Мэйдэй! Мэйдэй! Мэйдэй!

      Кажется, эта сцена навеки отпечатается в его сознании — кадр на самой сетчатке глаза. Вторая причиненная им смерть ломает даже сильнее чем первая: у того парня хотя бы имелся шанс защититься, все было относительно честно, не учитывая небольшую разницу в возрасте и телосложение не в его пользу. Теперь это уже не было убийством в бою, это было казнью, глаза в глаза, видя, как гаснет последний огонек жизни в карих глазах почти что незнакомца. Смерть одновременно и для этого мужчины, и для остатков человечности в его душе.       Монстр, который никогда не будет спасен.       Может, стоило сдаться с самого начала? Не было бы так больно сейчас, было бы никак, все равно. Его бы не было, и не пришлось бы страдать. Но ему был дан выбор, и он предпочел жизнь. Проверка пройдена, и теперь он может стать одним из них. Презренное положение, но даже так все еще не хочется гнить в земле без какого-либо шанса снова увидеть родителей, младшую сестру, любимую девушку, университетских друзей… Только никто и никогда не должен узнать правду о том, как он выжил и какой ценой.       Монстр, который никогда не будет прощен.       Его мучитель стоит за плечом и рад увидеть, что приказ выполнен. Наверное, он даже не сомневался в том, что все так и выйдет. Хочется рвануть с места и со всей яростью наброситься на того, кто вынуждает его убивать, но знает, что такой ход будет самоубийственным, ибо против этого, даже без учета паранормальных сил, визуально сильного вампира ему никак не выстоять. И потому смиренно остается на месте. С удивлением осознает он, что по лицу текут слезы, только когда мужчина вытирает их с его щеки.       — Хороший мальчик, — хвалит он с ласковой улыбкой. — Ты доказал, что готов стать одним из моих детей. Этот человек станет твоим первым ужином, когда ты превратишься, но прежде чем мы сделаем это, нужно оставить знак, помечающий, кому ты принадлежишь.       Маленький светлый нож прорезает кожу легко под умелыми пальцами вампира, но меньше боли не становится. И все же он выдерживает, не издав ни звука, когда на его груди чуть пониже левой ключицы появляется сперва квадрат, а потом фигура оказывается перечеркнутой двумя линиями. Теперь это клеймо останется с ним даже после превращения.       А затем тот же самый нож оставляет короткую глубокую борозду на запястье вампира, и густая алая жидкость тут же выступает из раны, поднесенной к его губам.       — Вечность будет тебе к лицу.       Первой мыслью Яра после пробуждения становится то, что его сейчас вырвет. Очень сильно хочется убежать в туалет и, сунув два пальца в горло, разом избавиться от мерзости, которую его заставляли пить. А потом долго и беспощадно по отношению к собственным деснам чистить зубы, пока фантомный соленый вкус во рту не исчезнет.       Сперва удушающий металлический запах забивает все остальные, но потом постепенно он сходит на нет. И с осознанием, что окровавленное запястье вампир прижимал не к его губам, становится сильно легче, ведь это значит, что и убивал не он, и клеймо оставили не на его груди. И все же на всякий случай оттягивает ворот футболки, чтобы удостовериться, что его татуировку не перечеркивают никакие знаки вампирских кланов.       Приятно все-таки быть собой, практически обычным парнем, пусть и со сбоем в коде в виде этих чертовых видений. Но подобная судьба много лучше чем-то, что случилось с тем неизвестным парнем в какой-то мрачной обшарпанной комнатке с маленьким зарешеченным окном почти под самым потолком. И уж точно лучше чем-то, что стало с его жертвами.       Оглядываясь чтобы понять где проснулся, Яр осознает, что находится в Сашиной квартире в его комнате. Люстра не горит, но откуда-то из коридора доходит достаточно света, чтобы можно было ориентироваться в пространстве. Воспоминания о том, как он здесь очутился, накатывают разом, принося головную боль, когда медиум садится на кровати. Оказывается, проспал он совсем мало, и слабость после видения в морге отступила только частично, но этого оказывается достаточно, чтобы найти в себе силы подняться на ноги.       Федя до сих пор не ушел, это слышно по раздающимся откуда-то с кухни голосам. Злым голосам, свидетельствующим о том, что за почти что два часа, пока Яр был в полной отключке, эти двое успели разругаться в пух и прах. Еще на первом сделанном шаге юноша понимает, что погорячился вставать так рано, ведь шатает его безбожно, но, как заботливый и ответственный друг, он считает себя обязанным вмешаться и попытаться остановить происходящую между Сашкой и Федей ссору.       — Всему виной твоя фанатичная жажда мести, — произнесенное излишне громким голосом Осипова становится первой фразой, которую Баярунасу удается разобрать.       — Это все не только о мести, — почти что рычит в ответ Александр. — О выживании. Я всего лишь хочу выжить.       — Ты готов обеспечивать себе его, нанося вред Яру? — не подозревая, что тот бесшумно замер на пороге комнаты, спрашивает стоящий спиной к нему Федор.       А вот Саша замечает его сразу, и потому подрывается из-за стола, за которым сидел, пока полицейский на него орал, чтобы устремиться к младшему. Но тут и Осипов понимает, что у их разговора появился свидетель, и потому поднимает руку в сторону, блокируя этим Казьмину проход в маленькой кухоньке, довольно тесной для троих мужчин. Саша на неожиданное препятствие смотрит растерянно, а потом переводит злой взгляд на полицейского.       — Не сейчас, — шикает он раздраженно.       — Нет, сейчас, — отвечает Федор, и твердости его голоса позавидовали бы и титан с хромом. — Ты зашел слишком далеко, я не хочу больше быть немым свидетелем того, как ты используешь Ярика в своих целях. Пусть сам решает, что ему делать, но выбирает, зная правду.       Эмоциональная атмосфера в комнате бьет по нервам, и Баярунас несколько мгновений тратит просто чтобы прийти в себя после того, как его ошеломляет агрессия в тоне Феди по отношению к своему, как Яр всегда считал, закадычному другу. И виной этого конфликта стал сам Ярослав, значит, и исправить тоже должен попытаться.       — Федь, да со мной все нормально, — осторожно, самыми кончиками пальцев, касается медиум плеча Осипова, но тот все равно дергается от этого. Зато хотя бы блокирующую Казьмина руку опускает. — Я же добровольно вызвался помогать Сашке, не вини его.       — Ты ДУМАЕШЬ, что добровольно, — качает головой Федор. — И вина за все это так же на мне, как и на нем.       — О чем ты?       Вся эта ситуация с толку сбивает, и голова все еще болит, хочется отложить разбирательства когда-то на потом, но, к величайшему его сожалению, думать и понимать нужно здесь и сейчас. Только вот не получается, пиздец как не получается, и Яр только в растерянности переводит взгляд с одного друга на другого.       — Давай не будем, — просит Саша, и медиум с удивлением осознает, что слышит в голосе вампира граничащий с паникой страх.       — Или ты расскажешь, или я, — заявляет Федор тоном, не допускающих даже в перспективе никаких третьих вариантов. И, видя, что Александр продолжает потерянно молчать, начинает первым. — Ты думаешь, что вы познакомились случайно. Это не было так — я рассказал Казьмину о тебе, о том где тебя найти и что ты можешь.       Яр не верит, и потому с вопросительным изгибом брови бросает скептический взгляд на Сашку, ожидая, что тот сейчас опровергнет этот странный информационный вброс.       — Он говорит правду, — с пустой интонацией разбивает Казьмин все хрустальные стены, которые острыми осколками разрушенного мира осыпаются вокруг. — Я знал все о тебе и твоих способностях еще до нашего знакомства. Вернее, твои способности и стали причиной нашего знакомства.       — Что, блять, прости? — вырывается невольно в жаре охватившего юношу удивления. — Да вы что-то гоните, ребята. Шутка вышла из-под контроля, можете прекращать.       Саша только губы скорбно поджимает и головой качает отрицательно.       — Федя работал в участке, куда ты как-то еще подростком пришел рассказать о преступлении, свидетелем которого не мог стать, — у Казьмина голос, какого он никогда не слышал, будто из него все эмоции вытянули ниточка за ниточкой, пока только сухие слова не остались. — Когда я только превратился в вампира, то думал, что я один такой особенный в мире, одинокий и отверженный обеими расами. Осознавая каким монстром стал, я попытался найти своего создателя. И тогда Федя рассказал про тебя. Мне стало интересно, я начал узнавать, и понял в какой-то момент, что твои способности могут быть мне полезны. Тогда я от своего университета попросился на практику в психиатрическую больницу, чтобы познакомиться с тобой лично.       — Значит… — начинает Яр, но в голове ни единой мысли кроме той, что горящим неоном отпечатывается «не хочу верить, чему угодно поверю, а этому не хочу». — Значит, тебе не было до меня дела? Значит, только мои способности имели значение, а все наше общение было ложью?       — Прости меня за это, — лишь на мгновение он рискует взглянуть на растерянное лицо Ярослава, и тут же вновь отводит глаза, чтобы торопливо продолжить. — Но так было только сначала, потом я действительно стал считать нас друзьями. И сейчас прошлое уже не важно, я правда…       Вскинутая в просьбе замолчать рука Ярослава не дает ему закончить. Он услышал все, что был должен. Какая разница, что там Саша «сейчас», если сама суть их отношений никогда не была честной.       