V
17 февраля 2020 г. в 15:22
— Какой вы всё-таки славный хитрец, мистер Койн, — тропка была узкой, и леди Эшвуд шла совсем рядом, изредка касаясь плечом его плеча. Но, кажется, даже не замечала этого: она любовалась маленьким букетом бумажных цветов. В её не тронутых загаром руках он смотрелся ещё изящнее.
Солнце сегодня сияло ярко — за последние пару дней погода устоялась, сменив гнев на милость — и звёздчатые леонтоподиумы, покрытые лаком поверх темперной краски, красиво серебрились под лучами. Да и скалы больше не казались мрачными грифами, нависшими над добычей. Они тоже были серебряными.
Марвин улыбнулся.
— Практичность, леди Эшвуд. Век цветка недолог, а эти не увянут.
— Даже когда увянем мы, — задумчиво подхватила она и наконец-то обратила на него взгляд. — Спасибо, я очень тронута. Это прекрасный подарок и память. О Джордже… и о…
Он не дал ей досказать:
— Я почти закончил с картиной. Благодарю за содействие и вашу доброту, леди Эшвуд. Мне понадобится ещё один день, а после я смогу с чистой совестью отправиться в Норт-Брей.
Вот что было действительно важно. Память о нём всё равно растает скорее, чем рассветный туман над водами залива.
— Как? — она остановилась, хмуря брови — озадаченная и растерянная. — Вы собираетесь уехать? Разве вы не хотите дождаться лорда Эшвуда?
— Но ведь он вернётся нескоро. Думаю, в Норт-Брее от меня будет куда больше пользы. Работы там много; я нужен отцу Лоуренсу.
— Вероятно, не только ему, — проронила леди Эшвуд и отвернулась. Теперь Марвин не видел её глаз, но не сомневался, что они потускнели. — И всё же к чему так спешить?
Как можно было объяснить ей то, чего он сам не понимал до конца? Даже солнечный свет не мог прогнать гадкое непогожее чувство: над головой продолжала сгущаться хмарь. Конечно, он бы мог задержаться здесь, в Брайфилд-Холле, раз за разом находя благовидные предлоги. Но истинная причина была одна — и, руководствуясь ей, Марвин бы только продлил свою агонию.
— Сэр Далтон Марш всегда гостил у нас подолгу, — добавила леди Эшвуд с нескрываемой обидой в голосе.
— Я не сэр Далтон Марш и никогда с ним не сравняюсь.
— О, ну вот, снова! — воскликнула она нервно. — Зачем вы так о себе? Почему, за что вы себя не любите, мистер Койн?
— Это слишком долгая история, леди Эшвуд. К тому же вы вряд ли сочтёте её увлекательной.
— А вы, конечно, знаете всё наперёд! — её щёки вспыхнули, но тон неожиданно смягчился: — Ладно, давайте не будем ссориться в такой хороший день. Видите во-о-он там, впереди, засохший кустарник?
Марвин удивлённо проследил за движением её руки и кивнул.
— Сможете добраться до него, не наступая на землю?
— Вы хотите, чтобы я добирался вплавь? — он невольно рассмеялся, шагнул к краю тропки, подобрал первый попавшийся на глаза булыжник и бросил вниз. Вода отозвалась задорным плеском — будто рассмеялась тоже. — Высоковато для удачного прыжка.
— Кто же предлагает вам прыгать? Скалы целиком и полностью в вашем распоряжении. И это тоже, смотрите! — упрятав цветы в тканевый мешочек, закреплённый на поясе платья, леди Эшвуд быстро взобралась на небольшой придорожный камень, а затем перескочила на следующий. — Рискнёте? Кто проиграет, рассказывает другому какую-нибудь тайну. Почему вы так странно на меня смотрите? Считаете это глупым ребячеством?
Нет, Марвин так не считал. Напротив, ему нравилось видеть её такой — живой, непосредственной девочкой с горящими глазами. Пробираясь через тернии горя, она не потеряла себя, в отличие от него самого.
— Или хотите сказать, что у вас нет ни одного секрета, даже крохотного, мистер Койн?
— У меня нет таланта к скалолазанию, леди Эшвуд.
— И вы сразу опустили руки! — насмешливо прищурилась она. — Я ведь тоже уже не то, что раньше, когда бегала здесь наперегонки с Джорджем. И одежда у вас удобнее, чем моя, и обувь. Даже такие мелочи играют против меня. Ну что, я вас убедила?
— Пожалуй.
— Только не вздумайте поддаваться!
— Не стану, — Марвин сошёл с тропы и вскочил на каменный выступ. — Секреты нужно держать при себе, на то они и секреты.
