***
Прошла неделя с момента возвращения домой, но Ларри почти не выходит из своей комнаты. Постоянно спит. Наконец можно отдохнуть и восстановиться после изнуряющего месяца! Помимо того, что Тео постоянно его дёргал всё это время, не упуская свободной минутки — благо, их было не так много, поскольку Курт передавал тому свои обязанности, видимо, разъясняя что где и как, — так ещё и по учёбе все преподаватели будто с ума посходили. Контрольные какие-то, зачёты, практики, работа на полях, а в конюшне своего главного хозяина лошади давно уже не видели из-за его занятости, поэтому на Ларрины плечи с пудовой тяжестью упала вообще вся хозяйственная работа. Хорошо, что дом пока что пустует, и никто, кроме Гаспара, не видел, в каком состоянии Ларри вернулся из пансиона: худющий, с тёмными, словно въевшимися стружкой грифеля, кругами под впалыми глазами, еле волочивший ноги. Ну прям будто только очнулся и встал с кровати после пережитой Моровой лихорадки. Ларри сам-то и не замечал всего этого, пока ему садовник не сказал и не начал охать и ахать, размахивая руками, мол, что случилось и всё ли в порядке со здоровьем. Хотя слушать, как Ларри мямлит оправдания, он так и не стал, а сразу побежал куда-то. Видать, на кухню, так как через минут тридцать, когда Ларри уже распаковал свой рюкзак и скинул ненавистный мундир, одевшись в домашний бордовый спортивный костюмчик, Гаспар притащил на подносе кучу еды и «восхитительной восстанавливающей травы, которая сразу же на ноги поставит». Ларри слёзно попросил, чтобы садовник не говорил Герольду, который вскоре должен приехать с братом и, возможно даже, с матерью, о том, что тот видел, и садовник, растерянно вздохнув, поклялся, что он нем, как могила. «Надо будет прихватить у него травяного сбора какого-нибудь в пансион…» Всю неделю Ларри проводит в своей комнате: спит, ест, иногда выходит в туалет. К животным Ларри не хочет спускаться: его уже тошнит от уборки и кормёжки. Тёмные круги становятся светлее, а на щеках появляется хоть какой-то румянец. Правда, сны всё никак не успокоятся: кошмары надоедливо и без приглашения приходят каждую ночь, терзая психику раз за разом, — ну хоть просыпаться стал в своей кровати, а не где-то там, в углу или шкафу. Видимо, и правда лунатизм с возрастом проходит? Учитывая, сколько всего на Ларри навалилось в последнее время, будь он возрастом помладше, то по логике врачей наверняка уже самоубился бы во время ночных скитаний. Валяясь на застеленной кровати и крутя в пальцах когда-то давно подаренный родителями телефон, Ларри в принципе размышляет об этом страшном слове — «самоубийство», пока гаджет медленно включается. В обществе не принято говорить о таких словно горьких на вкус вещах, как будто они — нечто запретное. Общество всегда боится обсуждать щепетильные темы, считая, что таким образом это будет выглядеть как пропаганда, как то, что может сбить человека с истинного пути и предназначения, и таких тем великое множество. Самоубийства, буллинг, алкоголизм, нетрадиционная ориентация, насилие в семьях и, как Ларри успел убедиться на своей шкуре, не только в них. Если человек показывает себя обществу с какой-либо из этих сторон, будучи, так скажем, жертвой, то глаза людей становятся слепы, газеты и новости по телевизору выставляют его в отвратительно-позорном свете, будто он — чума, неправильный, ненужный. Ненужный элемент, звено, и его — человека, — бесчестного, уверенно и громогласно выпинывают подальше, как нечто чужеродное в общественном организме. Иначе говоря, хочешь выжить в обществе, помалкивай. Надевай маску без рта и не показывай своё истинное лицо. Шерстяное покрывало неприятно колет оголённые участки кожи. Обычно кровать Ларри подготавливают к его летнему приезду, а тут, похоже, даже не то что верх, в принципе постель не сменили. Из-за отсутствия матери всё в доме идёт кувырком; она хоть как-то составляла план для рабочих, будучи дома. Ларри раздражённо ёрзает, стягивая из-под себя ненавистное покрывало на пол, и заглядывает в телефон, находя и открывая папку с картинками. Обнаружена, конечно же, только одна-единственная фотография с изображением Ларри и Мэриана, сидящих в кафе. Ларри как обычно смешной какой-то и неказистый, отчего он сразу же обречённо вздыхает, а Мэриан как всегда прекрасен, отчего Ларри снова вздыхает, но уже умиляясь. Вот она — причина, почему Ларри никогда бы не смог покончить с собой. Брат. Ведь это означало бы, что они больше никогда не увидятся. Хотя Ларри, конечно, уже будет всё равно, в таком случае, поскольку он же будет мёртв, а во всяких там призраков он не верит… Однако, помимо брата, у него есть ещё