Arca, in quam...

Он приходит в цветочную лавку на Фонтанке как по расписанию уже пятнадцать лет. Поначалу Марыська наблюдала за странным посетителем из-за дальних полок, пока вперед выходила бабушка, уже совсем древняя, изъеденная морщинами, с тяжелыми белыми косами, будто сотканными из мягкой пряжи. Бабушка совсем не боялась, а терпеливо втолковывала что-то громкому вихрю, ворвавшемуся в их мирную лавочку. И он тогда, впервые, попятился и смущенно принялся что-то объяснять, размахивая руками и глядя почти виновато; Марыська, спрятавшись в джунглях среди комнатных пальмочек, хихикала. За столько лет Марыська не догадалась спросить имени. Как-то побаивалась заговорить. Запомнила, что сначала он приходил бесплотным духом, мертвецом, но ловко подцеплял пакет магией левитации, и тот гордо плыл следом, после — явился ощутимым, живым бесом с двумя обсидиановыми рожками. В этот же раз на руке их постоянного покупателя поблескивает простенькое серебряное кольцо — обручальное, быстро определяет Марыська с долей сожаления. Каждый раз она исподтишка рассматривает его, подмечает и жалеет, что совсем не умеет рисовать: черты лица резковатые, но красивые, немного хищные. Решительные движения, подвижные руки мага, привыкшего накидывать заклинания на ходу, складывая сложные знаки… Он являлся один, потом как-то ввалился с дружелюбным адским псом, и Марыська насилу их выгнала; пес так расстроился и виновато потявкивал, но она взяла себя в руки и вытолкала за дверь: свежие диффенбахии, на которые зверь успел покуситься, были ей дороже. Покупатель же их возникал из ничего, приходил, приезжал на мотоцикле. С интересом Марыська смотрит сквозь мокрую витрину теперь, но не может разглядеть знакомого железного коня. Самое удивительное: он покупает кактусы. Всегда — кактусы. Не помнит Марыська — а память у нее хорошая, — чтобы он внезапно попросил розы или тюльпаны, за чем обычно приходили все мужчины. Заходя, он сразу же нацеливался на большую полку со всевозможными кактусами, рассматривал и выбирал, вертя перед собой аккуратные горшочки. Кактусы высокие и низкие, пушистые и колючие, с цветочками и без, круглые и не очень… Однажды Марыська попробовала посоветовать суккуленты, к ним привезли чудесную партию, но упрямство этого беса ничем перебить не удалось. Уволок два кактуса сразу. Скоро уж закрываться, ночь за окном темная, а он снова приходит, уверенно приносит к кассе маленький скромный кактусик с алым ярким цветком. Задумчиво поглаживает колючки, косится на настенные часы. Марыська по старому бабкиному рецепту заговаривает все цветы в лавке. Шепчет им приятное, бормочет, рассказывает, что они должны приносить людям и нелюдям радость. Цветы слушаются. Ей жалко продавать кактусик, который Марыська битую неделю уговаривала расцвести, но она справляется. Поднимает взгляд на беса. — Что-то не так? — усмехается он, поглядывая на Марыську хитро, как нашкодивший пес, чуть исподлобья, скалясь в приятной клыкастой улыбке. Она растерянно рассматривает короткий шрамик, пересекающий бровь. И вдруг бес заявляет: — Вы все время хотите спросить, почему кактусы, верно? Сначала она распахивает рот, немо глядя на него, потом думает, что выглядит, наверное, распоследней дурочкой, и торопливо, запинаясь тараторит: — Это… ну, было бы невежливо, вот я и не спрашиваю. Кроме того… наверное, мне нравится думать, что у меня такой необычный клиент. Я придумываю истории обо всех, кто сюда заходит, потому что стоять за прилавком скучно. Откровение срывается легко. В каком-то смысле — они давно знакомы. — И что вы придумали про меня? Что я таинственный маньяк, который покупает кактус в честь каждой убитой жертвы? Был какой-то неплохой сериал… Он не так уж далек от правды, и Марыська прячет глаза. На минуточку ей кажется, что с ней нагло флиртуют, и она чувствует, как становится жарче щекам. Смущение заставляет перетаптываться с ноги на ногу, косясь в этого беса, ехидно поблескивающего живыми серыми глазами. — Я замужем, — спокойно говорит он. — Если хотите знать, кактусы я приношу в дар своему благоверному инквизиторству, потому что Яна однажды угораздило сказать, что они похожи на меня. Уверен, он сотню раз пожалел, но из гордости не молит о пощаде… Глядя на его игольчато торчащие темные волосы, мокрые от мелкого дождика, что тарабанит на улице, и колючую, но определенно очаровательную улыбку, Марыська улыбается в ответ. Что-то схожее определенно есть. — Если хотите, могу посоветовать какие-нибудь цветы… — услужливо предлагает она. — Знаете, подходящие к случаю. Гиацинты? Ирисы? Может быть, что-то комнатное? — Только кактусы, — благодарно кивнув, отрезает он. — Целый взвод уже их. Инквизиторство им имена придумывает. И, по-моему, воет. Что-то теплое в его голосе, спокойное, мирное, что Марыська расслабляется. — Вы его любите? — спрашивает она и хочет хлопнуть себя по лбу за бестактность. — Больше жизни, — пожимая плечами, произносит бес. Так обыденно, что невозможно не поверить; да и разве недостаточно ей было всех скупленных кактусов?.. Улучив момент, Марыська грозит пальцем кактусу, чтобы не забывал цвести почаще. Строит грозную рожицу. — Я к вам всегда прихожу, потому что тут, знаете, все цветы настоящие, живые… — Разговорившись, бес облокачивается на кассу, устало потирает рога. Сбитые костяшки, ободранные — смотреть больно. Под расстегнутой кожанкой Марыська замечает портупею с пистолетом. А бес самозабвенно рассказывает: — Я однажды купил на соседней улице, не присмотрелся… приволок домой, а цветок на кактусе искусственный, приклеенный… Из ткани какой-то сделанный, сразу не отличишь. Отломился, пока нес. Глупо так получилось. — А потом — зацвел? — Кажется, да. Другим цветом совсем. С ним легко говорить, и Марыська забывает о времени и о том, что скоро закрывать магазин. — Я с вашей бабушкой знаком был. По правде, это инквизиторство с ней познакомился по какому-то расследованию, он всегда странным образом умиляет дам в летах, а я магазин заметил, запомнил. Редко когда дриад встретишь в наше время. И замолкает, с интересом смотрит. Оглядываясь на зеркало, Марыська испуганно прихлопывает косу, переброшенную через плечо, рукой. Забыла прополоть, проросла вся белыми звездочками… Она стыдливо вцепляется в край стола… — Глупости, вам очень идет, — отмахивается бес. — Красивые цветы, никогда не встречал. Какие-то лесные? — Птицемлечник, — шепчет она. — Ах, кактус! С вас пятьсот… со скидкой триста. По-старомодному он отсчитывает три мятых сотенных бумажки, а не подносит светящийся мобильник или часы. Марыська открывает кассу и прячет деньги, а сама всовывает ему в пакет полупрозрачные стеклянные камушки-обломки, какими можно горшки украшать. — Заходите еще! — дежурно кричит вслед Марыська и тут же ругает себя: глупость какая, конечно же, зайдет.