Вечный, или Дорога в Кейсарию

Глава 23 В субботу поздним вечером ко мне без звонка и без приглашения нагрянул Саар. У меня было хорошее настроение, и вместо того, чтобы послать его восвояси, я открыл дверь.  — Поехали в центр — сказал он, едва переступив за порог. — Прямо сейчас? Они спят в это время.  — Тем лучше, нам не помешают. Я знаю, как обойти ритуал Наамы.  — Собрался похищать Люстига? — догадался я. Он коротко кивнул.  — Ты со мной?  — Разумеется. Что брать с собой, парабеллум?  — Что? Адам, ради бога, будь немного серьезным. Возьми… — он задумался — у тебя есть спальный мешок?  — Пятачок, у тебя есть дома ружье?  — Адам… — он застонал.  — Есть — я залез в шкаф и достал спальник, который купил пару лет назад неизвестно зачем — скажи сразу, зачем он тебе? Если думаешь заночевать, то там полно кроватей.  — Потом объясню. И пожалуйста, Адам. Пусть тебя там будет видно, но не слышно, ладно? Операция не из простых, и я очень долго набирался храбрости, чтобы ее провернуть.  — Ладно. Поехали. Несмотря на самое начало июня, вечер был жарким и пыльным. Саар остановил машину на соседней улице, не доезжая до здания центра. Вытащил с заднего сиденья мой спальник и вышел из машины.  — Отсюда идем пешком. В этот раз он не искал ключ, а держал его наготове. Открыл дверь и сразу же пошагал в сторону спален.  — Стой здесь — кинул мне через плечо. Я послушно остановился. Сегодня в гостиной не было никого, телевизор был выключен, свет тоже. Я прислушался, пытаясь понять, что происходит в глубине спального крыла. Поначалу было тихо. Минут через пять послышались быстрые шаги: навстречу мне быстро шел Люстиг, и на лице его была написана ярость. Увидев меня, он на секунду остановился, а потом прибавил шаг и, достигнув меня, схватил за грудки.  — Какого черта здесь творится, Эвигер?! Так и будешь приводить сюда своего приятеля каждый раз, что ему захочется тепла и ласки?!  — Я не…  — Без тебя он сюда зайти не может. Или ты этого не знал?!  — Я не… — снова начал я.  — Заткнись. Я помог тебе однажды, и вот чем ты за это платишь — приводишь его прямиком в мою постель?!  — Я…  — Отпусти его, Эзер — раздался голос Саара. Люстиг оттолкнул меня в сторону и повернулся назад.  — Вон отсюда, Цфания. Ты и твоя собачонка — на выход.  — Люстиг, охолони. Я не лез, черт бы тебя. Я разбудить тебя хотел… — Саар выглядел немного сбитым с толку.  — Мы будем тебя похищать — встрял я в диалог. Люстиг замер.  — Что?  — Я могу вывести тебя отсюда живым. Просто скажи — да или нет — сказал Саар успокаивающим голосом.  — Да — сказал Люстиг быстро — живым, мертвым — неважно. Делай что надо. Делайте. Мы с Сааром переглянулись.  — Эзер, есть доля риска, что у меня не получится вытащить тебя живым, или что Бадхен…  — Это неважно, Цфания — перебил его тот. — сказал же: хочу покинуть это место. Даже если это убьет меня, я согласен. Саар кивнул.  — Тогда дай мне руку. Поколебавшись, Люстиг протянул демиургу ладонь.  — Ты твердо уверен? — спросил Саар.  — Уверен.  — Адам, иди к машине, заведи мотор и жди нас — не глядя на меня, приказал Цфания. Я молча повиновался. Сел за руль, повернул ключ зажигания и выглянул из окна. И не поверил своим глазам. В желтом свете вечерних фонарей стены здания ощутимо подрагивали и вибрировали. Сначала с них посыпался мелкий песок, потом — камни покрупнее. Если это часть ритуала, подумал я с беспокойством, Саару следует быть поосторожнее, чтобы здание не сильно пострадало от этих манипуляций — все-таки в нем живые люди сидят. Но дрожь не становилась слабее — наоборот. И когда крыша надломилась и провалилась внутрь дома, я понял, что в этом и заключался изначальный план моего