Мышка. Ларри, поджав губы, задумывается, как он там? Тот ведь вместе с остальными приютскими снова остался в пансионе на месяц, а значит, и Тео тоже. Мышка никогда не рассказывает, встречаются они с Тео на каникулах или нет, всегда отмахивается, что проводит свободное время в библиотеке либо помогает работникам, чем может. Даже Нелл домой уезжает, к родителям, а с другими ребятами Мышка не особо общается. Знает ли всё это Тео? Как много вообще Тео теперь знает? Ведь, став главарём, у него появился доступ к досье на каждого участника клана. Где же находится этот склад с документами и, наверняка, с компьютером? Ларри поглаживает большим пальцем экран и опускает руку, кладя телефон на грудь. Чтобы иметь на руках достаточно доказательств, мало просто сфотографировать сходку клана. И даже, возможно, мало снять видео, которое можно посчитать за шутку. Нужны подробности. Необходимо разговорить Тео и, записывая на диктофон информацию, выяснить, где же хранятся все документы. Даже если Герольд не на их стороне, и Ларри расскажет о том, что знает, то тот не может тупо приехать с полицией и провести обыск. Чтобы выписали ордер, нужны веские основания. И вообще, нужно перестать ругаться с Герольдом и пора выяснить, свой он человек или нет. Только как? Ларри осторожно взломал и аккуратно обшарил дядин кабинет ещё в первую ночь, но так ничего и не нашёл. Правда, он предполагает, что где-то, возможно, есть камера, и тогда Ларри точно попал. Но куда уже хуже? Вот завтра дядя как раз приедет, и по его реакции всё будет ясно: хочет он Ларри прибить или нет. Хотя вряд ли Герольд оставил что-то ценное в кабинете, в котором бывает так редко. Может, конечно, и не редко, Ларри-то откуда знать? Прошлая встреча с Герольдом закончилась не лучшим образом: Ларри сбежал в истерике, разбросав все дядины документы, и спрятался с Мэрианом в винном погребе, так и не высунув оттуда свой пьяный нос во время праздника. Теперь в груди царит сдавливающее обручем беспокойство, ведь неизвестно, каким нужно быть рядом с дядей и как тот сам будет себя вести. Уставше вздохнув, Ларри грузным мешком переворачивается на бок и, просунув телефон под подушку, с силой — плотно — закрывает глаза. Пора ещё немного поспать.***
— Итак, твоя мать пошла на поправку, Ларри. — Спокойный голос справа означает, что Герольд в хорошем расположении духа. Видимо, сейчас дядя не собирается поднимать тему прошлой встречи. Возможно, не хочет при Мэриане. — Но ей там так хорошо, что она решила остаться на подольше. Внутри что-то на секунду колет, сжимает и резко отпускает, заставляя Ларри так же кратковременно сморщиться. Взгляд цепляется за серебристые шторы, ласкающие окна гостиной и своим нижним краем поглаживающие широкий подоконник. Ларри чувствует одновременно радость за то, что мама, наконец, выздоравливает, и обиду, потому что он, по сути, никому не нужен. Точнее, не так. Он не нужен своей родной матери. — Хорошо, — он, мельком глянув на дядю, выдавливает улыбку и зажёвывает яичницей образовавшийся ком в горле. Слева сидит Мэриан, и перед кем, так перед ним не хочется показывать свои слабости. Почему мать всегда так поступает? Даже если дочь улетела, а муж в разъездах, у неё же есть сын. Младший ребёнок! Но если подумать, она никогда особо не проявляла к нему своей благосклонности, какой-то нежности и тепла, всегда стояла на другой стороне, будто за проведённой между ними прозрачной чертой на полу, и только если Ларри напортачил, то она появлялась тут как тут. По неведомой Ларри причине он всегда для неё оставался и остаётся на последнем месте в семье. Она когда-нибудь интересовалась тем, как он поживает? Как здоровье? О чём думает? Всё ли хорошо? Нет. Если даже матери это не интересно, то кого тогда вообще должна интересовать его судьба? Да, его тоже подолгу не бывает дома, но хотя бы в дни приезда она же могла побыть матерью. В итоге, наоборот, ему приходилось становиться взрослым и ухаживать за ней, переживать, укладывать спать и следить, чтобы она не пила слишком много и не дай бог не поранилась. Отец сейчас греется под чёрным крылом у Герольда и, похоже, совершенно не хочет возвращаться домой. Оно и понятно, мать постоянно намекала или открыто высказывала ему о том, какого он низкого происхождения, и теперь ему хочется из кожи лезть и показывать, что он достоин лучшего мнения о себе. Однако он раньше был хотя бы прекрасным папой, которого тоже теперь нет рядом. Ларри кажется, что всё это началось тогда, когда Ларри практически перестал общаться с сестрой. Лиз тоже состоит в клане, и, возможно, она как-то подначивала психически слабую мать, потому что ей приказывали. Но и её