Я иду к тебе домой

      Нашествие… как много в этом звуке… и палящее солнце, и бухие отдыхающие, и бухие музыканты, и охрана, и Миша Козырев — мировой дядька. В общем, в этом звуке всё, что дорого молодому сердцу. Там я приобрела немало друзей-товарищей. Например, моего любимейшего подонка — Чачу Иванова. Подонком я его зову просто так, без какого-то зла или обиды. Просто у него такая наглая и шпанская манера речи, что к нему так и липнет — подонок. Он не обижается, а даже поддерживает, мол, да, да, подонок — это я, обращайтесь.       Чачу я узнала году так в двухтысячном, на Нашествии как раз, до тех самых КИНОпроб. Мне тогда было девятнадцать, выглядела я на все семнадцать и Чача, увидев меня, смотрящую выступление… не помню кого, то ли Кирпичей, то ли Ляписа, принял меня за фанатку и попытался мягко так выпроводить в фан-зону. — Девушка, а вы как тут оказались? — В каком смысле? — опешила я. — Да в прямом. Тут музыканты ходят. — А я музыкант и есть. Вокруг нас были ещё исполнители и Чиж решил заступиться. Он приобнял меня за плечо и произнёс: — Да ладно тебе, Чач. Что тебе, жалко что ли? Ну пусть девочка отсюда посмотрит. Провели тебя сюда? Так и скажи. — Да ёб вашу мать! — возмутилась я, — музыкант я, блин! — Ай-яй-яй! Не надо ругаться. — Я из группы Король и Шут! Оставьте меня в покое! — Сурьёзно? — Чача смотрел на меня с нездоровым подозрением. — Сурьёзно. Вон мой брат идёт! — наконец-то я увидела спасительного Мишу, — Миш! Меня тут обижают! — Шо? Кто? Щас как всем надаю! Так я познакомилась с Чачей. Мы потом разговорились и он оказался довольно занятным мужиком.       На Нашествии две тысячи первого года я опять играла у обоих братьев. Там я познакомилась с Юрием Юлиановичем. О, мой бог, что это за человек! Это воплощение всеобъемлющей любви, нежности и сострадания в одном человеке. Никогда больше таких людей не встречала. С Илюхой Чёртом мы славно поговорили за Кришну, йогу и всё вот это вот, развалившись под солнышком. Где-то там бегал Чача, но я его видела издалека. К Нашествию две тысячи второго года из «подонка» Чача трансформировался в «Саня-друг». Это так, наш с ним прикол. Как-то так повелось с того года, что когда бы мы ни встретились, мы кидались друг другу на шею с воплем «Саня, друг!». Саня-Друг. Сколько помню, Чача даже целоваться пытался, в щёчку, правда. — Александра, будьте моей музой! — дурачился Чача, вставая на одно колено и картинно беря мою руку, как рыцарь брал даму сердца. — Ах, Александр, это такая честь. Боюсь не оправдать, — подыгрывала я, будто бы смущённо отворачиваясь. — Ну что вы, Александра, монамур, — он произносил всегда именно так, что это получалось в одно слово — «монамур». — Ах, оставьте! — заливалась смехом я. — Можно я тогда буду твоим братиком? — Саня, у меня уже есть два. Куда мне вас складывать всех? — Ну я самый маленький из них, я на полку помещусь. А ты зачем такая высокая? — Я не высокая, во мне всего-то сто семьдесят четыре. — Всего-то! А во мне сто семьдесят восемь. Куда вот ты, поперёк батьки? Чача иной раз называл меня цыганкой или колдуньей. — Ты, — говорит, — такая вся тёмная, вы с Лёхой прям два колдуна. — А Мишка? — А Мишка… а Мишка ведьмак. — Забавно, он нас с Лёшкой называл как раз парочкой ведьмаков. Он у нас дядюшка Весемир, Лёшка — Геральт, а я — Цири. — О как, всё распределено. — Да-да. А вот Скрипка, Олег, вообще раньше тебя меня панночкой окрестил. — Блин, в точку! Какой прозорливый Олег… Так мы с Чачей и подружились. Когда я ушла в свободное плавание, Чача мне помог в одном деле, но об этом чуть позже.       