трагический изъян

Павел Алексеевич хвалит перевод Антона и ставит за него «отлично», Арсений получает «хорошо» и был бы доволен, если бы они с Антоном не переводили одно и тоже. Пожалуй, это с детства. Вечное желание быть лучше кого-то, но не себя вчерашнего. Родители всегда твердили, мол, это было неплохо, но вот он справился лучше, бери пример. — Я был целый год в академе и не занимался языком, — объясняет Арсений. — Увы, Арсений, в критериях оценивания нет пункта о том, что я должен повышать оценку студентам, вышедшим из академического отпуска. Нужно стараться лучше, — сообщает Павел. Антон, как всегда, сидит позади всех остальных. Улыбается. Оксана будто чувствует, оборачивается и когда они встречаются взглядами Антон тут же спешит сделать вид, будто не рад тому, что Арсений получил на балл ниже. Рад. «Как дети, не иначе» — думает она. Действительно как дети. Соревнуются в том, кто получит оценку выше, кто заслужит похвалу Добровольского. Хотя бы пару добрых слов от него в свой адрес — уже привилегия. — Один вопрос к вам всем, — Павел быстро окидывает взглядом четверых своих студентов. — Менеджмент, юриспруденция, информационные технологии… Почему? Почему не филология, почему не история? Почему вы выбрали что-то другое, а теперь сидите здесь? — Потому что это успокоение для бушующей души, — заявляет Арсений. — Гомер — успокоение для бушующей души? — улыбается Добровольский. — Античность, латынь, древнегреческий, — перечисляет Попов. — Помню, как ты выдирал волосы на голове, стараясь подобрать правильный падеж, — Паша скрещивает руки на груди продолжая смотреть на Арсения. Эд прячет свой взгляд в книжных стеллажах, лишь бы не встречаться взглядом с Добровольским. Нравится ли ему это место? Скорее да, чем нет, но в учебе он заинтересован явно меньше остальных. — Это интересно, — сообщает Оксана. — В том смысле, что ты вроде как в двадцать первом веке, а вроде, Платон — твой лучший друг, — она легко пожимает плечами и пряди темных волос опадают с плеч на прямую спину. — Остальные что? — всё с такой же улыбкой спрашивает Паша. — Это как протест, — заявляет Антон, теребя край прошлогодней тетради. — Протест кого к кому? Что за протест? — не понимает Добровольский. — Просто протест перед самим собой. Перед обществом, возможно. Этот менеджмент, юриспруденция, информационные технологии — просто система. А это место, как протест о том, что мы можем быть не просто частью огромного механизма, а что мы можем быть всем механизмом полностью. Арсений оборачивается в сторону Антона и не сводит с него взгляд. Хочется залезть в его голову, хочется понять все его мысли, хочется понять, что за ясными зеленоватыми глазами прячется. Казалось бы, как до подобного выражения мыслей можно было дойти? Как можно было ассоциировать эти занятия с протестом? Ответ не мог найти даже сам Антон, однако, одно только слово «протест» описывало всё то, что он ощущал находясь здесь. — Мне стоит напомнить, что у Антона роман с Гомером? — смеется Оксана, подмечая заинтересованность Арсения и его приоткрытый, видимо от восторга, рот.

