(Даже если речь не) о тебе

Проведя неделю в Португалии, Роб почувствовал, что на душе становится спокойнее. Покинув товарищей по группе, на другое же утро он направился в аэропорт на Убере. Его не переставало радовать то, что он может проехать на такси через весь Лос-Анджелес, и его никто не узнает. Возможно, в 2001-м году все было бы иначе. Но в 2017-м Роб Бурдон был тихоней, который держался в группе на заднем плане, и до аэропорта он тоже добрался без всякой шумихи. Водитель такси даже не взглянул ему в лицо, и, когда Роб сел, а потом вышел из автомобиля, они лишь обменялись дежурными вежливыми фразами. Решение в пользу Португалии было принято спонтанно: название страны само слетело у него с языка, когда он нагнулся над стойкой, стараясь говорить так, чтобы его слышала только сотрудница аэропорта. Когда он спросил, на каких ближайших рейсах остались места первого класса, она удивленно приподняла бровь, и, услышав, что в Португалию места есть, Роб тут же протянул свою American Express. Все остальное время он ждал рейс, опустив рюкзак между колен и натянув кепку на глаза. В новом айфоне он забронировал на неделю маленький домик на морском побережье. Казалось, что за это время как раз можно успеть решить, хочется ли ему там оставаться. Как только Роб увидел местность, в которой находился дом, тут же понял: это то, что надо. Окна единственной спальни смотрели прямо на океан, и дом находился дальше от города, чем он ожидал, но это было приятным сюрпризом. На местных рынках были свежие продукты, мясо, а Airbnb обеспечивала всем необходимым. На другой день он отправился на поезде в ближайший город, купил одежду, зашел в магазин для серфинга. Несколько дней ему пришлось подождать, пока доставят все оснащение, и за это время он успел исследовать курортный городок. Тот оказался спокойным, тихим, умиротворенным. Простым. Роб продлил свое проживание до декабря, а что делать дальше, решил подумать потом. Он сидел на балконе спальни, окно которой выходило на красные утесы и бирюзовый океан, и прихлебывал кофе, который заварил себе в кофейнике. Роб привык запасаться едой на себя одного, и в том, что теперь ему приходилось каждое утро ходить пешком на рынок за продуктами, потому что на крохотной кухне домика был совсем маленький холодильник, было что-то бодрящее. Этим утром он сходил туда на рассвете, кивнул продавцу и подумал, что надо выучить хотя бы простые фразы по-португальски. Майк бы быстро все выучил. У него хорошие способности к языкам. Как только эта мысль пронеслась у него в голове, он отчетливо вспомнил, как Майк тренировался в высказываниях на разных языках в куче мест, где выступали Linkin Park, чтобы обратиться к зрителям на их родном языке. Это всегда было предметом шуток между ним и Честером: Майк старался идеально произнести каждое слово, а Честер его поддразнивал. Роб бесчисленное множество раз наблюдал за ними, молча сидя в своем углу и разминаясь на пэде. Если бы он не знал об их любви, это выглядело бы так, будто два лучших друга задирают друг дружку. Но я-то знал. И меня до сих пор поражает мысль о том, что парни не в курсе. Даже учитывая то, какими были последние несколько месяцев, они так и не догадались. Даже после концерта, даже после той песни. Боже мой, эта песня. Роб сосредоточился на созерцании океана, стараясь забыть то, как надломленно звучал голос Майка, пока он пел, обращаясь к Честеру. Он стоял за сценой с остальными парнями, а также с Анной, Талиндой, Элизой, Хайди и Линси. Анна обнимала Талинду, а остальные молча смотрели на Майка. В молчаливом созерцании Майка у Роба был в особенности большой опыт. Он смотрел, как Брэд вытирает слезы, как Линси гладит Феникса по спине, а Майк тем временем изливал свое сердце на глазах