приятеля. В горле пересохло от осознания происходящего. Саар хладнокровно обрек на смерть сорок две жизни — если предположить, что обслуживающий персонал не ночует там же — чтобы вытащить одного-единственного нужного ему человека. Ты пил с ним пиво, подумал я. Ел гамбургеры и смотрел стриптиз. Убить многих ради одного — вот в чем заключается любовь в их понимании. Никогда не забывай, кто они есть, эти четверо. Здание не разрушилось до основания, но то, что осталось на его месте, жилым назвать было невозможно. И вряд ли кто-то остался в нем живым — даже вечным не выжить после такого. В черном проломе, оставшемся вместо входной двери, показались две фигуры. Головы и плечи их были накрыты моим спальным мешком. Они на секунду замерли, а потом побежали в сторону машины. Люстиг добежал первым, рванул дверцу на себя, и в мгновение ока оказался на сиденье позади меня. Он был бледен, но глаза его горели.  — Поехали — бросил Саар, падая рядом с ним. Я ударил по газам и мы понеслись в сторону шоссе.  — Ты крутой водила на стреме, Адам — сказал с заднего сиденья Саар. Голос его слегка подрагивал.  — Заткнись.  — Да ладно тебе…  — Заткнись, Саар. Я серьезно. Он, видимо, хотел начать говорить что-то в свое оправдание, но тут вмешался Люстиг.  — Сейчас все в этой машине заткнутся и откроют рты только тогда, когда мы будем в безопасности. Адам, смотри вперед и постарайся нас не угробить. Я не сразу понял, о чем он. А потом увидел — и понял. Впереди нас и прямо над нами набухала и вскипала огромная серо-черная туча. Ее взбитые и закрученные края напоминали мне что-то, и я даже замер, пытаясь вспомнить, что. Точнее, кого. Сверкнула молния, через секунду все вокруг потряс оглушительный гром. А еще через три секунды на нас обрушился целый водопад воды. Туча нависла совсем низко над нами, кудрявясь черно-седой громадой, в глубине которой сверкали молнии. Это не было дождем или даже ливнем. Да и какой дождь в Израиле в начале июня? Так, плевки. Это была чистая и незамутненная ярость Наамы.  — Что будем делать? — крикнул я, молясь, чтобы машину не смыло потоком воды с шоссе.  — Едем к тебе!  — Думаешь, у меня безопасно?  — По крайней мере, безопаснее, чем у меня! Нам приходилось перекрикиваться, потому что за шумом воды и непрерывным грохотом грома обычных голосов не было бы слышно.  — У тебя, Саар? Считай, что с сегодняшнего дня ты бомж!  — Да к черту! С сегодняшнего дня я холостой! — крикнул он и дико расхохотался. Я бросил взгляд в зеркало заднего вида. Люстиг и Цфания сидели каждый у противоположного окна машины, не соприкасаясь даже одеждой. Но выражение их лиц было одинаковым — лиц людей, которые наконец обрели свободу, и которым совершенно нечего терять. До моего дома мы скорее доплыли, чем доехали. Перед тем, как выйти из машины, Саар бросил на землю мой несчастный спальник, пыльный и порванный в паре мест.  — Зачем?  — Чтобы не пришибло ненароком — сказал он. Словно вторя его словам, небо пронзила огромная и разветвленная, как нервная система человека, молния. От незамедлительно прогремевшего грома все задрожало, и на миг мне очень захотелось остаться в машине и никуда не выходить, пока стихия не поутихнет. Саар и Люстиг не ждали ни секунды — распахнули дверцы каждый со своей стороны и рванули по ткани к спасительному подъезду. Я вышел минут через десять после них, когда понял, что переждать в машине не выйдет. Ливень не слабел — наоборот, усиливался, и вокруг соседних машин на парковке начали закручиваться мутные водоворотики, доходя до середины колес, а то и выше. Кажется, в ближайшее время страховым компаниям придется несладко. Когда я подходил к дому, загребая ботинками и брюками воду, доходившую мне до середины голени, в небе сверкнула еще одна молния, и против всех законов физики попала в невысокое деревце в двух шагах от меня, хотя всего метрах в пяти росли два высоченных платана. Глядя на расколотый пополам и горящий ствол, я нервно сглотнул: намек был достаточно прозрачен и понятен. Дома я ткнул пальцем на диван в гостиной.  — Кроме моей кровати это — единственное спальное место в квартире. Еще есть пол и мокрый спальный мешок.  — Разберемся — сказал Люстиг.  — Вот и отлично. Мне не мешать, Нааме дверь не открывать. Саар помялся.  — Спасибо, Адам…  — Заткнись, Цфания. До сегодняшнего дня ты был единственным из вашей четверки, кто не использовал меня втемную. Ключевое слово «был».  — Я… — Ложитесь спать — перебил я его — если будете трахаться, то ради всего святого, постарайтесь меня не будить. Спокойной ночи. Прополоскал рот и лег в постель, тщательно игнорируя негромкие голоса в гостиной. Утро встретило меня звонком от Идана.  — Ты просил перезвонить — сказал он.  — Да, но не в восемь утра — простонал я, с трудом сфокусировав взгляд на часах — это очень, очень рано!  — Перезвонить попозже?  — К полудню!  — Ладно, отсыпайся. Интересно, чем ты был занят ночью…  — Поверь мне, ты не хочешь знать — пробормотал я, бросая телефон на прикроватную тумбочку. Хотелось запрятать голову под подушку и заснуть до самого вечера. Но сон не шел, солнце било в глаза, и я, смирясь с новым утром, поднялся с постели. Люстиг и Саар ночью разложили диван на всю ширину, и теперь дрыхли, широко разметавшись на нем, словно ни один не привык делить постельное пространство с другим телом. Люстиг спал на спине, подложив одну руку под голову, а другую свесив с края постели. Одеяло на нем сбилось, показывая крепко сбитое жилистое тело бойца — боксеры и обтягивающая футболка оставляли мало простора воображению. Саар спал на животе, но от этого не менее живописно — рука его была всего в паре сантиметров от живота Люстига, словно он собирался дотронуться до того во сне, да так и не набрался духа. Жалюзи они перед сном закрыли, и я пока не стал раскрывать их обратно. Вместо этого приготовил на кухне кофе и вышел на балкон с дымящейся чашкой и первой сигаретой за день. Что же будет дальше, думал я. Наама не простит нам уничтожение целого гнезда ее детищ, и скорее всего будет мстить. Ее гнев, направленный, кроме бывшего жениха и его протеже, вдобавок и на меня, был абсолютно оправдан — ведь это из-за меня Цфания вчера смог зайти в центр. Но Саар был равен ей, а Люстиг находился под его покровительством — так что на них она не смогла бы в полной силе выместить свою ярость. А вот на мне… Я ткнул бычок в пепельницу и вытащил из пачки новую сигарету. Саар вряд ли будет заниматься моей защитой: у него есть Люстиг, ради которого все и задумывалось. Я в его планах — разменная монета, как это ни неприятно осознавать. Бадхен — при личной встрече он скорее убьет меня раньше, чем я успею сказать «продикос». Он враг, а не союзник, и искать покровительства у него было бы по меньшей мере неразумно. Финкельштейн — на него я мог бы надеяться, если бы он все еще был равным остальным троим. Но по тому, как он выглядел в последнее время, становилось ясно, что о равенстве сил речи больше не идет. Я смотрел на летний город, умытый вчерашней дикой стихией, на песочно-желтые дома в паутине проводов, на пролетающих мимо моего балкона зеленых попугайчиков, и постепенно приходил к окончательному решению. Я не могу продолжать убегать вечно. Если Наама захочет — она уничтожит меня так же легко, как это сделал бы Бадхен, если захотел. Искать защиты и покровительства? Зачем, подумал