Вечный, или Дорога в Кейсарию

Глава 25 Перед тем, как зайти в комнату к очередному клиенту — женщине лет пятидесяти — я провел Люстигу краткий инструктаж.  — Не доминируй в беседе. Не перебивай. Слушай, даже если тебе рассказывают что-то отвратительное — для многих это единственный шанс в жизни.  — Грехи тоже отпускать? — спросил он хмуро.  — Нет. Это их грехи, ты к ним отношения не имеешь. Никакого осуждения, никакой негативной реакции. Понял?  — Адам — сказал он терпеливо — нам не по двадцать и даже не по сто. Ты серьезно думаешь, что в этом мире осталось что-то, что вызовет во мне отвращение?  — Не думаю, но я обязан говорить это каждому новичку.  — Ты ведь не вывалишь на меня весь курс провожающих по второму разу? Ради бога, там человек умирает, каждая секунда дорога! — он откровенно издевался, и я сдался.  — Ладно, идем.  — А ты-то куда? — удивился он.  — Первые два-три визита курировать необходимо, потом оставлю тебя в покое, обещаю.  — Ну что же… надо так надо — он, не дожидаясь меня, повернул к спальне своей клиентки. Исполненный дурных предчувствий, я отправился с ним. Специально на такой случай раздвинули ширму, делящую комнату пополам, я уселся за ней, и молча слушал беседу Эзера с первой клиенткой. Как ни странно, у него все получилось. Он вел разговор, но не доминировал. В его словах сквозило неподдельное уважение, а обычный насмешливый тон куда-то пропал. Женщина успокоилась от его негромкого чуть глуховатого голоса — по крайней мере, отвечала спокойно, хоть и с трудом. Минут через тридцать я понял, что мое присутствие не требуется, неслышно открыл дверь за ширмой и вышел. В хосписе я задерживаться не стал — поехал в банк и оттуда домой. По дороге включил радио и опять подивился возросшей активности нашего свежеизбранного премьера — теперь государство усердно закупало стройматериалы — точнее, объявило тендер на закупку и планировку какого-то невообразимого строительства. Что надо Шаари, подумал я. Неужели он собирается возводить пирамиды в честь Бадхена? Или еще хуже — новую Вавилонскую башню? Неопределенность нервировала меня. Хотелось созвониться с Финкельштейном и выслушать его версии, и от этого я злился еще сильнее, потому что общение с Женей давно было решено сократить до необходимого минимума и даже меньше. К вечеру я всё-таки не выдержал и позвонил.  — Ты помнишь, что обещал разузнать, есть ли у морока доступ к Дереву?  — И тебе здравствуй — сухо ответил Финкельштейн — помню, но сейчас не подходящее время.  — Я не понимаю, что происходит, Женя. Ты смотришь новости?  — Смотрю. Пока не знаю, но готовится большая стройка, это точно.  — Стройка чего? Третьего Храма?  — Откуда мне знать, Эвигер? Может, и да. Пока что я смог только разузнать от Бадхена, откуда возник морок, не имеющий отношения к школе и «одноклассникам». Он признался, что незадолго до того, как убрать Саула, увлекся политическими новостями, и мечтал «о лидере, который придет и порядок наведет». Это дословная цитата, Адам.  — Бедный Костик — хмыкнул я — всегда мечтает о порядке. Только при чем тут душеедство?  — Наверное, что-то подсознательное — вздохнул Женя.  — У Бадхена есть подсознание? Жаль, что нельзя познакомить его с Фрейдом, узнали бы много интересного. Кстати, ты не мог бы накопать хоть какую-нибудь информацию по Шаари? В интернете про него ничего нет.  — Проверь снова, потому что уже давным-давно все появилось — ответил он — и легенда, и статья в Википедии, и список заслуг. Как говорится — был бы человек, а статья найдется.  — Почитаю.  — Да нечего читать, одна скучища и сироп. Учился на благо общества, служил на благо общества, работает на благо того же общества.  — Как же его переизбрали на пост премьера? Тут каждый второй заканчивает тюремным сроком. Наши люди не любят скучных политиков.  — Во-первых, Бадхен ему благоволит, а во-вторых, есть рецепт успеха, проверенный временем: снизить налоги и устроить маленькую победоносную войну.  — Не знал, что ты так хорошо разбираешься в политике, Жека — я был удивлен.  — Чтобы понимать, не обязательно разбираться. Достаточно не жить в том пузыре, в который ты сам себя поселил. Хоспис, Соня и ужины с Сааром. Что еще ты делаешь с доставшейся тебе вечностью?  — А что с ней делать? — не понял я — проживаю. Или ты предлагаешь что-то другое?  — Предлагаю. По тону его голоса стало понятно, к чему это ведет.  — Как-нибудь в следующий раз — ответил я коротко.  — Тогда до следующего раза — сказал он так же сухо, как начал разговор, и повесил трубку. Я пожал плечами. Секс с Финкельштейном был хорош, но слишком уж много за ним скрывалось эмоционального багажа. Колебания, ложь и угрозы — сильнейшая отрава для полноценного траха без обязательств. И возвращаться к этому всему я больше не желал. Едва я положил телефон на стол, он снова завибрировал. Номер не определяющийся, и у меня возникло дежавю и вместе с ним — дурное предчувствие. Я неохотно ответил на вызов.  — Адам Эвигер? — услышал я деловитый голос.  — Я.  — Вам звонят из штаба премьер-министра. Премьер желает встретиться с вами сегодня через час двадцать минут. Я бросил взгляд на часы. Десять вечера.  — Вы по ночам тоже работаете?  — Мы всегда работаем — нетерпеливо ответил голос — за вами заедет машина. Подтвердите согласие.  — Ну, подтверждаю.  — Черный лексус ЛС подъедет к вашему дому через тридцать пять минут. Не забудьте взять с собой удостоверение личности. Оружие брать запрещено. Отбарабанив сей текст, говоривший бросил трубку. Я вытащил из маленького домашнего сейфа свои документы, переоделся в более-менее приемлемую для такого мероприятия одежду и принялся ждать. Шофер привез меня к воротам резиденции премьера ровно в одиннадцать двадцать. Ворота бесшумно открылись перед лексусом, и машина заехала внутрь. Перед зданием он молча открыл передо мной дверцу машины, кивнул в сторону бокового входа, где уже маячила фигура в костюме.  — Обратно, наверное, тоже придется вас отвозить, так что я подожду здесь — сказал шофер.  — Надеюсь, что недолго.  — Лучше подольше — успею выспаться — сказал он серьезно. Фигура оказалась тем самым человечком, который провожал меня после конференции в отдельный кабинет в прошлый раз. Я полез в карман за удостоверением личности, но он покачал головой.  — Не надо. Следуйте за мной. В этот раз меня проводили в другую комнату, не столь официальную, как в прошлый раз. Мебель была менее офисной и более домашней — кресла из цельного дерева с темно-синей обивкой и столик и того же темного цельного дерева между ними, а вместо синюшной лампы дневного света на потолке — торшер возле одного из кресел. На столике стоял серебряный поднос с чайными принадлежностями и вазочка с печеньем. Казалось, меня вызвали не на очную ставку к главе правительства, а в гости к старому доброму знакомому. Я уселся в кресло, стоящее лицом к входной двери, и приготовился ждать, когда появится сам хозяин дома.  — Спасибо за то, что оказали честь — раздался позади меня спокойный и негромкий голос, и я подскочил от неожиданности. Как же можно забыть — похоже, у всех комнат здесь по две двери.  — Ничего — ответил я, усаживаясь на место — все равно других планов на вечер не намечалось. Моти уселся в кресло напротив, подпер голову рукой, словно говоря: ну что же, Адам, настало время охренительных историй.  — Вы поговорили с Бадхеном? — спросил он наконец.  — Нет. Мне посоветовали пока не приближаться к нему.  — Вот как. И почему?  — Потому что он нестабилен и опасен. Кстати, угадайте, кто его таким сделал.  — Кто же вам это посоветовал?  — Наш общий друг.  — В таком случае, сведите меня с этим другом.  — Он несколько предубежден против мороков — сказал я, внимательно следя за реакцией Шаари на слово «морок». Легкое движение бровей, вот и все.  — Сколько времени вам понадобится, чтобы наладить контакт с Бадхеном?  — Я не знаю. Послушайте, давайте объяснимся. Я не обещал вам ничего, тем более — встречи с вашим кумиром. На мои вопросы вы не ответили ни тогда, ни сейчас. Ваши действия в государственном аспекте вообще сбивают меня с толку. Зачем вам гастарбайтеры? Что вы начнете строить?  — Устройте мне встречу с Бадхеном — и узнаете.  — Зачем это вам?  — Хочу узнать, кто меня создал — впервые на моей памяти он ответил откровенно и напрямую.  — Он убьет вас во время этой встречи, и будет прав.  — Не убьет, если будет знать кто я. Ведь кроме меня, никто не станет кормить его свежими душами. А если убьет — я позабочусь напоследок хлопнуть дверью настолько оглушительно, что еще пару столетий будет аукаться. Как вы заметили, я глава правительства, а значит, у меня есть доступ к некоей секретной красной кнопке.  — Неужели рискнете миллионами живых существ ради своей безопасности?  — Я морок, Адам. Мне плевать на миллионы живых существ, как, впрочем, и вам. Но, надеюсь, не Бадхену и его друзьям.  — Хреновый из вас глава правительства — сказал я сквозь зубы.  — Тем не менее, меня переизбрали. Народу лучше знать, не так ли? Так что позвоните своим общим с Бадхеном друзьям и объясните им ситуацию.  — А если нет?  — Я смогу найти его сам — как понимаете, в моем распоряжении разведка, спецслужбы и полиция.  — Если могли бы — давно бы нашли. Ни хрена не стоят эти спецслужбы, если дело касается демиурга, так? — усмехнулся я.  — Ничего, время у меня есть. Чего не скажешь о невезучих, которые закончат свои дни на алтаре — одними губами улыбнулся он. Я пожал плечами.  — Всего пять минут назад вы заявили, что мне плевать на людей, а теперь пытаетесь шантажировать своими будущими жертвами.  — Вы же гуманист — сказал он, все так же улыбаясь губами.  — Оттого, что работаю с умирающими? Это разный гуманизм, Шаари. Я сочувствую людям, но не спасаю их. Видите разницу?  — Что же, в таком случае каждый останется при своих. Я помолчал. Кажется, беседа зашла в тупик. Он заговорил первым.  — Услуга за услугу. Встреча в обмен на то, что он вас никогда не сможет уничтожить. Я осмыслил его слова. Скорее всего, это подразумевало очередной ритуал с последующим скармливанием души Бадхену. Еще стало понятно, почему он сам не боится встретить своего кумира лицом к лицу — если такой ритуал существует, Шаари наверняка загодя позаботился о собственной шкуре.  — Грязная сделка — усмехнулся я.  — Есть такое.  — Я подумаю. Он кивнул и поднялся.  — Подумайте обязательно Адам. Надеюсь, что при нашей следующей встрече у вас будет утвердительный ответ. Не вставайте, скоро вас выведут… и передавайте привет Бадхену. Как и в прошлый раз, он вышел первым, а меня проводил до самых дверей машины человек в костюме.  — Если откровенно — за кого вы голосовали? — спросил я, перед тем, как сесть в автомобиль. Ответа от него, разумеется, не последовало. По дороге назад я задремал прямо на заднем сидении — шофер молчал, машина шла плавно, тихо журчала вечерняя музыка на популярной радиостанции. Но добравшись до постели, заснуть не мог еще очень долго. То ли перебил сон, то ли мыслей в голове на ночь глядя появилось слишком много. Сам того не замечая, я начал продумывать план организации судьбоносной встречи Бадхена с Шаари, просчитывая разные варианты, хотя большинство из них заканчивались в моем воображении весьма плачевно. Так ничего не придумав, заснул. В конце концов, спешить было некуда. К субботе наступила настолько непереносимая жара, что я заперся на весь день дома с кондиционером и не выходил даже на балкон. Курить в такую жару было невозможно — к ощущению, что тебя поджаривают на сковороде, подмешивалось чувство, что вдобавок подвергают