у всех. Если они даже после этого ничего не поняли, значит, никогда не поймут. Вся цель уезда была в том, чтобы отвлечься от постоянных мыслей о Майке, о Майке и Честере, о том, что ждет группу. Теперь ему удавалось отгонять от себя эти размышления на более долгое время, но полностью избавиться от них было тяжело. Трудно было не думать о Майке, не вспоминать заострившиеся скулы на его скорбном лице. Было тяжело заставить себя не гадать, что с ним сейчас: то ли он пьян, то ли накурен, то ли просто валяется в постели, не в силах ничего делать. Роб испытывал чувство вины за то, что покинул его, но ведь Майк и не захотел бы его компании. По крайней мере, ему так казалось. Он мог бы рассказать мне. Я бы понял. Наверное, я должен был сказать ему, что знаю обо всем, и он, может быть, почувствовал бы себя лучше. Надо сказать ему. Ему отчаянно захотелось включить телефон и позвонить Майку. Он посмотрел на часы, прикинул, что в Лос-Анджелесе полночь, и Майк, скорее всего, еще не спит. Он поставил чашку на маленький столик рядом с шезлонгом, зашел внутрь. Тот его телефон, у которого не определялся номер, был заряжен и лежал на прикроватной тумбочке. Он взял его и включил. Сигнал был неважным, всего два деления, но этого должно было хватить. Роб включил блокировку определения номера, набрал номер Майка. Звонок перешел на голосовую почту, и это его не удивило. Майк никогда не отвечал, пока не узнает, кто это звонит, и совершенно точно проигнорировал бы незнакомый номер. Роб подождал и оставил простое сообщение: «Это Роб. Ответь, когда я позвоню в следующий раз». Три минуты спустя он перезвонил, и на этот раз Майк ответил. - Алло? Голос Майка был слабым и усталым, и Роб тут же ощутил, как у него кольнуло в сердце. - Майк… это Роб. На мгновение повисла тишина. Затем раздалось язвительное: - Ох, ты соизволил позвонить. Где тебя черти носят, Роб? От тона Майка на Роба нахлынуло чувство вины, и он прижал пальцы ко лбу. - Я не в Лос-Анджелесе, - начал он, прикрыв глаза, и услышал вздох Майка на том конце линии. – Я хотел побыть какое-то время один. В последнее время такая возможность редко выдавалась. – Он хотел сказать что-то еще, но Майк его опередил. - Да неужели? – горько сказал он. – У меня вот нет ни единого часа личного времени. Всем постоянно неймется проверить, как я. Анне, Брэду, моей маме. Я не понимаю, почему вы все решили, что я собираюсь покончить с собой. Можно подумать, если за мной не уследить, то я найду способ отправиться вслед за ним. - Я так не думаю, - тут же возразил Роб. Он не ожидал, что уже в начале разговора они примутся препираться. Из трубки до него доносились тяжелые выдохи Майка. – Не говори так. Ты так говоришь, потому люди и думают, что ты можешь это сделать. - Я никому этого и не говорил. Только тебе сказал. – Раздался вздох, и гнев, звучавший в голосе Майка, рассеялся. – Извини. Просто мне кажется, что все вокруг выжидают, следят за мной. Знаю, вы, ребята, и моя семья… вы все волнуетесь за меня. Но СМИ… это такой отстой, что они никак не могут оставить нас в покое. Им не терпится увидеть, как вся моя жизнь разбивается вдребезги. Не дождутся! Роб встал, подошел к открытой двери, которая вела на балкон. Солнце искрилось на волнах океана, как бриллианты, охваченные пламенем. - Забей на СМИ. А вот мы не зря беспокоимся. Ты… изменился. То есть… ты всегда рвался в бой, Майк, но с тех пор, как Честер умер, ты ведешь себя так, будто тебе нужно кому-то что-то доказать. Но ты же знаешь: нам-то тебе ничего не нужно доказывать. Майк, находившийся в домашней студии, встал, подошел к застекленной двери, которая вела на балкон верхнего этажа, оперся лбом о стекло и уставился в темноту. - Не знаю, - устало признался он. – Все идет через