(Даже если речь не) о тебе

Ханука, которую Роб отметил в одиночестве в своем маленьком португальском жилище, пришла и ушла, как и Рождество, а за ним Новый Год. Настал 2018-й, хоть Робу и казалось, что мир вокруг обрушился 20 июля, и он с удивлением наблюдал за тем, как в первый день нового года все так же встает солнце. 2017-й остался в прошлом, и, несмотря на то, что из Лос-Анджелеса он уехал, Роб по-прежнему понятия не имел, что делать дальше. Ему не хотелось возвращаться домой и встречаться лицом к лицу с реальностью. Мысль о возвращении уже не так пугала его, как несколько недель назад, но все же порой вызывала панические атаки, если он терял бдительность. И благоразумие. И понимание того, что строить все вокруг Честера - нездорово. Мир продолжал вертеться, январь шел своим чередом, и он почувствовал страх перед следующей вехой, которая поджидала его на календаре. Не за горами был его тридцать девятый день рождения, и Роб испытывал так же мало желания отмечать эту дату, как и все прочие. Не то что бы он шел по жизни, словно окутанный туманом. Он просто принял решение отстраниться от всего, что отвлекало от простейших мыслей: о своем теперешнем образе жизни, о пляже, волнах, где он проводил большую часть времени. День рождения он обычно проводил в окружении друзей. В те годы, когда дата выпадала не на туры, он приглашал свою мать на обед и дарил ей цветы. В юности ребята собирались вместе и шли в бар или стрип-клуб. Роб вспомнил Честера, который ходил с ним и туда, и туда: ностальгические чувства стерли из памяти его пьяные глупости, оставив лишь идиллические воспоминания об их товариществе. Он не думал о тех вечерах, когда Честер напивался в хлам, обкуривался, находил себе на голову неприятности. Позже, в период развода с Самантой, они приняли твердую установку: никаких пьянок, никаких наркотиков, и дни рождения отмечались в мягкой форме, с китайской едой, бассейном, приготовлением еды в саду за домом или, если они были в туре, - веганскими капкейками. Роб и представить себе не мог, как это Честер не позвонит ему в несусветную рань и не споет ему со смаком Happy Birthday. Поэтому по мере приближения даты он старался ее игнорировать. Земля продолжала вертеться, дни без особых событий перетекали из одного в другой, заканчиваясь розовыми закатами, которые всегда, всегда напоминали ему о Честере. Двадцатого января Роб проснулся в прохладной темноте, уставился в потолок. Он знал, что нужно кому-то позвонить. Брэду или, может, Дэйву. За все свое пребывание в Португалии он ни разу не поговорил с басистом. Мысли постоянно возвращались к Майку, и он вспомнил, как тот в день рождения всегда радостно хлопал его по плечу и притягивал в объятия. Он подумал о Джо, потом о матери, и тут же стало очевидно, что нужно сделать. Если бы он сейчас был дома, то пригласил бы ее на обед. Но дома его не было, при этом больше всего на свете в свой тридцать девятый день рождения ему хотелось поговорить именно с матерью. Надо ей позвонить. Он выбрался из кровати, заправил ее покрывалом, вынул разряженный телефон и зарядку из ящика, где они лежали со дня рождения Брэда. Прошло шесть недель, и телефон ему ни разу не понадобился. Он поставил его заряжаться и занялся утренними делами. Быстро принял горячий душ, немного прибрался, посмотрел на океан с балкона, попивая кофе. Кажется, день обещал быть идеальным для серфинга, и при мысли о том, чтобы покататься на волнах, настроение у него поднялось. Роб смаковал каждый глоток кофе, потом вышел из дома и направился к любимой лавке на углу. Неделями он ходил туда каждый день, и работавший там португалец запомнил его имя. Ему было приятно, что тут его знают как Роба из Америки, а не Роба из Linkin Park. Это нравилось ему больше всего в его новой португальской жизни: то, что крошечный приморский городок надежно хранил его секреты. Большую часть дня рождения Роб провел в воде. Ветер был идеальным, океанские волны - крепкими, и к тому моменту, как он закончил с серфингом, мускулы горели от изнеможения. Когда он одерживал победу над водой, зная, что рассеянность или недостаток умения могли стоить ему жизни, в этом было нечто придающее уверенности в себе. Это заставляло его сосредоточиться, выкинуть Майка из головы и очистить мысли. После ежедневных занятий в океане он приобрел форму, какой у него не было уже много лет: пресс, руки, плечи окрепли, бедра стали