The dark side

В голове ещё шумело от выпитого - подлые разноцветные коктейли били в голову неторопливо и незаметно, постепенно делая шире улыбку и горизонты, ничем другим Эден просто не мог объяснить то, что он стоял, оперевшись спиной и затылком о стену, со спущенными джинсами и бельем, и боялся пошевелиться, потому что был уверен, что стоит только двинуть бёдрами, или вообще двинуться, да хоть бы и моргнуть, и ощущение влажного горячего рта на члене пропадет. И Карим, стоящий на коленях и самозабвенно скользящий губами по возбуждённой плоти, пропадёт. И, конечно его блядские, огромные ладони тоже пропадут с задницы Эдена. Он даже дышать боялся, но всё равно приходилось, и тогда с губ слетали странные, совершенно непотребные звуки. Не такие, конечно, непотребные, как тот, с которым Карим выпускал головку члена изо рта, чтобы глянуть на Эдена своими черными глазищами. Эден тонул в них, словно птица в нефтяном разливе, шёл на дно, захлёбываясь тёмным, жарким удовольствием, когда горячие губы вновь скользнули от головки к основанию члена, язык проследил, кажется, каждую венку, а руки, которые, блядь, не давали Эдену спокойно спать и дрочить - потому что он не мог не представлять их на своём члене, восхитительно сжали ягодицы. Эден даже понятия не имел, где они, как Бензема его сюда затащил и вообще, как произошло то, что произошло, надеялся только, что их не прервут, потому что кончить хотелось до дрожи в коленях. Хотя колени, скорее, дрожали от того, как глубоко Карим брал - расслаблял глотку, пропуская член в мягко сокращающуюся влажную тесноту, и на несколько мгновений замирал, прижавшись выдающимся носом к низу живота. Эден, осмелев, касается пальцами его затылка - пальцы колет короткий ёжик волос, а Карим, судя по вибрации, мягко прокатившейся сначала по члену, а затем и по всему телу, стонет от удовольствия, заодно стискивая задницу, подбираясь шершавыми пальцами к сухой, поджимающейся дырке. Но не касается - гладит вокруг и снова тискает задницу, так явно понукая двигаться, что Эден сдается - толкается бёдрами навстречу раз, другой, третий, опуская обе ладони на колючую макушку, но не давя, поглаживая, щекоча кончики пальцев, словно мало ему ощущений. Воздух обжигает лёгкие с каждым вздохом, а с каждым толчком в тугую глотку пожар вспыхивает в паху, разгораясь ещё сильнее, взмывая всполохами, когда Карим втягивает щёки, продолжая сосать и наминать пальцами задницу. Эден в конце концов вспыхивает весь, весь его небольшой нефтяной мирок, в котором он захлебнулся, едва глянув сверху вниз на растянутые вокруг члена губы и угольно-черные пики ресниц, заходится пламенем, обжигая, и он дрожит и пытается удержаться за что-нибудь, но безрезультатно - Карим мягко сглатывает, поощрительно застонав, и Эден камнем падает за край, на самое чернильное дно, разлетаясь на осколки. Чувствует он себя именно так, когда снова открывает глаза и обретает способность дышать. Карим ухмыляется, сидя на пятках, как огромный кот, но белая капля в уголке припухших губ однозначно не сливки. Розовый язык слизывает её тягуче, смакуя, и колени у Эдена снова подгибаются, а пальцы соскальзывают с “собачки” на молнии джинс, и попытка привести себя в порядок заканчивается провалом. Предсказуемо. Непредсказуемо то, что Карим справляется с этим с лёгкостью, даже ремень на Эдене застегивает с той же непринужденностю, что и расстегивал его. А потом встает, нависая сверху - разница в росте и подгибающиеся колени Эдена отлично этому способствуют и, шутливо интересуется: - Целоваться не захочешь? За одно только переливчатое звучание родной французской речи Эден готов был его расцеловать, а сейчас вовсе не понял вопроса - потянулся