Сердца нет!

Обшарпанные стены, темно-зелёная краска которых обновлялась, наверное, ещё до рождения Ларри; маленькое окошко под потолком, говорящее о том, что комната чаще находится во тьме, чем при свете дня; замызганный дощатый пол, по которому точно нельзя ходить босиком под страхом сотни заноз в пятках — новое место обитания Ларри на цокольном этаже представляет из себя довольно жалкое зрелище, а именно теперь уже бывшее подсобное помещение для всяких вёдер, тряпок и мётел. Ну хоть дверь закрывается на замок — такова привилегия «чокнутого Ларри». Так его прозвали ученики после того, как он чуть не задушил Тео почти неделю назад. Утренняя разминка закончилась, и строй на первом этаже расходится: кто мыться, кто сразу на завтрак. Прощаясь с Мышкой, Ларри заворачивает на лестничную площадку. — Эй, псих! — кто-то кричит вслед. Ларри в ответ лишь в очередной раз закатывает глаза. — Не обращай внимания, — поморщившись и зло проводив взглядом того, кто крикнул, отвечает Мышка. Подбадривающе похлопав Ларри по плечу, добавляет: — Скоро они забудут про этот случай. Ну что, до встречи в столовке? — Да я и не переживаю, — вскинув брови, Ларри безразлично пожимает плечами. — Я к обеду приду, а чай сам знаешь где попью. Обеспокоенно окинув его взглядом, Мышка слегка качает головой и, по-доброму улыбнувшись, устремляется вверх по лестнице. Ларри понимает, что тот волнуется за него больше, чем он сам за себя. Поделившись своей проблемой, связанной с расшатанными нервами, Ларри чувствует на себе груз ответственности перед другом и теперь всеми силами пытается показать, что он абсолютно спокоен. Перчатки на руках целы и невредимы — Ларри старается их стягивать перед тем, как появляется желание укусить себе руку. Поэтому гуляющий по его рукам мышкин взгляд обычно быстро уводится в сторону, видимо, удовлетворившись тем, что нет отметин на его подарке. А после ночного переполоха тот стал ещё пристальнее наблюдать за Ларри и постоянно ходить рядом, словно личная охрана. Да уж, Мышка, конечно, вырос и даже слегка перерос его — хотя раньше о таком и не мечтал! — но всё равно остаётся тощим и бледным словно сама смерть — не хватает только чёрной мантии и косы в руке. Да и от кого защищать? От клана? Тут в пору Ларри защищать друга. От тех, кто просто обзывается? Эти вообще безобидные, только на насмешки и горазды. Псих — неплохо. Даже чем-то нравится Ларри. Обычно психов сторонятся, как заразы, чему он, несомненно, рад. Потерпеть немного мелкие издёвки — и все успокоятся. Даже сейчас они только язвят исподтишка, считая, что выглядят умными, а на деле — боятся и не подходят близко, и это явно не связано с постоянным околачиванием рядом друга. Просто они наверняка понимают, что Ларри может в любой момент прийти ночью и задушить их. Двери в комнатах открыты, но ведь он может совершенно «случайно» забыть закрыть перед сном свою. И не важно, что за пять минут до отбоя к нему наведывается охранник, дабы напомнить о том, что пора запираться. Остальные не в курсе. Перед самой комнатой Ларри заворачивает в ванную — смыть с себя грязь и пот после пробежки и разнообразных спортивных упражнений. Раковина, мутное зеркало на шкафчике, древний унитаз и отдельная полуржавая душевая кабинка — теперь в личных владениях. Сюда уже давно никто не ходит, поскольку комната, в которой он теперь обитает, из жилой на долгое время превратилась в подсобное помещение и только сейчас вернулась к своему изначальному предназначению. Когда-то специально затемнённые окна не мылись уже так давно, что теперь солнечный свет вообще с трудом проникает внутрь. Однако Ларри так нравится это уединение: никто не мешает, никто не следит, не язвит неподалёку и не врывается в комнату без спроса, и даже дежурные порой забывают спускаться и проверять порядок. Помылся вечером, зубы почистил — и быстренько в соседнюю комнату. Правда, каждый раз запираясь на замок, Ларри ещё какое-то время стоит у двери, прислушиваясь, нет ли никого за ней. Дома, конечно же, его ждёт скандал, и Ларри чувствует это всем телом, по которому периодически проходит волна мелкой дрожи, как только он думает о возвращении. Но он же не виноват, что за ним всё это время не следили! «Лунатизм пройдёт, — говорили они. — Нужно просто подождать», — утверждали они. Вот и дождались! До каникул у Ларри ещё тьма времени, а ведь до них нужно ещё и дожить. Тео пострадал не сильно физически, а вот морально… Теперь наверняка будет отыгрываться на Ларри по полной. Ларри даже не представляет, чего от него можно ожидать, когда они останутся один на один. На тренировке, в столовой и просто, когда тот проходит мимо, Ларри только и чувствует на себе взгляд, пробирающий холодом до самых костей. Ему кажется, что вокруг все исчезают, и они остаются вдвоём. Еда в горло не лезет, пробежки даются с трудом, мяч пролетает мимо рук, отчего Ларри постоянно получает нагоняй от Курта, — но что поделать, если всё внимание сосредотачивается на одном человеке? Однако этот человек за неделю так ни разу к Ларри и не подошёл. Даже во время игры он держится неподалёку. А вот курить стал заметно чаще, и это настораживает больше всего. Почти каждый раз, как