Arca, in quam...

Когда дверь за мамой закрывается, Оля не хочет спать, она твердо решает не ложиться раньше полуночи. Болезнь не склеивает ей веки, а наполняет необычной бодростью. Сначала Оля дожидается, пока родители прекратят ходить мимо ее комнатки, потом крадется к столу, вытаскивает из ящика фонарик и книжку и зарывается под одеяло. Горло почти не болит, но она не признается, чтобы не тащиться завтра в школу. А пока мама считает, что нужно подлечиться, посидеть недельку лишнюю на бабушкиных отварах, Оля не станет спорить: глядишь, ее минует контрольная по математике. Коварно ухмыляясь, она фыркает. Немного хочется чихать — Оля чешет нос. Спустя какое-то время она начинает думать, что за ней наблюдают. Возможно, это просыпается совесть, но потом Оля переводит взгляд на окно, которое она расшторила, чтобы было больше света. Там кто-то есть. За окном — а живут они на последнем, шестом, этаже в старом доме с высокими потолками и бывшими коммунальными квартирами — копошится темное, зыбкое. Стучит по стеклу и голодно никнет. Фонарик выпадает у Оли из рук, и она с писком зарывается под одеяло, прячется с головой в жаркую духоту. Чуть погодя, выглядывает несмело, но тут же юркает обратно. Хочется кричать, чтобы примчались взрослые и прогнали чудовище, но Оля от страха не может сказать ни словечка. Это лохматое страшное нечто колотит лапищей в окно, и Оля сжимается, затаивает дыхание, пока в груди не начинает жечь — тогда она дышит, жадно хапает ртом воздух. И трясется так, что кажется, будто ходуном ходит под ней диван. Таинственное создание снова колотится, бьется, и Оля слышит что-то сквозь старую раму. Не вой ветра, не угрожающий рык, а вполне себе человеческие слова. Чудовище страшно матерится, и Оля оторопело узнает мальчишечий голосок. Это Гриша из параллельного класса, который на спор слетал с крыши школы, а потом однажды доставал ей кленовые листки с самой кроны. У Гриши в роду птицы-оборотни. Дрожа, она выбирается из постели, бредет к окну и осторожно распахивает раму на себя. Ком из темноты и перьев тут же кидается на Олю, но она уже не боится: различает на полуптичьем лице знакомые горящие глазищи. — Чего не пускаешь, красна девица? — пыхтит Гриша, перелезая через подоконник. — Не ждала Финиста Ясного Сокола? Там холодина такая, а ты меня морозишь… С него сползает полуптичий облик, испаряются крапчатые длинные перья, и широкие крылья превращаются в прохладные руки, которыми он ее обнимает. — Тише, — шепчет Оля. — Услышат. Ты как тут? — Да тебя неделю уж в школе нет, думал, съели! — восклицает Гриша, страшно округляя глаза и клацая на нее зубами. Хихикая, Оля отпрыгивает. — Я соскучился, — смущенно добавляет он. — Когда вернешься? Эх, угораздило же тебя заболеть. Даже не зима! — Я случайно. Незваного гостя не хочется выгонять. С интересом роясь в постели, Гриша находит фонарик и книжку. — Про пиратов? — подозрительно спрашивает он, рассматривая цветастую обложку. — Угу. Они находят нычку сухариков в шкафу и по-мышиному хрустят полночи, делясь новостями и перечитывая детскую книжонку, а Оля напрочь забывает и о болезни, и о пережитом ужасе, и обо всем на свете. Но ни за что Оля не признается, как перепугалась: много ему чести.