Нашествие две тысячи пятого года не забуду никогда. Тем летом между мной и Олегом впервые пробежала какая-то искра. На Нашествии я оказалась исключительно по Мишиной просьбе, сама бы не поехала. Короче говоря и минуя всяческие детали фестиваля, в конце дня музыканты расползались отдыхать. Я ушла к реке, ко мне подтянулся Олег. Не только он один, просто мы с ним в компании друг друга оказались. Разговорились, и я поведала о моих приключениях в группе, о конфликтах с Гордеем, с Реником, о том, что из-за этого конфликта я от него и ушла. А Олег усмехнулся и изрёк: — Девчонка ты ещё, Сашка. Надо было компромисс найти. — Никаких компромиссов! Речь о моём брате! И какая девочка, окстись! Мне двадцать четыре года, Олег. — Слушай, я тебя старше на шестнадцать лет. Для меня ты девочка. — Ой, всё! — я вскинула руки, — убедил, старикан. — Вот же нахалка! — рассмеялся Олег. — Ты как хочешь, а я пойду окунусь. Ты не хочешь? — я уже стянула с себя майку-борцовку и принялась за обрезанные джинсы. Меня не смущало, что я без купальника. Бельё — тот же купальник. Тем более тогда оно у меня было весёленькое, жёлтенькое. На мой вопрос ответа не последовало. Олег вытаращился на меня, видимо, немного обалдев от такой смелости. Я помахала рукой перед его глазами. — А? Чё? — Не чё, а шо! Ты идёшь? — А… ну пойдём. Стоя по пояс в воде, я отфыркивалась от попавших в нос и глаза брызг. А Олег, знай себе, рассекал кролем. — А ты чего стоишь? — А я плавать не умею. — Как так? А кто тут на спине плавал? — Ну если плавать как топор, ты называешь «плавать», то я, блин, чемпион. А где мне плавать-то? В Неве? Холодно, а я теплолюбивая. — Давай я тебя научу. — Да не, не надо, Олег. Я уж как-нибудь обойдусь. — Иди сюда, Господи, — он потянул меня за руку, — вот, ляг на воду. — А, может, не надо? — Лягай! — скомандовал Олег, — я тебя держу. Я послушалась. Моё тело бережно приняли его ладони, расположившись под моим животом. — Ух… — вырвалось у меня. — Вот. А теперь как лягушка давай, руками и ногами. Но учиться плавать мне скоро надоело и я просто легла на спину и отдалась воде. Олег, недолго думая, поступил так же. Потом мы пошли к берегу и задержались немного. Просто стояли и смотрели друг на друга. Ладонь скользнула на мою грудь. Мы одновременно опустили взгляды вниз. — Я… — Да? — Извини, я случайно… — пробормотал Олег, убирая руку. Я смущённо ухмыльнулась и отвернулась, разворачиваясь выходить из воды, — всё нормально, Саш? — произнёс Олег. Он был смущён не меньше меня. — Да, всё хорошо, — я обернулась на него и улыбнулась. — Я, правда, не нарочно, — он поравнялся со мной. — Да успокойся. Я девушка свободная, мне не перед кем отчитываться. — Но я-то не свободен. У меня скоро ребёнок родится. — Эм… зачем мне это нужно знать? — Я чувствую себя виноватым… — Да ничего не случилось же! Мы же не переспали с тобой, в конце концов! — мы оба вышли на берег, и, когда я произнесла мою реплику, мы с Олегом снова переглянулись. Он смотрел на меня, вытаращив глаза, да и мои брови, как мне казалось, поползли на лоб. В следующий момент Олег резко прижал меня к себе, провёл ладонью по моему лицу, всматриваясь в мои глаза, и медленно и с чувством поцеловал меня. Чуть погодя, я обняла его за шею и тихонько прикрыла глаза от удовольствия. Это было очень приятно, Олег целуется обалденно: мягко, но в тоже время довольно настойчиво. Долго ли мы целовались, я не знаю. Но, когда тёплые ладони уже почти достигли моей поясницы, меня окликнул до боли знакомый Реник. Кстати, не знаю, почему, но живописать наши с Саней нежности, мне почему-то не очень хочется… хотя это тоже было приятно и очень мило. Кто знает, почему так? — Саша! — в голосе слышалось возмущение, раздражение и ревность. Мы резко прервали поцелуй и оба воззрились на источник звука. Я закатила глаза, а Олег выпустил меня из объятий и стал одеваться. — Чего тебе? — огрызнулась я. — Чего «чего»? Время сколько, ты где ходишь? — Ой, ну тебя не спросила, где мне ходить! — Хамишь? — Саш, всё нормально? Я могу проводить тебя до твоего номера, — Олег подал мне мою одежду и положил руку мне на плечо. — Да нет, ты иди к себе. Я справлюсь, — я стала натягивать джинсы и майку, а Олег ушёл, неся футболку в руке. Когда он проходил мимо моего тёзки, я боялась, что Реник полезет драться. Но нет, он просто проводил