***
На сцену выходит ведущий, подзывая молодожёнов к микрофонам. Ларри наконец видит свою сестру, нужно её как-то выцепить! Только она может ему сказать, на чьей стороне Герольд. Сколько бы Ларри ни выискивал знакомый силуэт весь вечер, казалось, что дядя так и не появлялся в зале. Ни на танцах, ни у стола, ни болтающим где-то неподалёку со своими приятелями по бизнесу — нигде. Возможно, Ларри просто не заметил, но его до сих пор нигде не видно, даже когда уже его племянница стоит под алтарём — в белом пышном платье, похожем на лебедя — вместе со своим женихом — невысоким пареньком в тёмно-синем приталенном костюме, и они оба дают клятву верности. Если бы у Ларри осталось чем блевать, то его бы вывернуло ещё и тут. — Красивая, да? — вдруг звучит голос Мэриана, и Ларри от неожиданности дёргается. — Угу, — кивает в ответ. Мэриан протягивает руку к его плечу и снимает с пиджака белое пёрышко, слетевшее с чьей-то маски. В другой руке он держит бокал шампанского, судя по пузырям. Ларри хочет узнать насчёт Герольда, но было бы странным сразу спросить про местонахождение дяди, поэтому решает пойти издалека. — Не видел, случайно, мою маму? — спрашивает, наблюдая, как брат рассматривает на яркий свет перламутровое перо. — Не-а, — сдувает перо с ладони, и, пронаблюдав за траекторией полёта, добавляет: — Потерял? Ларри пожимает плечами и оглядывается по сторонам. — Может, она с Герольдом? — вздыхает. — Не знаешь, где он? — За ним я не особо следил, — из-под чёрной маски слышен зевок. — А за кем ты особо следил? — интересуется Ларри, боясь получить желаемый ответ. — За тобой. Любовался, как ты танцуешь. — Ларри закусывает губу. Интересно, для Мэриана как он сейчас выглядит? Как он всегда выглядит для него? Ларри ёжится от понимания, что тот его просто и не видит, наверное, сколько бы ни смотрел. На плечо падает ладонь брата: — Хей, ты чего? Расслабься. Ты какой-то напряжённый в последнее время… — Ларри напрягается ещё сильнее, поскольку ладонь Мэриана лежит на нём уже непозволительно долго для его нервов и для чужих взглядов. Ларри как-то и не подумал сразу, что с братом надо общаться пореже на таких общих собраниях, тем более, когда навскидку процентов тридцать из гостей — члены клана. Брат, пару раз хлопнув по плечу, замечает кого-то в толпе и, всучив Ларри бокал с шампанским, произносит: — О, я пойду, подойду к знакомым. — Да, конечно… — выдавливает из себя Ларри, как только пальцы Мэриана отпускают его плечо. Трепет не проходит, даже когда брат юркает в толпу людей. Конечно, Ларри задевают и ещё определённые слова брата. Надо дышать глубже… Подумаешь, Мэриан им «любовался», для него это слово ничего не значит, точнее, значит, но не то, что для Ларри. Совершенно не то. Ох уж эти шуточки брата. Шуточки же? Мэриан отходит к компании парней и девушек, весело размахивающих руками и кричащих его имя. Наверное, бывшие ребята с пансиона. Ну, как ребята. Сколько им? Лет по девятнадцать-двадцать? Уже такие взрослые, но Мэриана он не воспринимает как кого-то, кто намного старше его. Хотя ещё пару лет назад ему казалось, что он слишком далёк от брата и никогда его не догонит. Нет, сейчас всё иначе. Порой Ларри чувствует себя взрослым, опытным, и этот опыт немного не тот, который испытал на себе Мэриан. Если только он тоже не скрывает слишком многое. Ведь Ларри не знает о нём по сути ничего. Как Ларри мог вообще влюбиться? За что любят? За внешность и характер? За ум? Есть ли критерии любви? Ларри отпивает из бокала немного шампанского, глядя, как уже муж и жена начинают танцевать при всех на сцене. Смогут ли они полюбить друг друга? «Притереться». Если любят за что-то, то наверняка. Вокруг все тоже вновь начинают кучковаться, поддерживая молодожёнов. Ларри отходит в сторону, периодически