Я иду к тебе домой

      На йогу я подсела в девяносто девятом году. Привела меня туда моя добытчица Марина. Мы с ней знакомы со школы, с тех пор, как она перешла в наш пятый «А». Они переехали из Великих Лук. Её папа занимался торговлей и в «лихие девяностые» пытался как-то держаться на плаву, платить «крыше» и не погибнуть в очередных разборках. Скажу сразу: у него это получилось, хотя он и лишился двух пальцев на правой руке. Дядя Андрей был отчаянным мужиком. Так вот. Однажды Марина в очередной раз вернулась из Финляндии и привезла мне всяческих радостей. В частности синий краситель, тогда он ещё выпускался под названием «Морозная голубика». Очень эффектно смотрелся на тёмных волосах. Мне хотелось какой-то изюминки в моей шевелюре, а то чего она просто тёмная и длинная. Надо как-то разнообразить. Краситься во что-то радикальное или стричься пока не хотелось и как-то раз году в девяносто седьмом Марина привезла эту самую голубику. Попробовала я на своих родных волосах несколько прядей, как раз летом было дело, волосы выгорели, да и в школе по голове не получишь, если что, и мне понравился получившийся эффект иссиня-чёрных волос. Короче говоря, года до две тысячи первого я создавала на волосах этот иссиня-чёрный. Очень красиво получалось. Потом голубика была снята с производства, а жаль.       Ну так вот. В девяносто девятом году привезла снова Марина мне всяких приятных штук и мы договорились встретиться у неё на йоге. Дескать, она с учёбы поедет, возьмёт с собой мой мешочек. Ну чтобы не мотаться по городу туда-сюда, давай, подъезжай, я тебе отдам. Вот я и подъехала… Они базировались тогда в каком-то фитнес-клубе, уже даже не вспомню, где. Я приехала, заглянула к ним в дверь. Увидела, что они в какой-то асане как один (тогда, правда, я не знала такого слова «асана»), и тихонько закрыла дверь, решив не мешать. Скоро они закончили занятие, Маринка вышла в сопровождении какой-то девушки. — Марин! — позвала я. Я сидела на подоконнике в своих затёртых чёрных джинсах, уже ставших серыми, в Мартенсах, которые мне достал Мишка (это отдельная тема, как мы с ним ездили за обувкой), в чёрной курточке. Короче, сидит такая вот рванинка, а из дверей вытекает стайка разноцветных просветлённых душ. — А, Саня! Привет. Пойдём со мной, я тебе отдам. — Да не, я тебя тут подожду. — Да пойдём, чего ты? — Не-не-не. Я тут жду. — Ну смотри. Подожди тогда меня, я переоденусь, вместе домой поедем. По пути домой Марина принялась агитировать меня за йогу. — А чего ты, — говорит, — не хочешь попробовать? Это же не Аум Синрикё, никто тебя ни в какие секты не тащит. Тем более, у нас такой тренер, что не грузит философией, если она тебе не интересна. Классный дядька! — Да не знаю даже. Я так не согнусь, как ты. — Ой, перестань. Со временем растянешься. — Не, Марин, думаю, я не впишусь в ваш радужный коллектив. — Ты о чём вообще? — Ну вы все там такие яркие милые девочки. Куда я-то со своим рылом? — Александра, ты чего?! — Марина даже остановилась, — ты никогда не страдала этими глупостями с самоуничижением! Ну тем более тебе надо походить. Успокоишь свой разум, — она взяла меня под локоток и мы продолжили путь домой, — найдёшь общий язык с самой собой. — Да я и так в переводчике не нуждаюсь. — А со мной за компанию? — она хитренько улыбнулась и, как кошка, потёрлась о моё плечо. Я рассмеялась и пожала плечами. — Ну, если только с тобой за компанию! И так мне понравилось это дело, что я напросилась потом к Вадиму — так звали «классного дядьку» — чтобы он посвятил меня в философию чудесной страны Индии. В кришнаитство не впадая, тихонько, спокойно и размеренно, мы беседовали с ним за тонкости понимания нирваны, кармы, перерождений и за то, как бы выбраться из океана сансары, достичь нирваны, словом, беседы наши были очень похожи на наставления