наверх и вперед, впечатываясь губами в губы и послушно отдавая инициативу, позволяя чужому языку настойчиво скользнуть в рот, оглаживая и обласкивая. Вкус спермы, терпкий и горький, делает поцелуй ещё пикантнее, а когда Карим негромко, голодно стонет, у Эдена снова подгибаются колени, а в паху теплеет, несмотря на едва схлынувший жар. Большое, горячее тело, прижимающее его к стене, хочется ощупать, огладить, хочется касаться голой кожи кончиками пальцев, и ещё раньше, чем закончится воздух и придется разорвать поцелуй, Эден торопливо просовывает руки под чужую футболку, едва не заскулив от удовольствия, проходясь ладонями по гладкой коже и крепким мышцам. - Напрашиваешься, а? - тяжело выдыхает в губы Карим, оперевшись локтями в стену по обе стороны от головы Эдена. Смотрит на шалого от удовольствия бельгийца, млея от прикосновений рук - таких правильных, достаточно настойчивых и достаточно ласковых одновременно. - Это всё коктейли, - почти неслышно отвечает Эден, и, хоть глаза у него совершенно пьяные, Карим уверен, что это не из-за дурацкого пойла, которое он медленно цедил весь вечер. - И ещё твои руки, - продолжает Эден, потянув футболку вверх, добираясь чуткими пальцами до груди и поглаживая тут же ставшие твёрдыми соски. - И губы. Голос его становится едва слышным, дыхание - прерывистым, а глаза снова туманятся, как тогда, когда Карим стянул с него джинсы и скользнул губами по члену. Эден мгновенно поплыл, вот и сейчас - стоило опустить ладони на крепкую, круглую задницу, как мягкие искусанные губы приоткрылись от удовольствия. Выглядело приглашающе, и Карим себе отказывать не стал - прижался ртом, толкнул язык между губ, лизнув нежную изнанку и острую кромку зубов, прежде чем скользнуть по чужому языку, снова увлекая их обоих в поцелуй. Не такой ленивый, как предыдущий - минуту назад Кариму просто нравилась мысль делиться вкусом спермы в поцелуе - не все его любовники соглашались, а Эден, мягкая бельгийская вафелька, оказался совершенно податливым и, как бонус, небрезгливым. Хотелось большего. Поставить раком на постель, вылизать хорошенько, погладить пальцами изнутри, растягивая под свой член - стоило, наверное, выяснить, как о относится к большим размерам, прежде чем вставлять, а может и не нужно было - при хорошей подготовке проблем не бывает. Все эти мысли проносятся в голове ураганом, пока Эден поскуливает в рот, невольно двигая бёдрами и поджимая задницу, которую Карим самозабвенно тискает, жалея, что поторопился, и натянул на бельгийца его дурацкие джинсы. Но второй раз раздевать его точно лучше на постели, а то велик шанс до неё потом не дойти - задница охуенно ощущалась в ладонях, Карим её до утра бы мял, трахая, а обходиться торопливым, жадным присовыванием между бёдер вместо того, чтобы чтобы сполна насладиться сексом, не хотелось даже в угоду собственным яйцам, уже звенящим от напряжения. Эден смешно охает от неожиданности, когда его поднимают на руки, и трогательно хватается за затылок и шею, очевидно не зная, куда деть длинные, жилистые ноги: видимо обхватить Карима за пояс ими ему не позволяет воспитание. - Куда? - только и выдыхает Эден, не сделав даже попытки оглянуться - смотрит Кариму в глаза, словно завороженный, а у самого зрачки во всю радужку, ни одного серо-голубого проблеска, одна чернильная темнота, в глубине которой то и дело вспыхивают искры. - Как это “куда”? - Карим вслепую тащит его по номеру, то и дело впечатываясь губами в губы и ловя дыхание - сладко-фруктовое, каплю отдающее легким алкоголем. - А куда ты хочешь? - Мне нравится твой французский, - интимно и невпопад шепчет Эден за секунду до того, как Карим опустит его на постель, опускаясь