Тёмные скалы

      Эскизы женских портретов никуда не годились. Нет, они были не так плохи сами по себе — лица у Марвина всегда выходили живо, — но они никуда не годились.       Он вздохнул и, поборов желание тотчас уничтожить все листы в бойко потрескивающем печном пламени, просто отодвинул их в сторону. Это походило на гадание по звёздам — он ведь понятия не имел, какой была эта призрачная и, увы, безликая девушка на скалах. Нужные черты не складывались; ни одно лицо из старательно выращенных на бумаге не подходило ей, не ложилось на белокурый образ потусторонней нежности и нечеловеческой силы.       Марвин снова вгляделся в брешь на картине, и в ушах зазвенел взволнованный голос из прошлого:       … — Так это верно, что вы покидаете «Клуб двадцати», сэр?       Марвин даже не понял, кто именно задал вопрос, который крутился на языке у каждого, да это было и неважно — в небольшой зале тотчас воцарилась трепетная тишина.       Далтон Марш прокашлялся, поднялся с кресла, неторопливо прошёлся от одного окна до другого. Со спины, обтянутой строгим фраком, он и сам выглядел студентом, стройным и юным. Впрочем, и лицо его ещё дышало румяной свежестью — всё портила старческая муть левого зрачка, отчего глаза казались разного цвета.       — Верно, друзья. Да стоит ли горевать о такой мелочи, когда наше искусство выходит совсем на другой уровень? Меня ждёт грандиозный тур — все выставки и лекции расписаны по дням, все до одной; ваши достижения также не будут забыты. Я расскажу о каждом из талантов.       Его слова нимало не утешили — собравшиеся удручённо молчали.       — Но я бы хотел, чтобы клуб продолжил жить. Часть моего духа будет вечно витать здесь, уверяю, — теперь Марш шёл по центру залы, упруго пружиня шаги и даря ободряющий прощальный взгляд каждому. — А своим преемником я назначаю… — его рука в безупречной серой перчатке легла на плечо Марвина, — пожалуй, вас, мистер Койн. Не подведите меня.       — Не подведу, сэр!       Марш улыбнулся, и его улыбка стала надёжным щитом, отражающим залпы завистливых студенческих взглядов. Он вытащил из галстука булавку в виде чёрной розы и приколол к воротнику Марвина. Затем склонился к самому его уху и прошептал:       — А рожки очень украсили святого Антония.       …О да. После того давнего ребячества Марвин наверняка лишился доброго покровителя в борьбе с искушениями. А соблазн вписать деве первое же лицо из представившихся был велик.       — Ну, что скажете, сэр? Кажется, я влип, как последний олух.       Сэр Далтон Марш, конечно, не мог ответить — пришлось долго перебирать в памяти портреты за его авторством в жалкой попытке отыскать подходящий типаж. Зачастую художники вкладывали в женские лица изрядную долю черт своих избранниц, и Марвин задумался, припоминая леди Вирджинию Марш — полноватую статную брюнетку с неизменно строгим выражением умных тёмных глаз.       Он достал новый лист и попытался изобразить её такой, какой видел в последний раз, двадцать лет назад. И чем отчётливее проступала на бумаге её холодная полуулыбка и острый взгляд, тем сильнее Марвин убеждался, что снова взял неверный курс. Нет! Нет, нет. Оставалась ещё одна лазейка: поинтересоваться историей создания картины у мажордома. Он-то наверняка знает, какой была эта женщина. Лучше всего это знал лорд Эшвуд; Марвин ужасно досадовал на самого себя, что не обговорил с ним подробности работы.       Но прежде было решено взять небольшой перерыв и прогуляться до скал. Марвин не сомневался, что видел на картине именно их. Разве сэр Далтон Марш упустил бы шанс запечатлеть с натуры такую мрачную, исполненную грозного достоинства красоту?       