Сердца нет!

Когда исчезает солнце — единственный источник света, — всё пространство вокруг сгущается плотным мраком и остывает. Мороз постепенно обнимает со всех сторон, и собственное тело, как труп, коченеет, переставая гонять горячую кровь. Однако, говорят, что холодный разум — намного расчётливее и хитрее. Ларри чувствует, как холод полностью поглощает его, и мысли проясняются. Возможно, когда в душе полностью наступит зима и припорошит мягким снегом растущее внутри дерево, то Ларри найдёт все ответы на вопросы о том, как дальше поступать и как жить. Или выживать? Мари приехала следующим днём после того, как Мэриан, уезжая за ворота на велосипеде, скрылся из виду. Ларри надеется, что тот свалил в город к друзьям и с ним всё в порядке. Но искусанные руки всё равно нервно хрустят суставами. Ларри впервые настолько сильно жалеет, что у него нет телефона. — Перестань щёлкать пальцами! — до него долетает писклявый голос с другого конца обеденного стола. Ларри мельком поднимает взгляд на Мари и встречает желчь в её глазах. Всё лицо будто измазано словами «раздражаешь», «неудачник», «бесишь меня». Если бы он был татуировщиком, то именно это и хотел бы набить на её коже. — Заткнись и ешь. Тебе меня терпеть всю жизнь ещё, так что привыкай, — спокойно отвечает Ларри, лениво ковыряясь в полднике. После вчерашних событий руки не слушаются как надо, тремором пошатывая вилку. — Грубиян, — выплёвывает будущая жена, будто будущему мужу интересно знать её мнение. — И почему мне достался такой заносчивый, такой противный, такой… — Так откажись! — откинув в сторону дурацкую непослушную вилку, ударившуюся в итоге о стенку, восклицает Ларри с улыбкой на лице. — Иди, скажи клану, что ты против. Знаешь, что они делают с теми, кто им перечит? Смотри! — Ларри поднимается со стула и задирает вверх рубашку, оголяя участки тела со шрамами. — О боже… — Мари подносит в изумлении тыльную сторону ладони ко рту, прикрывая пухлые губы. В её глазах будто пламенем горит отвращение, мазками обжигающее то, что она видит, и Ларри опускает футболку. — А теперь ешь и проваливай в свою комнату, — Ларри машет рукой в сторону лестницы. — Урод! — стукнув кулаком по столу, возмущается Мари. Её ноздри вздымаются, а и без того маленькие поросячьи глаза щурятся. Она нервно подворачивает рукава блузки, поджав губы, и, сняв ленту с волос, трясёт головой, распуская русые локоны. — Да если бы не я, тебя бы такого никто никогда не полюбил и на фиг ты никому не сдался бы, — бурчит себе под нос, но Ларри всё прекрасно слышит. — Может, я урод внешне, а ты уродина внутри. Наверное, они точно разругались бы в пух и прах, пуская в ход посуду и еду, отчего бы Ларри потом стало стыдно перед работниками, которым пришлось бы всё это убирать. Но их словесное разногласие прерывает внезапный звук захлопывающейся двери, и спина Ларри вмиг струной выпрямляется от испуга перед тем, кто вернулся в дом. Судя по знакомому шагу этот кто-то — Мэриан. Только шаг его не такой уверенный, как прежде. Не стремительный, не твёрдый, будто деловые печати подошвами на полу ставит, а мягко-неуклюжий, словно пьяный, чему Ларри не удивится в свете последних событий. Мэриан показывается в арке, ведущей в столовую, а Ларри страшно смотреть на него прямо, лишь искоса смелости хватает бросать свой взгляд. Однако он замечает удивлённое, слегка шокированное лицо Мари, отчего всё же и сам непроизвольно поворачивает голову в сторону брата. Тот, еле держась на ногах, упирается плечом в косяк, волосы растрёпаны, под глазом синяк, одежда перепачкана… Ларри, готовый прежде свернуться Уроборосом* в кольцо, проглотив себя самого, чтобы исчезнуть, подрывается с места в сторону Мэриана. — Стоя-ять. — Слово стрелой пронзает на ходу, заставляя Ларри остановиться на полпути, пошатнувшись по инерции. — Не подходи ко мне, ясно? Кажется, воздух в комнате густеет, душит. Ларри закусывает губу и опускает взгляд под натиском ставших теперь почему-то резко чужих глаз. Они напоминают ему те, что ждут его в пансионе. Глаза Мэриана больше не греют, не ласкают, не светятся. Лишь причиняют скользящую лезвием боль в области груди, у солнечного сплетения, где, судя по названию, с костями сплетается само Солнце, но Ларри не чувствует его тепла. Оно погасло и теперь постепенно убивает внутри всё живое, что осталось в душе. — Вау, да у тебя, видимо, со всеми отношения дерьмовые, — подаёт голос сидящее за столом недоразумение. Ларри сжимает челюсть ещё сильнее, вновь прокусив не зажившую с концерта ранку на губе. — А ты ещё кто такая? — еле шевеля языком, спрашивает брат. — А-а-а… Подруга Лар-р-ри. Хм, сочувствую, дет-точка, — усмехается он, и Ларри, посмотрев на брата исподлобья, пытается мысленно заставить того молчать, не говорить, не сдавать его. — Я тебе не деточка, ты вообще кто такой? — язвительно, наверняка сложив руки крест-накрест на груди, да ещё и стуча — Ларри слышит — по полу туфлей своей лакированной, интересуется Мари. Интересно, какое у неё мнение сложилось о доме в первые несколько часов пребывания? Огромное пустующее здание, из взрослых только слуги и охрана, а так, только ненавистный Ларри и ещё какой-то пьяный в стельку и побитый жизнью парень припёрся. Тот, из-за кого Ларри оцепенел и сказать ничего не может, поскольку язык мёртвым слизняком улёгся внутри и не подаёт признаки жизни. Ларри трясёт головой и разминает челюсть, поглаживая всё ещё — или ещё сильнее — трясущимися пальцами подбородок. Коснувшись ладонью ранки на губе, замечает, как на бледной, практически белой коже ярко-алым отпечатывается кровь. — Я-то? — Мэриан, оторвавшись