только Тео появляется в поле зрения, то он достаёт сигарету из пачки и, не отрывая взгляда от Ларри, прикуривает, делая глубокую затяжку. Глядя на него, у Ларри вмиг заканчивается доступ к кислороду и хочется поскорее всплыть со дна на поверхность воды, но Тео, как камень, приковывается к Ларри невидимой цепью и не даёт этого сделать. Кратковременное оцепенение происходит при любой их встрече. Ларри каждый раз уверен, что вот-вот — и Тео набросится на него, растерзав на множество маленьких Ларриков. Но этого не происходит ни на первый день, ни на второй, ни даже на шестой день. А ведь и до конюшни Ларри ещё не доходил ни разу потому, что его всё же отправили к психологу. Шестой день посещения — а Ларри лишь отсыпается у него в кабинете. Точнее, у неё. Марта Стоун — так зовут молодую девушку, которая, оказывается, всего год назад сменила прежнего психолога, поскольку тот, повысив квалификацию, свалил в какую-то больницу. На вид Марте лет двадцать пять, не больше. В меру упитанная, приятно пахнущая, а её огромные глаза с чёрными густыми ресницами завораживают, словно они — приманка для голодной рыбки, которой и является Ларри. Первый раз, когда он пришел к ней, она пыталась его разговорить, но он упорно молчал, зная, что ему и так влетит за посещение врача. Но выбора у него нет: если бы он отказался ходить к ней, то, по словам мистера Смита, Ларри бы отправили к врачу насильно, только уже не к школьному психологу, а в кое-какую другую больницу. Родители остальных детей не хотят, чтобы рядом с ними учился на голову больной подросток. И семейный статус тут не помощник. До директора Ларри так и не дошёл: у того заболела Мором дочь, которая учится на седьмом курсе, и ему сейчас, кажется, совершенно ни до чего, а особенно не до того, что там в дальнем корпусе происходит. Ведь тут и так куча учителей и охраны, мол, справятся. Вот мистер Смит и провёл беседу с Ларри насчёт его психологического состояния, сказав, чтоб ходил на сеансы вместо утреннего ухода за животными. А вот этому Ларри только рад! В конюшне его ждёт злой демон, и в его лапы попадаться сейчас совершенно нет желания. Ларри очень хочется выплеснуть Марте всё, что накопилось у него в душе и мыслях. От неё исходит какое-то тепло и уют, которые он не чувствовал будто… никогда? Да, настолько сильно ему ещё не хотелось поделиться с человеком внутренними переживаниями. Своей легкой улыбкой, горячим ароматным чаем и пониманием во взгляде Марта и правда располагала все эти дни к себе на разговор, но, зная, что нужно держать язык за зубами, Ларри предпочёл просто сидеть в огромном мягком кресле и любоваться её глазами. Но разговоры — не единственное, по чему изголодался Ларри. Здоровый и крепкий сон — вот, что ему нужно. Бессонница совсем вымотала его, и голова в последние дни будто постоянно в тумане, концентрация конкретно снизилась. И на второй день посещения, в очередной раз игнорируя мягкий голос Марты, Ларри уснул в кресле и проспал половину занятий. А потом ещё и ночью поспал после тренировки, и в следующие дни ситуация повторилась. Марта ни разу его не разбудила сама. Она будто знала, что ему просто необходимо поспать. А может, ей было интересно понаблюдать, начнёт ли снова Ларри расхаживать во сне и что он будет делать? Но он спал как убитый. Даже сны не снились. За время сеанса Ларри обычно только здоровается с ней в начале и прощается в конце, больше не говоря ни слова. Он боится, что может нечаянно ляпнуть что-то не то, ведь она психолог, а психологи очень хорошо могут читать между строк. Скинув с себя одежду и положив на тумбочку, Ларри, включив душ, встаёт под горячие струи воды. Волосы, намочившись, спадают на плечи, лаская кожу. Он всегда хотел прямые волосы, но природа наградила его настолько извилистыми кудряшками, что сам себе Ларри напоминает одуванчик, а не какой-то там барашек. Душевая наполняется паром, и тревожные мысли растворяются в нём. Оглядев своё тело, Ларри насчитывает с пару десятков шрамов: на ноге, обеих руках, тренировочные шрамы, а какие-то полученные во время драк. Он задумывается о том, что наверняка его никто никогда не полюбит с такими отметинами. Вот бы можно было их смыть водой, словно грязь. Да и фигура вся какая-то угловатая, неказистая. Нос ещё этот… Вот в кого он такой горбатый? В семье же ни у кого такого носа нет. Видимо, какой-то дальний родственник наградил его «красотой». Но, вспоминая, как Мэриан тепло смотрел на страшненькую гитару, нежно обнимая её пальцами, у Ларри появляется надежда, что ещё не всё потеряно. Выключив душ, Ларри, закутавшись в полотенце, подходит к зеркалу. В мутном кривом отражении он не видит себя. Он будто видит какого-то неизвестного ему подростка, запутавшегося в себе, в других, в мире, в котором приходится жить. Ларри задумывается, кто он по темпераменту, но выявить особенности не получается. Иногда ему кажется, что у него нет определенных черт характера, нет целей, лицо не выражает эмоций. Даже не надевая маску, она прилипла к нему, как и тогда, во сне, и теперь не ясно, что же Ларри из себя представляет. Он плывёт по течению, куда его забросит случай. Ни с чем не борется, ничего не придумывает, не