У самой кромки берега волна принесла к ногам растрёпанный ком птичьих перьев — останки озёрной чайки. Марвин прикопал их носком ботинка, слушая умиротворяющую песнь вод, а когда поднял голову, то увидел, как сверху, на каменном выступе, мелькнуло что-то светлое. Наверное, птица — более удачливая, чем эта, упокоившаяся под слоем песка и гальки.       Путь до самой большой отвесной скалы был проторен. Ввысь медленно уходила долгая мшистая тропка, отороченная изгородью, которая заканчивалась на середине дороги.       Раскинувшееся впереди ложе утёса купалось в полуденных солнечных лучах. До него оставались считанные шаги, когда Марвин заметил, что на малом скальном выступе, остром и диком, сидела женщина, бесстрашно и беспечно свесив ноги вниз. Он узнал её прежде, чем она повернула к нему бледное лицо, наполовину скрытое большим капюшоном плаща.       Ведь она могла упасть! Одно неловкое движение — и быть беде.       — А, это вы, мистер Койн, — леди Эшвуд улыбнулась: казалось, её ничуть не страшило собственное безрассудство. Зато оно очень страшило Марвина. Думать выходило только о том, как вызволить её из плена скользких камней.       — Решил прогуляться перед работой, — сказал он и свернул с тропы, осторожно ступая на тёмную глыбу. Нужно было приблизиться, протянуть руку. Но прежде — не напугать резким движением или чересчур взволнованным тоном.       — Это хорошо, что вы пришли, — заметила она дружелюбно. — Мне давно не составляли компании здесь. Жители Нодленда предпочитают более людные места. Вас уже посвятили в ужасные местные легенды?       — Немного.       — И что вы об этом думаете?       — Думаю, что легенды — это только легенды, леди Эшвуд, — Марвин спустился ещё на несколько дюймов. — А вы — та самая ундина, про которых тут рассказывают. Я угадал?       Он нёс сущий вздор, только бы она продолжала сидеть на месте так же спокойно.       — Вы мне льстите, конечно, — неожиданный порыв ветра сорвал капюшон с её головы, разбросал по плечам выбившиеся из причёски локоны.       — Раз так, значит, вам нет нужды находиться в таком опасном месте. Прошу, дайте мне руку.       — У меня есть нужда, мистер Койн, — ответила она уже совсем серьёзно. — Но благодарю за помощь.       Руку она всё же протянула, и поднявшись с камня, ловко и быстро переступила на ту же глыбу, где недавно стоял Марвин, а уже через миг впорхнула на широкий край утёса. Там ей совершенно точно ничего не грозило.       Выдохнув, Марвин двинулся следом — каким неуклюжим, оказывается, могло быть тело! — и, выверяя каждый шаг, но всё равно то и дело оскальзываясь, взобрался наверх.       — Вам не следовало беспокоиться, — проговорила она мягко. — Вы рисковали ради меня; а ведь мне здесь знаком каждый камень. У этих скал прошло всё моё детство. Я бы ни за что не упала.       — Вы не можете знать наверняка, — возразил Марвин.       Она пожала плечами и в одно мгновение потускнела лицом.       — А если бы я упала, мистер Койн, это была бы прекрасная иллюстрация к вашему вчерашнему фаталистическому высказыванию. Вы не верите в чудовищ, но верите в рок?       — Я верю в здравый смысл и божью волю, леди Эшвуд.       Кажется, ему ещё не доводилось вести такого странного разговора с дамой. Марвин вдруг вспомнил её имя и мысленно разбил его на слоги: Ло-ре-лин. О, он бы никогда не смог произнести его по-французски так совершенно, как это делал сэр Далтон Марш. Но в этом, слава богу, не было никакой нужды.       У воды играли четверо ребятишек — заслышав их радостный смех, леди Эшвуд снова заметно оживилась.       — Это дети мистера Уоррена, смотрителя маяка. Так хорошо, когда семья большая, правда? У вас, наверное, есть братья и сёстры?       — Да, — обычный вопрос привёл в замешательство: его давно не расспрашивали о личном с таким участием. — Были, да.       — Были?.. — леди Эшвуд остановилась. Её открытый взгляд вмещал столько сочувствия, что Марвину сделалось неловко. Это сопереживание было явно больше, шире его былого горя. На миг ему показалось, что сейчас она — вот-вот! — шагнёт ещё ближе и возьмёт его руки в свои, как сестра. Он был готов поклясться, что ощущает целебную прохладу тонких ладоней в мягких кружевных митенках, если бы не видел её пальцев, стягивающих полы плаща.       — Эпидемия холеры в Литтл-Мэрчвуде, — сухо пояснил он. — Мне тогда исполнилось четырнадцать, и я уже поступил в художественную школу при академии. Не было возможности часто ездить домой… Это меня спасло.       — Я понимаю вас, — сказала она приглушённым горячим полушёпотом. — Мои младшие братья, близнецы, умерли в младенчестве. Но не будем о плохом. Как продвигается ваша работа?       — Я сделал несколько набросков… — Марвин нахмурился, вспомнив, на чём застопорился — а впереди уже открывался вид на поместье.       — Позволите взглянуть?       — Конечно, леди Эшвуд. Только прежде я бы хотел переговорить с мистером Стивенсом.       — Вероятно, я могу помочь, мистер Койн? Я в курсе всех дел лорда Эшвуда. Вам недостаёт чего-то для работы?       Было крайне неловко признаваться в собственной оплошности, но другого выхода не оставалось.       — Женщина на картине — моя проблема, — Марвин решил обойтись без предисловий. — Мне следовало сразу спросить у лорда Эшвуда, какой она была. Вы же видели? От лица совсем ничего не осталось. Я не могу воссоздать его просто так, наобум.       — И не нужно. Хотите, опишу её в мельчайших подробностях? — она улыбнулась и добавила: — Я думала, лорд Эшвуд рассказал вам, что на картине изображена моя мама.       — Нет, я не знал, — услышанное приободрило, и Марвин улыбнулся в ответ. — Может быть… простите, может быть, у вас есть портрет вашей матушки?       Она с грустью покачала головой:       — Даже сэр Далтон Марш рисовал её по памяти, они с папой готовили ей сюрприз. Подарок. Знаете, мистер Койн, ведь я могу описать её сколь угодно красочно, а вам всё равно представится другое. Лучше сказать, что мы с мамой очень похожи. Папа всегда шутил, что я взяла от него только фамилию.       — Что ж, теперь у меня есть ориентир, благодарю, — Марвин не без труда отвёл взгляд в сторону: он и так глазел на неё неприлично долго.       — Но вы всё равно обещали показать мне наброски.       — Да. Идёмте.        В домишке, его временном пристанище, всё ещё было светло, и свечи зажигать не понадобилось. Леди Эшвуд с благодарностью кивнула, когда Марвин пододвинул к ней стул, но садиться не стала — отошла к окну с листами в руках.       — Очень интересные лица, — она перебирала наброски медленно, подолгу рассматривая каждый. — Как вы талантливы! Вы сами их придумали или… О! Постойте, но ведь это… это же леди Марш! — радость в её глазах была такой неподдельной, будто она действительно встретила старую приятельницу. — Какая она тут молодая!       — Я не помню её другой, — сказал Марвин. — Я сдал выпускные экзамены в академии, а через год уехал жить в восточную часть страны. Так вышло. Сэра Далтона Марша я тоже больше не встречал.       — И на его похоронах вы не были?       — Увы. Я находился слишком далеко, когда узнал. Мне бы пришлось добираться до города неделю или даже дольше.       — Может быть, к лучшему, — леди Эшвуд вздохнула, не отрывая взгляда от портрета. — Зато вы запомнили его живым. Леди Марш была сама не своя на похоронах. Мы… лорд Эшвуд и я… мы страшно переживали, что она отправится вслед за супругом или тронется рассудком. Но, кажется, всё обошлось. Теперь она живёт в деревушке в ста милях от Денсвилля, вы слышали?       