от косяка, делает неустойчивый шаг вперёд, в сторону Ларри. — А ты, Ларри, знаешь, кто я? Кто я для тебя-я? — протягивает брат и, споткнувшись об свою же ногу, падает прямо в объятия Ларри. — Ой, нет. Пойдём наверх, — Ларри поддерживает того под локти. Руки брата такие расслабленные, будто без костей, словно Ларри пытается поймать змей и не дать им улизнуть, но они вырываются из его хватки. — Отвали и рук-ки свои убери, — отмахивается брат, но Ларри, развернув того за плечи, выталкивает из столовой по направлению к лестнице. — Пойдём… — бормочет он, замечая, что в голосе своём же проскальзывают нотки мольбы какой-то. Стараясь поддерживать по пути брата, чтобы тот не навернулся, Ларри замечает, как этот пьяный человек будто отключается по пути, что аж приходится взваливать его руку себе на плечи и, обняв за талию, помогать добраться до верхнего этажа. С трудом дотащив полуживое тело брата до его комнаты, Ларри скидывает его на кровать. Тот уворачивается, что-то бормочет по поводу того, чтобы Ларри не трогал его и вообще, проваливал отсюда. Что не брат он ему и что Мэриан сам виноват во всём. Что-то там про то, как важно было не пускать в «Не важно», на что Ларри лишь усмехается. Будто это сыграло бы какую-то роль в том, что между ними происходит. Сейчас с Мэрианом находиться рядом не так страшно, тот почти в отключке, и Ларри даже интересно, как брат умудрился до дома добраться. Видимо, поэтому так долго не появлялся, собрав по пути все повороты и ямы, а его порванную и потёртую местами одежду впору выбросить. Ларри, присев у ног Мэриана, медленно расшнуровывает его ботинки и, снимая один за одним, ставит рядом с кроватью. Сходив в ванную и намочив тряпочку обеззараживающим средством, Ларри снова подходит к брату, отвернувшемуся в сторону окна, и начинает протирать открытые участки кожи с ссадинами и грязными пятнами. От его прикосновений на руках Мэриана встают дыбом волосы. Значит, не спит. — Ты. — Ларри вздрагивает от внезапного обращения, и Мэриан, повернувшись в его сторону и с шумом сделав глоток, продолжает: — Ты… Как ты можешь? Ларри, вздохнув, выглядывает в окно. Сумерки постепенно окрашивают небо в серо-синий оттенок. Как специально мимо окна пролетает две ласточки, сверещав что-то на ходу. — Прости, — единственное, что может сейчас сказать Ларри. Ему бы хотелось попросить прощение за всё, что произошло. За внезапное раскрытие своей ориентации, за ещё более внезапное раскрытие своих чувств. Всучить тот клочок со стихотворением, кинутый когда-то под кровать. Только сейчас Ларри настолько отчетливо понимает, насколько же его отношение к брату неправильное, противоречивое. Если с тем, что Ларри гей, Мэриан бы уж точно смирился, то с этим… Никогда в жизни. — Уходи, — Мэриан лениво-неряшливо отмахивается от Ларриной руки, уже протиравшей его шею, и, прикрыв её воротником рубашки, отворачивается обратно. Ларри хочется запустить свою пятерню в волосы брата, погладить по голове, по плечам. Лечь рядом, обнять и так уснуть. И больше никогда не просыпаться. — Меня тошнит… — Я принесу тазик, — тихо произносит Ларри, откладывая на тумбочку тряпку. — Да не в этом плане, — бурчит куда-то в подушку брат. Он сейчас похож на расстроенного капризного ребёнка. Ларри раньше не замечал или отрекался от этих мыслей, отрицал их, стараясь не видеть правды, но брат и правда однажды будто бы стал младшим. Словно они поменялись местами в какой-то момент. Ларри не понял, в какой именно. Но сейчас он чувствует себя немного взрослее, и в вечерней тишине, оседающей взвешенными частицами в воздухе на все такие знакомые и родные поверхности в комнате, он понимает, что сделал всё правильно. Ведь этот момент — затишье перед бурей, в которой не место его старшему младшему брату. — Тебя тошнит от меня, — догадывается Ларри в горькой усмешке, поднимаясь с кровати. — Да. Ларри ещё вчера понял, что это конец, но почему-то внутри оставалась какая-то ничтожная капля надежды, что брат вернётся, простит его, они поговорят по душам и Ларри всё-всё ему расскажет. Однако на деле внутри всё сжимается до размера точки. Страх перед грядущим едкой копотью оседает, как пыль в комнате, на стенках внутренностей, размазываясь по их поверхностям, втираясь в них, словно маньяк втирается в доверие ребёнку, приманив конфеткой. Только вот не знает ребёнок, что маньяк хочет сделать с ним, а Ларри знает. Знает и боится, и страх его оправдан, потому что он понимает, что вскоре придётся насильно делать то, чего ему не хочется делать, и от этого осознания его трясёт, поскольку он догадывается, что именно Тео может заставить его совершить. Раньше все люди поголовно верили, что есть некая сила под названием Бог. Они верили в него, молились ему, любили и некоторые даже жили ради него, посвящая себя полностью служению ему. И эти верующие из прошлого утверждали, что все беды — это наши испытания, что после всегда ждёт некая награда — тот самый Рай, где все счастливы, где всегда светит солнце, где лишь облака, ангелы и сам Бог. Но за что же некоторым людям посылают столь тяжкие испытания, которые они не в силах выдерживать? Зачем заставлять мучиться, проводя не самый естественный отбор, будто получая удовольствие от страданий людских? Тео получает удовольствие, раз за разом издеваясь над Ларри, когда только захочется. Ларри как-то вычитал, что имя Тео в переводе — Бог. Теодор — подарок Бога. Можно ли вернуть такой подарок обратно отправителю? — Хорошо. Я понял. — Ни хрена ты не понял, — мямлит Мэриан в полудрёме. Ларри натягивает на него одеяло, чтобы тот не простудился. — И