Ларри винить не может, поскольку понимает, как ей было страшно и что с ней могли делать или могут сделать. Ларри вновь поднимает взгляд на Герольда — тот спокоен, как удав. Почему он почти всегда такой спокойный? Ведь вокруг творится какой-то кошмар, как он может так аккуратно и умиротворённо вытирать салфеткой слегка испачкавшиеся соусом губы? Медленно, не торопясь складывать её рядом с тарелкой и элегантно пользоваться всеми столовыми приборами, которых немало перед каждым из сидящих за столом, и предназначение которых Ларри не запомнит, например, никогда? Ларри же хочется сдёрнуть эту отглаженную белую, накрахмаленную скатерть и скинуть со стола вместе со всеми хрустальными бокалами и фарфоровыми кружками. Вонзить, как на уроках ведения военного дела, ножи в стену: на каждый нож — один взмах. И не важно, что столовые — тупые: у Ларри висит на шее острый, так что один точно подпортит идеальные обои с идеальным геометрическим узором. — Отец, а как долго Донна собирается там оставаться? — спрашивает Мэриан, словно прочитав мысли Ларри. Ещё бы чувства понимал так же прекрасно, цены бы ему не было. — Я и сам не против, чтобы она ещё отдохнула. Из-за её состояния мы даже отменили встречу в честь дня рождения Лиз. Нужно привести Донну в порядок хотя бы перед свадьбой её дочери. Кстати, подготовка вовсю ведётся уже несколько месяцев. Дата назначена на конец ноября этого года. «На ноябрь. Значит, на свой день рождения меня вряд ли отпустят с пансиона...» — А как же день рождения Ларри? — А что день рождения Ларри? Думаю, мы всё прекрасно сможем обсудить с представителями других городов и на свадьбе, тем более что длиться она будет несколько дней. Ларри уже не маленький, думаю, переживёт без праздника, как и Лиз, да и как многие из нас. — Да мне всегда было насрать на свой день рождения, так же, как и многим из вас, — цедит сквозь зубы Ларри и, схватив кружку, залпом выпивает крепкий зелёный чай. Горчит. — Не сомневаюсь, — строго — очень низко — отвечает Герольд, и Ларри, постукивая ребром вилки по краю стола, закусывает нижнюю губу, потупив взгляд. — Кстати, свадьба будет тематическая. Планируется бал-маскарад. — Вилка выпадает из рук Ларри и со звоном отскакивает на пол. — Надеюсь, ты сможешь сделать себе маску в пансионе? — По Ларри сверху вниз жадно, словно соскучилась, проскальзывает горячая волна. «Он всё знает!» — Д-да… Конечно смогу, — мямлит Ларри и, наклонившись, поднимает вилку-предательницу. — Умница, — противная усмешка. Взгляд выпрямляющегося Ларри останавливается на слегка поднявшихся уголках губ дяди и снова перемещается к себе на тарелку. Нечем дышать, нужно срочно валить из-за стола, из дома! — Отец, я хотел бы взять Ларри с собой в город, — между тем говорит Мэриан, размеренно стуча приборами по тарелке. — Ты не против? Думаю, ему будет неплохо развеяться. Недолгая пауза, в которой Ларри утопает, оглушённый короткими неявными и тягучими образами масок. — Разумеется, — наконец сквозь толщу шума моря в ушах — Ларри уверен, именно так оно и шумело бы — слышится голос Герольда. — Только помни, Мэри, у нас договор. Так что будь аккуратен… — Я Мэриан!***
Обеденная жара спадает, словно приоткрывая приятный тёплый, но не знойный путь до города. Ларри, собираясь в поездку, запихивает в карман чехла для гитары, лежащего на кровати, некоторые вещи из рюкзака: пара носков, трусы, расчёску-гребешок, дополнительную резинку для волос и зубную щётку. Мэриан сказал, что на этот раз они выберутся в город не на один день, отчего в животе до сих пор приятно щекочет. Предвкушение чего-то нового и неизведанного потихоньку выселяет негативные мысли из головы. А ведь завтрак выдался очень волнующим, тревожным и вялотекущим для быстроменяющегося внутреннего состояния Ларри. Он теперь не знает, что и думать. Дядя так и не позвал его на беседу в кабинет, будто решил действовать исподтишка. Просто встал из-за стола и пошёл по своим делам, громко обсуждая по телефону какие-то дела, связанные с торговлей. Возможно, из пансиона ребята сообщили Герольду, что Ларри теперь не в чести, поэтому тот избегает близкого общения с ним. Однако дядя передал ему информацию о маске, и Ларри догадывается, о какой именно шла речь: необходимо надеть на бал-маскарад немую маску. Видимо, все из паучьей сети, кто придёт на свадьбу, будут в таких же. Одновременно просто и гениально. — Ты долго там ещё? — внезапно звучит голос Мэриана, и Ларри вздрагивает. Воровато обернувшись, видит удивленный взгляд Мэриана. — Стучаться не учили? — недовольно бурчит в ответ, закрывая чехол гитары на замок. — Ой, ну простите великодушно. Чем это ты тут занимался, что аж на