Я иду к тебе домой

      Отношения «Шуриков» — как окрестил нас Мишка — развивались стремительно. Всю зиму мы не разлучались в свободное от музыки время. К недовольству моих родителей я даже переехала к Ренику. Недовольство было в основном тем, что: — Ну как-то очень быстро всё это у тебя происходит, — хмурил брови папа. — А Лёшка годами с Аллой встречался? — Что ты тему переводишь? — Потому что, пап, я не одна такая. Или Мишка с Анфисой. Почему только мне ты лекции читаешь? — Потому что ты — девочка и… — Не объяснение, — мне не хотелось слушать. — Потому что ты девочка и если с тобой что-то случится, я не переживу. — Что со мной может случиться? Самое непоправимое — это если я умру. А всё остальное ерунда, пап, — в силу юношеского максимализма я не услышала, что папа хочет сказать. Мишкино упрямство периодически во мне вскипало, что поделаешь. — Саша, ну не делается так, — папа закатил глаза и устало вздохнул, — ну не переезжают к парню через месяц знакомства. Ты даже не знаешь его толком. — Ну вот я и узнаю. Я же не замуж выхожу через месяц знакомства. Пап, мне всё-таки двадцать лет. Я взрослый человек. — Взрослый человек… — проворчал он, — делай, что хочешь, Александра. Я тебя предупредил. — О чём, пап? — О том, что ты слишком торопишься. Мамины речи содержали тот же посыл, но доносился он в более мягкой манере. Мол, месяц это слишком мало, может, не рисковать лучше, а вдруг обожжёшься. Но Мишкина упёртость тогда взяла во мне верх. Я никого не хотела слушать. Мне хотелось только любви, романтики и прочих плюшек. А уж напустить пыли в глаза Леонтьев умел, есть, о чём приятно вспомнить.       Мы поженились в две тысячи первом году, пятнадцатого марта. К тому времени мы уже три месяца как жили вместе. Как говорится: вы привлекательны, я — чертовски привлекателен, чего зря время терять. Предложение руки и сердца не было каким-то особо романтичным, но о нём всё равно приятно вспоминать. Мы выбрались в город, погулять, побродить, пошататься. Тогда мы жили не очень далеко от Андрона, почти в Купчино — на метро Звёздная. Большую часть времени мы с Сашкой зависали дома. Просто было лень куда-то, кроме реп и разъездов, вылезать. Сидишь себе дома — или лежишь — обнимаешься, ну и всё такое… красота же! Но как-то выдалась солнечная погода и, несмотря на слякоть и грязь, мне очень захотелось съездить на Малую Охтинку, где я не так давно училась искусству стричь. А там мы покрутились в Малоохотинском парке и пошли дальше по проспекту Шаумяна, к Большеохтинской, вдоль речки Охты. — Хочешь, мы с тобой тут поженимся? — вдруг выдал Саня. — Где? На улице? — Почти. Гляди, — он развернул меня за плечи и указал на ЗАГС. — Саня… это предложение руки и сердца? — Да… — улыбался Леонтьев. Был февраль, а у меня весна расцвела. Со счастливым визгом я повисла у него на шее, а он крепко меня стиснул в объятиях и покружился на месте. — Только с условием: давай без всякого глупого пафоса и тётки этот пафос несущей? — Согласен! Кольца были самые обычные — узкие золотые. Свидетелей мы решили не звать. Одеты были крайне просто: джинсы да свитера. Да и фиг с ними, не это главное. Главное, что пятнадцатого марта две тысячи первого года мы стали Леонтьевыми Александрами. Это было безумное счастье. Когда потом на точке Мишка принялся нас отчитывать, мол, ну чего вы опаздываете, мы одновременно протянули ему наши руки с обручальными кольцами. Я тогда надела на левую, потому что на правой я носила два латунных колечка, которые