зад, Борди. Я пытаюсь что-то писать, но весь этот гнев, горечь… горе... боль в сердце… все это сильнее меня. Когда мы готовились к шоу, я был чем-то занят, на чем-то сосредоточен. А теперь у меня нет ничего, - закончил он, и услышав, насколько мрачно это прозвучало, Роб повесил голову. - Тебе полезно писать, - сказал он. – Лучше выпускать мысли из себя, чем копить внутри. Тебе стоит подумать об этом, Майк. Может, тебе сходить к кому-нибудь. Поговорить со специалистом. – Он почесал в затылке, поправил очки, размышляя, дожидаясь ответа Майка. - А о чем мне говорить? Все уже сказано, – ответил Майк. Голос его был подавленным, безжизненным. – Что бы я ни сказал, это не вернет меня в прошлое, чтобы успеть спасти его. Роб закрыл глаза. Прижимая телефон к уху, он слышал тяжелое дыхание Майка, который пытался скрыть, что плачет, а до другого уха доносился шум океана, зовущий, успокаивающий. - Ты прав. Мы не можем изменить то, что случилось. Но, возможно, если ты поговоришь с кем-то о том, что чувствуешь, тебе это поможет. Когда тебе приходится переживать его смерть на глазах у всех, это нелегко. – То, что их разделяло расстояние, придало Робу храбрости, и, не удержавшись, он добавил: - Особенно учитывая, что у тебя нет возможности честно рассказать о своих отношениях с Честером. Они долго молчали. Наконец Роб снова поднял взгляд на волны океана, на белые гребни пены. Стояла отличная погода для серфинга. Я перегнул палку. Не надо было ничего говорить. Он не готов это обсуждать, а может быть, и никогда не захочет этого. Кто я такой, чтобы давить на него, учитывая, что я уехал? Я ведь не смог сладить с реальностью и просто сбежал. Он прочистил горло, собираясь извиниться, но Майк заговорил первым. - Так значит, ты знал, - тихо сказал он. Роб кивнул, отошел от окна, тяжело повалился на шезлонг. Взял кофейную кружку. - Знал. Много лет знал. – Он пригубил едва теплую жидкость, дожидаясь, пока Майк соберется с мыслями. - Ты никогда ничего не говорил. - Незачем было. – Роб чувствовал, как его тянет к океану, к волнам, звукам, запахам. Он жалел, что начал этот разговор. Он ведь только-только начал приходить в себя. - Поверить не могу. – Майк помолчал, тяжело сглотнул. – А парни знают? Роб покачал головой. - Вряд ли. Если и знают, значит, рассуждают, как я. Они никогда ничего не говорили. Но нет, я не думаю, что они знают. Мне кажется, эта тема уже всплыла бы в разговорах. Они снова помолчали, и Майк признался: - Мне кажется, Анна знает. Либо знает, либо просто тяжелее переживает его смерть, чем я думал. Я ее избегаю в последнее время, Борди. Даже взглянуть на нее не могу. - Ну, это не выход, - сказал Роб, понимая, что в его словах есть ирония, ведь он и сам избегал Майка. Он не хотел разбираться во всех этих чувствах. Он сорвался в Португалию только затем, чтобы не пришлось смотреть Майку в глаза и признаваться в том, как ему хочется стать для него тем самым человеком, который поможет все наладить. Роб допил кофе, попытался придумать хороший совет. - Может, тебе тоже на время уехать. Возможно, тебе поможет, если ты уедешь, прочистишь мозги. Мне стало лучше. Уже одно то, что я тут один, помогает. – Роб не озвучил до конца то, о чем думал. Мне помогает уже то, что я не вижу, как ты убиваешься по Честеру. Он был моим другом, но для тебя он был куда больше, чем другом. - Мне кажется, я не справлюсь один, Борди, - с трудом сказал Майк. – Я начинаю сходить с ума. Когда я дома, жена и дети меня напрягают, но, если оказываюсь один, то просто не могу этого вынести. Честер здесь, рядом. И я с ним разговариваю. Иногда мне кажется, что у меня едет крыша. – Он сглатывал слезы. – Поверить не могу, что ты ничего не говорил. Почему ты не сказал? Мы так боялись, что нас раскроют. Если