месте подпрыгнул? — Мэриан подходит ближе и кладёт руку на плечо Ларри, отчего он снова дёргается, слегка съёжившись и скрючившись в кольцо над чехлом: сердце внезапно заколотило. — Да эй! — Мэриан делает шаг назад, и Ларри садится на кровать рядом с гитарой, выдыхая через рот. — Ты чего такой дёрганый с утра? — брат смотрит с подозрением. Ларри, открыв рот, не находит, что ответить. Он и сам не знает. Раньше прикосновения Мэриана хоть и были необычны, но дискомфорта они не приносили, наоборот, дарили приятные ощущения — до безумия приятные. Однако сейчас Ларри будто непривычно, что к нему прикасаются, не желая зла. — Э-э-э… Пока он пытается придумать, что ответить, Мэриан снова делает шаг в его сторону и, нахмурившись и пальцами нажав снизу вверх на подбородок Ларри, закрывает ему рот. — Балда. Это же я, — расслабив лоб, по-доброму улыбается брат, и Ларри немного успокаивается. По нему скользит словно оценивающий чёрный взгляд, а пальцы Мэриана с подбородка перемещаются к виску, к волосам, аккуратно зачёсывая непослушные кудри назад — и глаза Ларри на секунду закрываются. — Ну что, поехали? Мэриан разворачивается в сторону выхода из комнаты, и Ларри понимает, что так и не ответил ему на вопросы. Он резко поднимается с кровати и, дёргая за собой лямку от чехла и закидывая его на плечо, устремляется вслед за братом. — Да. Прости, я немного разнервничался на завтраке и… — скоростным потоком вырываются слова. Брат останавливается, почти выйдя из комнаты, и махнув рукой, произносит: — Да ладно, не парься. Мой отец кого угодно может вывести из себя, — закатывает глаза. — Но знаешь, каким бы плохим он ни казался, на самом деле он не такой уж и ужасный человек, — кивнув, будто самому себе, Мэриан скрывается в коридоре. «Надеюсь…» Спустившись вниз, Ларри, ожидая во дворе, пока Мэриан сбегает за своей гитарой, задумывается о том, как же неудобно будет ехать теперь на велосипеде. С рюкзаком-то попроще! Тем более, что Ларри не особо хороший ездок на двухколесном, поскольку кататься и некогда, поэтому переживает, как бы не грохнуться и не сломать в щепки гитару. — Эй, я тебя уже третий раз зову! — Ларри выныривает из мыслей и, развернувшись, встречает перед собой счастливое лицо Мэриана. — Пойдем, — тот тянет его за предплечье в сторону ворот. — О, какие крутые перчатки. Не сразу заметил; тебе идут. — Спасибо, это от друга. А… А куда мы идём? И без великов… — немного запинаясь и пару раз оглядываясь в сторону конюшни, где хранятся велосипеды, недоумевающе спрашивает Ларри. Прохладная ладонь, красивые длинные пальцы с мягкими подушечками… Слишком хорошо — одёргивает руку и, ускорившись, ровняется с братом. — Да пофиг на них, поедем на тачке, — радостно отвечает брат, подмигивая Ларри. «Чего? На машине?!» — А Герольд не против? — искренне удивляется он. Дядя же прикончит их обоих, если узнает, что они спёрли его машину без спроса! — Да он сам и предложил, — оглянувшись назад, Мэриан достает сигарету и поджигает её. Ларри не замечал раньше, что тот курит. — Только нам нужно будет припарковаться на окраине в гаражном кооперативе, а дальше пешком с тобой пойдем. — Дымящаяся сигарета шевелится вместе с губами, и Ларри уводит взгляд в сторону. — Тебе же наверняка интересно, зачем я сказал нам гитары прихватить? — Издеваешься! Разумеется! — вскинув брови, восклицает Ларри. Он сгорает от нетерпения, гадая, что же придумал Мэриан, а тот ещё спрашивает. В ответ брат лишь ухмыляется. Он, отворив ворота, выходит вместе с Ларри за территорию и, закрыв их обратно на электронный замок, вальяжно подходит к стоящему рядом гаражу. Ларри много раз слышал, как семья Келли приезжает из авиапорта на этой машине и туда же уезжает, но никогда не видел их транспорт так близко — только на фото в одной из газет, которую как-то дал почитать отец. Мимо гаража он всегда только проходил, боясь и нос совать во владения — почти филиал — Герольда Келли на их семейной территории. Что уж говорить о возможности прокатиться на его тачке! Перед глазами предстаёт он — автомобиль марки Meduza. Четырёхдверный, с открытием задних дверей против движения. Конечно же, глянцево-чёрный. Спереди — поднимающиеся узкие полоски фар. Ларри скользит указательным пальцем по корпусу — наичистейший, гладкий, без единой царапинки. Мощный двигатель, задний привод, левый руль… Ларри плохо помнит подробные характеристики, но это уже и не важно, ведь перед ним стоит настоящий, мать его, автомобиль. Лицо Мэриана не выражает никаких эмоций, однако Ларри чувствует непередаваемый восторг, всхлипом застрявший в районе горла. — В клуб пойдём, где я репетирую в вашем Резервуде. — Мэриан открывает