сверху. - Мне ты весь нравишься, - Карим припадает губами к соленой шее, с жадностью ловя горячий отклик на близость - Эден выгибается под ним, прижимается весь, раздвинув наконец-то ноги, подпуская так близко к себе, как только можно, учитывая слои одежды. Карим тут же подхватывает его под задницу, сжимает, ловя губами нуждающийся, голодный стон, вжимается пахом в пах, мягко поддавая бёдрами, уже представляя, как втиснется в эту узкую задницу, как Эден застонет, принимая, а потом будет просить ещё и ещё, подмахивая ладной жопкой и насаживаясь на член. Картинка выходит охуенная. - Трахнешь меня? - Эден все ещё выглядит поплывшим, когда тянет с себя футболку. во все глаза таращась на Карима, приподнявшегося, чтобы раздеться. Кариму тоже нравится его французский. Особенно, как звучит на нём всё, связанное с сексом. - Ещё как, - не получается удержаться от того, чтобы подмигнуть, и Эден вдруг смеётся, запрокинув голову и откинувшись на постель. К его чести стоит сказать, что он хотя бы успел раздеться до белья перед этим, тогда как Карим ещё прыгал на одной ноге, стаскивая джинсы. Стащив-таки плотный черный деним, Бензема хватает раскинувшегося на постели бельгийца за щиколотку, немного дернув на себя - чтобы ойкнул, скатился с подушки, чтобы поднял голову, глянув возмущённо, весело и предвкушающе, сглотнув и прикрыв глаза, когда Карим цепляет пальцами резинку его белья, потянув с длинных ног. Словно в первый раз, ей-богу, Карим делал почти то же самое полчаса назад, и точно так же Эден застыл, не дыша, словно боялся, что он моргнёт, а Карим пропадёт. Кожа на внутренней стороне бёдер нежная, гладкая - никак не удержаться от того, чтобы оставить на ней россыпь чуточку кусачих поцелуев, осевших на тёмном золоте розоватыми следами. Эден часто вздыхает и гладит кончиками пальцев по затылку, напрягаясь всем телом, то расставляет согнутые в коленях ноги, то порывается свести или закинуть обе Кариму на плечи - когда тот неторопливо облизывает мошонку, поочерёдно втягивая яички в рот, но продолжая обходить лаской вновь твёрдый член. Только когда добрался пальцами до сухой сжатой дырки, тогда облизнул головку, втягивая в рот, одновременно ласково поглаживая сомкнутые мышцы - отвлекал на всякий случай, хотя Эден, плавно покачивающий бёдрами, точно не был похож на того, кто против продолжения в любой форме. Даже жалко красоту такую переворачивать - Кариму нравится видеть жадный блеск в глазах, нравятся мягкие, манящие губы, нравятся крепкие бёдра, так и норовящие зажать его голову. - Так будет удобнее, - откуда только берется рассудительность в хмельной от удовольствия голове? Эден капризно ворчит, норовя перекатиться обратно на спину, замирая только когда Карим прижимает его всем весом к постели, прикусив кромку уха и прошептав: - Я обещаю, что буду смотреть тебе в глаза, когда ты будешь кончать, вафелька. - Иди в жопу, - чуть задушенно пищит Эден, но трепыхаться перестает, послушно встает в коленно-локтевую, прогибая спину, когда Карим проходится раскрытыми ладонями вдоль позвоночника, от широкого разворота плеч к розово-золотистым, затисканным ягодицам. - Как раз собираюсь, - не особо стараясь, чтобы Эден его услышал, отвечает Карим, потрогав большим пальцем поджавшуюся дырку, прежде чем сплюнуть, растирая вязкую слюну, мягко надавливая, пока мышцы не поддадутся, впуская. Эден прерывисто дышит, чуть покачивая задницей, и прогибается посильнее, подставляясь под пальцы, а минутой позже и под язык, влажно скользнувший по расселине между ягодицами. Не торопиться сложно - хочется и ягодицу прикусить, и языком внутрь толкнуться, и пальцами погладить горячие, сокращающиеся мышцы - и всё это под приглушенные довольные