен и положил руку на мою ногу так, что она являлась его опорой. Даже в таком положении этот мускулистый мужчина был выше меня, его дыхание оказалось именно в том районе, где слезы прекратили свое путешествие. - Чего ты хочешь, Рома? – Саша пытался встретиться с моими глазами, но они юрко избегали этого. – Богатства? Я дам тебе это. Хочешь, я могу убить человека для тебя, могу сломать кому-нибудь жизнь. Я могу все – тебе всего лишь нужно попросить. Когда ты перестанешь убегать, вести себя как неотесанный болван и вечно страдающая жертва, ты увидишь, как сильно изменится твоя жизнь. Как изменится отношение к тебе. Ты живешь в тепле, уюте, у тебя есть все условия, чтобы стать успешным человеком, и все это дал тебе я, - эти слова ударялись легкой струйкой воздуха о ключицы. – Если ты так сильно хочешь, можешь уйти прямо сейчас, пойти к своей тетке или жить в подсобке в каком-нибудь магазине, работать за мизерную зарплату и умереть в подворотне. Можешь остаться здесь, я дам тебе все, что ты захочешь. Я освобождаю тебя от своих «оков», выбор только за тобой, - бархатистый голос не сглаживал этих резких слов, убеждающих, что я сам из себя ничего не представляю. И вот это чувство, как в 9 лет. Мне очень-очень страшно, мама. - Что ты выберешь? Останешься? – наконец схватив меня за подбородок, Саша глубоко впился в светлые голубые глаза. Я молчал, не смея выдавить и звука. «Я не знаю. Я не знаю, Саша». - Я приму, это в качестве согласия, - пальцы вернули мой подбородок в исходное положение, задирая голову вверх, обветренные губы нежно скользнули от ключицы к кадыку, поцелую становились все глубже, как и мой плач, который срывался на вой вперемешку со всхлипами и судорожным хватанием ртом воздуха. Он не обращал на это внимание, прокладывая теплую влажную линию от шеи до уха. - Тише, - Саша периодически шептал это слово на ухо, будто пытался успокоить, но я не слышал. Все, что копилось во мне все эти месяцы вырвалось воем ужаса и боли наружу именно сейчас. Именно при нем. Почему именно при этом ублюдке я показываю эту свою сторону? Почему? Наконец мягкие губы накрыли мои, останавливая разрывающий плач. Рука Александра скользнула к затылку, углубляя слияние губ. Я не противился. Толку от этого. Только сделаю хуже, намного легче просто согласиться и сдаться. Слезы не остановили свой бесконечный поток, однако поцелуй заглушил рев. Язык ласково скользил по поверхности потрескавшихся губ, вкус ментола и сигарет перемешался с железным, который, как я понял, был вызван еще одной трещинкой на губе. Саша иногда отрывался и украдкой смотрел, плачу ли я. Я ревел. Впервые я не мог остановить этот эмоциональный поток. На удивление, мужчина не спускался ниже, не пытался раздеть меня или сделать еще что-либо. Он просто целовал меня, очень глубоко и так, будто любил. Но я прекрасно знал, что это не любовь. - Вот так, ты умница, - теплая рука скинула с моей щеки последние слезы и прижалась к скуле, что напоминало то, как кошка трется о ладонь своего хозяина. Как и прежде, я то ли гневно, то ли с мольбой смотрел на своего «хозяина» красными глазами исподлобья, сведя брови. Отстранившись от худощавой физиономии, он вновь упал на диван, но уже не задевая моих дрожащих колен. Саша явно был удовлетворен таким моим поведением, однако осознавал, что в некотором роде он меня вынуждает так себя вести. Он понимал, что мне некуда идти, я уже привык, что у меня всегда есть теплая постель, еда, покровительство кого-то более влиятельного, чем обычный человек - его. И лишиться этого для меня равносильно прямой гибели. Только Александр кое-что забыл. Я не боюсь смерти.