врезаясь в людей и разливая напиток. Подойдя к стеночке, наконец замечает свою мать. «Чёрт, мама!» — Ларри подбегает к столу, на который, пошатываясь, упирается мать, еле держа себя на полусогнутых ногах. Мать снова сорвалась и напилась до состояния нестояния. Видимо, лечение не так уж и помогает. — Мам? — Ларри, поставив бокал, подходит к матери и дотрагивается до её запястья. Она дёргается и отмахивается от сына. Кто-то, стоящий неподалёку, высокий и в сюртуке, усмехается, и Ларри раздражённо сжимает кулаки. — Мам, пойдём… Собственный голос неуместно дрожит, но нервозность не получается остановить. Лёгкий тремор в руках грозит увеличением амплитуды колебаний. Ларри понимает, что нужно срочно отвести мать в туалет, да и самому после всего освежиться, но та постоянно сопротивляется, что-то бормоча себе под нос не особо связное. Вокруг слышен шёпот и чувствуется пристальное внимание. Ларри мельком осматривает толпу, но знакомых «лиц» не замечает. — Ты кто? — вялый вопрос матери ставит Ларри в тупик. Она не узнала его? Хотя Ларри и сам себя не узнаёт, что тут удивительного. Её белоснежная маска уже утратила свой блеск и несколько пайеток. Это что ж надо было делать? — Кто ты? Отстань от меня! — Мам, это я, Ларри, — опомнившись, Ларри крепко хватает мать под локти — её руки кажутся бескостными — и уводит в сторону уборной. — Пойдём. — Ларри? Ларри… — она расслабляется и виснет на нём, еле передвигая ногами. Только сейчас Ларри замечает, какая же она маленькая, хрупкая и беспомощная. Это уже не та женщина, что одним своим взглядом заставляла заткнуться, а одним только взмахом руки устремляла глаза малыша Ларри в пол. Нарастающий гул и шёпот напоминает ему звук воды в душевой, когда увеличиваешь напор. Только создаётся ощущение, будто сейчас он включил лишь холодную — ледяную — воду, и она заставляет уже всё его тело дрожать. Решив, что в женский туалет он не пойдёт, но мать в любом случае нужно поддержать, Ларри, не глядя по сторонам, ведёт её мимо расступающихся перед ними людей в мужской. Как только они оказываются внутри, она, будто очнувшись, отрывается от сына и сама бежит в открытую кабинку. К счастью, в помещении пусто: все заняты праздником в зале, откуда доносятся звуки открывания шампанского и радостные возгласы. Ларри, на секунду прикрыв глаза и тяжело вздохнув, направляется вслед за ней. Закрыв дверцу кабинки, присаживается на корточки рядом с матерью, наклонившейся над унитазом. Белый подол платья безнадёжно испорчен. Её маска валяется на полу, и Ларри небрежно кидает туда же свою. — Ох, Ларри. Мне так плохо. Ты бы знал, — заплетаясь языком, бубнит мать в перерывах между позывами рвоты. — Почему все такие… Ларри вспоминает, как он провёл с ней такой вот целые летние каникулы, только мать вечно избегала с ним встреч и лишь раздражалась на его заботу. Пару раз даже кидала в него пустыми бутылками от вина. Однако, сейчас она не выглядит озлобленной, скорее, подавленной. — Какие? — Ларри отматывает кусок туалетной бумаги и, скомкав, протирает губы матери. Её уложенные к верху волосы слегка растрепались, а глаза будто смотрят сквозь него. «Герольд — ублюдок! Как можно было вообще оставлять её одну?» — Ты не поймёшь, — она качает головой и, забрав бумагу, сама вытирает рот, заодно стирая помаду и морщась, глядя на пятна. — Ты ещё слишком мал и ничегошеньки не знаешь. — Ларри в ответ закатывает глаза. Мать склоняет голову и почти скулит себе под нос: — Где же Дилан?.. Отец бессовестно пропал и не выходит толком на связь, лишь периодически созваниваясь с матерью. Даже на свадьбу дочери он не соизволил явиться. Ларри жутко злится на него, но в груди поселяется ещё и волнение. Что же с ним там — где-то там — происходит? — Не так уж я и мал, мне на днях пятнадцать, мам, — не