выясняет. Извечная прокрастинация. Чем быстрее исчезает пар, тем активнее обратно в голову лезут тревожные мысли. Пора уходить. После душа Ларри снова отправляется на встречу с Мартой. Все ребята, позавтракав, уже разбрелись по факультативам и отработкам, а он наслаждается каждой минутой, проведенной в одиночестве. Коридоры пусты, на улицах встречаются редкие ученики или учителя, торопящиеся по своим делам. Со стороны моста виднеется пара невысоких фигур, направляющихся в сторону дальнего корпуса. Судя по их форме — младшие курсы. Наверное, как и Ларри раньше ходил в библиотеку, эти двое идут туда же. Ещё ничего не подозревая о более взрослой жизни и не встречая на своем пути ни одного старшекурсника, у них и в голове не мелькают мысли, что тут может происходить нечто ужасное. Ларри ускоряет шаг в сторону больничного корпуса — пусть они всё ещё побудут в счастливом неведении и не видят, в какого тусклого и безжизненного человека могут превратиться. «Безжизненного… Нет! Я жив, я дышу, хожу и вижу. Я что-то чувствую — значит, я живой». Ларри чувствует слишком многое, чтобы считать себя мёртвым. Страх — тоже чувство. Ненависть — горит внутри. Любовь — возможно, это она, и она в нём есть, пусть и наверняка безответная, но подкрепляет изнутри, питает его силы. Возможно, именно эти три чувства и послужат ему двигателем в поисках решения проблем. Курт говорил, что нужно переступить через свой страх, но Ларри не обязан трактовать его слова только по направлению в пользу клана. Если повернуть всё в свою сторону? Что же именно Ларри боится? За свою шкуру ему не страшно. Если бы ему нужно было пожертвовать собой ради того, чтобы исчезла паутина заговора, — он бы сделал это. Но постоянно на первое место выходит жизнь кого-то близкого. То Томас, то сестра, то Мышка… Что же Ларри делать, если единственный страх, который в нём сейчас остался, — это тот, через который он не может переступить? А мог ли раньше? Был ли у него выбор? Когда он мог всё исправить и как? В этот раз глаза Марты не усыпляют, а кресло не кажется таким уютным, как прежде. Стрелки на настенных часах слишком громко тикают, отдаваясь внутри громким набатом, словно сигнализируя о наступающем бедствии. Чай остывает, так и не попав Ларри в желудок. Марта, сидящая напротив, что-то записывает себе в блокнот. И это тоже раздражает. Что она там чиркает? Ларри ведь так толком ничего и не сказал за всё время их встреч. Наверное, это и выглядит подозрительно, но он хотя бы до сегодняшнего дня спал на сеансах, что могло заставить её думать, будто из-за лунатизма Ларри не высыпается. А сейчас как объяснить его молчание? — Ты в порядке, Ларри? — заметив, что он не спит, спрашивает психолог, перестав писать. «И снова этот дурацкий вопрос». — Да… кхм. Да, Марта. Всё хорошо, просто немного расстроен, что больше не смогу приходить к вам поспать, — приветливо улыбается Ларри, хватая в руки кружку с остывшим чаем. Сделав глоток, морщится: перезаварился. — А что ж ты не спишь тогда? — наклонив голову набок, удивлённо спрашивает Марта. Её брови изгибаются в причудливые домики, отчего она выглядит ещё милее. — Не знаю, — вздыхает Ларри, — голова немного болит. Из-за погоды, наверное, — пожимает плечами, нервно кусая нижнюю губу. — Хм… наверное. Ну, а так, погода сегодня прекрасная, не правда ли? — повернувшись в сторону окна, мечтательно произносит Марта. — Не замечал… — взглянув на улицу, Ларри понимает, что и правда погода-то замечательная. Солнечные лучи пролетают сквозь стёкла, падая на кофейный столик, отчего чай в кружках становится янтарного цвета. Как давно Ларри задумывался, нравится ему погода или нет? И вообще, какая ему нравится? Снова вернув взгляд на психолога, вдруг спрашивает: — А часто к вам приходят ученики? Марта, задумавшись на несколько секунд и посчитав на пальцах, отвечает: — Ну как сказать, я первый год здесь, пока что ты пятый. У меня в основном младшие ходят, со старших ты один. — Ларри не удивлен, что именно младшие приходят к ней. Всё же первое время очень сложно живётся далеко от дома, от родных, а вокруг тебя ещё и умирают твои друзья. — И то жаль, что ты ненадолго. — Жаль? — не понимает Ларри. Уголки губ Марты поднимаются, и, ненадолго прикрыв глаза, она слегка кивает: — Да, ты очень интересный молодой человек, Ларри. Вот каким-каким, а интересным его ещё никто не называл. Вскинув одну бровь, он скрещивает руки на груди и хмыкает: — И чем же? Отложив блокнот на столик, Марта берет свою кружку с чаем, кинув в него две ложки сахара, и вкрадчиво произносит: — Ты так упорно пытаешься показывать, что у тебя всё хорошо, что даже твоя улыбка почти не выглядит вымученной. Но поверь, Ларри, я в курсе, что лунатизм в твоём возрасте так сильно не проявляется без особых на то причин, — и делает несколько шумных глотков, каждый из которых бьёт Ларри по вискам. Ему кажется, что эта Марта видит его насквозь! Хочется поскорее спрятаться, что он и делает, укутавшись поглубже в уже ставший родным и близким плед. — Так, всё, снова засыпаю, — смеётся Ларри, но на лице Марты застывает серьезное выражение. — Ты как улитка — когда условия неблагоприятные, она прячется в свою раковину и