я не понимаю… — Прости ещё раз, — вздыхает Ларри и, мягко — почти невесомо — положив ладонь на плечо брата, через секунду одёргивает её, как от раскалённого железа. Пора уходить. — Пока! Ларри выбегает из комнаты, понимая, что больше туда не зайдёт никогда. Нужно пересилить свои желания. Что сделано, то сделано. Брат не хочет знать его, видеть не хочет, даже чтобы Ларри прикасался к нему — совершенно безобидно, в знак помощи — не хочет! Это невыносимо, рядом быть просто невозможно. Смотреть глазам больно, а в груди словно бомба замедленного действия. Если Ларри сейчас ещё встретит эту противную Мари, то он точно свихнётся. Хорошо, что Мэриан при ней не ляпнул ничего лишнего своим пьяным языком. А то, что у них семья с приветом, Мари либо уже знает, либо узнает, и ей придётся смириться. Как и Ларри с ней. Из-за этих мыслей Ларри снова хочется волком выть. Закрывшись у себя в комнате, он не может найти себе места, вдыхая и выдыхая душный воздух, с трудом протискивающийся в лёгкие. «Нужно проваливать. Да. Надо собрать вещи и валить обратно…» Посмотрев на время — шесть вечера — и по-быстрому закинув вещи в рюкзак, Ларри спешным шагом выходит из дома. На улице он встречает Гаспара и, вспомнив о книге по ботанике, просит отдать ему, но тот отвечает, что мать многие книги пожертвовала городской библиотеке, включая и его коллекцию. А он и не против, мол, и так всё прекрасно помнит, всю жизнь занимается садоводчеством. Ларри про себя чертыхается, но не спрашивать же его напрямую по поводу ядовитых растений? Придётся активнее покопаться в библиотеке пансиона. Он просит присмотреть за пьяным Мэрианом и передать матери, что ему срочно понадобилось уехать в пансион. Врёт что-то про животных, что там не справляются по уходу, и видит по глазам Гаспара, что лгать у него не очень убедительно выходит, однако сейчас ему всё равно. В голове одна мысль: «Бежать». Бежать, бежать, бежать… Куда глаза глядят, куда хватает остатков моральных сил. В пансионе с персональным демоном проще, чем с тем, кто будет дома теперь съедать тебя по кусочкам своим равнодушием или даже ненавистью. Почему Мэриан так остро реагирует, Ларри не знает. Ведь тот сам повёл его в клуб «Не важно» и красочно рассказывал ему о том, почему тот так называется. На лице его и мышца не дрогнула при упоминании о нетрадиционных парах, но что вдруг произошло с братом, когда тот узнал о Ларри? Проблема в том, что выбор пал на него? Или только в том, что они братья? А может, есть ещё какие-то причины? В любом случае Ларри не виноват в своей привязанности: не он выбирает, кого любить. За него уже сделали выбор давно, и обжалованию он явно не подлежит. Однако Ларри понимает: он давно знал, что Мэриан не примет его, отвернётся, отвергнет. Когда кто-то там чужой не такой, как ты, то это не страшно, можно и возможно, но когда этот кто-то — близкий человек, то ты стараешься отдалиться от непривычного, от такого странного и непонятного, нарушившего твой внутренний покой. Он внезапно становится чужаком, предателем. Но Ларри же не заставляет любить в ответ. Кто он такой, чтобы насильно заставлять? Насильников не любят. Однако Ларри и так, и так не любят. Сев на велосипед и на секунду оглянувшись на дом, Ларри выезжает из ворот. Путь не близкий, но на каникулах автобусы не ходят до пансиона. Он надеется, что с Мэрианом всё будет в порядке. А насчёт Мари… Насчёт этой крысы придётся говорить с другой крысой.

***

Ларри по пропуску проходит за ворота пансиона, вновь вступая на территорию тьмы и тумана, который прохладной влажной дымкой покрывает заспанные деревья и тихо стрекочущих сверчков в кустах. Гравий под подошвой глухо поскрипывает, и Ларри кажется, что с каждым шагом за ним крошится земля, не оставляя шанса на обратный путь. Велосипед устало поскрипывает. Нужно его где-то припарковать, но руки просто отбрасывают его в кусты. В голове ворох мыслей. Оставив Мари у себя дома, Ларри обрекает себя на новое наказание клана, но сейчас он согласен на всё, лишь бы не находиться рядом с братом так близко. Достаточно, что они на одной планете. Если сейчас он не придёт к одному-единственному человеку и не расскажет ему всё как есть, то из-за вновь сорванной встречи с Мари контроль усилится, паучья сеть заволнуется, затрепещет и, подтягивая тонкой нитью паутины к себе, закрутит, завертит Ларри в кокон, чтобы потом съесть. Стук в знакомую дверь. Ларри не сразу понимает, что это его рука стучит в комнату Тео. Дверь отворяется, и из неё выглядывает заспанный виновник многих Ларриных бед. — Кудрявый?.. — Тео, зевая, оглядывает Ларри с ног до головы. На его помятом от подушки лице среди сонных отпечатков, словно ветвистыми реками раскинутыми на коже, вырисовывается удивление. — Не понял, ты чего тут делаешь? — Я, — глотнув, — Тео, я… — Ларри начинает жалеть, что пришёл к Тео. Сам. Сам пришёл, надо же! Но выхода иного нет. — Я разругался с Мэрианом и бросил у нас в гостях Мари. Я не смог… — Перед глазами расплывается та самая чеширская улыбка. Ларри, облизнув сухие губы, заканчивает: — Не смог там оставаться. Схватив Ларри за грудки, Тео зашвыривает его к себе в комнату в висящую посередине комнаты грушу. Врезавшись спиной, Ларри оглядывается по сторонам: они одни. — Ты что? Какого хрена ты оставил Мари? — закрыв дверь, Тео подходит вплотную к Ларри, встав перед ним прямо, будто бы вытянувшись в росте ещё на полголовы. Ларри откидывает голову назад, упираясь макушкой в грушу. — Прости, я порвал связь с Мэрианом, и я не могу… — Ларри чувствует, как задыхается. Паника заставляет дышать его урывками; пальцы, обхватив