я. Чтобы продлить себе жизнь еще на несколько — чего? Лет, десятилетий, столетий? Перед моими глазами четверо создателей мира раздирали его на кусочки, потому что у каждого был свой собственный Великий План, а планы других шли с ним вразрез. Вряд ли в таком положении у меня будут они — эти столетия. Бадхен мечтал создать идеальный мир, даже если для этого понадобился разрушить миллионы предшествующих ему вселенных, но пока колеблется, и только поэтому мы все еще живы. Наама — Наама стремилась сохранить теперешнее положение дел любой ценой, не считаясь с тем, что это тоже путь в никуда, и что конечным результатом будет тот же хаос — только уже бесконечный. Финкельштейн — он, как и я, разрывался между привязанностью к реальности, которую пытался как-то сохранить, и необходимостью что-то исправить, но его сил, как и моих, не хватало ни на то, ни на другое. А Саар… с ним как раз было понятнее всего. Саар хотел быть с Люстигом. Вот и все. Я шагнул к открытой балконной двери, чтобы зайти в дом, но запнулся на пороге, увидев происходящее в комнате. Саар и Люстиг уже проснулись, но не заметили меня и очевидно полагали, что я все еще сплю в своей спальне. Их полуобнаженные тела сплелись друг с другом на смятых простынях. Саар закинул руку на шею Эзеру и изгибался в объятьях того, позволяя широким ладоням вечного скользить по своему телу, подрагивающему от долгожданных ласк, тогда как Люстиг пригвоздил демиурга к упругому нутру дивана и захватил того в глубокий и долгий поцелуй. Оторвавшись от покрасневших губ Саара, он зарылся лицом у того в шее, одновременно задирая кверху футболку у того на животе и захватывая жадными пальцами соски под черной тканью. Оба еще были одеты, но то, как они судорожно вжимались бедрами друг в друга, говорило, что если я так и останусь стоять тут незамеченным, меня ждет незабываемое зрелище. Мешать любовникам не хотелось, но и становиться вуарьеристом на склоне жизни в мои планы не входило, и я осторожно прошел в комнату. Саар мазнул по мне расфокусированным взглядом, но никак не показал, что заметил мое присутствие, а Люстиг, похоже, был настолько поглощен своим любовником, что ничего не видел и не слышал. Или же, как Саар, тоже притворился глухим и слепым. Пользуясь этим, я сразу двинулся к входной двери, неслышно открыл ее и прикрыл за собой. После ночного потопа вид у улицы был плачевным: прошлогодняя листва забилась в щели вдоль дороги, машины были покрыты кучей листьев и веток, попадавших из-за дождя с деревьев, тут и там блестели на солнце широкие лужи. На обратной стороне дороги я увидел упавшее дерево — наверное, оно свалилось ночью, потому что вчера я его не заметил. Зато пораженное молнией деревце не сгорело — дождь погасил огонь почти сразу же. Я зашагал по направлению к главной улице, думая, стоит ли перезванивать Идану, если никто на этом свете не сможет дать гарантий, что я переживу этот день. Обещать ему смены в хосписе и при этом готовиться оказаться к вечеру трупом… не лучший показатель надежности. Я дошел до ближайшей пекарни, купил вторую за день порцию кофе и уселся за столик прямо на улице, «как в Париже». Уличный раздатчик газет положил утренний выпуск «Израиль сегодня» передо мной. Я машинально скользнул взглядом по первой полосе. Премьер министр Моти Шаари объявил о намерении после победы на выборах принять законы о послаблении правил для въезда в страну иностранных рабочих, дабы справиться с дефицитом жилья, и об ужесточении галахических* законов в городах с ультрарелигиозным населением. Первое мне было понятно — мороку требовались незаметные жертвы, а если залить страну волной иммигрантов из третьего мира, то исчезнувших гастарбайтеров никто искать не станет. Но зачем ему второй закон? Я полистал газету, но больше ничего интересного не нашел. Сложил, чтобы оставить на столе для следующего посетителя, поднял глаза… И встретился с гневным и одновременно усталым взглядом Наамы.  — Не вставай — сказала она. Села напротив меня и положила на стол коричневый бумажный пакет. Разорвала плотную бумагу, обнажив лежащий внутри круассан с шоколадом и круглый бурекас со шпинатом, и принялась за еду. Я молчал, глядя, как она методично откусывает кусок за куском до самого последнего кусочка, как сметает крошки на землю, сминает бумагу и прицеливается, чтобы бросить ее в урну метрах в пяти от нас. Комок попал точно в черное нутро урны.  — Как видишь, я не промахиваюсь — сказала она.  — Я не знал, что Саар способен на такое — сказал я очень искренне. Наама серьезно посмотрела на меня своими серыми глазами.  — Ты, наверное, очень наивный и доверчивый человек, Адам, если и вправду думал, что один из нас не способен на такое.  — Теперь так не думаю.  — Как тебе кажется, на что способна я?  — Наверное, на все.  — Ты прав. Я могу убить тебя прямо здесь. В отличие от Бадхена, у меня нет никаких сдерживающих мотивов. Я не питаю к тебе симпатии, не держу тебя в живых из-за лучшего друга, не чувствую себя обязанной оттого, что ты подарил нам всем разум и человеческий образ. Я смотрел в свой кофе и молчал.  — Что же ты молчишь? — спросила она негромко.  — Мне жаль.  — Спасибо и на том. Но этого недостаточно.  — Наама…  — Да, Адам?  — Если ты продолжишь приводить в действие свой план, все рухнет меньше, чем за пару тысяч лет.  — Кто сказал тебе такое?  — Финкельштейн.  — Теперь ты веришь Финкельштейну. Ты и правда лопух, Адам.  — Ты знаешь, что это правда. Он прав. Невозможно отрезать от стула ножку и утверждать, что теперь это тренога.  — Я не собираюсь отрезать…  — То, что ты не убьешь Бадхена, а выдавишь из реальности, ничего не изменит. Он нужен здесь, таков принцип данного мироздания.  — Ты говоришь о вещах, в которых не имеешь понятия, Эвигер — сказала она все так же негромко и спокойно, словно мы обсуждали новый рецепт пирога.  — Ты хочешь действовать, даже зная, что Женя прав? — спросил я напрямую. Она помолчала, а потом кивнула.  — Да. Пусть даже у нас будет всего две тысячи лет и потом ничего. Но пусть это будет здесь и сейчас — и без Бадхена. Не дожидаясь моего ответа, она поднялась с места.  — Я думаю, Саар понимает, что между нами все кончено. На всякий случай передай ему это от меня.  — Вернёшь себе девичью фамилию? — рискнул я пошутить.  — Моя фамилия — Цфания, как и его. Всегда была и есть… к сожалению. Я посмотрел в ее глаза, такие же серые, как у Саара. Ну разумеется… мог бы и сам догадаться. Они ведь из одного истока — все четверо. Я хотел еще раз попросить прощения, а вместо этого сказал совершенно иное.  — Я не могу помогать тебе, Наама. Она равнодушно пожала плечами.  — Тогда не мешай. И скажи спасибо, что пережил этот час — я слишком разбита, чтобы из-за твоей смерти разбираться вдобавок с Финкельштейном.  — Спасибо — пробормотал я. Она подумала, потом слегка дотронулась до моего плеча.  — Если не хочешь помогать, то попробуй сберечь хотя бы морока, Адам. Поверь мне, это нужно не только мне, но и твоему ненаглядному Бадхену. Перевернулась на каблуках и пошла прочь, в сторону дальнего парка, в котором по будним дням раскладывались «басты»** с товаром и продавался всяческий хлам с израильской тематикой для туристов. Я проводил ее взглядом, а потом вытащил телефон.  — Идан? Это Адам. Дай мне знать, если тебе нужна моя помощь в хосписе в ближайшее время. Я свободен в любое время дня.