разгневанным взглядом моего… эм… как бы его назвать? Тогда он ещё не был моим любовником. Ну, в общем, вы поняли. Реник взглядом убил Олега. Я оделась, надела шлёпки и, собирая волосы в косу, двинулась в сторону гостишки. Реник последовал за мной, нам же в одну сторону. Олега я уже не видела, не знаю, куда он делся. Зато Леонтьев по пути начал приставать ко мне с допросом. — Я не понял, что это было? — Это был Олег Скрипка. — Не строй из себя дуру! Что вы там делали? — Ой, целовались, Санечка, — с издёвкой ответила я. — А я? — А ты не целовался. — Прекрати острить! Ты мне строишь рога? — Реник остановился и резко дернул меня за руку. Я испугалась такой резкости, но виду не подала, а даже рассмеялась: — Саша, мы с тобой уже кончились. Теперь есть отдельно ты, отдельно — я. Невозможно наставить рога тому, кто не с тобой. Тебя нет больше в моей жизни. Отпусти мою руку, — я сжала кисть в кулак, чтобы резче дёрнуться, но Реник держал крепко. Мы были уже недалеко от гостиницы, и я выискивала глазами кого-то из моих братьев, Князя или Шурика Балунова или того же Олега. Да хоть Илью Чёрта, только бы кто-то знакомый появился, может, этот ревнивый лось остудит свой пыл? Но никого знакомого не было видно. — Я тебя не отпускал, что тебе взбрело в голову? — Леонтьев, мы в разводе! Или ты забыл уже? Или тебе спермотоксикоз в голову дал? — Сука! — лицо обожгло и я повалилась на землю. Я закрыла голову руками, защищаясь и готовясь дать отпор. — Э! — раздался свист, — ты чё делаешь? Сань, ты цела? — помощь пришла, откуда не ждали. Потирая щёку и пытаясь встать (я отбила копчик), я увидела краем глаза, что к нам решительно направлялся Чача, — слышь, дружище, ты чё, берега попутал? — Сань, не мешай, я разговариваю со своей женой. — Бывшей! — возопила я. — Я вижу, как ты разговариваешь. Сашунь, ты цела? — Иванов наклонился ко мне, положил руку мне на спину и заглянул в моё лицо, морщащееся от боли. — Да, цела, цела, — раздражённо отозвалась я. Чача протянул мне руку: — Вставай, не сиди на холодной земле. А ты вали, куда шёл, — обратился он к Ренику, который уже поостыл и просто наблюдал за нами, сунув руки в карманы. — За языком последи, — огрызнулся он. Чача встал во весь свой не очень высокий, но решительный рост и расправил плечи. — Ну давай, хочешь предъявить? — Чача! Не реагируй! — я встала между ними, но ближе к Иванову, — драки ещё не хватало. — Козёл, — процедил Иванов в ответ на неприличный жест со стороны Реника. Леонтьев пошёл к себе, одарив меня многообещающим взглядом, а я снова плюхнулась на землю и обхватила голову руками. Заплакать бы сейчас, но ни слезинки. Вместо этого мой странный организм среагировал на стресс как обычно — хочу спать, немедленно! — Сашок. Ну ты чего? Ну не сиди на холодном, простудишься, — Чача опустился рядом со мной на корточки и сложил руки в замок, — чего случилось-то вообще? — Да этот мудила увидел как я целуюсь кое с кем и захотел поревновать, — я снова потёрла ударенную щеку, — посмотри, там след не сильный? — Вроде нет. Темнеет, не особо видно. Пойдём куда-нибудь на свет, посмотрю. Давай, поднимайся, — Чача подхватил меня подмышки и помог встать. — Спасибо, Сань. — Да не за что. А ты же с ним вроде встречалась? — Мы уже даже развелись. — А почему? — Да, не вникай. Мозгов нет, всё в рост пошло. — А с кем ты целовалась? — лукаво прищурился Чача. — Секрет, — слабо улыбнулась я. — А-а-а… ну ладно, не рассказывай. Мы подошли под ближайший фонарь и Чача осторожно повертел мою голову. — Ну щека красная, но, думаю, до завтра пройдёт. Не кулаком же он тебе фингал оставил. — Ох… ладно, тональником забью, если что. Спасибо, Саш. — Да не за что же, — мы даже обнялись. — Главное, сейчас на брата какого-нибудь не наткнуться. А то начнутся расспросы, что да как. — Ой, сглазила… — протянул Иванов, глядя куда-то мне за спину, — вон Лёха идёт. — Блин… — я посмотрела в ту же сторону, что и Чача. И правда, Лёша шёл прямо по направлению