The dark side

Жерар не слишком любил утра. Он всю жизнь был той самой классической совой, которой проще лечь спать в шесть утра, чем проснуться в шесть утра. На эту особенность организма, к тому же, накладывалась нелюбовь тратить время попусту - это было второй причиной, по которой Жерар не любил утра. Проснуться рано для него мучение, проснуться поздно - весь день сожалеть о потраченных впустую двух-трёх часах, которые можно было посвятить чему-то важному. Только рядом с Серхио, если они просыпались рядом в постели, в их небольшой квартире в историческом центре Мадрида, пробуждение обходилось без грызущего загривок чувства вины. Если оба они оставались здесь, значит, впереди был целый день полностью в их распоряжении. А сон в обнимку с Чехо Жери считал достаточно приоритетным занятием, чтобы не испытывать чувства вины даже если стрелки часов уже подбирались к полудню. К тому же завтраком обычно занимался Чехо, и готовил он блинчики или вафли, в зависимости от настроения. Жерар даже не знал, умел ли Серхио готовить до их знакомства, но в те стародавние времена, когда они могли ещё себе позволить позавтракать вместе в каком-нибудь маленьком кафе, Жерар на завтрак обычно заказывал как раз блинчики или вафли. Теперь было приятно - и то, что Серхио это замечал и запомнил, и то, что готовил их для Жерара. Жерар, если просыпался раньше, любил рассматривать привольно раскинувшегося Серхио, невесомо выводя пальцами линии татуировок. Он знал их все, мог бы нарисовать, наверное, по памяти с закрытыми глазами, но каждый раз окунался в это удовольствие, выводя узоры на его теле и подбираясь к татуированным пальцам, которые хотелось просто целовать - или ощущать в себе. Но если Серхио просыпался первым, плюсов было даже больше. Тогда он успевал умыться, принять душ и вернуться обратно в постель, горячий, распаренный, пахнущий гелем для душа, совершенно бесцеремонный, голодный и ласковый. Жерар сквозь сон, не просыпаясь, чувствовал, как Чехо опускается сверху, пользуясь привычкой Жери спать на спине, как тесно вжимается между бёдер, раздвигая безвольные тяжелые со сна ноги, чтобы было удобно обоим, как тепло дышит в шею, оставляя первый тёплый утренний поцелуй, пока его ловкие, ласковые пальцы кружат по внутренней стороне бедра, по мошонке и под ней - сил на то, чтобы одеться ночью никогда не остается, - мягко лаская раскрытый мягкий вход. Жерар не раз просыпался с широко, похотливо раздвинутыми ногами и твёрдым, пульсирующим от приближающейся разрядки членом в плену горячего рта. У Серхио явно было табу на проникновение до того, как Жери откроет глаза, и об этом им стоило поговорить. Слишком часто Жерар представлял себе именно такое пробуждение - возбуждённым, растянутым, под Серхио, который не просто близко, а глубоко в нём, и от каждого его плавного движения удовольствие не просто разливается по венам - оно вскипает и обжигает изнутри всё тело. Он уже просыпался несколько раз за пару мгновений до оргазма - это был фантастический опыт: разум не успевал за телом, и поэтому разрядка получалась просто сногшибательной, ничем не сдерживаемое удовольствие выкручивало всё тело. А стоило подумать, что это удовольствие могло идти от двигающегося внутри члена - от острого возбуждения становилось даже дурно. Жерар просыпается лениво, неохотно и медленно, и почему-то первое, за что цепляется его разум - запах хвои. Рождество. Подарки. И свой он получает прямо сейчас, во всяком случае, именно в эту минуту, когда туго горло мягко, нежно и жарко сокращается вокруг его члена, Жери уверен, что подарка лучше у него уже не будет. Он мычит что-то нечленораздельное, дотягивается пальцами до макушки Серхио, вплетая пальцы во влажные отросшие волосы, пытается вспомнить как дышать, когда Чехо двигает головой, сначала ещё глубже, а потом вовсе соскальзывая с крепко стоящего члена. Мягкие губы ласково касаются головки, скользят по стволу, спускаются к яйцам - Жери уже не смотрит, поднимает глаза к потолку и жалобно скулит, когда Серхио влажно лижет между ягодиц, потрогав кончиком языка возбуждённо поджавшийся вход. - Слушал бы тебя и слушал, - делится Серхио, широко лизнув ещё раз и подняв взгляд на Жерара. Теперь ему не так страшно позволять себе думать о чем-то, что может их связывать.