выдержав, Ларри всё же решает напомнить о том, что он уже давно не мальчуган, писающий в штаны. — Ох, — искренне удивляется мать, и по её щеке стекает слеза, — ну я и мать. Я ведь даже не помню, что у тебя скоро день рождения, — она окончательно сползает на пол, упираясь в него ладонями и ещё больше пачкая белое платье. — Ай, мама, тут же грязно! — Ларри, подскакивая на ноги и опуская крышку унитаза, подхватывает мать подмышки и усаживает на него. — Всё хорошо, — присаживается перед ней, упираясь коленями в пол, и вытирает большим пальцем слёзы, уже льющиеся маленькими ручьями из её замутнённых глаз, — это не важно. Понимаешь? — Ну как так не важно? — горько усмехается она. — Моя дочь собралась замуж, даже не сказав мне об этом заранее. Теперь и ты, наверняка, скоро сделаешь так же. А всё почему? Потому что я никакая мать. Никудышная. От меня даже муж ушёл! Практически. А я ведь люблю твоего папу. — Мать вытирает той же бумагой нос и высмаркивается. — Боже, зачем я тебе всё это рассказываю? — она поднимает взгляд вверх и машет руками на глаза, пытаясь успокоить и подсушить постоянно выступающие слёзы. Ларри понимает мать: она запуталась в собственных переживаниях, оставшись совсем одна, без поддержки близких, которые все разбежались кто куда. Но ему противно, что она решила именно таким способом «решать» проблемы — алкоголем. Если бы Ларри так же относился ко всему, что происходит в жизни, то они бы вместе напились и вместе бы ползли в сторону уборной, чтобы семейно так и дружно проблеваться. Однако ему кажется, что нужно бороться до конца, взяв себя в руки, ноги и любые другие части тела, пока есть возможность и силы. Плюс мать не глупая женщина, она и сама может вести дела. Она их и вела всегда, пока отец не стал уезжать из дома по делам Герольда — возможно, клана, — а у неё в итоге не опустились руки. — Кому же ещё, мама? Кому? — Ларри поглаживает её по волосам, пытаясь успокоить. — Рассказывай, не молчи! Если можешь не молчать, то говори! Только больше не пей, пожалуйста. И тут же Ларри понимает, почему мать ничего никому не рассказывала всё это время. Вот в чём они похожи, так это в своём идиотском молчании, только страхи у них разные. Ларри настолько привык не говорить о своих проблемах, что погряз в них намного сильнее, чем если бы сразу раскрыл рот и рассказал хоть что-то тому же Ховарту, но он даже с ним ничем не поделился, а теперь вообще отдалился от него на бесконечное расстояние. Помог бы ему друг? Неизвестно. Возможно, стало бы ещё хуже, а возможно, они бы вместе нашли выход. Или бы до сих пор искали, но Ларри бы не остался один, как и его мать. В голове вспышкой пролетает воспоминание о том, как Ларри поругался с другом, и тело снова будто от холода вздрагивает, заставляя Ларри зажмуриться и потрясти головой. Ларри такой дурак, а сам уверенно советует матери сделать то, чего не смог, советчик хренов! — Прости меня, — тихо произносит мать, гуляя взглядом по пространству. — А ведь мы с Лиз буквально пять минут переговорили. Не виделись больше года, а поговорили пять минут! — нервно пожимает плечами. — Меня даже не вызвали на сцену. Это возмутительно… Я мама или кто? Подумаешь, Дилан сегодня не явился. Я что, без него теперь никто? Ларри морщится. — Это неправда. Ты что, забыла, кто ты? Да папа должен тебя на руках носить, как ему повезло! — бодро произносит Ларри, пытаясь вселить в неё уверенность в себе. Вдруг кто-то заходит в туалет, и глаза матери округляются. Ларри подставляет палец к губам и улыбается. Дождавшись, когда неизвестный сделает свои дела и выйдет из комнаты, Ларри тихо продолжает, поглаживая пальцами по тыльной стороне ладони мать: — Так вот. Ты не достойна сидеть на свадьбе собственной дочери в грязном мужском туалете и плакать. Мать вздыхает и