может впасть в спячку на длительный срок. Но не факт, что вокруг что-то изменится. Возможно, следовало бы ей постараться, взять себя в руки и просто отползти чуть дальше, туда, где светит солнце, а не оставаться в раковине в тени сарая. — Так себе пример, вообще-то, улитки не любят солнце и у них нет рук, — язвит Ларри. Уж Гаспар-то ему все уши прожужжал насчёт этих склизких тварей! — Ты прав. Однако и ты не улитка. Промолчав почти все сеансы, Ларри всё же получает свой пинок под зад от психолога. Почему некоторые способны замечать слишком многое в тишине слов, а кто-то не слышит, даже если кричать? Поднявшись с кресла, психолог прихрамывая на левую ногу, подходит к окошку и, пошире раздёрнув шторы, открывает форточку, впуская в свой кабинет свежий воздух. Ларри, стянув с себя плед, подходит к ней и тоже устремляет свой взгляд на улицу. — Ну что ж, Ларри, — Марта аккуратно кладёт ладонь ему на плечо. — Сегодня наш последний сеанс. Хочу тебе сказать одно: знай, ты всегда можешь ко мне обратиться, — и снова добрые глаза, улыбка и веселые морщинки на переносице. Как бы Ларри хотел, чтобы родная мать ему сказала хоть раз то же самое. Лишь кивнув в ответ, он разворачивается и направляется в сторону двери, проходя мимо мягкого кресла, по которому теперь явно будет скучать. Однако он обещает себе, что придёт время, и он ещё наведается к Марте. Поспать или чай попить, а может, и нормально поговорить, кто знает? Предложение помощи от Марты напоминает Ларри слова Мэриана, как-то заметившего за братом неладное. Интересно, а если с ним поделиться, что он скажет? Поверит ли в то, что его отец, возможно, тоже принадлежит клану? Мэриан наверняка сможет помочь придумать план, если только сам не втянут уже во всю эту сеть и не скрывается так же умело, как Ларри. Не зря же тот с самого детства постоянно ругается с отцом. Вдруг Герольд пытается перетянуть его на свою сторону? Нет, в любом случае, Ларри может оказаться не прав, и всё полетит к чертям. Лучше так не рисковать, а добыть доказательства существования клана хотя бы в пансионе. — До свидания, Марта. И спасибо, вы мне очень помогли, — учтиво кланяется Ларри и, аккуратно закрыв уютную, будто полностью состоявшую из ткани и подушек комнату, выходит на улицу. Он делает глубокий вдох, втягивая весеннюю свежесть. И хоть до весны ещё пара месяцев, но почему-то после этой встречи он чувствует, будто вокруг всё расцветает. Ларри надеется, что внутреннее сухое дерево, под названием «душа», тоже когда-нибудь раскроет свои почки и покроется хотя бы маленькими цветами. А пока нужно начинать потихоньку заботиться о нём, поливать чистой водой и приучать к солнечному свету. Марта от слова «март» — возможно ли, что человек, носящий весеннюю фамилию, имеет способность вселять весну в других? Сейчас Ларри кажется, что возможно всё. Как только он возвращается в корпус, темнота коридора вновь просачивается через тело, будто сквозь сито. Немного поёжившись, Ларри проходит вглубь. С каждым пройденным метром он словно окунается в болотную жижу — густую, беспросветную, даже дышать становится труднее. За широкими окнами коридора стоят голые дубы, словно древние старцы, и контролируют всё, что находится под их взором. Остановившись у окна, Ларри мысленно спрашивает у деревьев, что ему делать дальше? Что бы ни произошло, деревья всегда тянутся вверх, к солнцу. Как бы Ларри хотел стать деревом. Сможет ли его душа ожить и расти дальше сильной и мудрой, как и эти величественные растения? Время обеда — ребята наверняка ждут его за столом, чтобы в очередной раз расспросить, как ему психолог, как живётся в новой «палате» и не соскучился ли он по конюшне. «Нет, не соскучился!» — кричит про себя Ларри, не сразу понимая, вслух или нет. Оглянувшись, не замечает на себе тревожных взглядов прохожих — значит, не кричал. Как можно соскучиться по месту, в котором обитает твой злейший враг? Да никакие лошадки не скрасят его присутствие. Мышка-то прекрасно понимает и не затрагивает эту тему, а вот Нелл и остальные — слишком любопытны. Запах из столовой напоминает, что Ларри давно нормально не ел, но внутри что-то останавливает его, удерживает, тормозит, и, пройдя мимо открытых дверей, откуда доносится шум стучащих ложек и вилок, вперемешку с разговорами голодных учеников, он проплывает вниз по лестнице, в свою комнату — «в пещеру», как он прозвал её. Ввалившись внутрь, Ларри наконец может вновь спрятаться ото всех, закрывшись на замок. Сегодня выходной, а значит скоро ему на очередную тренировку. Снова надменный Курт, снова стрёмная троица, отстранённый Томас и ненавистный Тео. Удивительно, что Курт ему ещё ничего не сказал по поводу психолога. Он вообще делает вид, будто до него слухи о походах к врачу не дошли, а ведь Ларри чуть не придушил главного нападающего! Может, Тео не сдал его? Но ведь у стен и так много ушей. «Ну что, психованный, тренироваться-то можешь? Окей, тогда марш пять кругов по полю — и на ворота!» — единственное, что сказал Курт на следующий день после инцидента. Тео же всю игру с особой остервенелостью бил по мячу в сторону ворот так, что Ларри чуть ли не улетал назад, в сетку, ловя его подачи. А иногда и не