грушу с обеих сторон, цепляются за кожаную поверхность, словно пытаясь расковырять её вместо собственных ран. Голова начинает кружиться, а веки опускаются. — Я не смог, я… — Тихо, спокойно, — голос совсем близко, и Ларри рывком выставляет ладони вперёд, с силой толкая Тео в грудь. — Да успокойся! — Удар по щеке ладонью — горячий, жгучий, хлёсткий, — и Ларри падает на пустую кровать соседа Тео. — Уймись, — Тео присаживается рядом с тяжело дышащим Ларри, который сползает на пол и, подтянув к себе колени, утыкается в них носом. Смотреть на дурацкую улыбку сил нет. — Ох, ну не знаю теперь даже, что и делать. Клану это явно не понравится. — Знаю, — подтверждает Ларри куда-то в коленки. — Они вскоре пронюхают… — Знаю. — И тебе придётся не сладко. — Знаю… — Знает он! — Тео с силой хватает Ларри за короткие волосы, притянув к себе, ухмыляется, глядя на него как-то жадно, отчего в горле Ларри вмиг пересыхает, паника сменяется ступором, сердце будто останавливается от вида безумных злорадных чёрных глаз. — С тобой по-хорошему вообще, что ли, нельзя? — шепчет, затем вкрадчиво, будто в комнате есть ещё кто-то, добавляет: — Ладно, я разберусь. Но ты мой должник. Должник. Ларри уже давно задолжал Тео. Только совершенно не то, что тот думает. Ларри вернёт ему всё сполна, чтобы тот тонул дальше без него, опускаясь всё ниже и ниже на дно — тёмное, беспросветное, как и его глаза, — а Ларри обязательно научится плавать, освобождаясь от этих оков, в которых он застрял на несколько лет. Но чтобы найти ключ от них, ему нужно втереться в доверие демону. Лишь так у него появится шанс найти этот чёртов склад документов, компьютер и, возможно, свой телефон, вытянуть из Тео нужную информацию, и, когда тот почти всё потеряет, с чистой совестью назвать его полным именем, чтобы свести с ума перед тем, как его швырнут на помойку. Крысам там и место. А пока… — Да, конечно. Хватка слегка ослабляется. По лицу Ларри гуляет немного прищуренный взгляд, в котором едва заметно проявляется подозрительность и недоверие, однако блекнут так же быстро, как и появились. — Отлично. Остаёшься сегодня тут. У меня, — твёрдо говорит Тео — ставит перед фактом. — Я? З-зачем? — Ларри хватается за его руку, отстраняясь, но тот не отпускает и тихо посмеивается ему в лицо. — Мне грустно спать одному, — игриво прикусывает нижнюю губу, а глаза сверкают при тусклом освещении лампочки, будто ему доставляет удовольствие наблюдать, как Ларри пытается высвободиться из-под его цепких пальцев. Нравится видеть, как он сопротивляется? На каждое дёрганье его улыбка становится всё шире. Если подумать, то Тео всегда физически показывал, как его бесила непокорность в Ларри, но возможно ли, что он наоборот кайфовал каждый раз от его сопротивлений? Вдруг Ларри его и привлёк изначально тем, что постоянно пытался дать отпор, даже когда его уже конкретно прижимали? А сейчас перспектива остаться ночью в комнате Тео, у которого на уме может быть не пойми что, совершенно Ларри не радует. — Чего так разнервничался? Думаешь, я буду к тебе приставать? А ты хочешь? Ни хрена ты не хочешь, — на последней фразе Тео перестаёт улыбаться и с силой сжимает пальцы, вызывая у Ларри кратковременный стон. И это Тео тоже неимоверно раздражает: то, что Ларри от него ничегошеньки взаимно не хочет. Ларри лишь нужно, чтобы тот исчез с лица земли после того, как раскроется заговор внутри пансиона, и больше не вспоминать о нём, не видеть в кошмарных снах, не чувствовать его запах и не бояться его ударов, пальцев, оскала и дикого взгляда. — Я лучше пойду, — мычит Ларри, вмиг забыв все способы самообороны. Ненавистный страх сковывает тело, и оно оказывается будто в загустевшем желе. Тео наклоняется ближе и, смотря то в один глаз, то в другой, начинает быстро, сквозь зубы, говорить: — Никуда ты не пойдёшь и никуда не сбежишь. Я не твой бестолковый братишка, я тебя так просто никуда не отпущу. Да ты и сам не уйдёшь, пока я не прикажу. А если попытаешься, то ты в курсе, кто пострадает в первую очередь. Что, не в курсе? И я нет, потому что выбор у меня слишком велик. Воздух, гоняемый Тео в лёгкие и обратно, теплотой своей щекочет Ларрино лицо. Ларри с трудом делает глоток. Пальцы впиваются в удерживающую руку так сильно, что придётся снова отмывать чужую кожу из-под ногтей. Тео много лет плёл вокруг Ларри сети, в которые попали друзья и родственники, лишая его права выбора. Выбор будет сделан за него, и уверенность во мщении сразу же куда-то улетучивается. Тео наконец отпускает Ларри и, поднимаясь с кровати, трясёт руками, словно сбрасывая напряжение, прилипшее хлопьями. — Тео, знаешь… Я ненавижу тебя, — тихо говорит Ларри в сторону напряжённой спины, потирая больное место на голове. С короткими волосами хватка Тео ощущается ещё хуже. Последние сказанные слова мелкой дрожью и миллиардом мурашек отпечатываются на теле. Ларри чувствует сдавливающую шею обречённость, в которую сам себя же и загоняет, но иного выхода он не видит. Либо он сам, либо его заставят. Игра с Тео может ему дорого стоить, однако она продолжается уже давно, просто сейчас переходит на другой уровень сложности, и теперь наконец Ларри предстоит делать ход. Главное, чтобы не в пропасть. — Я знаю, слышал уже, — безэмоционально отвечает Тео. Он медленно проводит указательным пальцем по тумбочке, сбивая с её поверхности пыль. Развернувшись к Ларри и показывая ему грязный палец с катышками на подушечке, продолжает с улыбкой на лице: — Итак, для начала, мне надо, чтобы ты тут прибрался. Чего свои щенячьи глаза вылупил? А ты думал, я зачем тебя здесь держать собрался?