по-доброму глядит на сына: — Ты такой хороший. И умный. А я дура. Снова напилась. Позорище, — она вновь опускает голову, и Ларри боится, что опять начнётся потоп. — Ничего, все скоро об этом забудут, — машет рукой. Мать поднимает сомневающийся взгляд. — Тебя почти никто не заметил. По крайней мере, не узнал. На тебе же была маска. — Да уж, — мать, изогнув бровь, кивает на пол, — и она испорчена окончательно. — Да, и моя, — усмехается Ларри. Мать на миг улыбается, но постепенно уголки её губ опускаются. Задумчивый взгляд не покидает валяющиеся маски. — Но родителей жениха тоже не вызывали на сцену, наверное, этого просто не было в планах? Да? — вдруг спрашивает с надеждой в голосе. Видимо, её всё никак не отпустит обида на Лиз. И вообще на всю эту свадьбу абсурдную, где праздник — и не праздник вовсе. Люди снова встретились, чтобы обсудить дела, работу, чтобы наверняка договориться о новых планах и встречах, подписать договоры… — Скорее всего, так что не переживай, — Ларри поднимает маски и поднимается сам. Ноги уже затекли сидеть на полу. — Мне нехорошо, — скривив лицо, произносит мать, пока Ларри помогает ей встать. — Я хочу домой. — Домой? — разочарованно спрашивает Ларри. Он так и не поговорил с сестрой, да и Герольда не увидел. — Но как? Ведь дядя… — А что он? Моему брату не обязательно за мной постоянно следить. Ты прав, я сама справлюсь со всем. Где он пропадал всё это время? — Ларри и сам бы рад узнать. — А Лиз… А Лиз, если захочет, то прилетит домой, не маленькая уже. Так, надо вызвать такси и купить ближайшие билеты на дирижабль. — Ларри рад, конечно, появившейся маминой прыткости, но он совершенно не готов покинуть бал. — Ты же поедешь со мной? Он ненадолго открывает рот, чтобы возразить, но, понимая, что не сможет её оставить одну, обречённо вздыхает: — Конечно.***
Поездка на свадьбу сестры оставила у Ларри неоднозначное впечатление. Все эти маски, пляски, алкоголь, разговор с Мари, болтовня с Мэрианом, с матерью и странное исчезновение Герольда… Ларри мог остаться там, переночевать в специально отведённой комнате, но уговорить мать не вышло, а отправлять её домой одну — кощунство после её откровений. Он чувствует, что поступил правильно, однако из задуманного он выполнил только то, что сделал ещё одну небольшую запись в собственную коллекцию доказательств. Вернувшись домой, мать, пожелав спокойной ночи, сразу же отправляется в спальню, и Ларри понимает, что ещё не скоро почувствует ту самую близость с ней, которую испытывал в каком-то сраном туалете, а в стенах собственного родного дома — никогда. Ему кажется, что она больше не проявит такой слабости по отношению к нему. Гордость матери не знает границ, и то, что она смотрела на него совсем недавно с такой теплотой и благодарностью — лишь исключение из правил. Ларри будто наградили конфеткой, но в руке оказалась только лишь обёртка, внутри — пустота. Фантик, конечно, красивый, но толку от этого… Для Ларри никакого. Однако, он надеется, что хоть как-то смог повлиять на мать — пусть даже пьяную, — и она при похмельном пробуждении не забудет о своём твёрдом намерении взять себя в руки и жить дальше. — По-моему, мы договаривались, Донна, что никто не покидает город без предупреждения. Отсюда следует вопрос: какого чёрта ты улетела так рано? — недовольный низкий голос Герольда, сидящего за семейным ужином слева от Ларри, полностью отбивает аппетит. Брат с дядей вернулись спустя пару дней после первого дня свадьбы. Мэриан — хмурый и задумчивый, Герольд — спокойный сдержанный, но было заметно, как под его хладнокровной стеной бесы уже проделывали ходы. Особенно сейчас, когда они собрались вместе поужинать, и ему, видимо, приспичило всё же поднять этот вопрос. Ларри отодвигает от себя тарелку и косо глядит в сторону