переднюю дверь автомобиля у пассажирского места. — Всё, садись давай сюда, а это, — кивает в сторону гитары на спине Ларри, — положим в багажник. Поездка выдается захватывающая. По сравнению с полуразваливающимися автобусами-корытами, развозившими учеников по домам и обратно в пансион, Ларри с братом едут, как летят: невесомо — словно пёрышко по воздуху. Сейчас они уже не мчатся по той самой дороге, где одни выбоины да колдобины, и не по той извилистой, по которой добирались до города на велосипеде. Теперь же они несутся по специальной, вымощенной асфальтом автостраде. Конечно же, им попадаются другие автомобили, но, как правило, рабочие и грузовые фуры. Мэриан протяжно сигналит им и смеётся: — Ну чего, неудачники, догоняйте! Еху-у-у! Сейчас Ларри понимает, что Мэриан кайфует не от факта машины, как предмета роскоши, а от скорости, от ветра, дующего в полностью открытое окно, от чувства свободы, а искренний смех брата — такой забавный, хрипловатый и раскатистый — заразителен. Волнистые локоны Мэриана развеваются, разлетаясь в разные стороны, а щурящиеся глаза блестят, словно заточая солнце в себе. Хочется продлить эти тёплые моменты подольше, но, к великому сожалению, Ларри кажется, что добираются они до пункта назначения слишком быстро. Оставив машину в специально зарезервированном гараже, ребята направляются к центру города, вышагивая по мощёной дороге. — Знаешь, Мэриан, — прикусывая щёку, Ларри прячет вмиг вспотевшие пальцы в карманы штанов. Признаваться в том, что он сочинил целую песню для брата, всё равно что признаться ему в своих чувствах, но завуалировано. Тот, конечно, вряд ли поймёт, но у Ларри в горле пересыхает даже от осознания того, что он собирается это сделать. — М-м-м? — жуя сочную травинку, сорванную по пути, Мэриан слегка косится на Ларри. Они стали одного роста. Теплящаяся надежда, что Ларри всё же перерастёт брата, не покидает мысли, и на лице натягивается улыбка. — Я ведь репетировал, пока находился в пансионе, — Ларри почёсывает макушку, но пальцы застревают в резинке, отчего он, нервно дёрнув, снимает её и кладет поглубже в карман. — Я был уверен в этом, поэтому и сказал тебе прихватить твою красотку, — усмехается брат. Ларри чувствует, как под красоткой давным-давно уже стала мокрой спина. — А ещё я хотел бы тебе сыграть собственную мелодию, — выдыхает Ларри и сразу же добавляет: — И песню. Правда, петь я не умею, — пожимает плечами. Глаза поднять просто невозможно, поэтому он делает вид, что внимательно смотрит себе под ноги, играя в одиночный футбол камушком. — Но я написал, и пока я буду играть, ты сможешь почитать. «Фух, сказал. Точнее, вытараторил. Осталось только выполнить…» — Ого, это неожиданно, — Мэриан слегка сбавляет темп, и Ларри краем глаза замечает его задумчивый вид. — А дай сейчас почитать, — чёрные глаза моментально устремляются на Ларри и заставляют отпрянуть в сторону. — Нет! Давай… Давай там! Я… — мямлит Ларри, заламывая пальцы. Перчатки изнашиваются, нужно подшить. — Я стесняюсь. Нахмуренные после задумчивости брови Мэриана вмиг расслабляются, и брат, хлопая Ларри по плечу, смеётся: — Барашек, меня, что ли, стесняешься? Пф, уж кого-кого, а меня не стоит, — его рука, чуть нажав, направляет Ларри за поворот какого-то высокого — этажей в десять — кирпичного здания, затем они проходят под облупленной, будто её кто-то пожевал — аркой и оказываются в узком переулке. Людей и так в это время мало — все на работе, а здесь вообще пустота и тишина. — Как, кстати, дела в пансионе? — звучит вопрос, который Ларри больше всего ждал всегда от матери и на который меньше всего готов отвечать. И сейчас о чём, так о пансионе, Ларри думать абсолютно не хочет. Говорить или не говорить Мэриану? Конечно, нет. Сейчас Ларри никому ничего не скажет, пока не добудет хоть каких-то доказательств. Рассказать о том, что он теперь изгой в определённом коллективе, а один парень его постоянно задирает и бьёт — тоже не вариант, ведь в любом случае всё взаимосвязано. Да и война с Тео — это его война. Пусть Ларри всего четырнадцать, но он совершенно не чувствует себя ребёнком. Глядя на остальных ребят, Ларри думает, что, наверное, у многих этот возраст ощущается внезапным тёплым летним ветерком, который обдувает со всех сторон, щекоча кожу и вызывая мурашки, но у Ларри его жизнь пока что вызывает лишь одни картины стихийных бедствий. — Нормально, — немного нахмурившись, Ларри прокашливается и выдавливает из себя улыбку. — Учусь, в футбол играю. С Мышкой в библиотеку ходим. Подруга появилась. Нелл. «Да уж, будто отчёт предоставляю. Соберись, Ларри!» — М-м-м, подруга, значит? — говорит брат, еле шевеля