***

Пока Ларри помогает Тео с уборкой в комнате, то пару раз чуть не падает в обморок, видимо, в голодный. То-то голова весь день трещала по швам! Тео рявкает ему лечь на кровать соседа, а сам уходит на ужин, обещая, что притащит для него что-то съестное, главное, мол, не помирай. Как только дверь за Тео закрывается, Ларри подрывается с места и, пока есть время, аккуратно принимается изучать потайные места. Двойного дна нет, кирпичи все один к одному, в шкафу и комоде только одежда, и мешка с масками нигде не видно. Ларри даже проверяет на всякий случай висячую грушу, вдруг внутри неё что-то спрятано, но она оказывается довольно стандартной такой грушей для битья. Ларри чувствует с ней какое-то родство. Ей тоже постоянно попадает от Тео. Ладонь Ларри скользит по потёртой дерматиновой поверхности, как вдруг ноги подкашиваются от вернувшегося головокружения. Ларри оседает на пол. Кровь заполняет глотку, не позволяя кричать. Лишь хрип сквозь бурлящие звуки отражается в уголках тёмной комнаты. Острые лопатки неуютно впиваются в холодный твёрдый пол. Лунный свет, сочившийся сквозь решётчатое окно, обжигает кожу до водянистых волдырей. Ларри пытается дышать, но захлёбывается собственным желанием спастись. Стены трескаются и дребезжат, сотрясая внутренности. — Я не в порядке! Не в порядке! — пытается крикнуть Ларри, но лишь слышит собственные мысли. Рот, словно рыбий, безутешно открывается в немой тишине. — Поздно. Слишком поздно, Ларри, — шипит змеиный язык над ухом, касаясь мочки влажностью едкой слюны. — Я же тебе ещё давно говорил: добро пожаловать в Ад… — Да просыпайся ты! — доносится тот же голос, но уже оглушая своей звонкостью. — Бля, я тебя не потащу в больницу, даже не думай. Ларри чувствует, как его трясёт, а точнее, трясут за плечи. Открывает один глаз, второй. — Перестань… — бормочет он и, раскрыв шире глаза, кричит: — Отвали! — отмахивается от Тео, как от змеиного видения, будто тот сейчас же схватит за шею и прокусит ядовитыми клыками. Сонное марево не отпускает, и Ларри, отбиваясь, рассеивает его. — Ну-ка! — Тео прижимает руки Ларри к подушке. — Наконец-то очнулся. Успокоился? — Ларри, окончательно отошедший ото сна, кивает. — Ешь, на тумбочке еда. Мне твоего трупа ещё не хватало. Тео разжимает Ларрины запястья, но руки не убирает. Ларри чувствует тепло его пальцев и даже, кажется, пульс, будто сердце Тео сейчас просочится сквозь вены и впечатается в Ларри сквозь чужие горячие, сухие и грубые, как наждачка, ладони. Гаснет свет. Отпрянув от Ларри, Тео живо перебирается на свою кровать. Ларри удивляется, что тот не оставил его валяться на полу. — Сколько я спал? — Ларри присаживается и ставит ноги на пол. Затылок ноет: видимо, когда упал в обморок, ударился головой. Лунный свет рассеянно падает на тумбочку, и Ларри не решается протянуть руку к принесённому ужину: ему кажется, что кожа получит ожог. «Слишком поздно, Ларри…» — Часа полтора, наверное. Ешь, или тебе нужно персональное приглашение? Ларри колеблется. Зрение только-только начинает привыкать к темноте, и он замечает, как Тео сидит на своей постели, недовольно скрестив руки на груди. В тарелке еда отдалённо напоминает картофельное пюре, отсвечивая синеватым сумеречным оттенком. В темноте Ларри чувствует себя рядом с Тео ещё более некомфортно, чем при свете дня. Кажется, что она и он заодно против Ларри, и не спрятаться никуда. — Я, наверное, отойду в туалет… — Ларри встаёт, и тут же замирает от резко сказанного слова. — Сидеть. Никуда ты не пойдёшь, пока не сожрёшь, что я принёс. Или я сейчас в тебя это с силой запихну. — Хорошо, — Ларри садится обратно. Поборов страх, протягивает руку и, хватая под светом луны тарелку с алюминиевой ложкой и поднося к себе, в тень, принимается медленно есть остывшее пюре. — То-то же. Ну что, вкусно? Нет? Я тоже считаю, что ещё то дерьмо. Зато сил прибавляет, да? — Ларри провожает взглядом Тео, который, поднявшись и сцепив руки за спиной в замок, начинает расхаживать туда-сюда по тёмной комнате. Спустя минуту тишины и Ларриного смущённого звука разжёвывания пищи, Тео останавливается у большого комода лицом к Ларри. В темноте его очертания лишь мутным образом искажает пространство. — Ну что, прибавилось сил? А теперь подойди сюда. Ларри, вытерев рот рукавом и отставив пустую тарелку обратно на тумбочку, медленно поднимается с кровати и делает несколько неуверенных шагов в сторону Тео. Что-то подсказывает ему, что тот чем-то сильно недоволен. В его движениях чувствуется сдержанность порывов, голос звучит с нескрываемым раздражением. Сейчас Ларри чувствует себя слишком уязвимым. Взгляд падает на дверь, и воображение рисует картину того, как Ларри выбегает из комнаты, бежит со всей мочи в свою, на цокольный этаж, и запирается там на замок. Засунув руки в карман брюк, Ларри нащупывает там ключ и немного успокаивается. Подойдя ближе к Тео, Ларри даже в сумерках замечает, как бьётся в истерике жилка на его шее. Подбородок хватают чужие пальцы и поднимают голову вверх. — Скажи мне, почему я должен вступаться за того, кому я не могу доверять? За того, кто бессовестно шарится в моих вещах, пока я бегу в столовую, сломя голову, чтобы отхватить лишнюю порцию ужина, лишь бы этот предатель не окочурился от голода? Почему? — Ларри чувствует, как картошка сейчас же полезет обратно из-за вызванного страхом спазма в желудке. — Давай-ка договоримся по-хорошему. Ты меня не расстраиваешь, — большой палец соскальзывает с подбородка на приоткрытые губы Ларри и грубо обводит нижнюю с запёкшейся кровью, — а я не причиняю боль никому, кроме тебя. — Ах, точно. Тебе же нравится причинять мне боль? — А тебе нравится её чувствовать, не правда ли? — догадывается Тео, кивая и опуская взгляд на забинтованную руку, и Ларри в этот момент хочется вмиг исчезнуть, ведь тот прав. Он уже давно понял, что порой ему нравится чувствовать боль, что порой она — спасение, но осознать и принять толком не мог. Однако Тео — явно главный виновник того, почему в Ларри и зародилось это постыдное желание перекрытия душевных терзаний физическим нанесением увечий. Тео — один из немногочисленных пазлов, составляющих разрушительное воздействие на Ларрино состояние. Укусы рук, порезы, удушье, побои — лишь помогают не сойти с ума от накапливающихся негативных эмоций, одновременно являясь их же причиной. Ларри терпеть не может эту тёмную часть своей личности, отчего и Тео он ненавидит ещё больше. Ларри бы и рад избавиться от этой внутренней темноты, отыскать где-то там другого Ларри, светлого, открытого, сильного и счастливого, которому не нужно решать, каким образом прожить следующий день без пагубных мыслей. Однако пока перед ним крепко стоит на ногах демон, раскурочивающий вилами корни внутреннего дерева, пытаясь лишить Ларри душевного равновесия, он понимает, что вынужденно не сможет сказать в ответ ничего, кроме того, что ему это всё отчасти и правда… — Нравится.