ловил вовсе из-за того, что тёмные глаза челкастого вновь и вновь протыкали насквозь. Скинув с себя зимний мундир и шарф на дужку кровати, Ларри падает лицом в подушку, посильнее зарываясь в неё носом. Как же ему не хочется никуда идти! Хочется срастись с кроватью, став с ней единым целым, и простоять вот тут прям лет двести ещё, забытым всеми, зато в спокойствии и тишине, слушая лишь, как иногда за маленьким окошком завывает тот самый ветер. На днях наверняка будет ночное собрание, где Ларри всё же не избежать разговора о произошедшем. А завтра ему придётся переться в конюшню, где его будет ждать не только разъярённый конь, но и не менее разъярённый Тео. Дома же Ларри влепят по самое не балуй за то, что он «вредит статусу семьи», если вдруг слух о его ночной охоте на волка распространится и за пределы пансиона. Хотя, если Герольд причастен к клану, то точно влетит, можно не сомневаться. Ларри громко мычит — рычит даже — в подушку, сжимая верхнее покрывало пальцами в кулаки. Короткий разговор с психологом заставляет Ларри более глубоко анализировать то, что с ним происходит. «Ты просто мастер попадать в неприятности. Причём прыгая с разбегу и проваливаясь по самое горло», — вздыхая, Ларри переворачивается на спину. Тусклый свет из маленького окна стелется на скрипучий пол. В воздухе видны вихрящиеся от каждого шолоха частицы, переливающиеся, словно снег под светом фонарей. Ларри жутко захотелось на каток, покататься с Мышкой, посмеяться над ним, что тот до сих пор не научился завязывать шнурки, поглазеть на веселящуюся детвору. А также ему очень захотелось покурить. Кажется, что он свою сухую ветвистую душу готов продать за сигарету. Вот, блин, Тео, бес! Ларри бы никогда сам не попробовал сигарету, в его семье никто не курит, Мышка тем более всегда был против… А теперь Ларри периодически посещают мысли, что, когда он смотрит на дымящего Тео, пускающего в воздух колечки, помимо неприятного ощущения он чувствует дикое, противоречащее всем доводам рассудка желание присоединиться. За Тео никогда не замечалось, чтобы тот делал какие-то подлые вещи в чужую сторону, если это каким-то образом не было связано с Ларри. Есть ли вероятность, что Тео — относительно нормальный человек, но по какой-то причине ненавидящий именно его? Только вот по какой? Почему именно Ларри? Неужели тот дурацкий эпизод с мячом ещё в самом детстве настолько повлиял на исход всех последующих событий? Возможно, Ларри только кажется, и Тео на самом деле со всеми ведёт себя примерно одинаково, а на него зуб держит только по указанию Курта. Ну, а если нет, то как понять причину такой крепкой ненависти, Ларри не знает. Спросить в лоб? Уже спрашивал, в итоге ответы состоят только из кулаков и шантажа. Теперь, зная, что, возможно, Тео ещё и убийца, становится в разы страшнее за своих близких. Враньё это или нет — Ларри проверять на них не хочет, но и ждать каникул, чтобы порыться в газетах, — тоже не лучший вариант. Ларри скорее себя изнутри съест, пока дождётся лета. Пора вылезать из панциря. Где тогда можно узнать информацию о нём? Нужен компьютер. А в этом богом забытом месте он есть только у директора и, наверняка, у Курта. Где компьютер клана — неизвестно, значит, необходимо каким-то образом снова попасть в кабинет директора Майерса. Узнав, насколько опасен враг, Ларри будет готов двигаться дальше… Вдруг слышится стук в дверь. Ларри так лень подниматься, но ведь, скорее всего, Мышка припёрся. Возможно, что-то умыкнул со столовой. Живот жалобно урчит, заставляя Ларри нехотя сползти с кровати, и он, подойдя к двери, поворачивает замок. Чуть приотрыв дверь, Ларри слышит неожиданное приветствие: — Привет, кудрявый. «Тео?!» Ларри дёргает дверь обратно, но тот быстро подставляет носок ботинка, не давая её закрыть, и просовывает руку в проём: толчок ладонью в грудь Ларри, и он отлетает назад, падая спиной на пол. Дверь защёлкивается на замок. Ларри вмиг становится жарко, и дело не в тёплых солнечных лучах, под которыми он развалился. Приподнявшись в локтях, он с ужасом наблюдает, как медленными шагами Тео движется в его сторону. Ларри отползает назад, проскальзывая подошвой по деревянной поверхности. Он снова чувствует дурацкое оцепенение, только вот сейчас они с Тео и правда остались один на один. Дверь заперта, а этот монстр приближается с каждой секундой. Затылок касается тумбочки, и Ларри останавливается. На сверкающем глазами лице не появляется фирменной Чеширской улыбки, отчего внутри всё сжимается, ведь значит, Тео сейчас не играет с ним — он и правда очень зол. Тот, остановившись посередине комнаты, сверлит взглядом, а его грудь вздымается, будто он торопился успеть застать Ларри одного. Мельком глянув в сторону брошенной на кровать одежды, он стаскивает оттуда шарф и, поджав губы и раздув ноздри, бросается на Ларри — голова больно ударяется о тумбочку. Шею обхватывает собственный же шарф и туго затягивается, лишая возможности дышать. Ларри пытается сделать вдох, попутно отбиваясь от навалившегося на него тела, но перед глазами мелькает только пронзительный хмурый взгляд. Руки перестают слушаться из-за недостатка кислорода. «Раз, два, три…» Ларри что-то это