ты знал обо всем, и тебя это не смущало, почему не сказал нам? Роб не мог ответить правду. С тех самых пор, как они узнали о Честере в то июльское утро, он и сам терзался тем же вопросом. Чтобы объяснить, почему он держал все в тайне, ему пришлось бы признаться, что он много лет влюблен в Майка. Но Майк сейчас был сломлен, и Роб понимал, что момент неподходящий. Ему многое хотелось сказать о Честере, но он не мог причинять Майку еще большую боль. - Не знаю, - тихо сказал он. – Наверное, я подумал, что, если бы вы хотели, то сами бы нам рассказали. – Я догадался обо всем по той простой причине, что вы меня даже не замечали. Вы ведь все время были в своем мире на двоих. - Я поверить не могу, что он умер. – Слезы бесшумно текли по лицу Майка. – Я просто хочу, чтобы все стало, как было. Когда ты вернешься, Роб? Можешь не говорить, где ты, просто скажи, когда вернешься? Роб услышал страх в голосе Майка и решил сказать ему, что его отъезд из Лос-Анджелеса связан, в первую очередь, с будущим группы. - Я не знаю. Это, вероятно, не то, что тебе хотелось бы услышать, но мне не только от скорби нужен был перерыв. – Он глубоко вдохнул и, набравшись смелости, продолжил: - Не хочу постоянно обсуждать будущее группы со всеми вами. Я не знаю, чего хочу от этого будущего, и врать вам тоже не хочу. Мы во всем этом уже двадцать лет, Майк. Может быть, пора заняться чем-то еще, понимаешь? Двадцать лет почти без перерыва. Мне просто нужно пространство, чтобы разобраться в себе. Настроение Майка тут же метнулось от печали к гневу. - Так вот в чем дело? Ты просто взял и уехал, и будь что будет? Ты собрался принять решение за всех нас? Это нечестно, и ты это знаешь. Мы принимаем все решения вшестером, Роб! Роб, не дыша, ждал, когда до Майка дойдет, что он только что сказал. У всех у них бывали моменты, когда они выпадали из реальности. Но Майк эту реальность практически отказывался принимать. - То есть впятером! Бля. Я должен был сказать «впятером». Просто… нас же всегда было шестеро, Борди. – Гнев стих так же быстро, как и вспыхнул, и Майк уже снова давил слезы. – Вернись, - умоляюще сказал он, - ты мне нужен. Здесь. - Я уехал, Майк, потому что нам всем нужно пространство, чтобы решить что-то для себя. Не что будет лучше всего для группы, а что будет лучше для нас самих. – Роб сделал паузу, сердце заболело при мысли о том, что все изменилось безвозвратно. Теперь их всегда будет пятеро. И никогда – шестеро. Я вернусь. И поговорю с тобой обо всем. Но не теперь. Сейчас не время. – Я тебе еще позвоню. Буду на связи. Тебе тоже надо разобраться в себе. Понять, кем ты стал. Когда мы это поймем, тогда и разберемся, каким образом нам жить дальше. - Я и так знаю, кто я есть, - отозвался Майк. – Во мне ничего не изменилось. - Изменилось, ты просто отказываешься это признавать. Мы все изменились. Отдохни, Майк. У тебя там уже поздно. – Роб подождал, пока Майк согласится с его словами, и сбросил звонок. С минуту он сидел на лежаке, чувствуя, как груз хранимой им тайны об отношениях Майка и Честера постепенно отпускает его. Это было очередным шагом в новом направлении. А Майк тем временем швырнул телефон в стену, и тот оставил на стене царапину от удара. Он лег на пол студии, сотрясаясь от рыданий, и, выплакав все слезы, запалил очередной косяк, хотя сутки назад пообещал себе, что больше не будет пытаться заглушить боль травой. Утром Анна обнаружила его на полу студии. Он крепко спал, и ему даже не мешали лучи солнца, бьющие прямо в изможденное лицо. На другом конце мира Роб услышал стук в дверь и сунул телефон в карман. Ему принесли новую доску для серфинга, и он отогнал от себя тревогу за Майка. Через несколько часов он уже не думал о нем, обретя умиротворение в волнах океана.