Вечный, или Дорога в Кейсарию

Глава 22 Я смотрел на мерцающий цветок в петлице временного премьера, и не мог поверить собственным глазам. Что это было: совпадение? Провокация? Намеренный ход, чтобы открыть карты? Или ему жить надоело? Следует подобраться к нему поближе, подумал я. Он сам послал нам приглашение этим жестом, так почему бы не воспользоваться им? Пресс-конференция закончилась, я выключил телевизор и задумался. Как мне доказывать, что я это я? Какие документы предъявить в век победившего фотошопа? В первую очередь необходимо понять, откуда вообще взялся этот Моти. Среди одноклассников Костика его точно не было — хотя бы потому, что все остальные выглядели выходцами из стран бывшего СССР, а этот — явным потомком репатриантов из какого-нибудь Ирака. Даже странно, если учесть, что восточные евреи до поста премьера до сих пор не добирались. Я потянулся к телефону, но остановился. Кого мне спрашивать? Бадхена, который по словам Жени, день ото дня теряет человеческое обличие и личность? Или Финкельштейна — тот не будет ждать, а просто убьет морока, не особо думая о последствиях. Наама и Саар тоже пролетали — с Наамой я с некоторых пор желал общаться как можно меньше, а Саар мало что знал о мороках. Я залез в Википедию и проверил биографию Шаари. Статья датировалась мартом этого года, уже после убийства Гедалии. Я пытался вспомнить, появлялся ли он в новостях до того, и не смог. Проверил в Гугле — и нашел одно упоминание — после того, как «Бина» победила в выборах, о назначении Шаари министром экономики. Не густо, и непонятно, почему никому не известный политик сразу занял настолько высокий пост. Я отложил лэптоп в сторону. Что я делаю? Зачем я это делаю? Черт, я ведь до сих пор не определился даже, на чьей стороне мои интересы. Демиурги вели свою игру — жестокую и непонятную. Нааму, кажется, мало что заботило, кроме как сохранения нынешнего мира ценой всего остального. Вспомнилось бессмертное: «Так вот и кончится мир, только не взрывом, а всхлипом»*. Если Женя прав насчет нее, мы в конце и всхлипнуть не успеем. Принять сторону Бадхена я тоже не мог. Хотя бы потому, что в данный момент было абсолютно непонятно, что он собирается делать дальше. Возможно, в прошлом у него был опреденный сценарий, но теперь стало ясно, что отравление плодом даром не прошло: он не в себе, и вряд ли сможет полностью восстановиться, так и оставшись гибридом постсоветского гопника и обезумевшего бога. Поедание человеческих душ тоже вряд ли положительно отражалось на его душевном здоровье, а значит, Шаари усугубляет положение, тем самым играя на руку Нааме. Интересно, успели ли они с ней познакомиться лично? Саар говорил, что Наама в свое время налаживала контакты с мороками. Я изо всех сил потер лицо ладонями. Давно следовало признать: хорошего выхода из сложившейся ситуации просто не существует. В любом случае, несчастное человечество поимеют во все дыры перед тем, как аннигилировать всего сразу и оптом. Могу ли я что-то сделать, чтобы этого избежать? Могу ли выступить против всех четырех демиургов, найти способ не дать Бадхену и Нааме испортить мир, неплохо существующий без их постоянного вмешательства? Я посмотрел на выключенный экран телевизора. Не знаю. Но что Бадхену пора завязывать с душеедством — это точно. Возможно, тогда получится с ним договориться и что-то исправить. А если нет, то может получится договориться с Наамой, хотя та по степени упертости не уступает старшему демиургу. А пока мне все-таки стоило встретиться с мороком — хотя бы чтобы понять, какие у него цели. И решить, нужна ли ему защита, или наоборот, кара божья. Будь Шаари простым смертным, я бы легко встретился с ним с глазу на глаз. К сожалению, к главе государства подступиться оказалось куда сложнее. После нескольких попыток и некоторых размышлений я наконец нашел выход — не совсем простой, но проще и безопаснее, чем идти штурмом на резиденцию премьер-министра в Иерусалиме. Связался со своей обычной конторой для подделывания документов, и в течение пары недель меня оформили как внештатного журналиста по политическим вопросам в одной из газет среднего пошиба — с крупными такой номер вряд ли бы прошел, а мелкие не приглашали на пресс-конференции. Теперь оставалось ждать подходящего случая. В мирное время это могло занять недели, но из-за вовремя обострившегося арабо-израильского конфликта и предвыборной гонки долго ожидать не пришлось — в конце мая Шаари снова устроил встречу с прессой в штабе премьера, и