напоминает… Сон? Только какой именно из кошмаров? Он не может издать ни единого звука, а лёгкие будто горят, распространяя жар по всему телу. Губы и пальцы немеют, покалывая острыми иглами. В голове бьются волны, вызывая головокружение, постепенно уносящее восприятие куда-то вверх, к потолку. Ларри закатывает глаза, желая проследить за ним, но начинает медленно отключаться. «…четыре, пять, шесть…» В голове мелькают отрывки сна, в котором его душил Мэриан, и Ларри уже не хочет сопротивляться. Вдруг хватка ослабляется. Шорох — тянут за подмышки и затылок снова обо что-то ударяется. В приоткрытые веки проскальзывает яркий свет из небольшого белого квадратика в темноте. Ларри сильнее раскрывает глаза и рот, пытаясь вдохнуть как можно больше воздуха, но в шею будто вонзили гвоздь — он жутко мешает втянуть даже малую толику кислорода, вызывая приступы кашля. Вот просачивается небольшая порция, смешанная с табачным дымом, и Ларри, звучно проглотив её, пытается повторить ещё и ещё. Наконец, руки и ноги снова обретают чувствительность, голова проясняется, и он обнаруживает себя лежащим на полу ногами к тумбочке, а свет сочится из окошка. Тео сидит на кровати, держа в руках шарф, и смотрит в неопределенную точку. Во рту у него дымится сигарета. Ларри снова кладёт голову на пол, всё ещё борясь с одышкой и кашлем. Сигаретный дым заполняет комнату, разум и — с трудом — лёгкие. — Ну что, понравилось? — доносится хрипловатая усмешка. — Ещё раз попытаешься меня задушить — повешу тебя на этом драном шарфе, — и, сказав это, Тео и правда с силой тянет шарф в разные стороны, раздирая его по шву. Ларри бы и рад ответить, но слабость не отпускает. В горле неприятно давит. — На, держи. Поможет. Ларри, приподнявшись и облокотившись на пол, протягивает трясущуюся руку за предлагаемой сигаретой. И чем она может помочь, интересно? Кроме того, что удовлетворить недавнее желание. Он подносит сигарету к сухим губам и, пододвинувшись к кровати, упирается в неё спиной, опрокинув голову. Перед ним появляется огонёк зажигалки — Ларри делает затяжку. И правда, с каждым вдохом ядовитого воздуха лёгкие перестают судорожно работать, переходя в обычный спокойный режим. Ларри чувствует расслабление, и голова снова начинает кружиться, но теперь это ощущение доставляет удовольствие. — Я не хотел тебя убивать, — выдавливает из себя Ларри, завершая речь кашлем — в горле першит. Он не знает, можно ли посчитать эти слова за извинения, но именно такой смысл и пытается в них вложить. — Ха! — звучит немного истерично слева от уха, и Ларри косится в сторону Тео. Тот, уже отбросив в сторону шарф, сидит, ухватившись за голову руками. Ларри, зажав зубами сигарету, в удивлении приподнимает голову, вглядываясь в демона. — Думаешь, ты знаешь свои тайные желания? — Я точно никого не хочу убивать, — нахмурившись, отвечает Ларри и, облизав губы, стряхивает пепел на пол. Тео, отпустив голову и слегка повернувшись, смотрит на Ларри из-под чёлки. Сейчас его взгляд больше выглядит напуганным, чем угрожающим. Ларри впервые замечает в нём что-то странное, слегка безумное, но тёплое, что моментально ускользает из внимания. — А вот твое подсознание, видимо, так не считает. Я тоже раньше думал, как и ты, кудрявый. Но однажды всё изменилось, и теперь я понимаю, что от любого человека можно ожидать чего угодно. Даже от самого себя. Последние слова Тео произносит почти шёпотом, отчего Ларри кажется, что даются они ему слишком сложно. Да ещё и кому он их говорит — своему заклятому врагу! Такая откровенность не свойственна в их взаимоотношениях, и Ларри становится не по себе. Но чужие мысли насчёт подсознания и того, что, возможно, Ларри и правда желал убить Тео, не выходят из головы. Только недавно он думал, что же должно произойти, чтобы захотеть лишить кого-то жизни. По словам Тео, Ларри уже перешагнул ту самую планку, после которой нет пути назад. Если до этого момента Ларри считал себя адекватным и чистым, то Тео вновь пошатнул его уверенность в себе. И как только он умудряется? Единственно, что остается непонятным, это что же именно Тео имеет в виду, говоря, что однажды всё изменилось? Он имеет в виду родителей? То есть, он и правда не шутил насчёт того, что убил их? Ларри не замечает, как сигарета уже дотлевает до фильтра. Потушив прямо об пол и оставив там же бычок, он снова поворачивается к челкастому. Похож ли он на убийцу? Вроде, нет. Но и Ларри про себя такого сказать не может. Как понять, что на самом деле творится в душе другого человека, когда даже в своей разобраться не можешь? — Ну, и чего ты пялишься? Я тебе что, статуя? — грубо спрашивает прежний Тео, и Ларри резко отворачивается. — Тренировка отменяется, у Курта и других выпускников долги по учёбе. Завтра жду в конюшне. Резко поднявшись с кровати, Тео направляется к выходу, бесцеремонно перешагивая через вытянутые ноги Ларри. «Ну, теперь точно больше не вырасту», — обреченно вздыхает Ларри, и в этот момент в него прилетают остатки шарфа.