бодхисаттвы. Потом я стала интересоваться буддизмом. Я остро чувствовала, что это моё, мне нужно знать больше, больше, я хочу узнать, что это. Я уже знаю, что это моё, но вот хочется побольше деталей. Так через Шуру Балунова у меня появилась знаменитая Книга мёртвых — Бардо Тхёдол. Бог его знает, где Шурик её взял, но взял. Мама с папой стали подозревать, что я попала в какую-то секту. Я тогда была на мели и попросила у мамы денег, отдать Шурику за книгу. — Александра, если у тебя проблемы, если ты должна какую-то крупную сумму — скажи. Разберёмся, — выдал мне родитель. — Не поняла, пап, ты о чём? — Мама сказала, что ты стала странно себя вести. — Попросить одолжить денег — это странно? — Нет. У тебя стали появляться какие-то странные книги, ты говоришь какие-то странные вещи, задерживаешься до ночи. Объяснись, пожалуйста. — Папуль, давай по пунктам. Странные книги, это книги про буддизм, я просто читаю про это философское течение. Странные вещи я говорю? А, это я, наверное, с мамой делилась какими-то цитатами. Это просто цитаты, пап. Задерживаюсь до ночи я всегда, я на репетиции же хожу. Хочешь, у Мишки спроси. Он тебе врать не будет. — Хорошо, допустим, а что за организация такая, в которую ты ходишь? — На йогу я хожу, пап. — Ты не будешь против, если я с тобой схожу как-нибудь, посмотрю, что это такое? — Ты хочешь порастягиваться? — засмеялась я, — ну приходи, никто не прячется. Когда папа полковник КГБ — это жесть и занудство, несмотря на всю мою любовь к родителю. В общем, папа сходил, посмотрел, навёл справки по своим каналам, проверил, что за Вадим такой меня буддизму обучает и успокоился. Вадим, и правда, никого ни в какую секту не тягал. Он просто рассказывал, что узнал сам в своих путешествиях по Тибету. И именно ему я благодарна за наставление на путь школы Ньингма. Это одна из четырёх школ буддизма, очень грубо говоря — староверы от буддизма. Но это очень грубое и примерно сравнение. Короче говоря, с лёгкой руки Марины, с одобрения моего папы и под чутким руководством гуру Вадима я отправилась в мир буддизма. Он очень выручал меня во многих жизненных ситуациях и кризисах.       Разумеется, под это дело я стала интересоваться и тибетской культурой. С трудом, опять же через Шуру Балунова, я доставала книжки о Тибете, что-то связанное с этой страной. Как-то раз Шура прибежал на репу очень возбуждённый и радостный. — Я, — говорит, — такое тебе принёс! Закачаешься! — и достаёт из кармана на гитарном чехле… прописи. Тибетские прописи! — Ого! Ты где надыбал, интересно? — я взяла в руки эту книжицу и стала её листать. — Ну как всегда, места знать надо. — Спасибо, Шур, — я даже чмокнула его в щёку. Но поскольку в Питере тогда не было ни курсов, ни репетиторов тибетского языка, я всего и научилась, что вырисовывать значки, означающие букво-слоги. Зато позже, в двухтысячных, я с лихвой нагнала упущенное. Но об этом я ещё напишу. А пока что я тяну своё тело в асанах, учусь у Вадима буддизму и клянчу у Мишки, чтобы он отвёл меня туда, где он себе татухи делал. — А чё тебе приспичило? — А я тоже татуировку хочу. У меня даже эскиз есть. Я показала брату мой набросок, где был лотос, а от него вниз шли завитки буддийской мантры «ом мани падме хум». Мишка оценил задумчивым «м-м-м…» и пожал плечами. — Ну если тебе так горит, пойдём. Познакомлю тебя с одним мастером. Так в начале двухтысячного года я стала счастливой обладательницей татуировки вдоль позвоночника. Ох и больно же это было! Дядька, меня забивающий, сказал, что места, которые ближе к кости, всегда самые болезненные. Но оно того стоило! Я была счастлива до визга. Другая татуировка, которая у меня между грудей — лотос с узором, тянущимся в самый низ до пупка  — появилась пару лет спустя. Люблю я очень лотосы, а тут получилось, что я как будто насквозь лотос. Забавно…