губами. Мэриан не особо замечает, что Ларри не нравится обо всём этом говорить. Хотя Ларри сейчас, кажется, ни о чём не нравится говорить, ему хочется лишь слушать и наслаждаться их совместной прогулкой. Бука, не иначе. — Да нет, она не по моей части, — усмехается Ларри, не сразу сообразив, что сказал двусмысленно. — Ну, то есть, она Мышке нравится, вот. Я чисто друг, — сам себе же кидает спасательный круг в виде лучшего друга. — Ну, кто знает, куда жизнь приведёт, — мурлычет Мэриан себе под нос. — Вот, нам сюда. Заходим, — указывает на невзрачную, покрытую тёмно-синей краской дверь с красной трафаретной надписью «Не важно». Внутри сразу же Ларри встречает охранник и приглушённые звуки музыки. Высокий мужчина в полностью чёрном костюме и с белой бабочкой на шее осматривает ребят с головы до ног. Его широкие ладони и мощные пальцы ощупывают каждого на предмет опасных вещей, но, не обратив внимания на кулон Ларри, охранник пропускает обоих внутрь тусклоосвещённого коридора. — А почему на входе написано «Не важно»? А тут свет всегда горит, что ли? А почему… — Ларри замечает в углу целующуюся парочку и торопливо уводит взгляд, догоняя брата. — Нет, это я не буду спрашивать. — Да расслабься, малой… Привет! — Мэриан машет тем самым ребятам, которые когда-то играли у Ларри на дне рождения. По крайней мере, лысого барабанщика он точно узнаёт. — Я привёл своего братишку, он нам не помешает. Кто в ответ кивает, кто тоже здоровается, а барабанщик, потирая ладони о свою черную майку, подходит сначала к Мэриану и по-дружески обнимает, хлопая по плечу, затем направляется к Ларри. — Здорова, Ларри. Я тебя помню, — барабанщик протягивает свою огромную руку, прям как у охранника, только с витиеватыми татуировками по всей площади грубой кожи. В этих пальцах можно затеряться. И хочется затеряться. Кажется, они могут укрыть от любых бед и защитить от самого отвязного хулигана. — И я Вас. Тебя. Эм… — Ларри не понимает, как к нему обращаться. Несмотря на мощную руку, пожимает барабанщик аккуратно, будто зная, что может ненароком навредить. — Меня-меня, на ты давай. Я Лев, если что. — «Только гривы не хватает, а так, согласен, имя очень подходит». — Ну что ж, проходи, садись за этот стол пока, — указывает на круглый столик неподалёку от сцены, а сам уводит Мэриана в сторону, тихо, но достаточно, чтобы Ларри услышал, спрашивает: — Мэриан, ты надолго вообще? — Ну, пока на пару-тройку дней, потом ещё приедем. Да? — громко спрашивает брат, глядя на Ларри и как всегда подмигивая. — Угу, — неуверенно отвечает Ларри, прислонив к столу гитару и сев на стул. Его пока ещё тут не приняли, он же чужак, поэтому чувствует себя довольно неловко. Тут же перед ним девушка в красном набедренном фартуке и белой рубашке ставит стакан с каким-то оранжевым напитком, в котором, потрескивая, плавают крупные кубики льда. — Спасибо, — удивлённо и смущённо благодарит Ларри. Он вытаскивает из деревянной подставки на столе трубочку и, потягивая напиток — похожий на охлаждённый фруктовый сок, — оглядывается по сторонам, навострив уши. Зал небольшой, в тёмно-красных тонах. Посередине, словно грибы, расположены круглые столики, а по периметру — двухместные диваны, за спинами которых есть ещё небольшие комнатки с бордовыми шторами. Впереди довольно высокая сцена с дополнительной маленькой лестницей, а прожекторы немного ослепляют, если посмотреть вверх. Теперь перед глазами Ларри электрические зайчики… — Отлично, я думал, ты уже в этом году не приедешь, — отвечает Лев, взбираясь на сцену и садясь за барабанную установку. Остальные тихо наигрывают свои партии, вызывая в воздухе беспорядочные музыкальные волны какофонии. — Чего это? — поднявшись по лестнице, Мэриан вытаскивает свою гитару из чехла и принимается настраивать, копошась в проводах, высунув язык. — Ну, ты ж там в универ поступать собирался, все дела, — разминая пальцы, пожимает плечами Лев. Ларри давится соком. «Вот я идиот, совсем забыл об этом…» — Пф, я остаюсь на домашнем обучении. Отец заставил. Да и если бы поступил, то это меня не остановило бы, — грустно смеётся Мэриан и, накинув на себя гитарный ремень и достав медиатор, негромко наигрывает мелодию за мелодией. Самое забавное для Ларри то, что ему они все знакомы. Вечер подкрадывается незаметно, как и народ, собирающийся вокруг. Ребята на сцене уже не репетируют, а вовсю исполняют концерт, мелодия инструментов и голоса которого затуманивают разум и расслабляют тело. В ответ из зала звучат пьяные возгласы и аплодисменты. Сигаретный дым со всех сторон проникает в каждую клеточку кожи, одурманивает трезвого Ларри, и он, облокотившись локтями на стол, любуется