Я иду к тебе домой

      Вообще, должна сказать, что до определённых событий в моей жизни я всегда любила себя, в меру, как положено нормальному человеку. У меня не было раздутого самомнения и завышенной самооценки, у меня было здоровое самолюбие. Просто меня в семье любили. Я была папиной любимицей, этакий маленький островок спокойствия хоть за кого-то, не то что парни, которые то влезут вместе на какие-нибудь гаражи и порвут всё, что можно, то подерутся (хотя, дрался больше Мишка), то двоек нахватают. А тут приходишь домой, а там такая дочка, мамин хвостик, спокойный улыбчивый ребёнок, и вообще вся в тебя. Ещё и красавица: глаза чёрные, клиновидные брови вразлёт, соболиные и волосы тёмные длинные. Ну как не порадоваться такой дочке? К тому же, если она ещё и учится не в пример усерднее двоих старших балбесов. И однажды мне воздалось за моё примерное поведение.       Как я уже говорила, мама отдала меня на скрипку. Лёшка мучил аккордеон, Мишка гитару, а меня мама видела серьёзным музыкантом. Первую скрипку — учебную — мне купили в тогдашнем Ленинграде. Это было недёшево, но её-таки купили. Не скажу, что я прыгала от восторга или ревела от отчаяния, мол, как я не хочу этим заниматься. Нет, мне нравилась музыка, мне нравилось извлекать звуки из инструментов, причём из любых. Пару раз я пробовала на зуб и Лёшкин аккордеон, и Мишкину гитару. Но аккордеон был слишком тяжёлым, а гитара для меня слишком большой. А вот скрипка нормальненько так зашла. Не слишком много весит, не слишком большая (тем более, её подбирают по возрасту учащегося), в общем — стоящая вещь, я впишусь, пожалуй, в это дело. Так вот, за моё примерное поведение на тринадцатый мой день рождения папа подарил мне скрипку. Не просто какую-то там, а Карла Хёфнера! Торжественное вручение её состоялось, правда, на Лёшин день рождения, третьего октября. Как объяснил папа: — Задержался в пути твой Карл, но всё-таки прибыл. Получай. Закрывая мне глаза руками, папа подвёл меня к столу в большой комнате. — Дивись! — он убрал руки и моему взору предстал чехол. — Ух ты! — я открыла крышку и увидела самую прекрасную скрипку, которую когда-то видела в своей жизни. Это был Карл Хёфнер, вишнёвого дерева, очень изящный и красивый. Там, в чехле, были ещё смычок, канифоль, мостик и даже струны! Где папа достал всю эту красоту? Очень просто, если ты пограничник, к тому же и с секретным предписанием. То там знакомые, то тут, вот тебе и скрипка Карл Хёфнер, — это всё мне, правда? — я обернулась к папе. Тот улыбнулся. — Ну не мне же. — Спасибо, пап! — я взвизгнула от восторга и повисла у папы на шее. В этот момент пришла мама и умилилась увиденному. — А я тебе говорила, что будет именно так, — произнесла она и погладила меня по голове, — тебе нравится, правда? — Ещё бы! — я повисла на обоих родителях. Проходивший в ванную Лёшка увидел сию сцену и хрюкнул: — Что это тут у вас за встреча на Эльбе? — Смотри, что мне папа подарил! — я выхватила скрипку из чехла и понесла брату, чтобы тот оценил. Он повертел её в руках, посмотрел, покачал многозначительно головой, отдал мне и изрёк: — Да-а-а… вещь! Поздравляю, сестрёнка! — он взял моё лицо в ладони и расцеловал в обе щеки. Любил он так делать. — С днём рождения, Лёшка! — я расцеловала его в ответ. Так у меня появилась самая дорогая мне вещь — скрипка, которую я звала Карлом.       Так вот, о любви к себе. Я всегда знала себе цену, всегда была уверена в своих силах, больше, чем в своей красоте. Эта уверенность шла не столько из поддержки родителей, сколько от братьев. Когда я стала подростком, Мишка хвастался Шуре Балунову. — Нет, ну видел, какая у меня Саша? Высокая, стройная. А волосы какие красивые! — Да, Гаврила, я видел твою сестру, успокойся, — мягко успокаивал его приступы братской любви Шура. — Нет, ну ты где ещё найдёшь такую девушку? — Нигде, тут ты прав, — соглашался Шура. Я не очень обращала внимание на собственные внешние данные, пока однажды Лёша не показал мне фотографию с какого-то из моих выступлений, то ли отчётник какой-то, то ли городской конкурс, не суть. Там, на сцене, стояла эффектная брюнетка, склонившая голову к Хёфнеру, вдохновенно вскинув брови, закрыв глаза и эта брюнетка была готова вот-вот взлететь над сценой. А ещё мама к тому выступлению сшила мне потрясное платье в пол из тёмно-синего атласа и я красовалась в нём. Плечи были открыты, по свободному от скрипки плечу красиво рассы́пались мои чёрные волосы, доходившие тогда до локтей. Тонкие руки извлекали из инструмента музыку… — Ничего себе… это точно я? — тогда на концерт пришла только мама, папа