к гостишке. — Саньки, привет! — Лёша подошёл поздороваться с Чачей. — Привет. Как чё? — Нормально. Ты как? — Ну тоже ничё. — Какой содержательный диалог, — усмехнулась я. Я пыталась как-то спрятаться за Чачей, чтобы Лёшка ничего не заметил. — Ты чего прячешься, Саш? — спалил-таки меня брат. — Я не прячусь. Я стою просто за Чачей. — Ну-ка, подойди ко мне. — Не надо, Лёх, — Чача попытался меня отгородить, но Лёша, даже бровью не поведя, деликатно отодвинул моего защитника и пристально уставился на меня. — Привет, Лёш. — Привет. А вот это что? — вздохнул он. — Это я. — Саша, не дурачься. Что с лицом? — Бежала по траве, поскользнулась, шлёпнулась. — Ага. И одежда чистая, и шлёпнулась на чью-то ладонь? На Чачину что ли? — Да причём тут он? Он наоборот меня от смерти спас. — Саня! — возопил Иванов. Я спалила всю контору. — Чего? Ну-ка рассказывайте, партизаны. Пришлось рассказывать. — Ты понимаешь, что будет, когда узнает Миха? — А ты рассказывать побежишь? Чач, слушай, ты не мог бы… — Да, я пошёл вообще спать. Я оставляю вас с вашими семейными разборками. Саня, Лёша, — он пожал мою руку и Лёшкину, — удачи. И если что — я в триста десятом. Зови. — Спасибо. Он ушёл, а Лёша повёл меня к себе в номер. — Что делать будем? — он опустился на кровать, сложил руки в замок и воззрился на меня. — Да ничего. Замажу тональным кремом, если до утра не пройдёт, — я рассматривала себя в зеркало в ванной. Да, Чача прав, до утра должно пройти. — Ты в номере с кем? — послышалось из комнаты. — С Мишкой, — вздохнула я. — Сегодня у меня останешься, — решил брат. Я вернулась к нему. Он встал с кровати и стал раздеваться, — не нужно сейчас отношения выяснять, — он сдвинул брови. — Да вообще не надо их выяснять. Реник — сука. Что тут выяснять? — я уселась на освободившееся место и скрестила ноги в неполный лотос. — Саша, он тебя ударил! — Лёша был очень серьёзен, в той самой степени, которая мне не нравилась. Обычно таким серьёзным он принимал решения, которые мне не нравились. Он сейчас был похож на отца, когда он разъяснял нам прописные истины, даже рукой так же потрясал. — Да. Это больно. Это обидно. Но что ты сделаешь? Набьёшь ему морду в ответ? — я смотрела на него снизу вверх, сидя на постели. — Мишка давно бы это сделал, ещё когда узнал бы всё. — Мишке гитариста терять ни к чему, — буркнула я и отвернулась. — Саш, ты дура? — по-моему, Лёшка обалдел, — поверь, Мишке дороже ты, чем гитарист. — Откуда ты знаешь? — слабо улыбнулась я, щупая лицо. Слабо, потому что левая сторона лица немножко болела. — Ну я же дольше тебя Мишку знаю. — Какой ты рассудительный. Я вас с Мишкой так люблю… — я обняла старшего брата за пояс и глубоко вздохнула, а он обнял мою голову и поцеловал в макушку. — Подлиза, — я услышала улыбку в голосе. — Не говори Мишке пока. — Пока не скажу. Но если ты будешь тянуть, я тебя заложу, — с этими словами Лёша поднял мою голову, держа её в ладонях и подмигнул мне, мол, не отчаивайся, — а с кем ты целовалась, кстати? — Пока не скажу, — передразнила я брата, а он шире улыбнулся, — можно я у тебя помоюсь после речной воды? — Нужно. — А сходи со мной ко мне в номер? Я шампунь возьму, всё такое. — Ох, ну пойдём, — Лёшке снова пришлось натягивать футболку. В номере мы обнаружили полное отсутствие нашего старшего брата. Но зная, что к утру он будет и будет спать, мы спокойно ушли, когда я собрала банные мелочи. Я написала Мишке записку, мол, я сегодня у Лёши останусь, соскучилась по нему, не волнуйся за меня. Ещё я взяла мою увесистую косметичку — на всякий пожарный на утро. После душа я переоделась в чистое и сухое и мы с Лёшкой завалились спать. Перед этим, правда, он всё бурчал: — А ты можешь завтра расчесаться? — Неть. — Блин, Шурик, я спать хочу. Много у тебя ещё там волос? — Побольше, чем у тебя, — я глянула на него исподлобья в его же излюбленной манере. Лёша закатил глаза, но ничего не мог поделать, кроме как продолжить наблюдать за мной, сидящей в