дяди. Нож в правой руке Герольда противно скользит по поверхности тарелки, поскрипывая лезвием, пока тот разрезает кусок запечённого мяса, и пробирающий до самого мозга звук дёргает за каждый и без того измученный нерв. — Вообще-то, мы не договаривались, Герольд. Ты просто поставил нас перед фактом, даже ни с кем не советуясь, — повторяя движения за ним, но более изящно и бесшумно, отвечает мать, находящаяся прямо напротив Ларри. — Я не особо заметила своё право голоса в этом вопросе. Мэриан, только что подошедший к столу, аккуратно присаживается напротив своего отца, мельком глянув на Ларри, мол, что тут происходит? Ларри в ответ еле заметно пожимает плечами. — Ого, как мы заговорили. Я смотрю, тебе стало и правда лучше, да? — спрашивает Герольд со злой усмешкой, после положив в рот очередную порцию пищи. — Конечно, я же излечилась, разве не заметно? — улыбаясь, мать явно пытается сдержать волнение, но слегка трясущиеся, неподдающиеся руки выдают её, не в силах разрезать кусок мяса. — Что-то на свадьбе по тебе было не заметно, — дядя замирает, пристально глядя на неё, и глаза матери словно меркнут, устремляясь в неопределённую точку. «Вот он скотина! На больное давит!» — А вы-то откуда знаете? Пропадали где-то весь вечер! — вступается Ларри, вновь повернувшись к Герольду. Мэриан давится от услышанного и в два глотка осушает стакан с водой, стуча себя по груди. Герольд и мать глядят на Ларри: один со злостью, другая с испугом. Ларри не понимает, кем он является в семье, на каком месте стоит в этой спутанной иерархии и как ему следует поступать, но одно он понимает точно: он слишком часто чувствует здесь себя чужим. — Ларри, не дерзи, — шикает мать, удивлённо вытаращив глаза: светло-серые радужки, как и у Ларри, и две чёрные точки посередине, словно маленькие кляксы на бумаге. — Не твоего ума дело, где я пропадал, — с нажимом говорит Герольд, прожигая Ларри своим чёрным взглядом, полностью покрытым кляксами. Так и хочется плюнуть в них и стереть — возможно, под ними тоже серый цвет? — но получится, наверное, лишь размазать и сделать только хуже. — Оставил двух мужчин следить за одной-единственной женщиной, а они и этого сделать не смогли. Ешь да помалкивай. Ларри полностью разворачивается в его сторону. — Вы её родной брат и знаете, что она давно уже не может и слова вам сказать против, а если пытается, то вы начинаете её унижать, чтобы она помалкивала! Но я всё вижу, и вы мне рот не заткнёте! — в сердцах выговаривается он, не отводя от дяди взгляд, и кажется, будто они играют за столом в зрительную дуэль. Если Ларри раньше заранее считал себя проигравшим, то сейчас, несмотря на учащённое дыхание и дрожь во всём теле, он чувствует, что может пересилить сам себя и хоть иногда делать то, что хочет. Хотя бы сейчас. Здесь и сейчас — самое подходящее время, потому что потом, возможно, никогда не наступит, а в прошлое уже не вернёшься — шанс может быть упущен навсегда. Надменный взгляд Герольда будто говорит: «Тебе и так уже заткнули рот, малыш, лучше не рыпайся и сиди смирно». Но Ларри не может оставаться спокойным. Особенно после того, как он только-только настроил мать на нужный лад, словно вредную ретро-гитару, а этот напыщенный петух пытается снова её прогнуть под себя. Герольд будто специально нервирует её, чтобы та из-за слабости отказалась от дел навсегда, отдав в руки брата свою долю. Возможно, ему мало того, что он уже имеет? Или приказ клана? От Герольда можно ожидать чего угодно. — Так, ну-ка тихо! Я уже устала от постоянного шума, — нервничает мать, поправляя свою накрученную причёску. — Ларри, иди в свою комнату и успокойся. — Я? — Ларри, нахмурившись, поворачивается к ней и возмущенно спрашивает: — Почему я должен?.. — Иди. В свою. Комнату, — изогнув бровь, она кивает