***

— Ты точно уверен, что нам не влетит? — в полумраке коридора шепчет Мышка, помогая Ларри тащить огромный скрученный ковёр. В этой части здания камеры не висят, поэтому опасений, что их заметят, приубавилось. — Нет, — кряхтит Ларри с другого конца долгожданного ворсистого рулона. Пока сегодня он лежал на полу, то подцепил, наверное, целую сотню заноз, после чего принял решение: необходимо спереть какой-нибудь бесхозный ковёр из соседних подсобных помещений. Ларри, конечно, надеется, что ему больше не придётся валяться по полу, по крайней мере, не из-за Тео, но как будет на самом деле — он не уверен. А так… Ну кому нужен старый потрёпанный ковёр, который пылится среди остальной забытой всеми утвари? Никому! А вот для Ларри — самое то. Остается молиться только на то, что этот ковёр не рассадник клопов. — А если влетит, то что мы?.. — не унимается Мышка. Он даже после того, как Ларри заверил его про камеры и про то, что кладовка эта открывается на раз-два, всё равно весь путь что-то недовольно бубнил себе под нос, дёргая Ларри за рукав при каждом подозрительном шорохе, шикая: «Может, ты передумал и обойдёшься без ковровой роскоши?» «Вот ботаник…» — Слушай, Мышка. Я тебя с собой не звал, — Ларри выглядывает за угол — никого — и, подмигнув другу, мол, всё чисто, тянет ковёр в сторону своей комнаты. Ларри невзначай пожаловался Мышке насчёт заноз и что собирается во что бы то ни стало найти хоть какое-то покрытие на пол, ну, а тот взял и предложил свою помощь. Ларри, понимая, что в одного такую ношу не унесёт, естественно, согласился. — Сам предложил! — Да тебя одного оставишь, снова вляпаешься в неприятности, — смеется Мышка, ожидая, когда Ларри положит свою сторону ковра и впустит, наконец, в комнату. — Ну, а так мы вдвоем вляпаемся, — пожимает плечами Ларри и, опустив часть рулона, открывает дверь. — Вдвоём веселее, — пожимает плечами друг. «Смотрите-ка, весело ему теперь, когда дело сделали!» — Не спорю. Спасибо тебе. — Ларри, конечно же, рад тому, что Мышка сейчас рядом. Даже просто потому, что соскучился по их близкому общению. Он привык, что по вечерам они, помимо уроков, подолгу болтали о жизни, о разных пустяках и прошлом. Бывало, до самого утра разговаривали, если Ларри не нужно было идти на собрание. В таком случае он обычно говорил, что сильно устал на тренировке, и Мышка чуть ли не укладывал его спать, в шутку напевая колыбельную в рок исполнении. Да и просто иногда увлекались и изображали мини-концерты, представляя, что сдвинутые кровати — это сцена: Ларри настукивал мелодии по корпусу недогитары, а Мышка что-то там подпевал. Но как только Ларри переехал, то максимум, до скольки они сидели друг у друга в гостях, это до вечерней чистки зубов. — Ну что, потащили? Тащить огромный скрученный ковер, оказывается, не такое уж простое дело! Особенно, когда за него берутся два тощих подростка. Вот, вроде, каждый день утренние разминки, у Ларри ещё и футбол, а толку от всего этого спорта — ноль, только калории лишние сжигает, которые и так на вес золота. Сейчас ученики все поголовно делают уроки, поэтому в корпусе довольно тихо и мирно. Дотащив ковер без происшествий, ребята кидают его на пол, поднимая взвесь пыли в воздух. — Фу, блин, его бы не помешало выбить, — потирая нос и глаза, говорит Мышка и громко чихает, отвернувшись в сторону. — Будь здоров. Ага, это выглядело бы очень не подозрительно, — Ларри раскручивает ковёр, расправляя привыкшие быть в одном и том же положении края, подсовывая уголки под тумбочку и ножки кровати. — Я бы всё свалил на твой лунатизм, отличная отмаза, — усмехается Мышка, с отвращением глядя на обшарпанные стены. Он аккуратно отцепляет пальцами кусочек краски и крошит его, добавляя ещё больше пыли в комнате. — Я знаю, — довольно отвечает Ларри, присаживаясь на ковер. — Эй, а вдруг ты притворяешься всё это время, манипулируя людьми? — изогнув бровь, Мышка скрещивает руки на груди. — Чёрт, меня раскусили! — Ларри бьёт себя по лбу ладонью и падает на ковёр, раскинувшись звездой. — Фу! Там же пыльно, — кривится друг. — Ложись, принцесса! — Ларри отодвигается в сторону и хлопает рукой рядом с собой. — Ладно, но если что, форму ты мне стираешь, — Мышка хватает с кровати подушку и, сначала подложив под голову лыбящемуся Ларри, ложится сам, расположившись ногами в противоположную сторону. Ларри ощущает рядом с собой его висок. Светлые волосы щекочут щёку. Поёрзав, Мышка интересуется: — Ну, что сегодня с тобой произошло? Ты так и не рассказал, пока мы были в библиотеке. Поскольку тренировка не состоялась, Ларри вместо неё пошёл к ребятам в библиотеку. Он не хотел рассказывать о своих проблемах с Тео, тем более при Нелл. Но Мышка так упорно расспрашивал Ларри, чем тот занимался и почему не явился на обед, что пришлось сказать, что расскажет позже. Но потом было то одно, то другое, наспех списанная домашка, чёртов ковёр, и вот только сейчас Ларри решается всё объяснить. Почти всё. — Я его убью, — вердикт Мышки. Ларри замечает, как кулаки друга сжимаются до белезны костяшек, и друг поочерёдно начинает щёлкать пальцами. — Не разбрасывайся так словами… — хмыкает в ответ. — Возможно, он прав, и я действительно хотел его прикончить. Как думаешь? Мышка молчит, видимо, задумавшись. Свет от лампочки настолько тусклый, что Ларри даже не приходится щуриться, а воображение рисует на еле освещенном потолке