Но я печален... На память мне приходит глухая осень.
Прекрасный осенний день. Это людям, которые любят лёгкий дождик, золотистые листочки, и солнышко одновременно. Учащиеся уже сидели в школе и получали новые знания. Звонок. Подростки спешно вышли из душного помещения. Многие направились в сторону столовой, так как уже был обед. — Хей, братаны, что взяли в проекты? — Канада обратился к друзьям. Это были Германия, США и Россия. Хоть Украина и пообещал рассказать школе, что Россия — омега, если тот будет общаться с американцем, братья неплохо сблизились во время круиза и после. Поэтому тот и сам забыл об этом. — Ещё не знаю, не определился, — признался русский. — Экологическая обстановка в регионе. Ну или что-то типа того, — ответил Германия. — Думаю, пойду по химии. Люблю всякие такие штуки. У меня как-раз со днюхи набор с ураном остался, — Америка был так же весел. — Блин, Россия, давай по учителям, я тоже не знаю, что выбрать, — Канада посмотрел на омегу. — Сейчас. В столовой всё равно уже очередь большая. — Ладно, давай по обществознанию темы посмотрим? — предложил Россия, уже уходя с канадцем. Да, восьмой класс — класс научно исследовательских работ. Нужно было разбирать предметы, иначе мест могло не оставаться. И не распыляться, ведь также другим мест не хватит, и над проектом стоит стараться, ведь при призах и премиях всё пойдёт в поступление в университет или колледж. День уже прошёл. Британия и Франция опять поссорились. Они стали чаще ссориться. Под крики мальчики делали домашнее задание. Так как Америка и Канада были в одном классе, при выполнении домашнего задания они всегда помогали друг другу и совместно решали задачи и писали сочинения. Поэтому управлялись они быстро. Подростки сели за просмотр фильма "Тёмные воды". — Блин, Канада, я понял, что я буду делать на проект! — вдруг США осенило, — Я соскребу покрытие из нашей блинницы и буду им кормить крыс и наблюдать за ними. — Америка, ну и откуда ты возьмёшь блинницу и крыс? Нам стольких карманных не дают, — скептически взглянул канадец. — Ой, да сам не определился с проектом, мне мешаешь, — Америка усмехнулся. — Нет! Я буду делать совместный проект с Россией. По литературе и обществознанию. "Поведение педофилов и других психически больных людей в литературе и кинематографии", — Канада гордо вздёрнул голову. — Идея не лучше. Хотя, ладно, — США встал, чему удивился брат, — Я пошёл есть. Я голодный.***
— Брат, чего ты боишься? — Таджикистан спросил у Киргизии, — Давай, будь честен. Тебе не обязательно говорить это мне. Просто для себя. — Ты опять про случившееся, ладно... — старший брат помогал Кирги справится с бедой, со своими терзаниями, Тадж был его собственный психолог и друг, — Мы...уже многое прошли, и мне нормально. — Угум, — Хоть таджик и приходил усталым после учёбы, ему нравилось помогать и поддерживать младшего. — Я думаю, тебе нужно просто определиться со своими чувствами и ходом мыслей. Потом всё прояснится и ты даже сам будешь в состоянии себя контролировать. — Да...когда всё случилось, я боялся, что это правда... — Киргизия глубоко вздохнул, — Я не хотел верить в это, я отрицал, но затем стало так тяжело...я думал, что если об этом узнают, то меня будут ненавидеть, хотя, так и было бы, потому что об этом знаешь только ты, — Киргизия говорил тихо, глухо, немного хрипел от тяжести темы, — Я боюсь того, что я ужасен, ведь я фактически...убийца. Что это я, часть меня, что я отличаюсь этим от других... Таджикистан внимательно слушал, он был спокоен, и это спокойствие передавалось младшему, как утешение. Он принял брата. И хочет помочь тому.***
Это было ясное утро. Начало ноября. Десять часов. Возможно, уже одиннадцать. За временем Америка не следил. Студённый ветер весело гудел. Толпа в чёрном. Штатам было скучно, он был раздражён. Он такой же, как толпа, в чёрном. Он не мог толком разглядеть происходящего, но знал, что священник читает там что-то, что всем грустно, что и ему должно быть грустно. Похороны. Его мачеха, Франция, покончила с собой в на прошлой неделе. Америка недовольно фыркнул на опечаленные лица Канады и Австралии и отвернулся. Он считал, что Франция была в его жизни чужой или, хотя бы, знакомой. Он не хотел грустить по ней, ведь желал показать всё своё пренебрежение к ней, но и не хотел выделяться из толпы. И всё же было неприятное давящее чувство внутри, будто он был неправ, будто так нельзя, будто это последний шанс признать её, в последний раз увидеть её. Между моральным консерватизмом и подростковым восстанием была внутренняя борьба, которая ещё только зарождалась призрачным переломом уверенности. Америка, терпя шипение от взрослых, протолкался вперёд и увидел умиротворённое лицо мачехи. — "Как я устала, но я наконец-то отдохну", — будто говорило её лицо. Морщинки сгладились. Женщина, ранее незначимая и глупая для США, оказалась прелестной несчастной дамой. Гроб закрыли и отпустили. Больше не было её. Она могла жить лишь в воспоминаниях и, может быть, в фотографиях.