в сторону коридора, будто намекая, что Ларри лучше свалить поскорее, только вот почему, он не понимает. Может, и правда от усталости и раздражения, но в её голосе всё же мелькнула доля… заботы? Она просто хочет, чтобы Ларри не встревал в распри с дядей? — Да пусть сидит, Донна. Пусть сидит. Раз так хочет поговорить, пусть расскажет нам, с кем он там так мило танцевал? — Противная Чеширская улыбка будто касается и лица Герольда, не желая надолго отпускать Ларри без внимания, даже когда он находится вне пансиона. Кажется, что дядю вся данная ситуация только веселит. У Ларри совершенно вылетело из головы, что ему нужно успеть сообщить семье, будто он пригласил Мари в гости на каникулы. Захотелось скулить от мыслей, что это вообще в принципе произойдёт, но выбора другого не остаётся, как смириться и признаться. Но зачем Герольд об этом спрашивает сейчас? Он ведь наверняка знает и сам, но если он не член клана, то, возможно, он проверяет Ларри? — Это Мари, — тихо произносит Ларри, и на пару секунд встречается с любопытным взглядом Мэриана. Сердце делает кувырок, заставляя смотреть куда угодно, но только не на брата. Мать в шоке, Герольд издевается, а Мэриан просто сидит и наблюдает, будто его все эти семейные разборки не касаются. Хотя, может, оно и к лучшему? Но почему же так сложно при нём говорить об этой несносной Мари? — Мы с ней познакомились на вечере и я… я… — Ты, вроде, хотел говорить, но я не слышу, что ты там мямлишь? — цедит сквозь зубы Герольд, и Ларри, закрыв глаза, цепляется за остатки храбрости, сжав кулаки до боли: — И я пригласил её к нам в гости на летние каникулы. — Оу… — Герольд, промокнув рот тканевой салфеткой, бросает её на стол. — Да вы уже успели подружиться? Хм… Быстро ты находишь себе друзей, Ларри. А скажи мне, пожалуйста, вот ещё что… — дядя медленно разворачивается в его сторону всем корпусом, смотря на него, как на дохлую шавку, и Ларри стискивает зубы, только от чего именно: от злости или от страха — не понимает. — Какого дьявола ты зовёшь к нам в дом кого попало, — кулак Герольда ударяет по столу, задев Ларрину тарелку и опрокинув на него нетронутое содержимое, — даже не спросив меня?! Ларри подскакивает, сбрасывая с себя тарелку, и она разбивается вдребезги об пол, разбрасывая пищу. Герольд приподнимает брови, словно ожидая дальнейших действий, и Ларри чувствует, как изнутри будто монстр рвётся наружу, которого он сдерживал всё это время, лишь изредка давая волю эмоциям. — А с каких это пор этот дом ваш? Вы тут не хозяин, и тем более не хозяин ни мне, ни матери и даже, представьте, ни своему сыну! — Ларри указывает пальцем на Мэриана, который, опешив от происходящего, только и делает, что сидит с раскрытым ртом. Кабы муха не залетела! Ларри не знает, что там у брата происходит со своим отцом и какие в самом деле у них отношения, но то, что Мэриан боится его, — видно невооружённым взглядом. Куда пропал страх Ларри — не ясно. Скорее всего, это ненадолго, но ему нравится внезапное чувство эйфории от высказанного, от пойманного среди постоянно летающих в голове мыслей. Словно он раскрыл клетку, выпуская некоторые из своих переживаний на свободу. Аукнется? Здесь и сейчас Ларри на это наплевать. — Ларри! Иди в свою комнату, я сказала! — вскрикивает мать, явно не ожидавшая от своего сына такого взбалмошного поведения. — Я сама разберусь… — Да уж, я заметил, как ты разбираешься с делами, мама, — бросает он и поджимает губы. Ларри обидно, что мать, видя, как он защищает её, всё равно выгоняет из-за стола именно его! Не брата своего, а сына. Уже давно пора из дома гнать в шею дядю, однако тогда, возможно, встречи с Мэрианом станут настолько редки, что Ларри просто снова перестанет ему быть интересным, как это произошло однажды. Ларри всё ещё боится, что