***

После такого откровенного взаимного признания Ларри думал, что теперь его как минимум ждёт распятие, закидывание камнями и прижигание клейм на всех участках кожи. Возможно, Тео бы ещё сорвал с него нож и сделал ему вместо уже давно желаемой татуировки шрамирование, наживую и без анестезии, конечно же. Ларри такие издевательства пугают. Он их не приемлет. Ларри понимает, что если ему и нравится боль, то только в определённые моменты и до определённой степени, а Тео, если захочет, то спрашивать не станет, насколько ему приятно и в принципе в данный момент необходимо. Тео вообще мнение Ларри никогда не интересует, особенно когда дело касается самого Ларри. Однако, вопреки страхам, ночь в чужой комнате оставила лишь один отпечаток на теле — на кисти, будучи связанной замысловатым тугим узлом верёвки, которую Тео так же замысловато прицепил к кровати. Теперь красновато-бурым красуется толстая полоска, словно браслет. Тео сказал, что это для собственной безопасности, ведь, судя по тому, как Ларри психовано проснулся при нём, проблемы со сном не исчезли, а значит руки Ларри вновь могут потянуться к шее временного соседа во временной комнате. Ларри не стал сопротивляться, поскольку знал: он и правда может снова попытаться ненароком убить Тео во сне. Да и сопротивление бесполезно. Почёсывая натёртое место, Ларри спускается к себе в комнату, чтобы переодеться и ополоснуться. Чем хороши каникулы в пансионе, так это тем, что не нужно ходить на утренние пробежки. И вообще особенного расписания нет, только походы в столовую. В остальное время — свободные часы и уход за домашними животными в прежнем режиме. После освежающего душа Ларри направляется в столовую. Внутри гложет трепетное чувство, ведь сейчас он наверняка встретит того, кого морально не готов снова видеть. Ховарт. Вот он, сидит с парочкой ребят из группы, которые, видимо, тоже приютские, и даже смеётся с ними, заправляя за ухо длинный белый локон. Когда он замечает Ларри в дверях столовой, его лицо меняется: улыбка пропадает, а глаза удивлённо провожают его. Ларри, сразу же отвернувшись от бывшего друга, хватает поднос и устремляется к раздаточному столу. Наспех накидав какой-то каши и взяв кружку с горячим чаем, Ларри садится на другой край их общего стола и, не глядя на ребят, принимается завтракать. Оказывается, это не так-то и просто: есть, пока на тебя смотрят и мысленно задают кучу каверзных вопросов. Ларрин дружеский локатор всё ещё исправно работает. Особенно непросто завтракать, когда к тебе тут же подходит твоя тень, от которой ты не в силах избавиться. — Чё, кудрявый, выспался? — Тео падает рядом, на свободное место, одновременно ставя на стол свой поднос с кашей, парочкой кусков хлеба и кофе без молока — Ларри уверен, без сахара. Такой человек не может любить сладкое, ему нужно что-то горькое, горячее, минимально простое и, чтобы просто утолить голод, сытное. Ларри поднимает взгляд сначала на него, потом на Ховарта в конце стола. Тот, также внимательно глядя исподлобья, нервно стучит пальцами по столу, уже не особо слушая шуточки приятелей. — Этот стол одиннадцатого курса, вообще-то… — подаёт голос Ларри. — Да мне похуй, — перебивает Тео и, подув на горячую кашу, кладёт ложку в рот, после приоткрывая его и вдувая воздух, охлаждая пищу. Так, значит, горячее ему не по нраву. — Насчёт Мари я всё уладил, не переживай, пусть это было и не просто. Хо, смотрю, твой дружок от тебя взгляд оторвать не может. Сейчас в тебе проделает дыры насквозь. — На очередное удивление Ларри, тот берёт стоящую рядом миску с сахаром и кидает в кружку с кофе аж три ложки. — О, во мне тоже. — Мы с ним давно уже не дружим, — отвечает Ларри, пялясь в свою порцию завтрака. Аппетит окончательно пропадает. Надо подумать о том, чтобы брать еду с собой в комнату и есть там без всяких надоедливых свидетелей. — А я давно уже заметил. — «Кто б сомневался?» — Интересно, в чём причина? Неужели из-за меня поругались? Издевается будто. Ларри немного поводит плечом, в этот момент ложкой рисуя на поверхности каши спираль. — Я сказал ему, что он мне нравится. — Боже, — усмехается Тео, — я бы даже не догадался, чтобы таким образом отвязаться от человека. — «А вот у меня это уже фирменная фишка, похоже!» — А это правда? — Если человек — гей, это не значит, что ему нравятся все парни, — отвечает Ларри и, хитро посмотрев на Тео, добавляет: — Ты же наверняка это и сам знаешь. Иногда изо рта Ларри вылетают совершенно не обдуманные слова. Зачем он сказал последние, он толком не понимает. Хотел задеть? Наверное. Вот прям с утра пораньше самое то, да проживая вместе с этим же демоном в одной комнате. Увидев, как напрягся Тео, Ларри уже десятый раз жалеет о сказанном. Тот, медленно облизывая нижнюю губу, в ответ кивает, отстранёно глядя в неопределённую точку, и тихо произносит: — Да-да, знаю. — И Ларри чувствует, как на его макушку резко надавливают, окуная лицо в тарелку с кашей. Подняв голову, Ларри отплёвывается и тянется за салфетками. — Жду в конюшне, — слышит он строгие нотки в голосе Тео, поднимающегося из-за стола и уходящего из столовой. Ларри протирает лицо и, осмотревшись, замечает, что все немногочисленные зрители пялятся на него, как на непонятное современное произведение искусства. Выражение лица Ховарта особенно Ларри бесит: в нём слишком много вопросов, на которые Ларри не может сейчас ответить. Сложив один поднос на другой, Ларри относит их в окошко с грязной посудой. — И что ты тут делаешь? — доносится из-за спины помимо скорых догоняющих шагов. — Отношу грязную посуду. — Ты сам не чище, — Ховарт обгоняет и ставит свой поднос первым, после повернувшись к Ларри лицом. — Он продолжает доставать тебя? — Тебя не касается, — Ларри обходит его и, с грохотом избавившись от подносов, направляется к выходу, лишь бы поскорее свалить от приятного и такого родного голоса, но неприятного и такого чужого разговора. — Хах, меня нет. Зато Тео постоянно и с силой касается тебя, — чуть громче произносит Ховарт, и Ларри поворачивается, предварительно нахмурив брови. Взгляд падает на медиатор, висящий на шее Ховарта, и в сердце больно колет от всей этой дурацкой ситуации. «Прости!» — Это моя проблема, Ховарт. Иди к своим новым дружкам, — кивает в сторону ребят за общим столом, — посмейся там, пошути. Смотрю, хотя бы им нравится твой юмор. Поджав губы, Ларри вмиг выныривает из столовой.