мне, как и другим журналистам, прислали приглашение. Бейт-Агион, в котором планировалась встреча, издалека был похож одновременно на неприступную крепость и на громоздкий Ноев ковчег. Округлая кайма ограды окружала квадратные коробки резиденции с узкими окнами, и сверху полоскался сине-белый флаг. Пройдя строжайший контроль на воротах, я зашел через будку-коридор внутрь комплекса, и направился по зеленой дорожке к входу в зал, где обычно принимали представителей прессы. В зале было шумно. Журналисты переговаривались с фотографами, фотографы настраивали свет и ругались на его недостаток, охранники у двери тихо шептались в свои переговорные устройства. Я сел с краю длинного стола, настроил свой диктофон и задумался, как именно дать понять мороку, кто я есть, одной-единственной фразой. Бадхен передает тебе привет. Скажите, когда намечается следующее жертвоприношение? Какие у вас планы насчет конца света, господин премьер? Охранники оживились. В зал начали заходить новые люди — пара в военной форме, остальные в штатском. Я узнал некоторых по фотографиям в новостях, но большинство казались обычной серой массой в пиджаках. Пресс-конференция началась. Шаари спросили, может ли он дать сроки протяженности военной операции. Он ответил, что операция продлится ровно столько, сколько понадобится, чтобы достичь всех поставленных ЦАХАЛом целей. Другой журналист осведомился, не собирается ли премьер вводить войска в Газу. Ответ был не менее обтекаемым, чем предыдущий: прямо сейчас планов на введение войск нет, но мы обязательно рассмотрим эту вероятность в будущем, если в том настанет надобность. Я ничего не записывал. Следил за каждым движением морока и думал, что немного другими словами, но с тем же смыслом говорили по крайней мере пять поколений премьеров до него. Журналисты могли бы не приходить, а достать у старших коллег их конспекты встреч и пересказать их своими словами. Улучил момент и поднял руку.  — Независимая веб-газета «Древо Жизни». У вас недавно видели интересный цветок в петличке, не подскажете, где можно достать такой же? Я смотрел на его лицо очень внимательно, но увидел только обычный покер-фейс.  — Простите, рекламировать своего флориста не могу по этическим соображениям. Следующий вопрос. Оставшееся время, пока «коллеги» задавали заковыристые вопросы по внешней и внутренней политике, а Шаари от них не столько отбивался, сколько ускользал, я раздумывал, насколько испортил все своей прямотой. Тоньше надо было, тоньше. Эх, Адам. Встреча подошла к концу. Загремели стулья, журналисты под бдительным надзором охраны устремились к выходу — нести улов в редакции. Я тоже поднялся, но тут ко мне подошел неприметный человечек с короткой стрижкой и в сером костюме.  — Останьтесь пока здесь, будьте добры. Я молча сел обратно на свое место. Он дождался, пока последний посетитель вышел из широких дверей, и указал мне на узкую и совершенно незаметную дверь в темном углу комнаты.  — Сюда. Я так же молча двинулся за ним. Мы прошли в небольшой смежный с залом кабинет в бежево-серых тонах. Окон здесь не было, только два широких кресла друг напротив друга. Я сел в одно из кресел. Человечек открыл дверь с противоположной стороны кабинета, и я подумал, не все ли комнаты в штабе имеют, подобно лисьим норам, несколько входов и выходов. В комнату зашел Шаари. Вблизи он выглядел куда выше, чем по телевизору, и, как ни странно, куда плотнее. А ведь говорят, что камера прибавляет пять килограмм. В его случае, она скорее, столько же убавляла. Шаари закрыл за собой дверь, и мы остались одни. Он сел напротив меня и сложил пальцы домиком. Какое-то время в комнате царило молчание, пока я решил не ходить вокруг да около и начал беседу первым. Поскольку на протяжении последних дней я только и делал, что накручивал себя, получилось излишне резко:  — Зачем, скажите на милость, вы нацепили цветок в петлицу? Это идея Бадхена, или самодеятельность? Вместо того, чтобы разозлиться на панибратский тон, он лишь вздернул брови.  — Бадхен? — спросил он — кто это?  — Один самодур со слишком большими полномочиями.  — Звучит как половина моих знакомых — сказал Шаари задумчиво. Его взгляд рассеянно скользил по мне, словно он забыл, зачем пригласил меня в кабинет и теперь пытался это вспомнить. Я же оказался перед дилеммой: продолжать идти напрямик и обрушить на него все накопившиеся вопросы, или взять с него пример и начать говорить обиняками и намеками. Прямые атаки, как можно было убедиться, не помогали, и я зашел с другой стороны.  — Как вам новый пост? Не мешает бурной ночной деятельности?  — Спасибо, пока что корона не жмет — ответил он учтиво.  — Главное, не уроните ее в следующий раз, когда будете скармливать человеческую душу своему богу — посоветовал я. Он снова слегка приподнял бровь, но промолчал.  — Откуда у вас цветок? — я решил зайти с другой стороны. Он потянулся за книгой, лежащей на столике возле кресла. Открыл ее на середине. На странице лежал сплющенный и слегка подсохший серебристый цветок.  — Красив, не правда ли?  — Да. Он поднял на меня глаза.  — Организуете мне встречу с Бадхеном?  — Вам жить надоело? — осведомился я. Он засмеялся.  — Не беспокойтесь, на вашей совести это никак не отразится. Мне просто надо у него кое-что узнать. Точнее, узнать его самого поближе. Я подумал.  — Моти… вы хоть знаете, что вокруг вас происходит?  — Да, Адам — сказал он серьезно — знаю. Спасибо.  — Тогда почему до сих пор не ответили ни на один мой вопрос?  — Потому что вы пришли не задавать вопросы, а понять, кто я таков. Не так ли?  — Я знаю, кто вы. В отличие от вас самого.  — Почему же. Когда просыпаешься однажды и понимаешь, что вчера еще тебя не существовало, а сегодня надо ехать на предварительное голосование по бюджету, многое проясняется. Вряд ли меня можно назвать человеческим существом, не так ли? Я запнулся. Ни один из «одноклассников» Бадхена так до конца и не осознал своей природы. Они существовали без единой тени самосознания и умирали, как обычные смертные. Мог ли этот морок пойти дальше?  — Бадхен…  — У меня тоже к нему много вопросов, Адам — перебил он меня — но пойти к нему напрямую, как я понял, может оказаться опасно. Я подозревал, что в таком деле должен быть посредник — и я нашел вас. Полагаю, это отвечает на ваш первый вопрос?  — Когда он вас создал? Вы не один из «одноклассников», верно?  — Понятия не имею, о чем вы — сказал он любезно. Я сдался. Отвечать напрямую Шаари, видимо, не собирался. Передо мной сидел человек-политик. Даже хуже — морок-политик. На что я надеялся, ожидая получить от него ответы?  — Я поговорю с Бадхеном. Но гарантий вашей неприкосновенности дать не могу. Он задумался.  — Как понимаете, я не в том положении, чтобы рисковать своей жизнью — ответил наконец.  — Но вы и так рискуете. Поверьте, если Бадхен захочет вас убить — он это сделает даже сейчас. Если вы все еще живы, для этого у него есть очень весомый повод. Он кивнул.  — Знаю. Но, если я все ещё жив, значит, это и в ваших интересах, не так ли?  — Как вы додумались до жертвоприношений? — не выдержал я — и зачем?  — Наверное, ему это было очень нужно — пожал плечами Шаари — спросите у него самого. Поднялся, не дожидаясь моего ответа, и пошел к выходу.  — Мой помощник проводит вас, не вставайте — сказал он через плечо перед тем, как оставить меня одного. Я дождался серого человечка, позволил ему вывести меня из здания штаба, а затем из ворот. Остановился перед своей машиной с ключом в руке, тупо глядя на дверцу со стороны водителя. Что мне дала эта встреча? Я почти ничего не узнал, зато мне навязали еще одну задачу — быть посредником между Бадхеном и его последним «творением». Признавая свое поражение, я вытащил телефон.  — Женя?  — Что-то случилось? — в его голосе в равной степени звучали тревога и радость, и мне стало стыдно, даже не понимая, почему.  — У меня много новостей. Давай встретимся сегодня.  — Приехать к тебе?  — Приезжай.  — Я на работе, буду после восьми, ладно?  — Ладно.  — До встречи — ответил он, помедлив, словно собирался сказать что-то еще. Я сунул телефон в карман и наконец додумался открыть машину и сесть за руль. До вечера мне еще многое предстояло обдумать. Вернувшись домой, я долго пытался себя чем-то занять, но ничего не получалось. Разговаривать ни с кем не хотелось, хотя давно следовало наведаться к Люстигу и прозондировать почву. Но делать это накануне встречи с Финкельштейном и тем более Бадхеном было преждевременно. Так что я остался дома. В пять вечера зачем-то позвонил Идан. Я поколебался, но ответил.  — Ну как тебе в новом центре? — спросил он.  — Никак. Абсолютно бесполезное заведение — сказал я.  — Серьезно? — по его голосу было слышно, что он не ожидал такого ответа.  — Совершенно серьезно.  — Ты хотел бы вернуться к нам? — осторожно спросил он. Предложение звучало заманчиво. У меня в последнее время было слишком много досуга, а значит, слишком много времени на нерадостные мысли.  — Наверное, да. Давай поговорим на следующей неделе?  — Обязательно поговорим — он, кажется, искренне обрадовался.  — Позвони мне, ладно? Сам я точно забуду.  — Позвоню в воскресенье с утра.  — Договорились. Я… В дверь постучали. Я взглянул на часы. Рановато для Жени.  — Буду ждать твоего звонка — торопливо закончил и поспешил к двери. Это все-таки был Финкельштейн.  — Вышел пораньше со смены — сказал он, проходя на кухню и первым делом открывая холодильник — пиво будешь?  — Буду. Тащи на стол что найдешь, я еще не обедал. Вскоре на столе оказались ветчина и хлеб из русского магазина, питы, хумус, банка с солеными огурцами и баклажаны в майонезе.  — Так и питаешься в сухомятку? — спросил он.  — Ты же не приходишь готовить мне еду — сказал я с набитым ртом.  — Ты сам хотел, чтобы мы оставили тебя в покое.  — Тебя я еще могу выносить… в гомеопатических дозах. Планировалось, что меня оставит в покое Костик. Женя фыркнул.  — Какой к черту Костик, Адам? Он уже полноценный Бадхен. Время, когда он считал себя Костиком, безвозвратно потеряно.  — Ты ведь сам хотел, чтобы он все вспомнил — напомнил я.  — Поначалу — да. А потом… на свадьбе я понял, что ему лучше и дальше оставаться Костиком. Подумал было скормить ему плод в парке — помнишь, когда пошел к дереву?  — Помню. Судя по всему, он кое-что тогда просек. — Да, во второй раз фокус не прошел. Знаешь, когда я проделал это впервые… тогда мне казалось, что я могу все исправить. Трудно только решиться, остальное проще. Сорвать с Дерева яблоко, испечь пирог и заменить в кафе один заказ на другой до недавнего времени было для меня парой пустяков.  — Ты отвел Бадхену глаза? Так же, как мне в Риме, когда ты, хитрая сволочь, появился под личиной Бадхена, подумал я. Сволочь тем временем продолжала, задумчиво возя куском питы в тарелке с хумусом:  — Сначала мне показалось, что на него это никак не подействовало. Мы заказали счет, я заплатил, а потом он сказал, что ему пора ехать на встречу с тобой.  — Ты не остановил его? Женя рассмеялся.  — Ты пробовал остановить локомотив? Я сделал все, что мог, Адам. Посадил его на самый медленный поезд в твой город — он сказал, что я не обязан ехать с ним, если не хочу видеть твою смерть. И остался ждать.  — И что дальше?  — Дальше… на следующий день я проснулся, и понял, что у меня получилось.  — Как понял?  — Потому что за все приходится платить. Я заплатил… ты и сам знаешь, чем. Я смотрел на его усталый вид, на синяки под глазами, и да, я знал. Некоторое время мы молчали. — Я встретил сегодня морока — сказал я, решившись — Это Моти Шаари. Финкельштейн поперхнулся огурцом, побагровел и мне пришлось спешно стучать его по спине, чтобы злополучный кусок прошел дальше.  — Ты меня убить хочешь, Эвигер? — просипел он. Прокашлялся, залпом допил пиво из банки.  — Так это премьер? Ты не шутишь?  — Рад бы.  — Как ты узнал? Я коротко пересказал последние события, заканчивая неудачной встречей с мороком.  — И что надумал? Выполнишь его просьбу?  — Не знаю. Боюсь, что Бадхен его пришибет.  — Туда ему и дорога. Если не он, так я. — Нет, Женя. Хватит. Хватит рефлекторно убивать каждого встречного морока.  — Он опасен для мироздания, Адам…  — И это тоже хватит говорить. Вы с Наамой так долго вешали мне лапшу на уши насчет мироздания, что я больше не верю ни ей, ни тебе.  — Когда я вешал тебе… — попробовал он возмутиться, но я не дал ему закончить.  — Когда врал, что понятия не имеешь о дереве. Когда врал, что не знаешь, кто отравил Бадхена и что сам ничего не помнишь. Когда притворялся им двадцать лет назад. Продолжать?  — Я не врал, что не помню — сказал он мрачно — когда Костик потерял память, частично это коснулось и меня. Многое вернулось потом, когда он сам начал вспоминать.  — Ясно. Все равно я ему не верил. Женя помолчал.  — Бадхен опасен, Адам. Я рад, что ты вовремя съехал. Возможно, это спасло тебе жизнь. Пришибить морока для него — как тебе комара, но пока тот поставляет жертвы, Бадхен не тронет ни тебя, ни его. Так что… не верю, что говорю это, но ты прав — береги Шаари, как зеницу ока, если хочешь жить. И уж точно не организовывай никаких встреч. Я согласно кивнул. Потом вспомнил главное, что хотел спросить.  — Откуда у него цветок? Бадхен открыл ему проход к дереву? Финкельштейн покачал головой.  — Если даже так, я о том не знаю. Попробую узнать. Тяжело поднялся со стула, стряхнул с себя крошки еды.  — Я поговорю с Бадхеном на днях.  — Надеюсь, что останешься в живых — усмехнулся я.  — Я тоже надеюсь — серьезно ответил он.