огромной футболке на постели, скрестившей ноги в неполный лотос (самая удобная в мире поза!) и расчёсывающей концы волос, — понимаешь, Лёлик, если я лягу спать так, то завтра на моей голове будет войлок, я его вообще не раздеру. — Чеши уже, — устало отозвался Лёлик. Он так устал, что даже на «Лёлика» не отреагировал. Обычно эта форма его имени вызывала ворчание «Я не Лёлик! Я — Лёша!». Но вот с причёской было покончено, я быстро сплела косу и мы улеглись. Пришлось нам с ним тесниться в одной постели, ибо барабанщик ни в какую не хотел уступать даме место. Ну ладно, не в первой мне с Лёшкой спальное место делить. — Наконец-то! — «Лёлик» вытянулся во весь рост, блаженно потянулся и глубоко вдохнув, повернулся на бок и замер. — А знаешь, что меня испугало больше всего, Лёш? — проговорила я, уткнувшись лбом в его спину. Это была моя давняя фишка, если мы в одной постели вынуждены были спать. — М? — отозвался он. — Не то, что он сейчас меня изобьёт, а то, что этого никто не увидит и не сможет мне помочь. Хотя, памятуя о том, как Гордеев бил Машу, а на это смотрели все, кроме Шурика, помогать бы мне никто не кинулся… — тут я прерывисто вздохнула, а Лёшка, нахмуренный, повернулся ко мне лицом и, не говоря ни слова, прижал меня к своей груди. — Ты же не Маша. За тебя Миха вступился бы, если бы видел. Без раздумий. Точно тебе говорю. Помнишь, как в детстве было? «Пальцем покажи, кто тебя обидел!» — я покивала, — а я бы добавил. Я сейчас очень хочу добавить. — Не надо, Лёш. Не сейчас. Народу слишком много. Потом разберёмся, — для верности, чтобы Лёшка никуда не ушёл, я обняла его покрепче. А он подумал, что я чего-то боюсь и стал гладить меня по голове, по спине, как мама, когда утешала меня и убаюкивала. Так мы в обнимку и уснули. Правда, я просыпалась от жары. На дворе и так лето, а тут ещё тёплый брат под боком. Утро было хмурым. В смысле настроения, на небе-то не было ни облачка. — Ну, жить можно, — утром Лёшка осмотрел мою щёку, — так, красновато. Выглядит, будто ты щёку отлежала. — Мишка не спалит? — Не, не спалит. Для верности припудри и не заметит. Пойдём, отдам тебя ему в руки. Мишка и правда не заметил. Он не особо меня рассматривал, он был с похмелья. Шурик Балунов тоже не всматривался в моё лицо, а остальным было как-то по фиг. Реник вообще делал вид, что вчера ничего не было. Чача встретился мне на улице, шёл с бутылочкой пива в руке, наслаждался солнечным утром. Справился о моём самочувствии и зашагал по своим делам. Олега я видела издалека, он был чем-то занят со своими. Когда все разъезжались, я всё-таки заглянула к нему. — Олег, можно тебя? Привет всем, кстати, — «все» кивнули в ответ, рассматривая меня, как какое-то инопланетное явление. Только Пипа меня припомнил и улыбнулся в качестве приветствия. — О, ребят, я сейчас, — он подошёл ко мне, сопровождаемый удивлёнными взглядами коллег по группе. Мы отошли, чтобы нас не было видно. — Привет… — Привет. А что у тебя с лицом? — Да… не важно. — Это вчера что ли? Из-за меня? — Ты тут ни при чем, Олег. Просто кто-то не хочет принимать, что его больше в моей жизни нет. — Саша… — Олег провёл пальцами по ударенному вчера месту, — извини, если что. Хочешь, я ему по роже дам? — Нет, не хочу. У вас разная ростовая категория, — отшутилась я. — Саш, ну это не шутки, такое нельзя прощать! — Олег, у меня два старших брата. И Чача вчера появился. И Шурик Балунов. Не нужно тебе в это влезать, ведь ничего же не было… — я грустно потупилась. Олег держал мои руки и ткнулся лбом в мой лоб, — ладно, я чего пришла… — Да, ти чого прийшла? — улыбнулся украинец. — Спасибо за урок плавания, — я лукаво уставилась ему в глаза. Он улыбнулся ещё шире, а я поцеловала его в уголок губ. Олег в ответ поцеловал меня в пострадавшую щёку, а потом коснулся моих губ. Ненадолго, но так тепло, что можно было растаять. — До зустрічі, Саша з північної столиці*, — негромко произнёс он. Так мы и разошлись тогда — нежно и трогательно.