***

Из-за каникул пансион со стороны кажется заброшенным и забытым зданием, а территория, ярко пылающая зеленью и отражающимся в её листах солнцем, будто и не принадлежит человеку. Хотя она и так ему не принадлежит: сколько бы он её ни пытался укротить, подстроить под себя и свои нужды — она всегда побеждает. Человек смертен, а природа в целом — нет. Даже если сжечь все леса, если уничтожить все реки, то природа останется. Только другая — иная. Ларри завидует этой её особенности. — Подойди, — строгий голос Тео, рассевшегося на стоге сена в конюшне. — Ну же. — Вздохнув, Ларри медленно шагает в его сторону. Лошади внимательно наблюдают за Ларри, будто собираются делать ставки — абсурд! — кто кого, но он уже, к сожалению, знает победителя. — Скажи, что это сейчас в столовой было? — Не понимаю… — О чём я? Лучше не расстраивай меня. — Тео спрыгивает со стога, толкая Ларри в стенку, и, нависая над ним, внимательно вглядывается в глаза. — Я думал, мы доверяем друг другу. Я простил тебе выходку с Мари и уже даже разобрался с этой проблемой. Я простил тебя, когда ты обыскал мою комнату, и даже не спросил, что именно ты там пытался найти, — он нервно усмехается, покачивая головой. — Я принял тебя и открылся тебе. А ты всё время пытаешься меня подставить. — Я не… — Заткнись, — удар кулаком в стенку прямо рядом с Ларриной головой. Треск деревяшки намекает, что так же может трещать и его голова. — Не заставляй меня разочаровываться в тебе. Ты знаешь, к чему это всё может привести… Что это? — Тео кивает на шею Ларри и, схватив оба кулона, разглядывает их, не скрывая раздражения. Ларри чувствует, как последняя нить, которая связывает его с Ховартом, вот-вот порвётся в прямом и переносном смысле. — Медиатор. Для гитары. Играть. — Я вижу, что это медиатор, но почему он до сих пор на тебе? Думаешь, я не заметил, что у твоего крысёныша такой же? Ты сказал, что вы разругались, — Тео дёргает оба кулона, и шею Ларри обжигают проскользнувшие порванные верёвочки. — Не надо, Тео, — Ларри тянется за чужой поднятой рукой со слишком родными ему предметами, но Тео, натянув улыбку, явно наслаждается зрелищем прыгающего перед ним щенка и, размахивая рукой, почти смеётся. Медиатор сползает и летит на пол, проваливаясь сквозь тонкую щёлку. Прыгнув за ним в попытке поймать, Ларри не успевает и просто падает на колени, пальцами бесполезно разгребая мелкие сухие травинки. — Упс. Ну, что поделать? Такова судьба твоей дружбы — утонуть в ошметках лошадиного дерьма. — Ларри поднимается и замечает, как тот уже раскрывает подарок сестры. — О, так это ножик. Интересно… — Ты сам лошадиное дерьмо! — Не верещи, — Тео вновь толкает Ларри к стенке и, прижав его предплечьем, надавив на шею одной рукой, второй подносит к его виску нож. Слегка касаясь острым лезвием кожи, он перемещает его в сторону Ларриного рта и вкрадчиво приговаривает: — Огрызаешься всё, всё никак не заткнёшься. Может, мне отрезать твой поганый язык, чтобы уже точно соответствовал клану? Или что ты хочешь, чтобы я тебе им сделал? Изогнутая бровь намекает на вечерний разговор. Ларри не хочет шрамирование, не хочет! — Хочу, чтобы отпустил! — пытается выдернуться Ларри, но тщетно. — Хочу чтобы отпустил, — высоким голосом передразнивает Тео. — Ха! Не ты ли говорил, что тебе нравится боль?

***

Ларри ворочается с одного бока на другой. Рука немеет в неудобном положении, и постоянно хочется её согнуть и прижать к себе, но верёвка мешает. Он вглядывается в очертания Тео в темноте, но того почти не видно, только слышно: с соседней кровати доносится тихое размеренное дыхание. Ларри присаживается. За окном виднеются звёзды: яркие, сочные капли. Он расфокусирует зрение — и капли расплываются бледными пятнами. — Тео, — шепчет Ларри. — Тео, я хочу в туалет… — Тот никак не реагирует. Ларри пытается дотянуться до его одеяла, чтобы слегка потянуть, но стоит только дотронуться, как Тео поворачивается на спину и начинает что-то бормотать. Ларри вслушивается в его постепенно увеличивающийся в громкости голос: — Он не похож на него, не похож… Это не он. Говорит во сне? Ларри слегка дёргает за край одеяла. — Тео? Что ты там шепчешь? — снова спрашивает Ларри. — Это не он… Нет, этот хороший. Он не такой… «Кто не он? Что ж ему там снится такого, что он даже кого-то хорошим назвал?» — Тео, проснись! — Но тот не реагирует, лишь продолжая вещать из мира снов какие-то невнятные фразы. — Не трогай меня… — Ларри убирает руку. «Это он мне или всё ещё спит? — не понимает Ларри. Тео повторяет последние слова. — У самого со сном не в порядке, а меня привязывает. А что, если попробовать?..» Ларри наклоняется поближе к его кровати и шепчет:  — Теодор? — Нет! — Тео резко садится, прерывисто дыша. Ларри отскакивает обратно к себе, врезаясь спиной в стенку. Тео поворачивает в его сторону голову, и даже в темноте видно его ошалелые глаза. — Что ты только что сказал? Ларри, глотнув, произносит: — Эм… Говорю, в туалет хочу. Развяжи. — В туалет? Да, в туалет. Иди, конечно, — Тео, растерев лицо ладонями, поднимается и, подойдя к Ларри, медленными движениями развязывает ему руку. Ларри чувствует, что Тео где-то не здесь и будто делает всё на автомате. Будто всё ещё не может отойти ото сна. Освободив Ларри, Тео отшатывается к своей кровати и падает на неё, отворачиваясь к стенке. — Давай только быстро, Ларри.