сильнее благодаря спускам и подъемам на волнах. Это было испытанием и для тела, и для духа, и Роб был рад тому чувству умиротворения, которое возникало, когда он раз за разом, победив океан, направлял свою доску к берегу. Выбравшись, наконец, из воды с мокрыми волосами и в песке, налипшем на гидрокостюм, он почувствовал, что готов снова выйти на связь с домом. Из всех, кому он мог позвонить, безопаснее всего казалась мать: вряд ли она вызвала бы у него приступ беспокойства и чувства вины. Однако, все вышло иначе. - Привет, мам, - сказал Роб, выходя на балкон в штанах и худи. Он был босиком, волосы были влажными после душа. – Поздравляю тебя с тем, что ты меня родила. – Он подшучивал над ней так еще в детстве. - О, Робби! Я так рада тебя слышать! Услышав радость в голосе матери, Роб тут же ощутил чувство вины, и умиротворение, обретенное в волнах, улетучилось. Надо было позвонить намного раньше. - Как дела? – спросил он, наблюдая за тем, как легкий ветер с моря колышет ткань его мокрого костюма, который он перекинул через перила балкона. После этой фразы разговор на девяносто процентов состоял из рассказов матери о его брате, жене брата и детях, потом об отце. Она рассказывала о доме отдыха, в котором они были, о женщинах, с которыми она играет в теннис и бридж, о местных политических новостях, коими Роб никогда не интересовался. Казалось, что она болтает обо всем и сразу просто потому, что нервничает, и Роб не перебивал ее, дождавшись, пока она договорит сама, истощив весь запас тем для непринужденной беседы. - Спасибо, что держишь меня в курсе всего этого, - сказал он терпеливым голосом и откинул волосы с лица. – Ты меня так хорошо снабжаешь информацией, что, кажется, я еще шесть недель могу здесь заниматься серфингом. А ты просто расскажешь мне обо всем, когда я позвоню в следующий раз. Повисла пауза, и Роб услышал, как мать вздохнула. Он подумал, что она, должно быть, сейчас крутит пальцами ожерелье: это было ее давней привычкой, нервозным жестом, который она подцепила на каком-то жизненном этапе, и он уже не мог представить себе милое лицо матери без какого-нибудь украшения на шее. В детстве он сидел у нее на коленях и перебирал жемчужинки, бусины, звенья цепочек, теребил ожерелья руками, и так было до тех пор, пока он не стал слишком большим для этого. - Я отсюда слышу, как ты крутишь ожерелье, - поддразнил он, испытывая чувство страха: ему казалось, что она от него что-то скрывает. – Что случилось, мам? - Робби, у тебя все хорошо? – спросила мать, и в голосе почувствовалась тревога, которую она до этого пыталась скрыть. – Меня беспокоит то, что ты ни с кем не разговариваешь. Дэйв ходит к тебе присмотреть за домом, и говорит, что вы с ним не общаетесь. А несколько недель назад он встретил Грега Делсона, и тот сказал, что и с Брэдом ты не общаешься. Я просто хочу знать, что ты в порядке. Роб прикрыл глаза, кивнул, хоть и знал, что мать его не видит. Конечно, все они говорили о нем. Он и его брат Дэйв выросли дома у Делсонов. Они дружили семьями. - Мне лучше. Мне просто нужно было на какое-то время уехать. Было слишком много всего, ну, знаешь… - Его голос прервался, он не мог больше ничего сказать. Они были очень близки, но Роб никогда не обсуждал с матерью отношения внутри Linkin Park, и сейчас ему не хотелось ворошить эту тему. - Знаю. Знаю, вам, мальчики, непросто. – Она поколебалась, потом продолжила: - Не знаю, стоит ли мне тебе об этом рассказывать… Роб ощутил укол беспокойства, сел прямее, открыл глаза, посмотрел на океан. Он сфокусировал взгляд на гребне дальней волны, пронаблюдал за тем, как она движется к берегу. - Что случилось? - Это уже не особенно свежая новость, возможно, ты уже знаешь. – Патти Бурдон запнулась, а Роб с тревогой ждал. – Насчет Майка. Слышал о том, что через несколько дней Warner выпустят его новые песни? Эти слова словно ударили Роба в грудь. Было такое чувство, что он со всего разбега врезался в кирпичную стену. Казалось, ему трудно сделать вдох. - Что? Новые песни? Нет, я не знал. – В голове закрутился целый водоворот мыслей, разобраться в котором было просто невозможно. Он оборвал связи не только с домом, но и со всеми вообще, в том числе и с лейблом. – Погоди-ка… ты сказала, что новость касается Майка. Он один их выпускает? Он услышал, как мать нервозно угукнула в ответ. - Так Брэд сказал твоему брату. День-два это было во всех