Вечный, или Дорога в Кейсарию

Глава 31 Лучи летнего солнца разбудили меня. Я с неохотой разлепил глаза. Тела Шаари рядом не оказалось. Наверное, Бадхен убрал его еще ночью. С одной стороны, это было весьма предусмотрительно — никому не хочется просыпаться рядом с трупом. С другой — я так и не успел попрощаться. Я лежал и думал о Моти. О том, что успел отчаянно привязаться к нему, если не сказать больше. О том, как буду жить без него и привыкать к этой пустоте. Откуда эти чувства, я не знал. Жил ведь тысячи лет и не тужил, с легкостью провожая на ту сторону одно поколение смертных за другим. Я не существовал в вакууме — во все времена вокруг меня находилось много людей — товарищи по интересам, знакомые, слуги. Я привязывался к некоторым в большей или меньшей степени, порой сожалея, когда особо светлая голова покидала этот мир. Но не помню, чтобы горевал или тосковал даже по лучшим из них. Но Шаари… Не открывая глаз, я подобрал с пола белую футболку, которая все еще сохраняла его запах. Вдохнул полными легкими, еще и еще, понимая, как глупо и мелодраматично выгляжу в этот момент. Тоска наполнила сердце, и я отвернулся к стене, надеясь, что за мной не подглядывают двое любопытных демиургов. К полудню дверь наконец открылась, и на пороге появился Бадхен. Я повернулся на звук, и смотрел на него сквозь полусомкнутые ресницы, гадая, что мне обещает его появление. Отпустят ли меня, или убьют под шумок, коли не сумел достать нужный кусочек информации, теперь навеки потерянный со смертью морока? Бадхен спустился вниз по ступеням, подошел ко мне. Выглядел он неважно — волосы всклокоченные и не слишком чистые, в некоторых местах видны чешуйки пепла, словно он провел ночь на пожаре. Пах он дымом и пеплом, совсем как Финкельштейн в былые дни. В белках глаз виднелись красные прожилки, а одежда казалась еще более неопрятной, чем обычно. Он пару мгновений стоял, словно раздумывая, а потом носком кроссовки толкнул в меня в плечо.  — Вставай, принцесса. Утро. Я отвернулся к стене, пряча от него лицо.  — Если боишься, что я тебя убью, то сразу можешь расслабить булки — этого не случится. Как ни странно, его слова подействовали самым успокаивающим образом. Наверное, я и правда ждал окончательной развязки, особенно после смерти Шаари.  — Отрадно слышать. К чему такая перемена? — спросил я, слегка поворачиваясь к нему.  — Спроси у Финкельштейна. Я не настаивал.  — Ладно. Допустим, убивать не станешь. Что теперь? Мне можно уходить?  — Иди, коли пожелаешь — Бадхен пожал плечами.  — Оставаться здесь точно не пожелаю. Так что спасибо за гостеприимство, я пошел. Он посмотрел на меня с легким отвращением.  — Как все-таки жаль, что ты так туп, Адам. И всегда делаешь неправильный выбор. Финкельштейн, Шаари… кто следующий, бомж с южного Тель Авива?  — Ты что, ревнуешь?  — К кому? К своим же отросткам? — усмехнулся он — скорее, удивляюсь твоей небрезгливости. Проникнуться чувствами к мороку-полутрупу, после того, что было между нами на море… — в его голосе мелькнула издевка — впрочем, это поправимо. Я задохнулся. Чувства, которые за последнее время заглохли и притупились, ударили по мне, как кувалдой. Все, что я до вчерашнего дня взрастил в своей душе к Моти, оказалось жестоко смято и выдавлено из нее в одно мгновение, подобно тому, как птенцов выдавливает из гнезда кукушонок. Насильная любовь к Бадхену яростно выжигала все остальное.  — Ты же сказал, что не станешь больше со мной… так… — с трудом произнес я. Хотелось молить и молиться, ластиться и ласкаться. Какая же ты сука, Бадхен, промелькнуло в голове и исчезло. Ненависть сменилась слепым обожанием. Я потянулся к нему, а он даже не шевельнулся в мою сторону, и это равнодушие причиняло почти физическую боль.  — Давай, Эвигер, одевайся и выметайся отсюда. Нечего тебе здесь околачиваться.  — Куда? — я с трудом отвел глаза от его лица. Боги, как же он красив, билось у меня в мозгу — я здесь хочу остаться. С тобой. Не прогоняй меня, Костик… прошу. Бадхен поморщился — наверное, и сам понял, что переборщил.  — Женя тебя отвезет. Неистовый напор чувств стих. Я перевел дыхание. Стало легче, и одновременно очень стыдно.  — Не делай так больше — пробормотал я. Он пожал плечами.  — По крайней мере, ты больше не тоскуешь по мороку.  — Что ты с ним сделал?  — Развеял, что же еще. Думаешь, тебе еще пригодится его труп? Могу вернуть.  — Нет, спасибо, оставь себе — едва сдерживаясь, ответил я. Он прекрасно знал, что здесь произошло вчера, и теперь использовал это против меня.  — Да ладно, не нервничай, никто не подсматривал за вашим интимным моментом — хмыкнул он — Я, знаешь ли, занят был — полночи пытался создать еще одного такого же. Создал штук сто, да только вот ни один из них не знал моего истинного имени. Пришлось убрать бесполезную биомассу. — Хреново. Дилера не нашел, дозы не ожидается. Худо тебе?  — Давай собирайся — сказал он, не отвечая на вопрос, и я понял, что худо, еще как худо. Под его неусыпным взглядом я подобрал все свои пожитки и сложил в чемодан. Закончив, обернулся к своему временному тюремщику.  — Все.  — Тогда на выход. После сырого, хоть и жаркого подвала, воздух на улице показался обжигающе сухим и сладостным. Небо над головой горело июльской синевой, жара звенела в голове и ушах. Кажется, я успел сильно отвыкнуть от местного лета. На крыльце Бадхен остановил меня, взяв за плечо.  — Пока что не возвращайся в Прагу. Я сказал Жене найти тебе квартиру. Пока что я хочу, чтобы ты остался здесь.  — Зачем?  — Может, я соскучился — он был абсолютно серьезен, и от этого еще явнее чувствовалась насмешка — Кроме того, мне надо кое в чем убедиться. Когда все закончится, сможешь уехать. А пока сиди здесь. Я хотел спросить, в чем он хочет убедиться, но не стал — все равно мне или соврут, или не ответят. Молча взял чемодан и спустился со ступенек во двор. Бадхен за моей спиной захлопнул дверь, а из машины возле дома выглянул Женя.  — Поехали. В машине мы оба хранили молчание. Я все думал о Моти. Бадхен прав — тот являлся его производной, и неудивительно, что я перенес на него толику того, что испытывал к его создателю. От осознания этого стало обидно и немного противно. И стыдно — что всего через несколько часов после его смерти во мне не осталось и десятой доли тех чувств, которые бушевали вчера, когда он умирал.  — О чем задумался? — Женя спросил это тихо, но я, погруженный в мысли, слегка вздрогнул.  — О чем мне надо тебя спросить? Бадхен в очередной раз передумал меня убивать и сказал, что ты объяснишь. Женя свернул на аялонское шоссе, прибавил скорости.  — Давай потом об этом поговорим. Сейчас не тот момент, да и проблем намечается выше крыши.  — Как скажешь — ответил я равнодушно. Минут через десять машина остановилась. Я глянул в окно — мы стояли возле дома, где я жил в самом начале нашего знакомства.  — Соседи сильно удивятся, как это я не изменился и не постарел за последние лет пять.  — Не думай об этом. Бадхен обо всем позаботился — сказал Женя. Я отстегнул ремень безопасности, чтобы выйти, но он задержал меня, тронув за плечо. Я едва сдержался, чтобы не сбросить его руку.  — Адам, послушай. Давай кое-что проясним.  — Ну давай.  — Я согласился выполнить приказ Бадхена и привел тебя к нему, потому что знал, что тебе ничего не угрожает. Даже больше того — подвал был для тебя самым безопасным местом, учитывая, как он вел себя все это время. Тебе кажется, что я предал тебя, но это не так, понимаешь?  — Понимаю, конечно. Бывает, ничего страшного.  — Вот только не надо сарказма, ладно? — вспылил он — Ты все еще жив. Я все еще стараюсь защищать тебя всеми силами, что у меня остались. Одно хорошо — теперь он знает, что убить тебя нельзя. Будем надеяться, что благоразумие в нем перевесит безумие. Пока что, прошу, доверяй мне.  — Думаешь, в свете всего случившегося это возможно? — спросил я серьезно.  — Я не знаю — так же серьезно ответил он — просто будь осторожнее. И держись подальше от Бадхена. Он неадекватен. Я молча выбрался из машины и хлопнул дверью. Женя умел говорить правильные вещи в нужный момент. К сожалению, этого уже оказалось недостаточно. Никто из соседей не обратил внимание на мое сходство с давнишним жильцом квартиры, даже те, с кем я раньше здоровался годами. В квартире все было так, словно я никуда не переезжал. Моя мебель, от которой я давно избавился, картины на стенах, даже аквариум с золотой рыбкой… Бадхен, судя по всему, решил наглядно показать свое всемогущество. Но я не впечатлился. Слова Шаари оставили во мне свой след. Теперь я и сам видел это: его мелочность, непостоянство, погрязание в мире смертных. Пусть даже это игра — он слишком углубился в нее. Но хотя я понимал, почему Моти называл Бадхена недостойным богом, перестать любить его не мог — он отлично позаботился об этом. И любовь, даже такая, насильная — многого стоила. Уже к вечеру мне стало казаться, что я никуда никогда не переезжал. Я выпил кофе из любимой эспрессо машины, почитал книгу на балконе, приготовил ужин из свежайших продуктов. Моя квартира словно превратилась в капсулу времени почти пятилетней давности. Хотя нет — рыбку я подарил в тот же вечер соседскому ребенку — этот штрих к натюрморту, созданному Бадхеном, был излишним. Я не хотел больше держать ответственность за живое существо, даже такое безответное. Бадхен забыл об одном: переехав на прежнее место, я снова стал соседом Наамы. Говоря откровенно, я и сам об этом позабыл. Утром вышел на прогулку и столкнулся с ней лицом к лицу — она, как и несколько лет назад, выгуливала своего серого пуделя.  — Доброе утро, Адам. Как ни странно, она изменилась. Постарела, если можно такое сказать о бессмертном существе. У нее не прибавилось морщин или седины, но глаза смотрели жестче и тяжелее. Обладателей такого взгляда обычно называют «старая карга».  — Ты живешь все там же? — спросил я.  — Да, все там же. Как и ты, погляжу.  — Да только вчера вернулся — признался я.  — В самом деле? — ее взгляд стал еще более жестким, и я пожалел о своих словах — она ведь не дура, сразу поняла, что Бадхен проводит какую-то новую игру за спиной у всех.  — Ммм — неопределенно ответил я.  — Если не знаешь, что сказать, говори по-французски* — насмешливо сказала Наама.  — Я сам не знаю, что ему нужно от меня. Считай, что у меня подписка о невыезде. Она сделала ко мне пару шагов и внимательно посмотрела в глаза. Я сглотнул. Ее взгляд был настолько похож на Бадхена…  — Что же он сделал с тобой? — сказала она задумчиво словно про себя. Всего лишь немного поиграл с моей свободой воли, подумал я. Пустяки.  — Жаль, что ты не принял мою сторону, Адам. Если тебе нужно было всего лишь это, мог бы и попросить.  — Я его об этом не просил. И не хотел.  — Бедный мальчик — она усмехнулась — значит, теперь ты жертва насилия? Она подняла руку, коснулась ею моего лица, и я слегка вздрогнул — настолько сильным было несоответствие между ее древним взглядом и девичьей кожей пальцев.  — Почему иногда мне кажется, что ты боишься меня даже больше Бадхена? — сказала она без улыбки — жаль, потому что мне хотелось остаться друзьями.  — Чтобы с моей помощью подобраться к нему? Она фыркнула.  — Я пробовала, помнишь? Но ты слишком инертен для соратника. Тебя можно, конечно, использовать, да только мороки больше, чем пользы. Так что не волнуйся, я не стану больше строить на тебя планы. Просто заходи на чай. Я кивнул, хоть и не особо поверил в бескорыстное дружелюбие. Наама нежно потянула собаку за поводок и они двинулись дальше по улице. Выходил я за газетами. Хотелось понять, что происходит в мире, и соответственно, что делать с вложенными активами. Местные новости не радовали: экономика из-за постоянных политических скандалов сильно пострадала. Я поколебался, но все-таки вложился в несколько многообещающих фондов по дешевке. Максимум потеряю пару десятков тысяч. Экс-премьера, что неудивительно, так и не нашли. Через месяц должны были состояться очередные выборы, и набор кандидатов мало чем отличался от лиц пятилетней давности. Я собирался отложить газету в сторону, но пригляделся к одной из фотографий на первой полосе. Рядом с каким-то генералом в отставке — лидером оппозиции, кажется — находился человек, которого я хорошо запомнил. Эзер Люстиг. Лидер был высоким и харизматичным, и Люстиг на фото не уступал ему. Стоял он по правую руку и на полшага позади, хорошо обозначая свое место при будущем возможном премьере. Улыбался своей фирменной полуулыбкой и был неотразим. Камера любила его. А когда я пробежал глазами по статье, оказалось, что журналисты любили его не меньше. К статье прилагалась краткая биография — легенда, конечно, но я впечатлился. Боевой офицер в особо секретной военной части, юрист по образованию (так вот чем он занимался последние три года, подумал я), волонтер по призванию. Странно, что он сам не баллотируется, подумал я. Хотя нет, не странно. В его ситуации все-таки лучше оставаться в тени, чем выходить под яркий свет прожекторов. Премьеров в этой стране любят расследовать, а иногда и сажать. Так что легенда Люстига вряд ли бы выдержала пристрастное полицейское расследование. Потом мне пришла в голову другая мысль. Где Саар Цфания на этом празднике жизни? Играет в любящего супруга? Вряд ли — политиков-геев здесь пока не понимают и не принимают. Ушел в тень? Прячется в своей хайтековской квартире, пока любовник сидит на пресс-конференциях? Впрочем, вряд ли меня это касалось. Даже если они расстались — связывало меня с ними немногое. Люстиг помог мне — но и я ему отплатил сполна. А Саар просто какое-то время со мной приятельствовал, и, кроме нашего совместного похищения Люстига из лап Наамы, вспомнить мне было нечего. И я отложил газету в сторону. Через неделю мой телефон зазвонил — впервые за последние два с половиной месяца. Я неохотно взял трубку, гадая, кто и как узнал мой новый номер — старая линия была давным давно закрыта.  — Привет, Эвигер — услышал я сухой голос — Люстиг. Не забыл меня?  — Ну привет.  — Где тебя черти носили все это время? Пограничная служба донесла, что ты приземлился в Бен Гурионе еще в июне. Я тебя ищу уже два месяца.  — Ты меня ищешь? — удивился я — зачем?  — Потому что ты единственный, кроме демиургов, кто был связан с Шаари, а его все ищут.  — Шаари мертв — ответил я. После короткой заминки он спросил:  — Ты точно знаешь?  — Умер у меня на руках.  — Ты его?..  — Не я. Это долгая история. Почему ты не попросил у Саара его найти?  — Саар исчез год назад, Адам.  — Вот как… поэтому ты ударился в политику?  — Это тоже долгая история. Он помолчал, потом предложил:  — Встретимся?  — Можно. Где?  — Я в Иерусалим переехал. Могу послать за тобой служебную машину. Я вспомнил бессмертное булгаковское: «Машину зря гоняет казенную!», но промолчал — Люстиг бы не понял.  — Ну посылай, если не жаль денег налогоплательщиков — сказал вслух. Он хмыкнул, а потом спросил:  — Не боишься?  — Чего? — удивился я.  — Чего… думаешь, что все еще неприкосновенный, Адам? Времена изменились.  — Вот как — пробормотал я. Ответить на это было нечего. Времена изменились. Наверное, еще несколько лет назад скрытая угроза в его словах смутила бы меня, но сейчас я даже не поморщился. За многие столетия я научился не обращать внимания на катаклизмы, происходившие с проживающим рядом со мной человечеством. Чума, революции, войны — если поначалу я еще пытался кому-то помочь, после разрушения Второго храма мне стало откровенно плевать. До недавнего времени я еще реагировал, когда опасность угрожала непосредственно мне самому, но и это ощущение за последние годы притупилось. Времена изменились. Ну что ж, им давно было пора это сделать.