стоны, то и дело переходящие в нетерпеливое бормотание на сладком и родном языке. Карим широкими мазками вылизывает прогнутую поясницу, слизывая солоноватую испарину, двигая внутри всё ещё тугой задницы пальцами, сдыхая уже от нетерпения. Эден хватается пальцами за простынь, прогибаясь так сильно, как позволяет спина, расставляя ноги как можно шире, упирается лбом в простынь, с трудом удерживаясь на ногах, тем более, что перед глазами расплываются разноцветные, как коктейли, круги. Волны сладкой дрожи накатывают одна за одной - чёрный, вязкий нефтяной прибой. Широкие ладони на ягодицах. Ловкий, умелый язык внутри. Пальцы, надавливающие на простату почти без ласки, но так умело, что впору рыдать и просить ещё. Пара пальцев, три, на четвёртом Эден захлёбывается остатками воздуха и едва не кончает, представив болезненно-остро, нездорово и охуенно, как широкая ладонь медленно скользит внутрь до самых костяшек, а может и дальше. Дышать становится почти невозможно, тело вздрагивает раз за разом - Эдена словно в сухом оргазме перекручивает, без истомы, без мягкости - жестко, остро, сильно. Стискивает и отпускает - он выдыхает сквозь зубы, скулит, послушно переворачиваясь, когда Карим его тянет за бока. - Тебе понравится, - бормочет он, не отводя взгляда от Эдена, вглядываясь так, словно ответ на все тайны ёбаной вселенной ищет. - Мне уже нравится, - признается Эден перед тем как внутрь плавно и гладко скользнет самый большой член из тех, что он принимал. Может быть даже из тех, что видел. А ему нравилось смотреть на большие члены. И ещё ему нравились большие руки. Ты грёбанный идеал, - думает Эден, чувствуя, как дрожат и разъезжаются ноги от каждого движения. Внутри вспыхивают искры - под веками, под кожей, - плавится кожа под поцелуями, задница под сильными руками ноет как после хорошей порки, но Карим, слава богу, не останавливается - мнёт ягодицы пальцами, до боли и скулежа, рвущегося с губ, натягивает на свой член, медленно и неумолимо, до тех пор, пока не прижмётся пахом к промежности, прикрыв глаза, замерев в мгновении чистого блаженства. Эден тянет дрожащие руки, трогает блуждающую улыбку, пытается сжаться на возбуждённой твёрдой плоти, но почти безуспешно. Сердце тяжело бухает где-то в глотке, отдаваясь глухим стуком в ушах, руки обессиленно падают на постель, и только когда Карим прижимается весь, гладкий, жаркий, большой и тяжелый, Эден находит в себе силы обнять его за шею, чтобы не отпускать от себя. Чтобы сжимать крепкие, двигающиеся равномерно, словно поршень, бедра коленями, чтобы стонать в горячие, влажные губы, полностью отдаваясь чернильному, густому удовольствию, расцвеченному искрами. Он снова тонет и снова вспыхивает - всё сразу, всё остро и ярко: ладони на заднице, член внутри, язык, вылизывающий рот, густой, душный воздух с запахами алкоголя, секса и пота, короткий ёжик волос под трясущимися пальцами. - Давай, - мурлычет он переливами родной речи, впившись кончиками пальцев Кариму в затылок и прижимаясь губами к его уху. - Давай, трахни меня. Зажми мне рот, чтобы я не был таким громким. Давай же. Мы ведь понимаем друг друга, мон шери... Где-то трепещет слабая мысль о том, что утром он пожалеет, как всегда жалеет, когда признается в таком, но, как и всегда, она слабая, почти неслышная, а Карим сильный и горячий прямо здесь, почти ласково чмокает в губы, прежде чем накрыть раскрытый рот ладонью, смотрит дурным, диким взглядом, стискивает второй рукой под коленом, рывком закидывая ногу себе на плечо, и даёт так, что Эден вопит от удовольствия в голос, наконец-то отпуская себя. Ныряя в чёрную-чёрную бездну, пышущую жаром. Чтобы утром - как и всегда - проснуться в одиночестве.