братом, упершись подбородком в ладони. «И как только у такого жуткого мужика, как Герольд, смог вырасти такой замечательный человек, как Мэриан? Добрый, сопереживающий, будто свет излучающий. Этого света хватило бы на небольшой городок на Севере. Заодно бы и согрел. А ведь брат рос без матери… — Сердце немного сжимается от мыслей о своей матери, но Ларри, помотав головой, старательно вытряхивает их в разные стороны. — Наверное, нужно радоваться, что она в принципе есть. Я ни разу не слышал, чтобы Мэриан жаловался на её отсутствие, но всё же… Куда же она делась? А вдруг Герольд с ней расстался из-за клана?..» Кто-то толкает Ларри в плечо, неуклюже проходя рядом, и он, недовольно буркнув ругательства вслед идущему, замечает, насколько разношерстные люди присутствуют в зале: одни одеты в обтягивающие черные приталенные костюмы, другие чуть ли не проглатывают друг друга в поцелуях, а за теми самыми шторками в маленькой комнатке прячутся двое мужчин, держащих друг друга за руки перед входом внутрь… — Ну как? — хлопает по спине Мэриан, и Ларри переводит на него ошарашенные глаза. Вопросов о клубе стало гораздо больше. — Ты чего такой испуганный? — Ничего, — Ларри опускает голову, но взгляд косится на бордовую шторку. Ему непонятно, почему тут все ведут себя так, как… хотят? Что это за место такое волшебное, где каждый может настолько быть собой? — Тебе тут не по себе? — Ларри всё ещё смотрит на шторку. За ней явно происходит что-то, чего даже в этом месте нельзя в открытую показывать. — Я наблюдал за тобой со сцены. Наверное, у тебя много вопросов? — Почему, — Ларри прокашливается, — почему тут все такие… такие… — Такие открытые? — договаривает Мэриан, садясь рядом и, махнув официантке рукой, показывает ей два пальца. — Да. Я только что видел, — Ларри сглатывает вязкую слюну. Вот же пил, а теперь снова мучает сухость во рту. — Я видел, как двое парней. Они… — Пойми, Ларри. Все люди разные, — как ни в чём не бывало, произносит Мэриан, мягко улыбаясь официантке, протягивающей два больших стакана чего-то хмельного. Видимо, пива. — Но в нашем мире, как ты уже знаешь, сложно быть собой. Тем не менее, в каждом городке есть такое вот место, как это: людям нужно иметь возможность выплёскивать свои эмоции и расслабляться время от времени. Без осуждений. Косых взглядов. Сплетен. Последствий. — Мэриан делает несколько глотков, и его кадык дёргается в такт каждому, словно убаюкивая бдительность. Капелька пива стекает по подбородку и брат, вытерев её рукавом, продолжает: — Поэтому этот клуб и называется «Не важно». Здесь не важно, кто ты и какой, понимаешь? Ларри в ответ кивает головой и, быстрее, пока Мэриан не видит, глотает пиво, чтобы тот не заметил расплывающуюся улыбку на лице. «Возможно, Мэриану не важно…»***
Ещё толком не проснувшись, Ларри уже чувствует, как грецким орехом под ореходавкой раскалывается голова. Чёрт, а ведь он почти не помнит, что происходило вчера, и было ли это вчера. И вообще, где он? Присаживаясь и с трудом разлепляя опухшие веки, он глядит по сторонам: комната — видимо, в гостинице; он на кровати — это уже хорошо; окна зашторены и мягкий солнечный свет говорит о том, что уже не ночь — мастер логики просто; Мэриан… Мэриан на соседней кровати — спит. Поднявшись с постели, Ларри, шатаясь из-за головокружения и пальцами хватаясь за более-менее устойчивые поверхности, направляется к одной из дверей — той, что поуже. Угадывает, что там совместная ванна с туалетом — как раз то, что нужно. Раздевшись, заходит в душевую кабинку, включает душ и шумно выдыхает из-за обрушившейся холодной воды — зато бодрит. Очнувшись и вдоволь намывшись, выползает из кабинки, оборачивает бёдра белоснежным махровым полотенцем и выходит обратно в комнату, чтобы взять свою зубную щётку из кармана чехла. — Откуда у тебя столько шрамов? — внезапно звучит вопрос, и Ларри резко останавливается. Он-то думал, что Мэриан всё ещё спит, судя по тому, как тот пускал слюну на подушку. — Это всё из-за футбола, — как можно более непринужденно отвечает Ларри, поправляя полотенце, тем временем сердце колотится слишком сильно, что становится страшно, не услышит ли брат? — У вас там что, футбол без правил? Ты там вместо мячика? Откуда столько?.. — Просто я неуклюжий, — прерывает Ларри возмущение Мэриана. Так себе оправдание. Сонный, но уверенный взгляд внимательно изучает слишком искусанные руки и переводится, скользя по открытым участкам тела, на ноги Ларри… После ночи с Тео шрамов немного добавилось: тот не особо церемонился, наверное, потому что не мог сдержаться от чувства практически безграничной власти, особенно, когда Ларри пытался сопротивляться, и