Вечный, или Дорога в Кейсарию

Глава 34 После смерти Люстига прошло два месяца. Ни Финкельштейн, ни Бадхен не звонили и не заходили, что вполне меня устраивало, но я помнил, что надо бы вернуть Жене одолженные деньги. Звонил ему несколько раз в день, и когда он наконец соизволил ответить, тон его дружелюбием не отличался.  — Чего тебе, блять?  — Долг хочу отдать. И поблагодарить за…  — Оставь себе. Его голос звучал странно — скрипуче и хрипло.  — Что у тебя с телефоном? — спросил я.  — Все нормально. Займись своими делами.  — Как там Бадхен?  — Тебя только Бадхен интересует, Эвигер? — ядовито сказал он — Со мной ты тоже трахался, если вдруг запамятовал. Неужели не проявишь беспокойства? Внезапный приступ ревности меня немного озадачил.  — Ты с левой ноги поднялся сегодня, что ли? При чем тут это?  — Да ни при чем. Бадхен… у него все настолько хорошо, что даже, пожалуй, хреново.  — А у тебя? — я решил не раздражать его расспросами.  — И у меня хреново — сказал он, помолчав. И бросил трубку. К воскресенью я решил немного прибраться дома — уборщицу я в этот раз не завел и потому сам наводил чистоту. Включил робот-пылесос, собрал по всему дому накопившийся мусор и решил сразу же его вынести вниз. Одновременно со мной в подъезд вышел пожилой сосед. Он жил здесь и раньше — по крайней мере, я видел его еще лет десять назад, когда только въехал сюда в первый раз, и мы с ним тогда часто здоровались и перебрасывались общими фразами о погоде. На момент второго вселения жители дома меня почти не замечали, и я быстро привык к незаметности. Даже прикидывал, смогу ли сэкономить таким образом на очередном комплекте липовых документов, которые приходилось периодически обновлять. Сосед поздоровался со мной, а я — с ним, прежде чем понял, что что-то не так. Он, очевидно, тоже: взглянул на меня пристальнее, поморгал, словно не веря своим глазам, а потом в его взгляде появились, сменяя друг друга, удивление, подозрительность и легкий страх. Меня заметили и вспомнили. Можно было сделать вид, что ничего не произошло, а можно…  — Что-то случилось? — спросил я, изображая участие. Он поколебался, прежде чем ответил:  — Вы… вы похожи на одного человека. Он жил здесь раньше.  — Мой дядя, наверное — усмехнулся я — Оставил мне квартиру, а сам укатил в Европу.  — А, — сказал он с заметным облегчением — конечно же. Вы родственники. А я-то…  — Сильно похожи? — осведомился я.  — Просто поразительное сходство.  — Все так говорят. Он перевел взгляд на пакет в моей руке и спохватился.  — Приятно познакомиться. Геннадий.  — Взаимно. Ари. Я попрощался и скатился вниз по лестнице, пользуясь его возрастной медлительностью. В мыслях у меня царил разброд. Что происходит? Я перестал быть незаметным — неприятно, но некритично. Видимо, Бадхен решил, что это мне больше не требуется. Я старался не сильно волноваться: то, что меня опознал один человек, не значило… ничего не значило. По крайней мере, очень хотелось на то надеяться. И в то же самое время… что насчет моей неуязвимости? Значило ли это, что теперь я могу в любую секунду попасть под машину, быть ограбленным, стать жертвой теракта? Или меня просто заново начали замечать соседи — но и только? Я очнулся, осознав, что уже какое-то время неподвижно стою с полным пакетом мусора, откинул крышку контейнера и кинул пакет в вонючее нутро. Аккуратно закрыл — не хватало еще разодрать руку о грязную поверхность. Тысячи лет я жил в прочном защитном пузыре, а теперь не знал, исчез ли он, или все еще цел — и проверить почему-то оказалось слишком страшно — потому что ответ на свой вопрос я все-таки смутно, но знал. Во сне я, наверное, смог сформулировать его окончательно, потому что проснулся среди ночи от ясной мысли: защита ослабела уже давно, иначе повестки и полицейские, подосланные Люстигом, вряд ли бы смогли так легко обнаружить мое местоположение. Я гол, как компьютер без антивируса. Сон как рукой сняло. Я забрал со стула телефон, набрал Финкельштейна.  — Але? — усталый треснутый голос. Я едва его узнал.  — Это Эвигер.  — Чего тебе?  — Меня сегодня узнал сосед по дому.  — Ну и?  — С Бадхеном все в порядке?  — Иди спать, Эвигер. Или иди к черту — что ближе. Я не отставал.  — Что происходит, Женя?  — Что происходит? Да все хреново. Мы просчитались… Он замолчал.  — В чем просчитались? — быстро спросил я.  — Ни в чем — нехотя ответил он — Просто — уже поздно что-либо делать. Разве что ждать. Я ничего не понял, и от этого стало еще страшнее.  — Ему хуже? Он стал еще безумнее, чем раньше?  — Хуже — он, кажется, засмеялся — Адам, серьезно, иди спать.  — Постой секунду. Я могу вернуться в Прагу, или все еще невыездной?  — Так тебя *это* беспокоит? — рявкнул он — Делай что хочешь. Все равно… И, не договорив, бахнул трубкой. Я отложил телефон обратно на стул, потер лицо ладонями. По-хорошему, надо оставить все на завтра и тоже постараться заснуть. До утра вряд ли что-то изменится, разве что Финкельштейн выспится и сможет выражаться понятнее. Я выпил стакан воды, взял с полки «Краткую историю человечества» Юваля Харари и принялся коротать время до рассвета. Утром мои страхи показались смешными: ну узнал меня сосед — но ведь почти полная «невидимость» даровалась мне Бадхеном совсем недавно — до этого я тысячи лет менял документы и не сильно беспокоился об этом. Конечно, к хорошему быстро привыкаешь, но что поделать. Занимаясь обычными утренними делами, я раздумывал, что делать на случай возможных встреч с людьми, обладающими хорошей памятью. Владелец магазинчика на углу, у которого я покупал десять лет и все еще продолжал туда заходить; заведующий моим банковским счетом — даже в век передовых технологий нам изредка приходилось встречаться с глазу на глаз. Наконец, если я решусь на побег в Европу, некоторые документы придется обновлять. Все это были мелочи, но они раздражали, особенно учитывая вчерашний разговор с Финкельштейном. Наверное поэтому утренний кофе в Ароме показался безвкусным, а бутерброд с фетой я вообще выбросил в корзину, даже не разворачивая. Кроме того, Финкельштейн не перезвонил и не отвечал на мои звонки, а Бадхену я не стал бы звонить даже в случае ядерной войны. Следующие пару дней событиями не отличались. Я повесил табличку «Ари Эвигер» на входной двери — укрепить легенду о дяде и племяннике. Магазин под домом обходил стороной, хоть и приходилось тащиться три дополнительных квартала до следующего. Документы пока не менял — не к спеху. В четверг я попал в аварию. Загорелся красный, машины тронулись, а я, уже ступивший на проезжую часть, слишком привык к тому, что поток всегда движется вокруг меня. Визг тормозов и колес, и меня подкидывает в воздух ударом в бок. Смартфон вылетел из рук, я даже не заметил, куда. Упал на асфальт, оглушенный непрерывным гудением со всех сторон, криками прохожих и болью в ребрах. Из машины выскочил водитель, вспотевший и очень злой.  — КУДА ТЫ ПРЕШЬ, МАТЬ ТВОЮ?!!!  — А ты куда едешь? — хрипло ответил я — не видишь, люди переходят.  — НА КРАСНЫЙ СВЕТ!!! Я перевел дыхание и огляделся. На нас смотрели зеваки, некоторые снимали на видео. Моего смартфона поблизости не наблюдалось. Водитель топтался на месте — видимо, решал, звонить в скорую, обложить меня еще раз матом или просто сбежать. Я криво улыбнулся ему, держась за бок.  — Все нормально, езжай дальше. Я в порядке. Он покачал головой, вернулся в машину и укатил. Кто-то из прохожих помог мне добраться до скамейки, еще один нашел и сунул в руку смартфон — изрядно покореженный и поврежденный. Глядя на треснувший экран, я подумал, что и сам выгляжу почти так же. А самое главное — получил точный ответ на свой вопрос. Мы никогда больше не станем с тобой прежними, мысленно сказал я гаджету. Сунул его в карман, морщась, встал. Пришло время пересмотреть свою реальность. И думать, что делать дальше. Пару дней после происшедшего я не отваживался выходить из дома, что, впрочем, не имело никакого значения, потому что дома тоже оказалось небезопасно: я облил себя горячим кофе, когда готовил завтрак, стукнулся мизинцем ноги об кровать, и, кажется, сломал его. Вдобавок ушиб локоть раза три об дверные косяки и ручки, переходя из комнаты в комнату. Не могу сказать, что у меня плохая координация — просто никогда до этого не было нужды заботиться о подобных мелочах. Тело стало казаться мне отчаянно смертным, уязвимым и неуклюжим — хотя на самом деле изменилась только одна маленькая деталь: я был теперь так же подвержен неприятностям, как любой другой человек на этом свете. Долго взаперти я не выдержал. Холодильник опустел, дома становилось все душнее и теснее, и иногда начинало казаться, что я снова заперт в подвале Бадхена. Утром четверга удалось уговорить себя пройтись и купить молока и чего-нибудь на завтрак. Обошлось без происшествий, и я с облегчением повернул назад, к дому. И остановился у дорожки, ведущей к подъезду. У самого входа в здание выгуливала собаку Наама. Я сделал шаг назад в инстинктивном желании уйти незамеченным, и вляпался ногой в лужу, оставшуюся после ночного дождя. Поморщился, ощущая, как грязная вода проникает сквозь пористую ткань кроссовки внутрь, просачивается через носок и хлюпает между пальцев. Наама заметила меня, слегка вздернула бровь.  — Ты в порядке? Выглядишь испуганным.  — Все нормально.  — В самом деле? По тебе не видно.  — Не выспался. Я был улиткой без раковины, а она уже давно не питала ко мне никаких дружеских чувств. Если надо — раздавит и не заметит.  — Подойди — сказала она коротко. Слово подействовало как приказ — наверное, еще один побочный эффект отмены, потому что раньше я на них плевать хотел. Я приблизился, видя, как невозмутимость сменяется на ее лице удивлением, а то, в свою очередь — злой радостью.  — Так вот оно что… Она расколола меня за полсекунды.  — Дай пройти — сказал я хмуро.  — Не изображай обиженного малыша, тебе это не идет. Тем более сейчас, когда твой обожаемый Бадхен лишился последних силенок. Увидев мое непонимание, она рассмеялась.  — А что, у тебя была другая теория?  — Он потерял интерес к… В этот раз смех Наамы прозвучал как-то странно — словно в ней смеялись сразу двое, в унисон.  — К тебе? Ох, милый. Пожалуй, игра в жмурки никогда не была столь захватывающей.  — Жмурки?  — Ты носишься с закрытыми глазами и пытаешься ухватить хоть немного правды о себе, а мы все над тобой смеемся.  — Рад слышать, что вам весело — сказал я сдержанно. Она рассмеялась в третий раз — видимо, я и правда смог ее развлечь.  — Не беспокойся, Адам — ждать осталось недолго. Скоро ты все узнаешь. Будем надеяться, что не пожалеешь об этом. Она кивнула и двинулась дальше со своим неизменным пуделем у ноги, словно разом позабыв о моем присутствии. Я почувствовал, что снова могу двигаться. Переступил на чуть онемевших ногах — в левом кроссовке все еще хлюпало — и побрел к дому. В голове было совсем пусто. Отсидеться дома не помогло — наоборот, стало еще хуже. Тоска и предчувствие чего-то дурного гнали меня на улицу, и к вечеру я снова вышел, хотя всего днем ранее предпочел бы отсидеться в четырех стенах. Было