замысловатые фигуры. Этот вечер, когда Ларри вот так лежит на полу в чёртовом пансионе рядом с Мышкой, — один из самых лучших вечеров в его жизни. Кажется, что все проблемы где-то там, за запертой дверью, а здесь только он, его лучший друг и мотылёк, подлетевший на свет и добавляющий ещё больше иллюзорных картинок огромной подрагивающей тенью на поверхности потолка и стен. — Не знаю, — нарушает тишину Мышка, и Ларри слегка вздрагивает, — чужая душа — потёмки, но, думаю, каждый сам способен в ней разобраться, просто некоторые боятся узнать себя. — Из тебя выйдет замечательный психолог, — Ларри одобрительно кивает и зевает. — Ха-ха, спасибо, надеюсь на это. Если что, приходи, для тебя сделаю скидку на посещение, — на что Ларри лишь усмехается, толкая того локтем в бок. К психологу он больше не хочет, хотя Марта ему понравилась как человек и просто поговорить с ней — одно удовольствие, но, сидя у неё в кабинете как пациент, он всё время чувствовал себя подопытным кроликом, за мельчайшей реакцией которого внимательно наблюдали. — Ларри? — М-м-м? — он закрывает веки, потому что от вечно мельтешащего мотылька рябит в глазах. — Как думаешь, существует ли душа? — звучит вопрос, от которого внутри становится немного холодно. — Даже не знаю, — нехотя отвечает Ларри. Такие темы он привык обсуждать только с одним человеком — с собой. Но, может, пора двигаться дальше? — Ну вот как ты считаешь? — не унимается Мышка, и Ларри сдаётся. Убрав с шеи мешающиеся волосы друга, он не отпускает их, а, приоткрыв глаза, разглядывает на свет. Тонкие серебристые волосинки под определенным углом блестят перламутром. — Ну, с одной стороны, мне бы хотелось, чтобы после смерти была ещё какая-то жизнь: новая или нет, — пожимает плечами Ларри, накручивая локон на указательный палец. — Но с другой — я бы хотел, чтобы раз умер, то окончательно, — пропустив волосы сквозь пальцы, Ларри поднимает вверх руку. — Разум — оп! — и исчез, — волосы проскальзывают и падают, разбрасываясь по лицу. — Полностью, окончательно и бесповоротно. — Ну, с первым соглашусь. Но почему бы ты хотел, чтобы ты исчез в итоге окончательно? — Ларри, несколько раз подув, отбрасывая воздухом мешающиеся волосинки на губах, задумывается над вопросом. — Разве тебе не жалко, что ты прожил целую жизнь, и в итоге зря? Всё полностью аннулируется. — Голос Мышки звучит серьёзно, будто этот вопрос его мучает с самого рождения. Хотя Ларри этому не удивился бы. — Нет, — в конце концов, смахнув пальцами мышкину шевелюру с лица, Ларри говорит первое, что приходит в голову: — Я наоборот буду знать, что впереди меня больше ничего не ждёт, что не будет другого шанса на то, чтобы всё исправить. Тогда любое моё действие будет не зря — оно обретает смысл. Немного подождав, словно переваривая сказанную Ларри информацию, Мышка снова задает вопрос: — То есть ты против того, чтобы у нас была душа? — Не совсем так… Возможно, если душа и есть, то она так же, как и тело, проживает одну-единственную жизнь. Мне душа представляется деревом. Моя, по крайней мере. У других людей, возможно, другое растение. Ларри необычно делиться своим глупым миром в голове, но Мышка нисколько не изменил свою интонацию, с интересом спрашивая: — И какое у меня? — Ты… — вздыхает Ларри, вспоминая всяческие растения из рассказов Гаспара, из книги и из собственного сада. — Ты не дерево, а белая роза, сто процентов. — Пфф, Ларри! — смеется Мышка, теперь уже его толкая локтём в бок. — Ну, а что? Ты такой весь белый и пушистый снаружи, а если прикоснуться — то колючка ещё та, — язвительно отвечает Ларри. На самом деле он не видел никогда белую розу вживую, разве что одну, ту, что рядом сейчас лежит. — Кто бы говорил! Ладно. Роза так роза. Они красивые. — А вот Мышка, видимо, видел. — Ты тоже, — улыбается Ларри. Друг кажется ему довольно симпатичным. Ларри даже рад теперь, что у него собственный душ, поскольку общий душ в последнее время доставлял лишь одни неудобства. Приходилось чуть ли не с закрытыми глазами заходить и желательно самым последним, так как его взгляд мог кому-то показаться слишком подозрительным. Ну, и не только взгляд. Ларри не может сдерживать себя и не любоваться мужскими фигурами, хотя до фигуры Мэриана им всем ещё далеко, конечно. Мышка же, узнав об ориентации Ларри, будто специально уходил в другой конец душевой. Так и мылись. «Дурацкие общие душевые без кабинок!» Мышка и правда как белая роза, даже пахнет приятно, а Ларри уверен, что эти цветы пахнут так же, как и красные розы. Ну, может, ещё нежней, разве что. Поскольку Мэриан брат Ларри, то его душа наверняка представляет из себя тоже какое-то дерево: красивое, изящное, с причудливыми изгибами, как его длинные волнистые локоны. Только вот какие именно деревья у них обоих — Ларри пока не разобрался. А вот душа Тео Ларри представляется ядовитым плющом*. Когда-то он вычитал из ботанической книги, что ядовитый плющ причиняет максимальный вред тому, кто до него дотронется, оставляя чувство зуда и жжения на месте прикосновения. Ларри поглаживает свою шею и, прокручивая в голове все разы, когда он близко сталкивался с Тео, не может вспомнить ни одного безболезненного касания.