Марвин покачал головой. О скоропостижной кончине сэра Далтона Марша он прочёл в газете ровно четырнадцать лет назад, но так и не сумел проститься с ним по-настоящему — ни в прямом, ни в переносном смысле.       Она положила листы на подоконник.       — А моё лицо вы запомнили достаточно хорошо, мистер Койн? Сможете написать его по памяти?       — Приложу все усилия, леди Эшвуд.       — Вот как? Но мне кажется, что вы на меня почти не смотрите. Знаете, — её платье прошелестело совсем рядом, — мне совершенно всё равно, где читать книгу — в библиотеке или здесь, у вас. Я могла бы просто сидеть, ну вот хотя бы на этом стуле, а вы бы спокойно работали над эскизом.       Предложение радовало, но отвращало. Переступив через смятение, которое отчаянно мешало мыслить, Марвин всё же решился высказать свои опасения.       — Мне бы не хотелось поставить вас в неловкое положение, леди Эшвуд.       — Каким же образом? — спросила она с тихим смешком.       — Люди увидят, что вы входите ко мне без прислуги и сделают ложные выводы. Люди, к сожалению, очень любят делать ложные выводы.       Леди Эшвуд приподняла брови.       — Вот вы о чём! Скажите, мистер Койн, вы действительно думаете, что кому-то здесь, в этом богом забытом месте и правда есть до этого дело?       — Лорду Эшвуду? — предположил он резче, чем планировал.       — Плохо же вы его знаете, — спокойно заметила она: ничто в ней не выдавало обиды или негодования. — Лорд Эшвуд выше предрассудков.       Марвин счёл за лучшее не ввязываться в спор. Если она считает, что в богом забытом месте (какая кощунственная формулировка!) можно поступиться правилами приличия, — пусть; кто он такой, чтобы запрещать хозяйке поместья заходить туда, куда ей вздумается?       Она вышла на крыльцо, но почти сразу вернулась.       — Я освободила вчера вашего сверчка, мистер Койн.       Это было так неожиданно, что он даже рассмеялся — каким странным показался ему звук собственного смеха! Сколько же лет он не слышал его — пять, десять или все двадцать?       — Не побоялись?       — Нет, я люблю живность. Однажды я подстрелила перепела… до сих пор не могу себе простить.       — Ну, это напрасно, — Марвин попытался представить её с ружьём в руках и не сумел.       Она ушла, пообещав вернуться наутро, а он снова лёг спать заполночь. Посреди ночи вдруг гулко хлопнула ставня; наверное, разыгрался ветер. Закрыв окно, Марвин прошёлся по комнате, а потом наскоро оделся и вышел на крыльцо. Он надеялся, что глоток свежего холодного воздуха уймёт странное волнение в груди, но оно нарастало, ритмично и неумолимо.       Нет, ни в коем случае не следует задерживаться здесь. Надо как можно скорее покончить с делом и вернуться в Норт-Брей. Может быть, взять с собой пару-тройку набросков на память. Впрочем — Марвин знал это наверняка — люди, хотя бы мельком коснувшиеся души, и без того возвращались в мысли с завидным постоянством. Избавиться от этих визитов полностью не получалось, но прежде он всегда находил утешение в труде: занятые работой руки были хорошим избавлением от тяжких дум.       Особняк Эшвудов в ночи казался монолитной тёмной глыбой; и только в окне на втором этаже горел слабый мерцающий свет. Марвин задержал на нём взгляд — тонкий женский силуэт легко угадывался сквозь тюль.       Куда же смотрела эта смелая тень, что желала увидеть? Она стояла на месте долго, долго — и Марвин сдался первым, скрывшись в чернёной сумраком гуще сада. Радуйся во искушениях, проговорил разум где-то слышанные слова, радуйся во искушениях, которые были допущены тебе: при посредстве их приобретается духовный плод.