душно, как всегда перед дождем. Обычно я гулял по всему городу без разбору, но теперь выбирал места поприличнее и посветлее, и думал, думал без конца. На протяжении тысяч лет мои поступки не имели последствий, глупость и мелкие грехи оказывались безнаказанными, а сам я оставался целым и невредимым, немного скучающим наблюдателем. Я не боялся ничего, кроме существа, когда-то обрекшего меня на бессмертие и бродяжничество. Бадхен отпечатался в моей душе раскаленным тавром — даже если две тысячи лет назад я и правда потерял память, страх той самой встречи не забудется никогда. Но он же подарил мне возможность ничего не бояться. Жить в свое удовольствие. В любой ситуации выходить сухим из воды. А теперь все изменилось. Я могу утонуть, умереть от несчастного случая, меня могут ограбить и…  — Прикурить не найдется?  — Не курю — ответил я. Поднял глаза и мысленно застонал. Называется — накаркал. Пятеро эритрейцев. Белые майки, черная кожа. Задумавшись, я потерял бдительность, ушел от благополучных просторов Ротшильда и Бялика на злачный Ха-масгер, район ночных клубов, подпольных борделей и крайне неуравновешенных арсов.  — Деньги давай — самый мослатый и щуплый из них, видимо, был и самым нервным. Именно такие первые пускают в дело нож. Я вытащил из кармана бумажник. Молча бросил мосластому. Он заглянул внутрь, и ему, видимо, не понравилось увиденное — обычно я почти не носил с собой наличных.  — Телефон и часы. Я пожал плечами, не пререкаясь, но уже понимал, что так просто дело не кончится.  — Тут на углу банкат — щуплый потряс моей кредиткой из бумажника — пошли, снимешь сколько скажем. Я вздохнул. Раньше… положим, раньше я бы просто не оказался бы в такой ситуации. А теперь не знал, как из нее выпутываться — у меня на то не имелось ни опыта, ни навыков. Единственное что я понимал — даже если вытрясу все содержимое своего текущего счета, они не успокоятся. Людям охота покуражиться, а я — достаточно легкая добыча.  — Парни, ну нет у меня денег. Я в минусе, зря время теряете.  — Вот и покажешь нам свой минус — нагло заявил еще один член банды, полноватый марокканец. Я покачал головой.  — Банк мне вообще не по пути, сорри. Берите что есть, больше не будет.  — Бля, вот ты наглый — цокнул языком мослатый. И без малейшей паузы или предупреждения двинул мне ногой в живот. Я упал на асфальт, перекатился на бок, инстинктивно прикрывая голову. Наверное, как и в случае с аварией, бессмертие меня защищало — несмотря на боль от ударов, настоящего вреда своему телу я не ощущал. Терпел пинки, отчаянный мат, даже плевок от кого-то в затылок, старался не двигаться, чтобы их не провоцировать. В конце концов им надоело: они получили свои полсотни на человека, часы и еще какую-то хрень из моих вещей, а главное, выпустили пар. Оставили меня прямо там, среди сигаретных окурков и черных следов от жевательной резинки, и отправились по своим делам. До дома я дохромал очень нескоро — такси пролетали мимо меня не останавливаясь, попутки тоже не ловились. Слава богу, до домашних ключей шайка-лейка не добралась, я смог зайти в дом и привести себя в относительный порядок. Телефона было жальче всего, хоть он и был изрядно попорчен после аварии. Я заказал себе на сайте провайдера новые симку, аппарат, и заодно курьера, чтобы завез их завтра утром. Отменил те кредитки, что находились в отжатом бумажнике. Порадовался, что не не имею привычки таскать на себе удостоверение личности и паспорт: обновлять их было бы слишком геморройно. К утру дела закончились, и я наконец вынужден был признать то, чего старался избегать все это время. Пришло время поговорить с Бадхеном. Он не отвечал на звонки. Я звонил каждые два часа, оставлял