года за два до этого мне подарил Миша. Там были кольцо со знаком ом и кольцо в виде стрелы. Они уютно примостились на безымянном и среднем пальцах моей правой руки. На правой, потому что мне так удобнее было играть — смычок в правой, гриф в левой, без колец удобнее перебирать струны. Но раз уж я теперь замужем, наловчусь играть в кольце. Так вот, Мишка сразу не понял, что к чему. А вот Андрон с Шуриком сразу допетрили. — О-о-о… — хором завизжали (ну насколько это возможно, конечно) они, — у нас ещё одна ячейка общества родилась! — Не понял! — Мишка растерянно моргал, а Шурик с Андроном кинулись нас обнимать, — Шурики, вы чё, поженились что ли?! — Ну да. — Ах ты так! И мне ни слова?! — Ну как ни слова?! Я же вот пришла и говорю. Тебе первому, между прочим. Ещё даже ни родители, ни Лёшка не знают. — Даже Лёшка! — многозначительно добавил Реник, — цени это! — Шуня… — Миша без лишних слов крепко обнял меня, — поздравляю. Так, отмечать когда? Где? — Да хоть сегодня, — пожал плечами Реник. — Миш, ты только пока маме с папой не говори. Я сама. — Хорошо, — пожал плечами брат. Погудели мы тогда неплохо. Мы скинулись на фуршет, закупились и поехали к нам на Звёздную, в нашу однушку. О, это было прекрасно… разумеется, по панковским меркам. Лёша, который ради такого дела отложил свои дела (простите за тавтологию), радовался за меня как ребёнок. Серьёзно, мне кажется, что он тогда был счастливее, чем мы оба с Саней. Хотя, и он тоже мне говорил, мол, ты смотри, аккуратнее. — Если что — зови на помощь, — уже не очень трезвый Алексей наблюдал за Андроном с Мишей, которые на спор напаивали новоиспечённого мужа. Муж был не против. — «Если что» — это что? И зачем мне помощь? — А-а-а… не знаю… забыл, что я хотел сказать, — он расплылся в улыбке и пожал плечами, — ладно, забей. Просто знай, что я… — тут он посмотрел ещё раз в сторону нашего старшего брата и кивнул в его сторону, — и он… мы это… всегда рядом. — Спасибо… — я счастливо вздохнула и устроилась у Лёшки на плече. А на следующее утро я должна была съездить к маме с папой, поставить их перед фактом. А ещё в ментуру наведаться — надо же было менять паспорт на новую фамилию. Всё это тогда вызывало во мне такой дикий восторг, что сейчас я смотрю на ту Сашу и одно только могу сказать — Шуня она и есть Шуня. Глупая девчонка. Глупая от счастья хотя бы. Папу я дома не застала, дома была только мама. В ответ на моё: — Мам… я вышла замуж… — вместо ожидаемого: — Ну Саша, ну что ж ты делаешь? — я услышала: — Ой! Когда? И не сказала ничего, мартышка?! Как я рада за вас двоих, хорошие мои! А чего твой Саня не приехал? — А у него… похмелье… — я хихикнула, вспоминая страдальческое лицо молодого мужа с утра. — А, можно было догадаться. Ну, а чего нас с отцом не позвали? — Мам, куда я полковника КГБ позову? В тусовку к панкам? — рассмеялась я, а мама подхватила. — Да, точно. Ну вы хоть с Саней приезжайте к нам, его родителей позови. Надо же как-то узнать новых родственников. Ну Шунь, ну так не делается. Кольцо-то покажи! — да, маму распирало от радости, — а чего на левой? — А я на правой другие ношу… ну, короче, мне так удобнее. — Ой, ну как я рада за тебя. Ты-то сама рада? — мама гладила меня по всему, куда руки дотягивались. — Конечно, рада! Знаешь, сколько я по нему сохла?! — Как теперь твоя фамилия? — Леонтьева. — Красиво! — оценила мама, — очень красиво! Александра Леонтьева. Шуня моя! Кстати, папе пришлось смириться, что его дочь его не послушалась. Я его переупрямила.