Arca, in quam...

Про Инквизицию всегда ходит много слухов: мало кто еще может похвастаться такой кровавой и дикой историей, охотой на ведьм, обернувшейся массовым сожжением сотен безвинных. Иные отважно вступают в споры, напоминая, что теперь Инквизиция защищает нечисть, разделяет два мира, полностью слившихся, перемоловших друг друга и переродившихся в нечто новое, неизведанное. Но слухов это, конечно, не умаляет нисколько, молва народная бежит — неостановима. Шепчутся, еще недавно, до Исхода, когда и нечисть, и Инквизиция жила в подполье, таилась в темной ночи, их учили пытать — вести допрос так, чтобы никто не смог солгать. Теперь уж, конечно, эту науку задвинули подальше, а учебники, написанные средневековыми мясниками, сожгли. Но — так или иначе… Стажеру Саше Ивлину достается особо. «Дурной глаз», — слышит он в спину и устало поводит плечами, хмурится. Дурной — значит, слепой, мертвый, с побледневшей, молочно затянутой радужкой. Слева его всегда поджидает тьма. А суеверны и люди, и нечисть, ведьмы — особенно. Когда он смотрит, некоторым кажется, что Саша способен вытаскивать истину просто так, без всяких пыток, лишь единожды взглянув и проникнув в душу человеческую. Из-за белесого глаза они не понимают, куда именно Саша смотрит, а он старается никак не показывать, что с одной стороны все темнеет — там чудовищнее всего. Он может взглянуть их глазами, думать, как они. Увидеть мальчишку опрятно, приятного даже — пока не начать присматриваться, не приметить на руках черные разводы защитных татуировок, опутывающих ладони. Пока не взглянут в глаза и не увидят бельмо. Тогда улыбки их застывают и начинают сползать, кривиться, а взгляды — заискивающе бегать. Но Саша не знает, что у них на душе, не ведает, что их ждет. Может быть, среди них — вор, которого он ищет, но он не успел нащупать к нему ниточки. Он был рожден оракулом, тем, кто прозревает судьбы, сам ослепнув, отрешившись от мира и погрузившись в откровения изнанки. Но человечность ему куда дороже всеведения. Поджидая вечером на остановке, Саша вливает в себя стаканчик кофе, лениво поглядывает в небо. Голова ломится, он не может оторваться от дела — это ждет любого инквизитора, вот и подобралось к нему, коварно напало. Теперь он перебирает лица, перелистывает заметки в телефоне. Из подъехавшего автобуса огненноволосая Белка легонько выпрыгивает, звенит смехом и вертит хвостом. Хвост у нее красивый, гибкий, с рыженькой пушистой кисточкой — редко кто из демониц может таким похвастаться. Хвостом она обвивает протянутую руку, мягко мажет, а потом протягивает теплую ладонь. Целует в щеку со стороны слепого глаза, ласково гладит. Сама кутается в куцую кожаную куртку. — Нужно было взять зонтик, будет дождь, — журит ее Саша, оглядывая крохотный клатч. — Ты опять! — возмущается Белка, отпрыгивая. — Тебе ведь опасно пророчествовать, Саш, ты же говорил, что больше никогда не будешь!.. И так глаз… — Прогноз погоды, — смущается он. Достает из кармана мобильник, разблокирует его легким касанием пальца и показывает Белке сияющий экран, на котором нарисованная тучка прорывается дождем. — Да и Петербург это, — добавляет Саша. — Тут всегда льет. Оттаивая, она облегченно улыбается. Хмурится, рассматривая строчки, описывающие скорость и направления ветра, забавно помахивает хвостом. Для них, в Аду, это сродни самой сложной магии, на которую способны искуснейшие оракулы, и Саше отчасти нравится ее восхищать и открывать человеческий мир, о котором в Преисподней тоже ходят легенды. Гуляют они по набережной, ни капли не отличаясь от десятков других беззаботных парочек, и Белка держит его под локоть, доверчиво жмется, и Саша забывает про все, и про слепой глаз тоже, и ему кажется, что это и есть счастье. Солнце заходит, мерно течет время — и поток людей. — Как работа? — щебечет она. — Что-нибудь интересное? — Ерунда, со свидетелями говорил. Представляешь, ограбили одного парня, фамильяра украли… Саше неловко говорить про свои повседневные дела: ведь нечего ему рассказать, похвастаться, впечатлить. Кто позволит стажеру расследовать что-то важное и опасное? Однако в глубине души он и не желает иного, ему нравится так тихо бродить по Петербургу и распутывать клубки его загадок. — Кто-то же должен помогать незадачливым магам, для этого и нужна Инквизиция, — сияя, улыбается Белка. — Не всем спасать мир. Но ты бы спас, — тут же добавляет она. — Я ведь в тебя верю. — Спасибо, солнышко. Где-то рядом шумно толкутся люди: разводят мосты. На них не смотрят.