холодному копчению. К вечеру стало чуть легче. Я принял четвертый за день душ, а потом спонтанно решил поехать к морю. За последние года четыре я не был там ни разу, хоть и жил в десяти минутах езды от него. В Средиземном море не рекомендуется купаться после наступления темноты — уж очень коварны в нем подводные течения и ямы. Но я любил его именно ночью: людей на пляже в эти часы почти нет, только кое-где прячутся в палатках парочки, да купают своих лошадей арабские детишки. В ста метрах сверкала фонарями набережная, как всегда полная туристов, а море было черным и пустым, как две тысячи лет назад. Я сделал пару заплывов метров на двести и обратно, после чего, запыхавшийся и довольный, лег на согретое раскаленным песком полотенце. Ветер на побережье был влажный, но прохладный, и мне впервые за весь день захотелось курить. Я кое-как вытер руки о край полотенца и вытянул из рюкзака сигареты. Затянулся первым за день глотком дыма, и в этот миг на полотенце наступила чья-то нога в брезентовых сандалиях. — Прикурить не найдется? — знакомый хрипловатый баритон. Я поднял голову и подавился дымом. В метре от меня стоял Бадхен. Финкельштейн был не прав, говоря, что в том ничего не осталось от Костика: одежда была неизменной, как и нечесаные отросшие волосы, щетина на щеках и сигарета в зубах. Тот же прищур и усмешка. А вот глаза… глаза были не Костика. Я молча протянул зажигалку. Он прикурил и без спроса сел на полотенце.  — От тебя воняет страхом — сказал он, сделав затяжку — жаль, что ты так труслив. Возможно, будь в тебе немного больше храбрости, мир пошел бы по лучшему сценарию. Плохому танцору яйца мешают, подумал я. Разумеется, кто же виноват в том, что твое творение все еще далеко от идеала.  — Ты виноват, кто же еще — сказал он — и я не собираюсь причинять тебе вреда, так что перестань трястись и оденься. Холодно. Глядя, как я натягиваю на мокрое тело майку и длинные шорты, он молча курил. Одежда сразу же прилипла к коже, а посвежевший ветер с моря тепла не добавлял, но приходилось терпеть.  — Дай сигарету. Я последнюю докурил только что — сказал он, едва я успел опуститься обратно на полотенце. Протянул ему пачку, вытащил себе тоже. Щелкнул зажигалкой, затягиваясь, и ощутил, так он склоняется ко мне, чтобы зажечь свою.  — Финкельштейн ходит вокруг меня в последнее время кругами, как стервятник над падалью. Да и от других двух я чувствую движение — сказал он наконец — и я знаю, к чему это все ведет. А ты знаешь? Я поколебался и кивнул.  — Хорошо, что хотя бы не врешь. Его рука неторопливо легла на мое плечо и я сделал над собой усилие, чтобы не сбросить ее в тот же миг.  — Забавно, не так ли? Как ничтожество вроде тебя оказалось замешанным в проблемах макрокосмоса. И смешно, какие надежды возлагают на тебя остальные без всяких на то оснований — потому, что верят, что я держу тебя живым до сих пор по какой-то очень веской причине. Рука поднялась вдоль моего плеча, обхватила за шею и потянула к себе, так, что я невольно привалился спиной к его груди. Жесткие пальцы скользнули по затылку, к горлу, прошлись по отросшей за день щетине у кадыка.  — Женя всегда к тебе неровно дышал. А вот остальные двое сделали на тебя стойку, только когда увидели нас вместе. Наверное, не могли понять, с чего это я увлекся тобой — ведь для них ты такой же червь, как и остальные смертные. Горячие губы коснулись затылка, и у меня что-то ухнуло в животе. Я неверяще прислушивался к ощущениям — у меня стоит на Бадхена?! Пресвятые угодники, что происходит?  — Мне нравится, когда ты молчалив, как сейчас — прошептал он мне в ухо — жаль, что не можешь молчать почаще. Может, тогда я был бы к тебе добрее. Я закусил щеку, пытаясь унять дыхание. Страх и возбуждение смешивались в крови, убивая напрочь весь здравый смысл. Он почти не касался меня, но даже его дыхание на виске распаляло жар, проснувшийся в груди.  — Хотя, будь ты всегда молчалив, мне быстро бы наскучило. Рука забралась под майку, и я с трудом сдержал стон. Что со мной происходит, подумал я в панике. Я никогда не хотел его!  — Что ты… сделал со мной — получилось прохрипеть, пока его рука блуждала вверх и вниз по моей покрытой мурашками коже.  — Всего лишь поиграл немного с твоей свободой воли. Неплохо, правда?  — Ты…не можешь…  — Я могу все, что захочу, Адам. Поэтому, если я чего-то не делаю, на то есть только одна причина — я не хочу этого. Запомни раз и навсегда. Жаль, что остальные — Женя и как их там — такого простого факта запомнить не могут. Я почувствовал, как что-то теплое и жгучее течет у меня по щекам, и только спустя пару мгновений осознал, что это слезы. Я не плакал уже… я никогда не плакал. Свобода воли — вот то неизменное, неприкосновенное навсегда. По крайней мере, я так верил до сего момента. Вот что отличало демиурга от кукловода, а человека — от марионетки. Боги не любят играть в куклы, им нравится, когда куклы играют сами, и именно для этого нужна свобода воли. Вот оно — правило игры, которое не нарушит ни один бог, потому что это уничтожит саму игру. Очевидно, для некоторых демиургов таких правил не существовало. Тело вопило от желания, а сердце — о любви к Бадхену. Поэмы, которые поэты складывали веками, внезапно обрели смысл. Я хотел его всем телом, и не только — я хотел его душой. Любил безусловной любовью, страстной любовью… эрос, прагма, агапе… что там еще? Бадхен свалил на меня все разом, и наслаждался этим. Я любил его сейчас — искренне и навсегда. Или, по крайней мере, пока ему не надоест и он вернет мне мою волю. От мысли, что я могу потерять это невообразимое чувство, которого никогда не ощущал в своей жизни, захотелось зарыдать. Я не хотел прекращать любить его. Я хотел отдаться ему — прямо сейчас и здесь, на желтом тель-авивском песке. Хотел излить свою любовь, дать ему все, что он пожелает. Я подался назад, впечатывая себя в него, изнывая от желания, и с радостью ощутил, как его объятия сжались крепче, а ладони настойчивее загружили по моему телу, задирая майку кверху. От накатывающего возбуждения и нежности кровь бухала в висках, я закрыл глаза, полностью погрузившись в свои ощущения. Ни один наркотик на свете никогда не давал такой отдачи, как-то, что гуляло сейчас по моим венам по воле Бадхена. Я застонал, когда его губы легко коснулись моих, мечтая углубить поцелуй, оказаться обнаженным и принять его в себя, мечтая о вечности с ним — никогда не отпускать, никогда не расставаться… И все закончилось. Истома, охватывавшая меня всего секунду назад, исчезла без следа. Я лежал в руках своего злейшего врага, единственного, кого по-настоящему боялся и ненавидел на этом свете. Лежал, подставляясь под его ладони, запрокинув голову, чтобы собирать прикосновения его губ, готовясь отдаться ему без единого слова…  — Ты понял, Адам? — сказал он спокойно, не мешая мне вырваться из его объятий — я могу все. А они — нет.  — Понял — сказал я, стараясь, чтобы голос не дрожал слишком заметно — не от страха, а от внезапной слабости, охватившей все тело. Хотелось лечь на полотенце и заснуть до утра прямо здесь, на пляже. О том, что предстояло еще вести машину, я старался не думать. Бадхен тоже поднялся, аккуратно сложил полотенце, положил его в припорошенный песком рюкзак, и повернулся ко мне.  — Давай ключи, отвезу тебя домой. Я безропотно вложил в его ладонь ключ от машины и сел в пассажирское кресло. Бездумно смотрел в ветровое стекло, пока мы ехали — последняя его шутка сломала меня не хуже какой-нибудь комнаты 101. Под домом послушно забрал ключи, поднялся в квартиру, не оборачиваясь узнать, собирается ли Бадхен уйти, и заснул прямо на полу в гостиной — до дивана добраться так и не получилось.