каждая их тёплая встреча может оказаться последней. Пройдя мимо Герольда и обойдя стол, предварительно пнув ту самую валяющуюся тарелку, он на секунду останавливается рядом с братом, но позвать с собой в комнату не решается — слишком палевно. Хотя что палевно-то? Всё, что происходит внутри Ларри, — происходит внутри Ларри, и вряд ли кому из здешних видны его чувства так, как они есть на самом деле. Даже если он скажет брату, что любит его, а Герольду, что готов его убить, ни тот, ни другой не примут его слова всерьёз. Хотя убить Ларри, может, и не готов, но покалечить — уже давно. Герольд ведёт себя как ни в чём не бывало. А если он не принадлежит клану, то куда он тогда пропал на свадьбе? Может, он подозревает Ларри, поэтому наблюдал за ним весь праздничный вечер? Или он постоянно наблюдает за ним. Неуютно, противно, обидно… Ларри кажется, будто его разглядывают под микроскопом. Кажется, что везде направленные на него невидимые камеры. Что он на сцене, и все прожекторы светят только на него — а он слепой. Отвернувшись от брата, Ларри покидает гостиную, сопровождаемый полной тишиной и наверняка изучающими его спину взглядами. Однако, Ларри уверен, что в этот момент Герольд от души смеётся про себя, но дядя слишком умело научился носить как минимум одну маску точно — практически непробиваемую маску самообладания, — только изредка стуча кулаком по столу, вызывая у Ларри одновременно волнительный трепет и чувство удовлетворения. Ведь, получается, что он потихоньку выковыривает кирпичики из хладнокровной стенки Герольда, и вскоре она окончательно рухнет, показывая, кто за ней прячется.***
В комнате ужасно душно, и Ларри, распахнув окно, высовывается наружу, перевалившись через подоконник. И снова этот ветер! Играя кудрями, он задувает за шиворот, наполняет свежестью лёгкие, но почему Ларри всё равно трудно дышать? Посмотрев на небо, он замечает, как сгущаются тучи — зимние дождевые тучи, подумать только! — словно пытаются предупредить его о чём-то, но как жаль, что Ларри не знает тайного языка природы. Мелкие капли дождя покрывают лицо, и глаза закрываются. — Ларри? — позади звучит голос, и Ларри оборачивается, упираясь в подоконник поясницей. В дверях стоит Мэриан. — Тебе нехорошо? — Почему ты спрашиваешь? — интересуется Ларри и только сейчас замечает, как у него вновь, в который раз за несколько дней, трясутся руки. — Я… нет, всё хорошо. Ларри жалеет, что сорвался. Опять. Он опять никак не может преодолеть иррациональный страх перед дядей. Тот никогда ничего не делал такого, за что его стоит ненавидеть, но с самого детства Герольд был для него кем-то устрашающим, кем-то чужим. Никогда родным он его не чувствовал. Тот всегда оставался для него огромной загадкой, на решение которой будто никогда не хватит сил и ума. И Ларри уже не хочет знать правды, поскольку какая бы она ни была, чьей стороне бы тот ни принадлежал, в любом случае суть остаётся одна: Ларри и там, и там остаётся предателем, и исход всегда ужасен. Тьма. Мэриан подходит ближе, и Ларри сам себя обнимает, пытаясь унять дрожь. «Да что ж со мной такое? Нужно успокоиться…» — Я же вижу, что это не так. — Мэриан останавливается совсем рядом, и Ларри не может поднять на него глаза. На Герольда смотреть смотрел, а на брата — слишком сложно сейчас, когда он так близко. То ли обнять его хочется, то ли в морду дать за то, что он такой тюфяк и отцу ничего высказать уже давно не может. А вдруг тот ему тоже угрожает, или у Ларри уже паранойя? «А если так и есть?» — Ларри поднимает голову и, встречая взгляд напротив, пытается разглядеть в нём какую-либо подсказку. — Зачем ты пришёл? Выгнали только меня, — немного заикаясь, произносит он. Мэриан щурится от ветра, колыхающего его локоны в разные стороны — прямо как когда они ехали