и братья были в своих делах. Ну и не страшно, я не обижалась. Главное, что мама пришла! — А кто же? — брат даже удивился такой моей реакции, — ну-ка иди сюда, — он подвёл меня к шкафу, где на двери было встроено зеркало. Там отражались такие похожие мы с Лёшей, — посмотри на себя. Только внимательно посмотри. Ты очень красивая девочка. А станешь взрослее, будешь ещё красивее. — Как мама? — я подняла взгляд на брата. Тот улыбнулся и шепнул мне на ухо: — Ещё красивее. — Ты чего такое говоришь? — смутилась я, но Лёша повернул мою голову снова к зеркалу и продолжил: — Конечно, красивее. Мама это мама, а ты — это ты. Мама отдала тебе свою красоту, значит, ты будешь красивее неё. Но при одном условии. Знаешь, каком? — он хитро скосился на меня. Я отрицательно помотала головой, смотря на брата через зеркало, — при условии, если ты будешь красоту внешнюю наполнять внутренней. Если твоя внешняя красота фантиком не будет, а будет иметь ещё и содержание. Образовывайся, сестра моя! — Лёша обнял меня за плечи и чмокнул в макушку. Что ему уже было не очень удобно, потому что я махнула в росте и теперь моя макушка заканчивалась там, где у Лёши начинался кончик носа. — Хорошо, брат, буду! — А фотку я себе в закладки возьму. — Будешь мной закладывать книжки? — усмехнулась я. — Да. Так мы с тобой всегда будем вместе, — он снова обнял ладонями моё лицо, а я улыбнулась. Мишка, когда увидел это фото (которое, кстати, мама сделала), с неделю ходил гордый как павлин, аж светился. Когда Лёшка ушёл в армию, это фото он забыл в одной из книг и в письме попросил прислать, очень скучал по мне. А потом, когда приходил на побывку (он служил недалеко от Питера) рассказывал: — Эту фотографию чуть на сувениры не разорвали. Ты просто не представляешь, какой ты произвела фурор, Шуня, — «Шуней» меня как-то прозвал Миша. Так он в приступе братской нежности сократил «Сашуню». И «Шуня» ко мне удачно приклеилось. Но это только для очень близких.       С той поры и, исполняя завет старшего брата, я стала работать над собой. У мамы я выпытала все известные ей рецепты красоты, как говорится в одной рекламе. Братья мои в нашем доме появлялись всё реже и я могла спокойно занимать ванную, никто бы не ломился вечером, долбя в дверь и приговаривая: — Саня! Ты не одна в доме! Мне тоже надо! Или: — Сашунь, ну давай скорее, я тоже хочу. Кто из братьев что приговаривал — догадайтесь сами. Словом, я могла заседать в ванной комнате хоть всю ночь, делая всяческие маски то для волос, то для лица, то ещё какие процедуры проводя. А заодно зачитываясь очередной книгой.       Однажды я напросилась с Мишкой к нему на репетицию. Я скучала по Шуре Балунову, а он там должен был быть, и я напросилась. — Ну я тихонько посижу. Ну Ми-и-иш! Ну пожалуйста, ну братиш! — я состроила самую милую просящую рожицу, на которую только была способна. Мишка никогда не мог долго мне отказывать в чём-то и, наконец, изо всех сил скрывая улыбку, согласился. — Ну ладно. Только не путайся под ногами, хорошо? — Да! Спасибо! Я буду тихо, как мышка! Пришли мы с братом на точку, а там уже с Князем сидят. — Миш, я пошумлю немножко? — Не понял. — Шурик! — я кинулась обнимать любимого друга. — Ой, Саня! Я тебя не узнал! — он обнял меня и отстранил немного, чтоб рассмотреть меня, — ты прям цветёшь! Красотка! — Саша… ты ли это? — подключился Андрей, — я бы тебя тоже не узнал. Такая мадам. — Мадемуазель! — Миша поднёс кулак к носу Андрея. Тот скосил на него глаза и покивал. — Понял. Мадемуазель, так мадемуазель. Молчу. — А ты чего пришла к нам? — поинтересовался Шура. — Да я так, от скуки. Ну и интересно, что вы тут такое делаете. — Мих, а нам бы не помешала девушка в группе, — прищурился оценивающе Князь, — тем более такая… эффектная девушка. — Отстань! — парировал Мишка, — рано ей ещё! — Ну ты тира-а-ан! — протянул Шурик, — а Лёшке не рано было в Москву с нами ездить? — А Лёшка парень. Всё, отстаньте от моей сестры. Скажите мне, где все? Долго их ждать ещё? Где-то через полчаса подошли остальные. Я, как и обещала, сидела тихонько себе в уголку и с любопытством наблюдала процесс репетиции. Краем уха услышала, как Мишка прошипел Яшке: — Ты чё на неё так смотришь? Ты лучше на струны смотри! А потом, когда Мишка провожал меня домой, рассказал, что Князю втемяшилась идея привлечь меня в группу. — Говорит, у неё такой взгляд, такие глаза обалденные, — процитировал Мишка. — И кем же я буду? Подтанцовкой? — Не знаю. А, не бери до головы. Думаю, это так, мысль… — Скорее всего, — согласилась я, — к вам никак не впишусь, при всём желании. О, как мы с братом ошибались…