Не так страшно думать о том, что может скрываться за красивой улыбкой и жаркими ласками - не только похоть, не только жажда, там есть что-то ещё, теперь Жери уверен, и ему проще улыбаться Серхио по утрам. Проще думать - пока ещё не говорить, - “Я тоже так люблю тебя... ” Вместо всех этих слов он ловко съезжает по постели вниз, довольно изящно скрещивая лодыжки на спине у Чехо. Его тяжёлый налитой член так близко, что Жерара буквально охватывает желание направить его в себя - только руки непослушные, неловкие и тяжёлые. - Доброе утро, золотой мальчик, - нежно мурлычет Серхио, потеревшись носом о нос и качнув бёдрами. То, как член скользит по влажной ложбинке между ягодиц, заставляет Жери сладко вздрагивать, у него даже пальцы на ногах поджимаются, и Серхио прекрасно считывает реакции его тела, словно Жери раскрытая книга. Он двигает бёдрами снова и снова, ловя лицо Жерара в плен сильных пальцев и не давая отвернуться. - Мой сладкий золотой мальчик… Жерар не испытывает ни капли раздражения. Он способен в мгновение ока разъяриться, стоит Серхио сказать что-то, пусть бы и дельное, на поле, но в постели Пике не мог сердиться ни на одно из дурацких, но незлых прозвищ, которыми награждал его Рамос. Он готов быть и золотым мальчиком, и спящей красавицей, да кем угодно, лишь бы Серхио лежал сверху, обещая потрясающее наслаждение одними только движениями сильных бедер, гладил по лицу и смотрел этим свои глубоким, жарким, ласковым взглядом. Жери поднимает наконец-то руку - погладить Серхио по волосам, потянуть, прижать к себе, утянуть в глубокий поцелуй, отдаваясь на милость ловким рукам - Серхио подхватывает его под задницу и скользит внутрь под тем самым идеальным углом, заставляющим Жерара не просто дрожать в его руках, а задыхатся остротой и яркостью ощущений. Серхио любуется - откровенно и почти смущающе. Замирает, широко распахнув большие глаза, скользит языком по розовым губам, сминает задницу Жерара, которая по-прежнему в его ладонях, делает ещё одно движение - неторопливое, но глубокое и точное. Выбивает из груди воздух вместе с невнятным звуком, заставляет вцепиться в простынь, выгнувшись и застонав. - Слушал бы и слушал, - рассеянно-ласково повторяет Серхио, приласкав широкой ладонью возбужденный член. Он трёт большим пальцем головку, растирая вязкую смазку, и не сводит с Жерара глаз, будто мало ему того, что его член уже в нём - ему нужно ещё залезть Жерару в голову, в душу, под кожу. Жери и не против, и стонов сегодня не сдерживает, задыхаясь в них, утопая в бушующем наслаждении. Серхио трётся лицом о шею, словно дикий зверь, целует в губы, жадно вылизывая рот, руками скользит по телу, прикасаясь ко всем чувствительным местам, даже между бёдер протискивает ладонь, мягко надавливая пальцами на растянутые вокруг члена мышцы, почти проникая внутрь, но останавливаясь, когда Жери забывает как дышать и хватается за его плечи в попытке удержаться на грани подстерегающей бездны. - Лучшее утро за последний месяц, - тихо шепчет Чехо, прикрывая ресницами глаза - он близок к оргазму, на его лице - выражение чистого, ничем не омраченного удовольствия. Жерар ещё ближе. Мягкие движения бёдер, рука на члене и такой красивый, открытый Серхио - всё что, ему нужно, чтобы утонуть. “Лучшее” - неслышно согласится Жерар несколькими минутами позже. Он затрахан, заласкан и зацелован, ему лень подниматься и идти в душ и он знает, что если будет лениться достаточно долго, то Чехо, золотое сердце, притащит завтрак прямо в постель - как сам Чехо и любит, зная, что Жерар не станет возмущаться на этот раз. На завтрак, судя по запаху, блинчики - вполне себе рождественский завтрак. Чехо запевает “Хала Мадрид”, выливая очередную порцию теста на раскаленную сковородку, запах блинчиков успешно перебивает запах хвои, героически наряженная вчера ёлка переливается гирляндами, потому что выключить её они забыли, а впереди не один, а целых два дня вместе.