Удушающее кольцо на шее начинает затягиваться сильнее, опасно угрожая столкнуть юношу или в панику, или в позорную истерику с криками и выяснениями отношений. Возможно даже, он бы кинулся на Казьмина, чтобы заставить разделить его с собой ту боль и смятение, которые прямо сейчас накрывают его плотным непробиваемым куполом. Но внутри, глубоко под ребрами, где-то на месте сердца, которое ему по ощущениям только что вырвали, зарождается злость более холодная, равнодушная, и в сочетании с уязвленным чувством собственного достоинства, она заставляет сделать шаг в сторону Саши. Движения выходят изломанно резкими, и дрожащие руки никак не спрятать, но Яр со слезами на глазах уходить не намерен, и потому заставляет себя улыбнуться, пусть выходит и неестественно болезненно.       — Было весело дружить с тобой, — старается изо всех сил сдержать эмоции Ярослав. — Я действительно благодарен за проведенное вместе время, даже если оно было полно лжи. Но ты многое сделал для своей цели. И поэтому сделаю тебе последний подарок, — эта информация кажется слишком сокровенной, чтобы произносить ее в полный голос, и потому Яр к самому уху вампира приближается, дабы только он услышать мог. — Лизу Панфилову перед смертью держали в заброшенном кафе «Сад чудес».       У Саши взгляд как будто окончательно мертвеет на этой фразе, и он никак не решается посмотреть младшему в глаза, только вздрагивает немного, когда Ярослав ему руку на плечо кладет.       — У нас больше нет причин для встреч, так что, надеюсь, мы уже никогда не пересечемся.       И выходит из комнаты в прихожую, чтобы обуться и забрать свою куртку, прежде чем выскочить за дверь.       — Федь, позаботься о нем, — становится последней фразой, которую Яр слышит от бывшего лучшего друга.       Не намереваясь даже лифт ждать, не то, что полицейского, медиум сбегает вниз по ступенькам, слыша, как Осипов следует за ним, но все равно не останавливается, пока его на лестничной клетке второго этажа за запястье не хватают, одергивая назад. В попытке не упасть Ярослав невольно хватается за Федора, задевая пальцами пустую на данный момент плечевую кобуру пистолета.       И медиум сам не понимает, почему его способность срабатывает.       Старшие коллеги не раз твердили Федору, что в первый раз будет плохо и в какой-то мере мерзко по отношению к себе, и искренне и многократно желали оптимистичному новичку, чтобы его задержания как можно дольше происходили без необходимости использовать оружие.       И все же сегодня ему приходится убить, когда выбора не остается, потому что дуло пистолета преступника уже направленно на его напарника, а палец убийцы опасно ложится на курок, означая, что вот-вот на одного полицейского в их отделе станет меньше. И Федя стреляет первым.       — Не трогай меня! — вырывает резко руку Ярослав. — Я не хочу знать.       И, не рассчитав силы и того, что в удивлении Федя действительно так быстро отпустит его запястье, медиум едва ли не падает, но успевает вовремя опереться ладонью о стену.       Он всегда так настойчиво желает близости, но ей эта страстность в нем и нравится — что ему крышу с ней рвет где угодно и когда угодно. И в любой момент при отсутствии других людей, как на этой лестничной клетке, он не упускает шанса прижать ее к стене и целовать так, что кислорода обоим не хватает.       Чужие эмоции смешиваются со своими, и от этого ему хреново, настолько, что ноги сами подгибаются, вынуждая медленно сползти по стене вниз, стараясь не касаться ее больше открытой кожей. Чертовски по-детски кажется прятаться от проблем, просто поджав к груди колени и уткнувшись в них носом, но прямо сейчас, хочется себе это позволить.       Осипов обеспокоенно перед ним на корточки присаживается, спрашивает испуганно, что случилось, но Яр никак сформулировать не может, и, все так же пряча лицо, мотает головой, бессловесно прося дать ему время. Федор подчиняется и ждет, но не позволяет забыть, что он рядом и готов помочь. Гладит успокаивающе младшего по плечу, избегая, впрочем, касаться обнаженной кожи шеи, явно догадываясь, что стало причиной состояния медиума.       — Я не контролирую больше свою силу, — поднимает Ярослав испуганный взгляд на Федю. — Она срабатывает сама по себе, я ее не контролирую.       И чувствует в этот момент то, что не происходило еще со времен лечебницы — горячая кровь начинает течь по его губам.