Вечный, или Дорога в Кейсарию

Глава 18  — Кто ты? — спросил я охрипшим голосом.  — Вечная, как и ты — сказала она спокойно.  — А Саар?  — И Саар, представь себе, тоже.  — Не слишком много вечных на квадратный метр? — криво усмехнулся я — как до тебя до сих пор не добрался Бадхен?  — Если зайдешь внутрь, узнаешь еще много чего удивительного — сказала — особенно про Бадхена. Я открыл рот, чтобы задать еще вопрос, но Наама прервала меня.  — Давай зайдём обратно, Адам? Я очень постаралась угодить тебе с завтраком, пойди и ты мне навстречу. В гостиной мы уселись в два мягких кресла друг напротив другого, игнорируя лежачих с наволочками больных у наших ног. Персонала в гостиной не наблюдалось — наверное, отправились обслуживать больных. Наама придвинула свое кресло ближе к моему, так, что ее колено теперь почти касалась моего, и посмотрела на меня долгим и внимательным взглядом.  — Этот разговор следовало начать давно, еще в нашу первую встречу — начала она — я сама знаю, что слишком долго ждала и колебалась, и ни к чему хорошему это не привело: теперь ты мне вполне оправданно не доверяешь.  — Что есть, то есть — признал я. — Мне жаль, что все так вышло, Адам. Особенно горько осознавать, что куда больше ты доверяешь нашему общему врагу.  — Так это Бадхен их так? — сказал я, кивнув в сторону тел на полу. Она кивнула.  — Все вечные, Адам, получили свой дар от него — в былые времена он щедро делился плодами с древа с людьми, которых считал достойными бессмертия. До недавнего времени за дар Бадхена можно было поплатиться разве что памятью, и люди шли на это с радостью: забыть прошлое и начать новую вечную жизнь — что может быть лучше? Я промолчал, хотя мог бы поспорить с этим утверждением. — Двадцать лет назад все изменилось. Бадхен объявил нам войну и отравил плоды — причем не только в настоящем, но и в прошлом. Почти все вечные в одночасье обезумели или умерли. Я, Саар, ты и еще один человек. — вот и все, кто выжил, сохранив при этом разум. Остальные в убежище в плачевном состоянии, как ты успел убедиться. А самое ужасное — что новых вечных уже не появится.  — Откуда ты все это знаешь? Дерево, плоды, вечные… я до недавнего времени вообще ни о чем не подозревал.  — От Финкельштейна.  — Жени Финкельштейна? Верного пса Бадхена?  — Одно время мне с ним было по пути. Он помогал нам скрываться от Бадхена и обустроить это убежище. Когда наши пути разошлись, мы с ним договорились о ненападении друг на друга. Я молчал. Уж очень много несоответствий и пропусков было в ее истории. Зачем Бадхену травить вечных и при этом оставлять разум четырем из них — не на развод же, как аквариумных рыбок? Зачем Финкельштейну помогать выжившим, если он наоборот, только и делал, что уничтожал их на протяжении последних двадцати лет?  — Значит, ты и Саар все это время меня водили вокруг пальца? Зачем эти шпионские игры?  — А у нас был выбор? Ты в это время целовался в десна с Бадхеном и трахал его верного пса. Нам необходимо было сохранять осторожность, но в то же время заботиться о твоей безопасности на случай, если они все-таки решились бы убить тебя, и мы старались быть рядом, но не слишком бросаться в глаза.  — Почему тогда Бадхен не узнал Саара? — спросил я — мы ведь встречались недавно в баре все вместе.  — Амнезия — она пожала плечами — Саару, как это часто случается, захотелось подергать тигра за усы, проверить, правда ли тот ничего не помнит.  — Бадхен его почти спалил — сказал я, вспомнив, как Костик заметил, что с кем-то из новых знакомых «что-то не то».  — И это только доказывает, что мой жених — полный идиот, а Константин со временем становится опаснее. Я хотел спросить еще что-то, но тут она посмотрела поверх моего плеча куда-то за мной.  — Привет, Люстиг. Я автоматически повернул голову. Позади меня стоял человек, которого я не видел двадцать лет. Человек, благодаря которому я, тщетно борющийся с паническим страхом, стоя напротив табло рейсов аэропорта Леонардо да Винчи и думая, куда податься и где спрятаться от Бадхена, поехал не в Лондон, не в Барселону и не в Сидней, а в Тель Авив. Человек, возможно, благодаря которому я был сегодня жив. Серо-голубые глаза на загорелом лице, темно-русые коротко стриженые волосы, легкие синяки под глазами — видно, давно не спал по-человечески. Худое лицо с слегка квадратным подбородком, руки в брюки и чуть ироничная улыбка.  — Привет, Адам — буднично поздоровался он со мной. Не знаю почему, но его появление разозлило меня даже сильнее, чем вранье Наамы. Наверное, потому что было последней каплей в творившемся безобразии.  — Эзер Люстиг… Может, это ты в тот день спер мой бумажник с паспортом и деньгами, только чтобы загнать меня в Израиль?  — Я говорил тебе, что он это скажет. — хмыкнул он, обращаясь к Нааме — и никакой самбусак с грибами не поможет. Может, оставишь его в покое?  — С чего бы это? — спросила она, приподняв бровь.  — Ты хотела привести Адама сюда — у тебя получилось. Как видишь, он не горит желанием тебе помогать, и я его понимаю — мог бы, сам бы сбежал.  — Ты не можешь отсюда выйти? — спросил я.  — Она перестраховалась с защитой, и не в состоянии ее отменить: никто из проживающих здесь вечных не сможет покинуть это место живым. Мы уже пробовали… четыре раза. Как результат: четыре трупа. А я, как понимаешь, осознанно пойти на самоубийство не могу. Я перевел взгляд на Нааму. — Хочешь сказать, что ты пять лет держишь взаперти под одной крышей сорок два овоща и одного относительно нормального человека?  — Пять? — вмешался Эзер, прежде чем она успела ответить — почему пять? Я переехал сюда вскоре после нашего прибытия в Тель Авив — участвовать в обороне против Бадхена. Это было двадцать лет назад, или у тебя мозги размякли с непривычки думать? Наама молчала — видно, поняла, как крупно просчиталась, не продумав легенду о центре ранее: я отчетливо помнил ее слова про пять лет.  — Ладно — сказал я, поднимаясь с места — спасибо за завтрак. За остальное благодарить не буду. Мне надо ехать домой — подумать и все такое. Она тоже поднялась.  — Не буду тебя задерживать — сказала спокойно — но подумай обо всем как следует. У тебя, я уверена еще много вопросов, а у меня есть ответы. К тому же я единственная, кто в данный момент на твоей стороне против Бадхена. Езжай домой, а я позвоню на днях, когда ты немного остынешь и сможешь вести конструктивный диалог. Я повернулся и, не прощаясь, пошел к выходу. А выйдя из центра, вдохнул полной грудью — таким свежим и сладким мне показался воздух на улице. Как себя чувствовал Эзер взаперти с сорока психами и одной приходящей психопаткой, мне трудно было представить. К вечеру полил яростный мартовский дождь и я остался дома, хотя ранее подумывал перекусить в хумусной на углу. В течение всего дня названивал Саар, но я не отвечал — скорее всего, он бы принялся защищать свою невесту и убеждать ей помочь. При мысли о Нааме злость в душе поднялась с новой силой. Теперь стало понятно, что Люстиг заодно с ней, и наша встреча двадцать лет назад в Риме никак не могла быть обычным совпадением. Я вспомнил то посленовогоднее утро в аэропорту да Винчи. Видимо, многие всерьез восприняли угрозу Проблемы 2000, потому что других пассажиров, пока я шел к табло ближайших рейсов, мне навстречу почти не попадалось. Деньги у меня имелись, оставалось только решить, куда лететь. Я тупо уставился на оранжевые буквы на черном фоне табло, все больше склоняясь к идее купить билет в одну сторону в Австралию и провести там несколько ближайших десятилетий. Голова нещадно болела с похмелья, и мысли ворочались в голове, как неуклюжие сомы в тесном аквариуме. Утром я собирался в спешке, и теперь тщетно пытался вспомнить, запер ли входную дверь или же оставил ее открытой нараспашку. После долгих колебаний я выбрал рейс в Сидней и направился к стойке авиакомпании оплатить билет.  — С вас тысяча триста девяносто долларов — сказала симпатичная девушка в униформе китайских авиалиний. Я полез в нагрудный карман куртки за кошельком и паспортом и внезапно с ужасом осознал, что их нет, хотя отчетливо помнил, что положил их туда. Отошел от стойки, положил саквояж на кресло для ожидающих своего рейса и принялся за поиски. Через десять минут мне пришлось смириться со свершившимся фактом — деньги и документы пропали. В угаре похмелья и паники после встречи с Бадхеном я забыл то, что помнят все путешественники в Рим: именно здесь живут и работают самые лучшие в мире карманники. Я запихал вещи обратно в саквояж, принял таблетку аспирина — хоть немного прояснить голову, и уселся, чтобы продумать дальнейший план действий. Это был далеко не первый раз за мою жизнь, что меня обчищали, но последний инцидент случился лет сорок назад, и я несколько отвык от подобных конфузов. Надо было возвращаться в квартиру, связываться с конторой, поставляющей мне паспорт и документы, идти в банк, отменять кредитку, получать наличные… как-то слишком много мороки, особенно если учесть, что до третьего января все закрыто наглухо, а по городу мог рыскать Бадхен, дабы ускорить нашу третью и последнюю встречу.  — Куда летим? — спросил невыносимо бодрый голос за моей спиной. Слава богу, это был не насмешливый баритон Бадхена, тот я бы узнал сразу.  — Скорее всего, уже никуда — ответил я, не оборачиваясь.  — А я вот на землю обетованную — отозвался он, и я обернулся. Передо мной стоял человек лет сорока, худощавый, роста немного выше среднего, и совсем не похожий на среднестатистического левантийца, каких много гуляло в эти дни по улицам Рима.  — Да? — спросил я без особого интереса.  — Да. Убегаю от бывшей и алиментов — серьезно ответил он.  — Понятно.  — Из наших? — спросил он, задумчиво помахивая продолговатым футляром, в которых организованные личности носят авиабилеты. Судя по его внешности, «из наших» означало скорее верноподданного Короны, но я понял, о чем он. Рожденный в Иудее, я однозначно подходил под определение «наших», поэтому утвердительно кивнул.  — У меня есть свободный билет — он постучал по футляру — могу поделиться.  — Спасибо, но прямо сейчас у меня нет ни паспорта, чтобы лететь, ни денег, чтобы купить ваш билет — вежливо ответил я. Он кивнул и молча отошел. Я проводил его взглядом. Он не был похож на человека, бегущего от алиментов. Такие, скорее, тащат всех родственников до пятого колена на собственных плечах, служат командирами в секретных подразделениях и строят кибуцы посреди голой пустыни. Я вытащил телефон и позвонил в контору, которая обычно делала мне документы. Разумеется, никто не ответил: даже преступникам хочется пару дней в году отдохнуть от дел неправедных. Посмотрел на часы. Возвращаться домой? Не дай бог, там меня поджидает Бадхен, чтоб его черти…  — Что случилось с паспортом? — раздалось у меня над ухом, и я подпрыгнул от неожиданности. Недавний мой собеседник вернулся и теперь стоял поодаль, ожидая моего ответа.  — Украли, что же еще — пожал я плечами. Он кивнул на свободное место возле меня.  — Можно?  — Можно. Сел, повертел в руках футляр.  — Билет я дам бесплатно, даже не собирался продавать: мой спутник слился, денег за возврат не вернут, а помочь земляку всегда стоит.  — Ясно.  — Перерегистрацию на вас сделать не проблема. С паспортом сложнее, конечно. Первое января и все такое. Но у меня на примете есть кое-кто… если вы не слишком щепетильны. Сделает все за пару часов и привезет сюда.  — А вы не боитесь, что я — переодетый карабинер? Вдруг сейчас вытащу удостоверение и наручники, и потащу вас в участок за фальсификацию документов? — сказал я с усмешкой.  — Не боюсь — сказал он просто — но боитесь вы. Так что решайте, что вам важнее — ехать или оставаться. При иных обстоятельствах я послал бы этого типа нахрен и поехал домой дожидаться конца праздников, но сегодня явно был не мой день. Из Рима следовало уезжать как можно скорее — куда угодно, хоть к черту на кулички. Я перешел на иврит, хотя смысла в этом не было — если он специализируется на израильтянах, то и язык должен знать на должном уровне.  — Кто у тебя на примете?  — Хороший парень, а самое главное — первого января он работает, в отличие от местных. Одна закавыка — делает только израильские документы. Так что если у тебя загранпаспорт, придется потом переделывать. Акцента у него не было. Обычный «земляк», просто хорошо прошаренный. Впрочем, таких куча по всему миру, и продают они что угодно — начиная с грязи мертвого моря и заканчивая автоматами Узи.  — Сколько это будет стоить? — спросил я. Он назвал цену. Оказалось вполне приемлемо.  — Как понимаешь, сейчас заплатить не могу — сказал я. Он вытащил из футляра бумажный прямоугольник и протянул мне.  — Да не проблема. Все равно полетим вместе — билет у меня до Тель Авива. Доедем до центра и там разберемся. Номер счета в банке у тебя есть, надеюсь? Сделаешь мне банковский перевод на месте, вот и все. На мое счастье, банковский счет и номер внутреннего паспорта в Израиле у меня был, как впрочем и в десятке других стран, где я периодически проживал. А значит, я мог на месте снять деньги, взять номер в гостинице, заказать кредитку… мог бы все, что угодно. Проблема заключалась в том, что Израиль находился слишком близко от Рима, а значит, слишком близко от Бадхена. Спрятаться там надолго и надежно вряд ли бы вышло. С другой стороны — у меня во всяком случае будет фора. Я успею заказать новый европаспорт, разобраться с деньгами, купить билет до Сиднея, как и планировал… идея начала казаться не такой уж и плохой.  — Как тебя зовут?  — Эзер Люстиг.  — Эзер? Не Виктор*? — не удержался я. Он рассмеялся.  — Если бы ты знал, сколько раз я уже слышал эту шутку… кстати, как тебя звать?  — Адам. Адам Эвигер.  — Так вот, Адам. Шутку про Виктора я слышал уже слишком много раз. Нет, мы всего лишь однофамильцы. А вот твоя фамилия в сочетании с именем очень необычна. Вечный? Вечный человек?  — Родители постарались — улыбнулся я. На самом деле это я постарался еще в конце восемнадцатого века, и выправил себе фамилию, став одновременно основателем и бессменным представителем династии Эвигеров. Только имя менял — и то изредка, предпочитая все же оставлять свое, родное.  — Твои родители большие оригиналы. Ну так что, согласен? Я звоню тому парню?  — Звони. И спасибо тебе — наконец поблагодарил его я. Неизвестно, искал ли меня Бадхен в эту минуту, но если да — то Эзер Люстиг прямо сейчас спасал мне жизнь. По прилете в Израиль Люстиг взял прямо в аэропорту машину и повез нас в город, где мы вдвоем зашли в банк, и я перевел на его счет необходимую сумму, взяв на прощание номер телефона. На том мы попрощались и разошлись. Я вскоре получил новый европаспорт и, продолжал колесить по Европе, пока несколько лет назад не вернулся в Тель Авив и обосновался здесь. В ту пору я попытался найти Люстига — хотелось еще раз поблагодарить за руку спасения в столь нужный мне момент. Но телефонный абонент оказался недоступен, а банковский счет, на который я делал перевод, был деактивирован. Теперь понятно, почему — все эти годы он находился в заключении. На душе стало мерзко. Надо было ответить Саару на звонки, подумал я. Может, отвлекся бы от неприятных раздумий. В дверь позвонили, и я хмыкнул: должно быть, Цфания явился по мою душу лично.  — Иду я, иду — пробормотал, потому что звонок верещал уже не переставая, и резко распахнул дверь. На пороге стоял Женя Финкельштейн. Его куртка и джинсы были насквозь промокшими от дождя, короткие волосы блестели от капель, лицо и губы казались блеклыми от усталости, так, что даже его серые, как у Бадхена, глаза словно затерялись на общем фоне.  — Можно зайти? — спросил он светским тоном, словно это не с него в эту минуту стекали струйки воды.  — Проходи — я потеснился, пропуская мимо себя внутрь квартиры. Кажется, вечер невеселых размышлений только что накрылся медным тазом.