новостях. У него выходят три новые песни в виде ЕР. – Больше она ничего не добавила. Роб переваривал информацию. – Я и правда думала, что ты уже знаешь, Робби. - Я уже пару месяцев не говорил с Майком, - ответил Роб. Горло сдавило. – Мне просто… просто казалось, что нам нужно личное пространство, чтобы со всем разобраться. – Он опустил взгляд, потрогал спортивные штаны. – Новые песни. Ух ты, - тихо сказал он. Когда он уезжал, парни говорили о том, что нужно выпустить концертный альбом с тура One More Light, и Роб просто высказал свое одобрение, сказав Майку, что он может поступать так, как ему кажется правильным. Теперь Роб понял, что он так и не в курсе, выпустил ли лейбл тот альбом, и ему захотелось узнать об этом. Он не прислушивался к дальнейшим словам, терпеливо дожидаясь, когда мать снова поздравит его с днем рождения, после чего она попросила его поскорее выйти на связь в следующий раз. Роб пообещал ей это, сказал, что любит ее, и повесил трубку. Еще перед тем, как они попрощались, он зашел в комнату с балкона, и вот он уже сидел на кровати, пытаясь успокоить мысли при помощи методов, в использовании которых поднаторел за последние два месяца. Он знал, что ложиться не нужно, вместо этого сел на край кровати, положив руки на бедра и уставившись в окно в подобии медитативного транса. Океан беспредельно разливался перед ним, и он ощутил искушение снова взять доску и на несколько часов потеряться в волнах. Но он устал, и было бы глупо снова забираться в воду: Роб знал, что это опасно для жизни. Он боролся с собой, разрываясь между желанием куда-нибудь сбежать и желанием поговорить с Майком. С тех пор, как они виделись в последний раз, прошло почти три месяца. Три месяца, в течение которых он пытался не думать о том, не стало ли Майку хуже по сравнению с тем, как он чувствовал себя до уезда Роба. Три месяца борьбы с чувством вины за то, что он бросил Майка в такой период, когда тот нуждался в поддержке друзей. Роб понимал, что был тогда не в состоянии помочь Майку, поскольку сам был в раздрае, и единственным способом как-то улучшить ситуацию, до которого он смог додуматься, - это побыть порознь. Но, услышав от матери о новых песнях Майка, Роб понял, что тот придумал способ жить дальше. Не просто жить дальше, но и творить, писать музыку, причем в одиночку. Роб не мог разобраться, то ли он восхищается своим другом, то ли злится на него из-за того, что тот оставил его за бортом. Но ведь именно Роб принял решение, из-за которого его участие в создании новой музыки Майка стало невозможным. Мне придется поехать домой. Пусть даже на несколько дней. Мне надо увидеть его.. их всех. Думаю, я справлюсь. Я смогу вернуться домой и держать себя в руках. Кажется, мне уже лучше. Лучше, чем было раньше. Думаю, мне и правда лучше. Волны набегали на берег, постепенно теряя свою силу, покрывали песок. Он снова ощутил покалывание беспокойства, того самого, о котором во время пребывания в Португалии старался не думать. Он почувствовал, что ему не хватает барабанных палочек и педали, и тут же мысли вернулись к Майку и его таинственным новым песням. Интересно, о чем песни? О Честере? Теперь все так или иначе касается Честера. Интересно, Майк нормально питается? А как у него со сном? И с Анной? Он все так же торчит в студии с того самого дня, как я уехал? А может, он и говорить со мной не захочет? Робу было совершенно несвойственно нервно расхаживать туда-сюда в минуты беспокойства, но на этот раз он ощутил, что ему просто необходимо встать и пройтись, чтобы обдумать дальнейшие действия. Его пугала мысль о возвращении домой. В последние месяцы было так приятно, уехав, побыть в одиночестве, не задумываться о том, что делаешь или говоришь. Он предоставил сам себе время и пространство для того, чтобы пережить горе от потери Честера, шок, гнев. То, что он находился вдали от Майка, помогло ему разобраться в своих чувствах, перестать винить Майка и себя в том, что случилось. Мы никогда не узнаем, почему Честер принял такое решение. Оно могло быть связано с Майком, а могло быть и никак не связано. Он взял ключ от входной двери, сунул его в карман и направился на пляж, мудро оставив в доме доску для серфинга. Эти места были его сокровенным убежищем, звук волн с каждым шагом в сторону океана приносил ему все большее умиротворение. Он закатал джинсы, снял ботинки и, взяв их в руки, зарылся ступнями в мокрый