Вечный, или Дорога в Кейсарию

Глава 27 Основываясь на интернет-новостях, я представлял себе Израиль спустя три года после отъезда этакой дистопией — что-то между тоталитарной Океанией из «1984» и гитлеровской Германией. Но я ошибался — все осталось точно таким же, как три года назад. Все так же выгуливали собачек хипстеры на улицах Тель Авива, фалафель был все таким же вкусным, а цены — такими же высокими. Ультраортодоксов я на улицах не видел, но их и раньше почти не встречалось на севере Тель Авива, куда мы поехали после прибытия в аэропорт. Женя жил в той же просторной квартире, даже даже мебель стояла так же, как три года назад. Стоя на пороге спальни, я вспомнил, как при почти тех же обстоятельствах, прилетев из Праги, занимался с ним сексом на этой самой кровати. Странно было вспоминать это сейчас.  — Будешь кофе? — спросил он, подойдя ко мне. Взглянул на постель и едва заметно усмехнулся — видимо, подумал то же, что и я.  — Поехали сразу к Бадхену — сказал я — а лучше к Шаари, тем более, что он, как ты говорил, жаждет сам со мной пообщаться. Правда, до Иерусалима в этом часу дня, насколько я помню, жуткие пробки, но за часа полтора же управимся?  — До Иерусалима? — задумчиво отозвался он.  — Ну да. В резиденцию. Или он где-то в другом месте нас ждет? Женя колебался, и я почувствовал, как замирает сердце. Значит, это все-таки ловушка.  — Мне нужно кое-что тебе рассказать — сказал он наконец — про их встречу. Все закончилось немного не так, как ожидалось.  — Рассказывай — устало сказал я, усаживаясь в кресло. К недомолвкам Финкельштейна давно следовало привыкнуть. Ворвавшись в резиденцию премьер-министра, Бадхен ожидал легкой победы. Мягко — как он представлял себе это слово — пожурить свое детище, заставить того передвинуть зиккурат метров на сорок в сторону, и оставить продолжать похвальную жреческую деятельность. Невелика задача. Но морок, с отвращением глядя на потрепанные треники и отросшие патлы демиурга, наотрез отказался.  — Так в чем проблема? Бадхен ведь может сам сдвинуть это чертово здание — прокомментировал я.  — И он это сделал, Адам — кивнул Женя — В ту же минуту. Я сглотнул. Кажется, с нашей последней встречи возможности Бадхена только возросли. Передвинув храм на более скромное место, Бадхен посчитал задачу выполненной, о чем сообщил мороку, и пошел на выход. Но Шаари, не на шутку взбешенный наглостью бога-гопника, бросил тому в спину клятву, что с этой секунды божество более не попробует на вкус ни одной живой души. Бадхен не поверил, и рассмеялся тому в лицо. Стороны, как можно понять, разошлись весьма недовольные друг другом. А через две недели Бадхен осознал, что морок не шутил. Более того — манипуляция с храмом сыграла отвратительную шутку с ним самим: было объявлено, что почва в том месте подвержена оползням, здание признано аварийным, и к концу второй недели подписано на слом.  — Не ожидал подобной принципиальности от Шаари — пробормотал я.  — Никто из нас не ожидал.  — Ну так что дальше? Бадхен обивает пороги Бейт-Агиона, умоляя Моти передумать? Женя запнулся, и меня внезапно пронзило нехорошее предчувствие.  — Что, Женя?  — Шаари у Бадхена в плену. Уже неделю.  — Премьер-министр?! Я опешил. Перед глазами пронеслось: похищение главы страны, очередные выборы, международный скандал…  — Пока что никто не заметил — поспешно успокоил меня Женя — он заменил Шаари двойником. Пару недель продержится, а там посмотрим.  — Хороший дубль, развесистый — пробормотал я.  — Что?  — Где сейчас Шаари? Настоящий, не двойник.  — У Бадхена на вилле.  — У Бадхена есть вилла? — теперь я удивился уже по-настоящему.  — Мы разъехались еще до твоего отъезда. Он пожил в Тель Авиве, а потом заимел себе виллу в Яффо, возле моря. Разумеется, подумал я. Если не надо брать ипотеку, почему бы не завести себе виллу на берегу моря? Вслух сказал:  — А премьер-министра прячет, наверное, в гостевой спальне?  — Не угадал. В подвале прячет, конечно. Там бронированная комната, звукоизоляция идеальная.  — А Шаари, как я вижу, при этом еще диктует условия — вон меня из заграницы вызвал, по щучьему велению, по бадхенова хотению…  — Он знает, что Бадхен исполнит любое его желание, лишь бы ритуал возобновился. Не ерничай, Адам, мы на пределе.  — Мы?  — Он — поправился Женя — а меня доводит до ручки своими выкрутасами.  — Жень — сказал я — скажи, ну чем я могу помочь? Ведь ни хрена не выйдет.  — Шаари сказал, что подумает о возобновлении ритуала, если ты приедешь.  — Зачем ему именно я?  — Сказал, что в крайнем случае научит ритуалу тебя — это самое большее, на что он согласен.  — А я не согласен! — я возмущенно подскочил на месте.  — Никто не требует от тебя подвигов — резко ответил Женя — Научишь кого скажут, и гуляй смело. Бадхен создаст еще одного морока на замену, только ритуала он не знает.  — А ты сильно изменился, Женя — сказал я задумчиво. Года три назад невозможно было представить себе Финкельштейна, так спокойно относящегося к созданию новых мороков и душеедству. Может, и ему что-то от пожертвований перепадает? Уж очень он ведет себя… заинтересованно.  — Много чего вообще изменилось, Адам. — ответил он сдержанно.  — А Бадхен?  — Сам увидишь… Ну что, поехали?  — Поехали — ответил я, хотя нутром чувствовал, что лучше мне держаться подальше от происходящего. Но, как это часто бывает, проигнорировал неприятное предчувствие. И зря. По дороге тревога крепла, но одновременно с этим росли смутная радость и предвкушение скорой встречи с Бадхеном — результат «шутки» трехлетней давности на море. Наверное, эти чувства останутся со мной до скончания дней, даже если демиург продолжит вести себя, как последний мудак, подумал я с горечью. Женя меня не теребил и думать не мешал. Это было одним из его немногочисленных достоинств — не лезть в душу и уметь молчать, когда надо. Если бы он еще поменьше врал… Вилла Бадхена находилась в полукилометре от пляжа — белая, не очень большая, не шикарная. Двухэтажный квадратный домик с красной крышей, парой деревьев у входа и дорожкой из плоских широких камней казался таким уютным и милым, что я усомнился — туда ли мы приехали? Женя открыл дверь своим ключом, и мы зашли в освещенную теплым желтым светом гостиную. Изнутри все было не менее уютно, чем снаружи: диванчики, ковер на полу, картины и столики. Казалось, интерьер полностью слизан с какого-нибудь каталога Икеи или Йюск. Я облизал губы. Сердце начало вести себя совсем уж неприлично, заходясь в предвкушении и одновременно в панике.  — Бадхена сейчас здесь нет — обломал мои тайные мечты Женя — так что пошли вниз, к мороку. Полюбуешься, а я пока приготовлю поужинать. Поедим втроем, как в старые добрые времена.  — Пошли — неохотно ответил я. Хотелось купаться и ужинать, а не любоваться на строптивого морока. Шаари, кстати, не пробуждал во мне ни малейшего сочувствия или желания его видеть — очень уж неприятными были обе наши встречи.  Дверь в подвальный этаж открывалась из кухни. Когда Женя, отодвинув засов и отперев замок, открыл тяжелую бронированную дверь, оттуда пахнУло сыростью и плесенью. Я замер на пороге и хмыкнул.  — Бадхен не может убрать сырость из подвала? Женя тоже остановился позади меня.  — Дальше ты сам.  — Что?.. Толкнув меня внутрь, он с грохотом захлопнул перед моим носом дверь.  — Блядь! Женя! Открой, сукин сын! — заорал я, молотя кулаками о железную поверхность. Точно так же можно было бы молотить танк. Я остановился и застонал, поражаясь собственной наивности. Бля, Эвигер, ничему тебя жизнь не учит. Какого черта прилетел сюда, какого черта поверил демиургу?! Ведь сотни раз твердили миру… в смысле, я сам себе твердил. За дверью было тихо. Либо звукоизоляция идеальная, как ранее упоминал Женя, либо ему нравилось слушать мои завывания.  — Заткнитесь вы когда-нибудь? — послышался у меня за спиной хриплый голос. Я резко обернулся. В дальнем углу подвала, у стены, виднелась сгорбленная фигура. Короткий ершик темных волос, непроницаемое смугловатое лицо — Премьер-министр собственной персоной. Было странно видеть его не на экране телевизора, не в шикарном кабинете, а скорчившимся на холодном бетонном полу. Я решил пока не отвечать ему, и сперва оглядеться по сторонам. Подвал не был беспросветно темным — в дальнем углу светилось предзакатным сумеречным светом крошечное оконце. Я радостно помчался к нему — если удастся открыть, то может, получится протиснуться наружу. Но радость моя сразу улетучилась — снаружи оно было зарешечено толстенными прутьями. Из угла, где сидел Шаари, послышался сдавленный смешок.  — Что-то вас забавляет? — резко спросил я.  — Да. Прямо сейчас вы повторяете все мои действия с начала пребывания в этой дыре. Давайте я сэкономлю вам время и обрадую сразу — пути наружу отсюда нет. Только если Бадхен сам решит нас выпустить. Несмотря на его слова, я все же внимательно проверил решетку и бетон вокруг окна — вдруг получится его раскрошить?  — Адам, не мельтешите — устало сказал он — сядьте и отдышитесь, поберегите силы.  — На что именно беречь? — хмуро сказал я.  — На то, чтобы не протянуть копыта. Кормить нас будут по-минимуму: вы вечный, я морок, еда нам, по их мнению, не нужна. Теперь я понял, почему он почти не двигается с места. От весьма плотной фигуры мало что осталось. Пиджак, в лучшие времена стоивший не одну тысячу шекелей, ему явно был велик, да и брюки тоже. Некогда белоснежная рубашка выглядела, словно ее, прежде чем надеть, сперва дали пожевать слону. На лице Шаари была уже не щетина — еще пару дней, и можно смело назвать это бородой.  — Вы ведь не неделю здесь сидите? — сказал я.  — Шестнадцать дней — ответил он — в стране, наверное, гражданская война началась — в голосе его, несмотря на то, что он очень сильно попытался это скрыть, мелькнуло злорадство.  — Ничего не началось — охладил я его радость — Бадхен поставил вместо вас морока-двойника, так что никто вас не ищет.  — Двойник — повторил он задумчиво — хорошая идея, да только проку в этом? То, что хочет Бадхен, могу делать только я.  — Почему он вас не заставит? — сказал я — он ведь может это. Прикажет, и вы по сотне человек начнете отправлять ему в пасть.  — Потому, что не может. Поверьте, он пытался.  — У вас сильная воля — сказал я не без зависти.  — Или есть все же какие-то правила, которые не может нарушить даже безумный демиург — он пожал плечами и поморщился.  — Вас что, били? — спросил я, заметив это.  — Ваш друг Финкельштейн немного погорячился, вымещая на мне свою неприязнь. Понятия не имею, что он против меня имеет.  — Он не любит мороков — объяснил я. На самом деле причин насчитывалось куда больше: аддикция Бадхена, убийства людей, даже фашистская внутренная политика засчиталась в карму.  — А вас тогда за что?  — Сам не знаю — пробормотал я — скажите, вы правда хотели меня увидеть?  — Вас, Адам? — он слегка удивился — я вас едва знаю, с чего бы это?  — С того, что я лох и дурак.  — Вам виднее — философски ответил он.  — Вы видели Бадхена? — я решил прояснить ситуацию до конца. Хотелось понять, какой вообще процент правды был в рассказе Жени.  — Видел. Весьма неприятный тип. Как понимаете, жертвовать такому людей — все равно что свиней кормить жемчугом. Так что, Адам, можете считать, что ваше давнишнее желание сбылось. Жертв больше не будет.  — Неприятный тип? — переспросил я — Нет, я с вами согласен на все сто. Но, принося ему в жертву души живых людей, вы разве не ожидали что-то в подобном роде?  — Я, дорогой Адам, ожидал несколько иного проявления… характера. Величие. Всезнание. Могущество…  — Ну, он всемогущ — возразил я вяло.  — Не сомневаюсь.  — Так в чем же дело?  — Он всемогущ — но мелочен. Всезнающ — но злопамятен. Велик — но недальновиден. Согласны со мной? Я промолчал. Морок описал Бадхена емко и правдиво, ничего не скажешь.  — Когда я думал о нем до нашей встречи — продолжил Шаари — я был преисполнен страха божьего. Я готов был дать ему все, Адам. Как-то раз я проснулся посреди ночи, и понял, что смысл моего существования в этом мире — служить ему. И я спросил про себя: «Боже, как я могу служить тебе? Дай мне знак».  — И он вам дал знак приносить людей в жертву? Шаари облизнул пересохшие губы.  — Я морок, Адам. Не человек. Я осознавал это с самого начала. И да, с самого начала я знал, что именно он хочет от меня. Иначе как бы я узнал местоположение Древа и порядок ритуала? Он создал меня тем, кто я есть: жрец, приносящий дары своему богу.  — Зачем же вы тогда подались в политику?  — Это опять-таки был не мой выбор, а его.  — Так, может, у вас нет его — свободного выбора? — усмехнулся я.  — Не было. Теперь — есть. — коротко ответил он. Если это так, подумал я, то он намного достойнее меня. Морок есть морок — не смертный, не человек и не демон. Огрызок личности, мало на что способный, кроме как морочить умы людей — каждый по-своему. Он был скорее отрыжкой Бадхена, чем полноценным творением, как и его менее удачливые предшественники — Вика, Саул… или как их там. И если это существо смогло не только взрастить в себе волю — прерогативу исключительно человеческой расы — но и противостоять Бадхену… Я вздохнул.  — Зачем вы доводите страну до гражданской войны, можно вас спросить? Сгребли ортодоксов в гетто, арабов заперли в своих городках убивать друг друга… зачем это?  — Потому что мне нужно было построить храм. Вы думаете, досы дали бы мне это сделать? А еще, понимаете ли, я планировал строить еще один, в Иерусалиме, да только не успел.  — Да? Интересно было бы узнать, где вы его планировали.  — На месте второго храма — пожал он плечами, и я закашлялся — не прямо сейчас, конечно. Через лет пять. Я во все глаза смотрел на человека… нет, на существо перед собой. С одной стороны, он вызывал во мне невольное уважение — хотя бы тем, что смог вырваться из границ собственной функции и сущности, и не поддаваться грубой силе двоих демиургов. С другой — он, несомненно, был безумен. Строительство храма Бадхену на месте второго храма означало бы разрушение сразу двух святынь — Стены Плача и мечети Эль Акца. Теперь я понимал, зачем ему нужно было огораживать и ограничивать ареал религиозного населения страны. Светским еще можно было бы заморочить мозги. Этим — никогда.  — Вовремя вас повязали — только и мог я сказать. Шаари коротко усмехнулся.  — Почему кроме вас никто не может проводить этот чертов ритуал? — спросил я немного погодя.  — Я устал от вопросов, Адам. Давайте спать. Он и правда выглядел неважно. Глаза ввалились и нездорово блестели, пальцы слегка подрагивали.  — Что с вами? — я невольно схватил его за лацкан пиджака, боясь, что он свалится без сознания. С голодухи он такой, что ли, подумалось мне.  — Потом — сказал он, с трудом шевеля ртом — все потом. Спать. Едва я отпустил его одежду, Шаари завалился на бок и отключился. Был ли это обморок или просто сон, я не разобрал. Лег рядом, только сейчас вспомнив, что с утра ничего не ел и после перелета не отдохнул — и закрыл глаза.