***

Спустя две недели, к концу каникул, Ларри уже даже привык спать в одной комнате с Тео, однако всё ещё грезит о скором возвращении к себе. Привычка — дело наживное. К хорошему привыкают быстро, к плохому — ещё быстрее, но мучительнее. Ларри знал всегда, что в Тео таится огромный объём злобы, ненависти и… страха. Да, именно «и страха», потому как тот очень боится. И теперь, спустя проведённое вместе время, Ларри отчётливо видит, чего именно. Тео боится потерять Ларри, поэтому почти никогда не упускает его из виду; боится, что тот с собой что-то сделает, как тогда, в душевой, поэтому как можно чаще находится рядом, но держа всё острое при себе. Тео боится, что Ларри перестанет быть его игрушкой, поэтому, как избалованный ребёнок, сам берёт и играет им. Ларри чувствует, как больная, сумасшедшая привязанность, которая копилась в Тео годами, которая формировалась, сгущалась, охватывает его со всех сторон, цепкими крючками цепляясь за кожу, не давая сбежать. Почему выбор пал на него? Что он сделал Тео, чтобы заслужить к себе настолько нелогичные, абсурдные чувства? Забота, тесно связанная с издёвками. Что за коктейль вообще такой? Ларри такого не заказывал, но всё же пьёт, давясь, поскольку другого выхода не видит. Однако скоро начнутся учебные дни, и как Тео будет вести себя после — неизвестно. Сейчас, можно сказать, тот ещё спокоен: людей почти нет, сходки не проводятся, даже на Анну не надо тратить время, поскольку она уехала с отцом домой, а в его отсутствие за пансионом следит мистер Смит, — но после каникул… Вокруг вновь появится множество глаз, ушей, а репутация для Тео наверняка важнее, чем быть паинькой рядом с Ларри. Ну, а пока… Он даже предложил Ларри покататься на лошадях. Это странное чувство, когда тот, кого ты терпеть не можешь, вдруг расслабляется при тебе, немного открывается и становится даже отчасти… нормальным? Нормальным, обычным, терпимым. Вполне себе стандартным, со своими тараканами, конечно. Ну как тараканами?.. Ларри назвал бы их тараканищами, которых не вывести ни одним инсектицидом. Ларри всё так же спит, привязанный к кровати. Ларри всё так же не может толком общаться ни с кем, кроме Тео. Ларри всё так же достаётся от него за провинности. Ларри всё так же почти не спит по ночам, прислушиваясь к странным бормотаниям соседа. Ларри всё так же… много чего. Тем не менее Тео стал иногда шутить, делиться какими-то глупыми историями и умными мыслями. Но так ни разу он и не рассказал о своём прошлом, о планах на будущее — тоже. Он всё ещё скрывает себя от Ларри и планирует делать это очень долго, к чему Ларри морально пытается приготовиться, но всю его уверенность вмиг растворяют, словно ацетон краску, приближающиеся учебные будни. Тео опять замкнётся в себе, его сложно будет разговорить, агрессия станет проявляться чаще и Ларри вновь будет ему вместо груши для битья для вымещения той самой накопившейся злобы и ненависти. Кажется, что Тео ненавидит всех вокруг и злится сам на себя же за это, и тут у него под боком, практически под крылом, появляется Ларри — тот, кто его постоянно притягивал, тот, кто так долго вылетал свободной птицей из рук, тот, кто наконец оказался в клетке. В тюрьме, в которую Ларри загнал себя розгами. И если сейчас Тео смягчился из-за малого количества людей вокруг и постоянного присутствия рядом Ларри, который вечно принимает на себя все его загоны и психи, ничем толком не смея ему противостоять, то вскоре тёмная сторона вновь покажет себя. И Ларри понимает, что мало ему не покажется. Однако отступать поздно. «Слишком поздно, Ларри…» — Эй, не спать! Какого хера ночью ты спать не можешь, а днём постоянно дрыхнешь? — спрашивает челкастый, равняясь с Ларри, остановив своего коня. Ларри в ответ пожимает плечами. Он бы и не уснул сейчас, просто задумался. Как тут уснёшь, когда под тобой движется целая груда мышц! Ларри бы сейчас от транквилизатора не смог вырубиться из-за страха. Тот ещё трус, вечно всего боится, но ведь он так ждал этой прогулки. — Я бы хотел, но я не могу это контролировать. Возможно, в больнице мне бы дали снотворного, но… — Даже не думай, — пресекает Тео. Они движутся с обратной стороны забора, там, где Ларри как-то слышал, как Тео и Анна так же катались на лошадях, и завидовал тихой завистью. — Туда путь закрыт, ты прекрасно знаешь правила. Видал? — он пальцем отодвигает губу, открывая рот и показывая дырку между зубами. — Ты мне тогда выбил, на катке, скотина такая. Так и не вставил новый. А всё почему? Да потому же! Ладно, я постараюсь что-нибудь раздобыть. — Спасибо, — слегка улыбается Ларри. Если бы Тео всегда был таким, если бы не этот заговор, если бы не… Если бы не всё это дерьмо, что происходит, то они, возможно, даже смогли бы подружиться. Ларри смотрит на Тео внимательнее. Волосы его развеваются на ходу, тёмные глаза буравят воздух, будто цель ищут для выстрела. И вот, кажется, находят. — Смотри, тсс… Тихо, — шепчет он и, остановив коня за холмом, подносит указательный палец ко рту. Ларри тоже останавливается. Тео кивает в сторону бора, находящегося в метрах пятидесяти от территории пансиона, и Ларри вглядывается, поднеся руку козырьком и щурясь. Оттуда выходят два оленя — два белоснежных альбиноса. С ветвистыми, как Ларрина душа, рогами. Их печальные глаза прикрыты пушистыми ресницами. Полуденное солнце заставляют оленей встрепенуться, дёрнуться обратно и так же тихо, как и появились, скрыться в тени леса. Такие чистые, идеально белые, без тёмных пятен. Ларри надеется, что и он, и Тео когда-нибудь очистятся и достигнут такой же ослепляющей белизны. Однако тёмные пятна будто язвами мести покрывают Ларри изнутри, когда он замечает рядом, на холме, ягоды Волчьего плюща.