песок. С первым шагом у него в ушах будто прозвучало: «Майк», а со следующим – «Честер». Роб задался вопросом, сможет ли он когда-нибудь произнести имя Майка, не вспомнив тут же и Честера, или все так же будет возвращаться мыслями к тому, что они потеряли. Он шел и шел, чувствуя, как соленый океанский воздух овевает кожу, как развеваются волосы, спадая на лицо и застревая за очками. Он вздохнул, снял очки, и мир тут же будто расплылся перед глазами. Ему и не на что было смотреть. Небо затянулось тучами, свет заходящего солнца потускнел: оно скрывалось за вуалью низко нависших серых облаков. Роб все продолжал представлять себе, как Майк упрямо работает над музыкой в одиночестве в своей домашней студии, не подпуская никого к себе. Точно так же, как и Роб вычеркнул всех остальных, когда уехал. За организацией того концерта памяти Честера стояла все та же упертая майковская сосредоточенность, которая в тот период так напрягала Роба. Эта узконаправленная целеустремленность, это всепоглощающее желание сделать хоть что-нибудь в честь своего любимого человека. Роб тихо терпел все это. В месяцы перед тем концертом ему казалось: все, что говорит Майк, звучит тускло и безжизненно, а остальные будто и не замечают, до какой степени сильно он изменился, и просто поддакивают, чтобы он успокоился. Мы все изменились. Но Майк буквально сломался. Я не мог его таким видеть. Если я поеду домой и окажется, что он все еще на дне со своим горем, не знаю, смогу ли сделать с этим что-нибудь. Не знаю, получится ли у меня. Роб ощутил, как его охватывает тревога, и, неторопливо ступая и прислушиваясь к шуму океана, сделал глубокий вдох. Ты должен поехать. Должен попытаться. Роб мог бы поклясться, что эта мысль озвучилась у него в голове голосом Честера, причем так отчетливо, будто друг шел рядом с ним по пляжу. Он инстинктивно повернул голову, посмотрел на пустой песок, представил себе, что там Честер. - Хочешь, чтобы я поехал и позаботился о нем? – тихо спросил Роб в воздух. – А что, если он не захочет, чтобы я был рядом, Честер? Что тогда? Ему нужно, чтобы кто-то был с ним. Почему бы и не ты? Он зашел в воду, почувствовал, как прибой омывает ступни. Я внутренне не готов к тому, чтобы помочь ему, Честер. Точно так же, как он не смог помочь тебе. А что, если я повторю его ошибки? Он ведь такой хрупкий... Роб остановился, зарылся пальцами в мокрый песок. Он раньше никогда не употреблял слово «хрупкий» применительно к Майку. Пока не умер Честер. Может быть, из-за меня станет только хуже. Но я не смогу это выяснить, если не поеду. Ты прав. Я всегда смогу вернуться. Снова сбежать. Мысль о том, чтобы уехать из Португалии, резанула ему что-то внутри. С одной стороны, ему хотелось увидеть Майка, сказать ему, что все будет в порядке, что они сумеют справиться с тем сильнейшим горем, которое переживают. Ему также хотелось поехать домой ради того, чтобы услышать музыку, которую создал Майк, понять, о чем тот думает, что у него на душе. С другой стороны, был соблазн забыть обо всем этом и провести остаток жизни, изучая португальский и занимаясь серфингом. Оставить позади все, что было связано с Linkin Park. Забыть Майка. Рациональной частью мозга Роб понимал, что прятаться в Португалии вечно было бы ошибкой. Он должен был вернуться к своим братьям, помочь им со всем разобраться, даже если в итоге они решат, что Linkin Park нужно оставить в прошлом. Даже если Майк никогда не расскажет остальным о своих отношениях с Честером. Даже если мы никогда не будем вместе. Эта мысль причинила ему острую боль, но на этот раз Роб проговорил ее в голове и не стал отгонять от себя. Ему нужно было отодвинуть в сторону свои неразделенные чувства и просто быть Майку другом, даже если от этого будет больно. Даже если он не был уверен, сможет ли с этим справиться. Пора уехать и повидаться с Майком, осознал он на обратном пути к дому, собираясь с силами. Он подумал, что может просто бросить все, как и тогда, когда улетел из Лос-Анджелеса. У него оставалось время до конца месяца, чтобы обдумать это решение. Через десять дней я буду знать это точно. У меня десять дней на то, чтобы решить: оплатить следующий месяц проживания или все бросить. Десять дней на то, чтобы решить, нужен ли я Майку. Но наутро Роб первым делом запихнул в рюкзак смену одежды, чтобы отправиться в аэропорт, и ему показалось, что он услышал одобрительный шепот Честера.