Arca, in quam...

Когда Рома выходит из парадной, его сразу пробирает утренний морозец. Еще далеко до зимы, но она постепенно приближается, подкрадывается, уже маячит снежными шапками вдалеке — пока только призрачный иней серебрит траву. Ежась, Рома с тоской вспоминает, что и лета-то толком не было, все мокро было, слякотно и слишком серо, что на улицу не хотелось выбираться. Лета не было, потому что дед, упрямо бодрившийся, слег окончательно, да так и не поднялся. Терять близких сложно, хотя Рома понимает, что где-то есть Ад, другой мир, куда отправляются духи, но представить это слишком сложно. Люди до сих пор скорбят по умершим, их не переучить. Помявшись у дверей, он вытаскивает из кармана мятую пачку с красноречивой картинкой и крупной такой надписью: «Рак легких». Хмыкает, царапает уголок, а потом прикуривает и долго смотрит в заложенное тучами небо. Дверь несколько раз хлопает, кто-то торопливо проносится мимо. Школьница с полурасстегнутым рюкзаком. Бабка, чапающая к магазину. Полина, тоненькая вампирша с верхнего этажа — Рома провожает ее взглядом. — Ром, ты чего стоишь, ждешь кого? — окликивает она, взмахивая рукой. Бледность ей к лицу — залюбоваться; заиндевелая нелюдская красота завораживает так же, как осколки льдинок на примятой траве. — Не знаю. Она хохочет и бежит прочь, к остановке, отстукивая тонкими шпильками. В другой раз Рома бы кинулся следом, проводил, пошутил бы что-нибудь, наслаждаясь ее переливчатым смехом. Полина, в отличие от многих иных вампиров, не стесняется показывать опасные клычки и улыбается ярко, остро, с вызовом. А Рома сам не понимает, что заставляет его стоять на месте и крутить в руках несчастную сигарету. Курить не хочется, он сосредоточенно давит ее, размазывает кроссовкой по темному асфальту. Кружится голова. Предвестие чего-то выдирает из него душу, тянет… Когда перед Ромой вспыхивает огонек, он столбенеет. Сгусток света застывает ненадолго напротив его лица, переливается, вспыхивает то голубым, то кипенно белым, бьется на ветру, как будто костерок. Что-то удерживает Рому от желания протянуть руку и коснуться его. Теплом ударяя в лицо, огонек проскальзывает мимо, прячется в пожухлом кусте жасмина, а потом скачет вокруг, перемигивается, что Рома застывает с разинутым ртом. Будь у него сигарета — уронил бы. Громкий топот оглушает. На него кто-то кричит. Яркой полосой огонек юркает куда-то за спину, потом справа, слева мельтешит. И вдруг прыгает на Рому, испуганно попятившегося, немо уставившегося перед собой, и вонзается прямо в грудь. Сердце опаляет, что-то вспыхивает. Когда он открывает глаза снова, напротив стоит какая-то лохматая девчонка в сбитой набекрень красной кепке и заламывает руки. — Елена Юрьевна меня прибьет! — разоряется она. — Я всю ночь за ней бегала! — Что… что это такое? — испуганно цедит Рома, касаясь груди. Толстовка отдает теплом. — Упавшая звезда, — бурчит девочка. Ведьма — глаза поблескивают нечеловечески, она принюхивается, приглядывается к Роме. — Иногда они находят себе новых хозяев, но не бойся, она выбрала тебя на удачу. Мне тут ловить нечего, видать. — Ты за ними охотишься? — переспрашивает Ромка. — За звездами? — Из звездной пыли можно сделать лучшую магию. Я учусь, — смущенно добавляет девчонка. — Люди приходят и делятся воспоминаниями, их записывают… как на фотопленку. Пыль потом заворачивают в банки. Ты как себя чувствуешь? Рома пожимает плечами. Двор не кажется ему таким уж смурным, погода неплоха, дышится свежо, студеный воздух приводит в себя, вытряхивает из головы сон. Неожиданно для себя Рома чувствует, что мог бы пробежать марафон. — Хорошо, — удивленно говорит он. Впервые за несколько месяцев ему по-настоящему хорошо. — Удачи, — тепло желает ведьмочка. — Пойду искать другой огонек. — Звезды падают так часто? — Падают, разбиваются на множество осколков, — серьезно соглашается она. — Не думай, что человеческая душа способна вместить звезду целиком, ты бы сгорел дотла. Некоторые огоньки годами блуждают, ищут своего человека. Они врачуют раны души — и это дар, за который не нужно платить. Таких в нашем мире мало. Она засовывает руки в карманы, отходя. Плечи у девчонки поникшие, она все волнуется, предчувствует трепку от наставницы. Из наплечной сумки торчит детский сачок. А Рома уже не провожает ее взглядом, а думает: если побежит, непременно успеет догнать Полину.