поэтому одними ударами через книгу не обошлось. Ещё и на икре явно видно старые шрамы от укуса собаки и от острого лезвия конька этого же самого демона во плоти. — Ты не хочешь мне ничего рассказать, Ларри? — печальный взгляд уже смотрит прямо в глаза, а голос звучит очень нежно, что Ларри из-за ощущения какой-то тонкой связи, которая разрывается каждый раз, когда он запрещает себе говорить, хочется упасть на колени перед братом и разреветься, уткнувшись тому в руки, в тёплые ладони, но вместо этого он стоит столбом и глупо улыбается. — Не понимаю, о чём ты, — пожимает плечами, будто тема футбола и отметин на теле закрыта. — А, — Ларри кивает на гитару, — ты о моей песне? Сейчас оденусь и расскажу тебе о ней. Ой, нет, дам почитать. Хотя я же обещал, что еще сыграю, — не очень уверенно получается говорить, поэтому, выдохнув, Ларри добавляет: — В общем, сейчас оденусь и мы пойдем? — Конечно, — задумчиво и тихо отвечает Мэриан, нахмурившись, — ты пока спускайся вниз тогда, а я тоже приму душ. Мы прям над клубом, так что идти далеко не надо. — Его взгляд теперь Ларри кажется каким-то… сочувствующим? настороженным? испуганным? недоверчивым? — Хорошо, — соглашается Ларри, направляясь в ванную комнату. — И… — остановившись у двери, — пожалуйста, не говори никому, не стоит волновать других по пустякам, — поворачивает голову и снова улыбается: — Это всего лишь спорт и это, помимо музыки, ещё одна моя… мечта. Прошмыгнув в ванную комнату и захлопнув за собой дверь, Ларри всё же не может сдержать слёзы.***
Вот он — тот самый момент: Ларри наконец на сцене. Он по ту сторону баррикад, на другом конце озера, он на вершине, в обратном зазеркальном мире. Он не там, где привычно, а там, где на шаг ближе к болезненно бьющей в сердце мечте, к сладкой утопичной свободе. Народу, конечно, в такое раннее время практически нет: кто будет идти в клуб с основным направлением «пьянки-гулянки», чтобы позавтракать? Фактически все работают. Однако Ларри только счастлив, что меньше посторонних ушей услышат его постыдное исполнение. По сравнению с тем, как профессионально играют вчерашние музыканты, Ларри чувствует себя полнейшим неумехой. Мэриан подключил ему гитару и уже сидит за тем самым круглым столом рядом со сценой. Сейчас Ларри смутно вспоминает, как вчера они напились пива, и потом брат, еле развязывая узел языка, говорил — пытался, — куда нужно идти. Ларри же в этот момент был не намного трезвее и почти на себе тащил Мэриана на третий этаж, периодически падая где-то на лестничных площадках. И как только шеи себе не свернули? Тем не менее, Мэриан выглядит довольно свежо и бодро: наверное, вторая чашка крепкого утреннего кофе всё-таки сделала свое дело — и держит перед собой сложенный листок, который Ларри вырвал для него из самоучителя. Сейчас брат прочитает его и, слава богам, ничего не поймет, хотя вот утренняя сцена не даёт покоя: а вдруг теперь в брате посеяно зерно сомнения насчёт того, всё ли хорошо? Конечно, Ларри попросил Мэриана не рассказывать никому о шрамах, но сможет ли тот держать язык за зубами? Ларри глубоко вздыхает на крик Мэриана о том, чтобы он начинал уже, если не хочет позориться перед толпой людей, а с тем, как Ларри тянет, он может, мол, и до вечера так простоять. Сняв с шеи медиатор и поджав сухие губы, Ларри закрывает глаза и улетает высоко, волнами и вихрами перемещаясь по воздуху, вместе с музыкой собственного сочинения. Через неё он хочет передать не то, что происходило с ним всё это время, а то, к чему он стремится. Хочет передать, как тепло он относится к Мэриану, и не важно, как тот относится к нему, Ларри всё равно не перестанет чувствовать себя рядом с братом таким уязвимым, коленки не перестанут мелко дрожать, а руки вмиг потеть при одном только взгляде. Не важно, потому что сейчас он находится именно там, где это не должно его волновать. Здесь он свободен, и он хочет обрести эту свободу навсегда, правда, не знает, получится ли. Но мечтать ему никто не запретит даже в стенах адского пансиона. Доиграв мелодию, Ларри открывает глаза и замечает, как брат внимательно, нахмурив брови и шевеля губами, вчитывается в строчки, которые в памяти засели, наверное, уже навечно:«Мои слова скрывают смысл Моих несказанных тревог. Внутри тоска, витают мысли, Не зная, кто бы им помог Распутаться, собраться снова, Найти начало и конец. Я разрываю нити, словно Тюрьмы отчаянный беглец. Ты где-то там, вверху, над морем, А я пытаюсь всплыть со дна. Я чувствую, как веет горем, Но для других в душе весна. Открыть бы рот и крикнуть громко, Но захлебнусь я, не сумев Признаться в своих чувствах робких, Навечно в море онемев».