сообщения. Звонил Финкельштейну, там тоже было глухо. На третий день стало понятно, что заочно решить проблему не выйдет. Решиться на встречу заняло еще два дня. Вилла, где я провел узником почти два месяца, выглядела нежилой. Почтовый ящик разрывался от рекламных буклетов, пачки непрочитанных газет лежали под дверью, размокшие и раскисшие от осенних дождей. Ставни на обоих этажах оказались плотно закрыты. Бадхен, скорее всего, давно съехал отсюда. Все же я вышел из машины и постучал в дверь — звонок был вырван с корнем. За дверью царила тишина, но я не ушел. С той стороны стояли и прислушивались к моему малейшему движению, так же, как снаружи это делал я — тишина была жилой и очень напряженной.  — Мне надо сказать кое-что, Бадхен — сказал я негромко — даже если не откроешь дверь — главное, чтобы ты знал. Я беззащитен, и Наама это видела и поняла. Молчание.  — Она знает, насколько ты ослабел. Почему-то мне кажется, что на данный момент перевес на ее стороне. Шорох. И снова молчание.  — Послушай. Я не прошу тебя вернуть мне неуязвимость. Просто хочу понять: почему это произошло? Ты и правда настолько слаб? Может, тебе нужна помощь? Кажется, с той стороны кто-то сдавленно хмыкнул.  — Ну открой уже — сказал я устало — понятно, что ты там. Дверь приоткрылась. Совсем немного. Но я впервые за долгое время увидел Бадхена и замер в замешательстве. Он выглядел… нормально. Рубашка, джинсы, ботинки. Стриженые волосы и гладко выбритое лицо. Пожалуй, даже стал чем-то похож на Саара — совсем немного. Образ нового Бадхена дополняли очки. Простые очки в роговой оправе. Ореол безумия, окружавший его в прошлый раз, когда он пришел ко мне, исчез безвозвратно. Он был — обычным.  — Что с тобой? — я спросил почему-то шепотом.  — Сам видишь.  — Ты больше не… бог?  — Нет — Бадхен раздраженно потер переносицу, чего никогда не делал раньше. Я невольно огляделся по сторонам. В выцветшем небе потихоньку кучковались дождевые облака. Между деревьями носились воробьи, а вдалеке неторопливо разворачивался строительный кран. Мир не собирался рушиться оттого, что один из его творцов внезапно стал смертным.  — Как это возможно вообще? Бадхен открыл дверь пошире, но впускать меня внутрь не спешил.  — У меня был выбор — сказал он с усмешкой — остаться частью своей божьей сущности, при этом окончательно слетев с катушек и разнеся весь мир на клочки, или же…  — Или же…?  — Или же нет. Я обдумал его слова.  — То есть, ты больше не часть своей сущности?  — Нет.  — Но сущность хоть в порядке? Он дернул уголком рта.  — В порядке. Только тебе от этого не легче — потому что о твоей неуязвимости беспокоился именно я.  — И сделать ничего нельзя?  — Можно было бы, если бы Шаари передал мне перед смертью твою тайну. Но он мертв, имя утеряно. А я…  — Я могу что-то сделать?  — Ты уже — он неприятно усмехнулся — уже сделал все, что возможно, Адам. Лучше держись теперь подальше. И от Наамы тоже. А еще лучше — вали в Европу и спрячься там получше.  — Ты знаешь, что я уязвим? Как мне поможет Европа?  — Это уже неважно. И ненадолго.  — В каком смысле? — я напрягся, вспомнив похожие слова Наамы.  — Скоро узнаешь — его усмешка стала еще неприятнее. Я не сдавался.  — В прошлый раз ты смог взять из меня — из моей души…  — Все, что я мог, я взял — перебил он меня — поэтому, как видишь, мы не распылены тонким слоем по всему пространству и времени, а чешем языками о вещах, которые не имеют больше никакого смысла. Все, что ты мог дать мне, Эвигер, ты отдал, поэтому не предлагай того, чего у тебя больше нет. Мотай-ка домой. Может, еще успеешь глянуть последний сезон «Анатомии Грея». И не дожидаясь ответа, он захлопнул дверь перед моим носом.