*

— Можно присоединиться? — спрашивает Арсений, занимая стул за столиком Антона и Оксаны. — Конечно, — радостно улыбается Оксана. — Мы разговариваем о том, когда же Антон перестанет менять девушек с такой нечеловеческой частотой, — сообщает она. — Но можем сменить тему, если тебя такое не интересует, — смотрит она на Арсения. — Неужели так часто? — шутливо удивляется Попов. Его мало волнует то, с кем Антон спит и как часто. Да что там «мало»… Его это вообще никаким образом не волнует. — Три раза в неделю, представь? — вновь удивляется она, объясняя своё беспокойство Попову. — И каждый раз разные. И Оксана вполне могла понять частоту, она бы и не волновалась по этому поводу, если бы все три этих раза была бы одна девушка. Так ведь нет. — Они повторяются, — пожимает плечами Антон, объясняя это с такой легкостью, будто рассказывает первоклассникам о том, как складывать один плюс один. — Да, но через одну или две, или больше, — сообщает Оксана. — Что тебя так беспокоит в этом? — спрашивает Арсений у Сурковой. — То, что у него отношения с Гомером более прочные, чем со всеми этими девушками. — Не нужны мне с ними отношения, — отмахивается Антон, делая глоток чёрного кофе. — Мне нужны их тела, — проговаривает он, а потом замечает вопросительно изогнутые брови у Арсения с Оксаной. — Ради высокого искусства, разумеется, — объясняет он. Выворачиваться из подобных ситуаций у него всегда получается на «ура». Оксана постоянно удивляется тому, как слова Антона могут в корне изменить её, вроде как, устоявшееся мнение насчет чего-либо. А если не изменить, то хотя бы заставить взглянуть с нового угла на ситуацию. — Когда вдруг секс на одну ночь с неизвестной особой стал высоким искусством? — продолжает удивляться Оксана. — Ты просто не пробовала, — довольно улыбается Антон. — А мужские тела не интересуют? — забавы ради интересуется Арсений. Будь у Антона во рту кофе, он бы подавился. А так, только воздух. Хотел бы не подавать виду, да прокашлялся так, будто выкурил первую в жизни сигарету. А потом вернул маску серьезности на своё лицо и заинтересованно приподняв уголок губ, спросил: — А ты хочешь дать попользоваться? — Все ради искусства, — легко пожимает плечами Арсений. — Всему своё время, — отвечает Антон. Оксана напрочь забыла о том, как дышать и попросту наблюдала за происходящим. — Так, ребята, из-за вас мой кофе сейчас опять станет горячим, — шутит она, стараясь сбавить обороты. Сурковой действительно показалось, что эти двое сейчас начнут заниматься сексом прямо здесь. И они ведь могли бы начать. В том смысле, что подобное ни Антона, ни Арсения не смущает ни разу. И голова, кажется, сейчас работает у одной только Оксаны. Длинную перемену они каким-то магическим образом переждали, и Оксана пошла на пару по высшей математике, а Антон наконец-то собрался идти домой. — Какие планы на вечер? — спрашивает Арсений, догоняя Антона на улице. — Смотря какие у тебя предложения, — оборачивается в его сторону Шастун. — Я подумал, что мы все довольно плохо знакомы, может, посидим в какой-то кофейне… — Хочешь войти в круг людей, которые мне хотя бы немного симпатизируют, то не води меня в современные кофейни, — быстро объясняет Антон. — Я фанат кладбищ. Хотя, если тебе просто хочется познакомиться, «старбакс» подойдет. — Тогда поехали на кладбище, — пожимая плечами говорит Арсений.

*

Они сидят около статуи какого-то ангела и обсуждают интересы друг друга. Арсений говорит о Шекспире, Антон о Гомере и между ними есть какая-то связь. Какая-то гармония в диалоге. Антон уверен, что у Байрона с Перси было что-то такое, но никто еще не нашел словечка получше «романтизм». Это совершенно сюда не подходит. Но он и сам не знает, как описать это одним словом. Два парня сидят на кладбище всего в метре друг от друга потому что они не геи. Для этого разве можно придумать название?

*

— Ты как всегда всё самое интересное пропускаешь, — Оксана занимает место рядом с Эдом в аудитории. Выграновский отключает экран мобильного телефона и лениво поднимает взгляд на Оксану. — Что такого я пропустил? — спрашивает он, пока Суркова достаёт из сумки тетрадь с ручкой. — Антон с Арсением чуть не занялись сексом в столовой, — отвечает она так легко, будто такое каждый день случается. — Что же их остановило? — усмехается Эд. — Судя по всему, я, — предполагает Суркова. — Ну ты чего, Окси… — шутливо произносит Выграновский, будто останавливать Арсения с Антоном не следовало. Он бы и не стал останавливать, скорее, присоединился бы. Оксана это прекрасно понимает, знает Антона с Эдом лучше, чем кого-либо и с легкостью сможет предугадать поведение каждого из них в различных ситуациях. — Я Оксана, — хмуро поправляет Суркова. — О-о-окси, — мягко тянет Эд, улыбаясь и прижимаясь к шее Сурковой, как котёнок. У Оксаны внутренности плавятся от такого поведения Выграновского и сразу накрывают воспоминания о тех временах, когда она сходила с ума по его татуировкам. Водила пальцами по разрисованной коже и считала, что ничего больше в жизни не надо.