в машине с открытыми окнами. Быстро, весело, свободно… — Оу, я поблагодарил за ужин и… послал отца, — усмехается брат, почёсывая макушку. — Ты что?! — Мне наверняка позже достанется, но я привык, — брат пожимает плечами и машет рукой, мол, ничего страшного. — Я не думал, что он и на вас настолько влияет, поэтому из-за своей невнимательности не сразу понял, что вообще происходит за столом. Так что ты прав, он ещё тот манипулятор. Всегда знает, на что надавить, если ему что-то нужно. А вот насчёт своего состояния ты не прав. Ты весь дрожишь, отойди от окна, — он отталкивает Ларри в сторону, вставая на его место, будто ему тоже нужно срочно освежиться. — Ты же не думаешь, что я дрожу от холода, — Ларри упирается в стенку лопатками и опрокидывает назад голову. Давно они не разговаривали так с братом. Наедине, когда им никто-никто не мешает. — Может, я и невнимательный, но не настолько, — говорит Мэриан и, развернувшись, закрывает окно на защёлку. — Знаешь, по сравнению со всеми — ты самый внимательный в этом доме. А насчёт твоего отца — мы с ним давно не дружим, ты же помнишь… — Ха! Ларри, а кто с ним дружит? Отец и дружба — противоположные понятия, уж я-то знаю его, как облупленного. Что? — усмехается Мэриан. — Что в этом смешного? — Да нет, ничего… — качает головой Ларри. От наивной улыбки брата Ларри становится теплее, и он отпускает себя из собственных же объятий. Опустившись на корточки, он разглядывает Мэриана снизу вверх. Если Ларри не знает язык природы, то может язык тела ему хоть что-то подскажет. Как брат к нему относится? Наблюдает ли за ним? А взгляд? А движения? Ларри понимает, что это просто он сам сходит с ума и пытается отыскать в нём то, чего нет на самом деле. В комнате слишком быстро темнеет, и все предметы утопают в сумерках, становясь тусклыми и расплывчатыми. Образ Мэриана перед глазами Ларри всегда остаётся ярким и чётким. Или это свет с улицы от только что зажжённых фонарей делает его таким. — Я его тут утешать пришёл, а он смеётся! — иронично добавляет брат, скрещивая руки на груди. — А что, мне лучше плакать? — пожимает плечами Ларри и замечает, как уголки губ брата опускаются, но взгляд его всё ещё излучает тепло. — Этого я хочу меньше всего, — мельком посмотрев в окно, отвечает Мэриан. Дождь усиленно бьёт по стёклам, а сердце усиленно избивает Ларри изнутри, и он старается сказать как можно громче, чтобы точно перебить весь этот шум: — Хорошо, раз ты не хочешь, не буду. — Ты будешь делать всё, что я хочу? — вздёрнув бровь, удивляется Мэриан. Сверкает молния, и комнату озаряет ярким светом. «Да». — Возможно. Последнее слово заглушает гром, но по внимательному, сосредоточенному взгляду Мэриана Ларри кажется, что тот прочитал сказанное по губам, пусть до них свет фонарей и не долетает. А возможно, он прочитал мысли? — Жаль, что ты завтра уезжаешь, — спустя целую вечность прерывает молчание Мэриан. Ларри опускает голову. Завтра снова возвращаться в дурдом. Из одного дурдома в другой. Ларри чувствует себя везде не на своём месте и уже сомневается, что такое вообще существует в мире. Вот сейчас, рядом с Мэрианом, он там, где хочет быть, но всё равно ощущает себя чужим: брат не знает его. — Да, жаль, — кивает Ларри в ответ. Мэриан подходит и, опустившись на корточки, протягивает к Ларриной шевелюре руку, тормоша её, и Ларри млеет, задерживая дыхание. — Ларри, улыбнись. Это приказ! — И Ларри слушается. — Так-то лучше. Ладно, я пойду. — Мэриан поднимается и, помахав рукой, идёт в сторону выхода. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — вздыхает Ларри. Дверь аккуратно закрывается, и комната вновь наполняется одиночеством. Поднявшись, Ларри снова отворяет окно, чтобы подставить голову под охлаждающий ледяной дождь и смыть прикосновения Мэриана.