На удивление, детская игра взбодрила ничуть не хуже завершающего мазка на холсте. Марвин сам не заметил, как втянулся в соревнование — растрёпанный куст становился всё ближе, а бежевое платье леди Эшвуд уже не мелькало впереди. Теперь она отставала на полшага; Марвин, примерившись, прыгнул с камня на огромную поваленную ветку. Но та неожиданно провернулась под ногой, и земли он всё же коснулся — в нескольких дюймах от кустарника.
— А, чёрт! — сказал он весело, почти не чувствуя досады, и тут же смутился того, что выругался при даме. Леди Эшвуд обошла его справа, сорвала с куста сухой лист и победоносно подняла над головой. — Простите.
— Отдаю вам должное, мистер Койн, я очень впечатлена, — она села на продолговатый валун: очаровательно раскрасневшаяся, с выбившимися из причёски локонами, и стала сосредоточенно поправлять бант под воротом платья. — Я выиграла чудом. Но в следующий раз, очень вас прошу, не приближайтесь к левому краю. Вы были у самого обрыва, у меня даже дух захватило от страха!
Как странно — в азарте Марвин и не заметил ничего подобного.
— Не стоило волноваться, — пробормотал он, приятно согретый её тревогой. Леди Эшвуд улыбнулась и указала на место рядом с собой:
— Присядьте, вы, наверное, тоже устали с непривычки. А позади нас — та самая пещера, куда мы прятались детьми. Сейчас я туда уже не помещусь, а вы и подавно. Но я положу туда один цветок. Мне будет приятно знать, что он лежит здесь — как будто дожидается кого-то… Джорджа. Или… — уголки её губ опустились, взгляд обратился вдаль, к воде. — Вам, наверное, удивительно, что я почти ничего не рассказываю про маму, мистер Койн? У неё всегда было слабое здоровье, а когда родились мои братья, ей стало ещё хуже — гораздо, гораздо хуже. Её постоянно мучили боли, она почти не выходила из своей спальни. Конечно, я старалась быть с ней так часто, как могла, но она быстро уставала от моей болтовни и проказ. Вот так и вышло, что я везде и всюду ходила за отцом. И забавы у меня были, как у мальчишек. Однажды мы играли здесь в разбойников. Я сказала, что когда вырасту — обязательно буду благородной разбойницей, поэтому и стала приставать к отцу, чтобы он научил меня стрелять. Руди всё время повторял, что разбойничать по-настоящему — плохая идея; если меня поймают, то непременно вздёрнут на виселице. А я отвечала: «Вот ещё! Не стану я висеть и качаться, как маятник, всем на потеху! Не дамся, лучше брошусь в море». «Ну ты и глупышка, Лори! Тонуть — страшно и больно, — сказал Джордж и сделал большие глаза, во-от такие, с целое блюдце. — Я тонул однажды, а потом Финч вытащил меня за шкирку, как котёнка. Из меня столько воды вылилось, бочка, ей-богу!». «А папа говорил, что море милосердно», — не соглашалась я. «Вряд ли он имел в виду утопление, — возразил Руди. — Думаю, он говорил о храбрых капитанах и моряках». И принялся рассказывать о кораблях, дальних странах. Он рассказывал так долго, что мы с Джорджем заснули. Прямо так, на голых камнях. Но, мистер Койн, мне кажется, вы тоже сейчас заснёте. Я вас утомила?
— Нет, нисколько, — Марвин снова поймал себя на том, что смотрел на неё безотрывно, на всю сразу — наверное, потому и показался ей одурманенным. — Хорошо, что вы передумали быть разбойницей и вам не пришлось выбирать между эшафотом и прыжком со скалы.
Леди Эшвуд всё ещё выглядела печальной.
— К несчастью, единственное, что может выбрать человек в некоторых ситуациях — это способ уйти.
— Раньше я тоже так считал, — Марвин прислонился к нагретому боку скалы. Солнечный жар напомнил другой — так и не ставший избавлением. — Но сейчас — нет.
— Что заставило вас переменить мнение?
Он поколебался, но потом всё же ответил:
— Пожар.
— В вашем доме?
— Да, — говорить было трудно, вытаскивать прошлое вовне — ещё труднее. — Дома уже нет, осталось одно пепелище.
— Боже мой! Как же вы спаслись?
— Не знаю, — сказал Марвин чистую правду. — Меня вытащили наружу спустя какое-то время, но я должен был умереть… задохнуться… гораздо раньше. Любой человек умер бы в таком огне. Вы представить себе не можете, какой там был огонь. Те люди, которые спасли меня, сильно обгорели, и это всегда будет на моей совести.
— А вы… — леди Эшвуд задержала взгляд на его лице, затем — руках, — вы не пострадали?
— Нет. Я долго не мог понять этой иронии провидения. Но потом, кажется, понял.
Она всё ещё смотрела на Марвина с глубоким сопереживанием и, видимо, надеялась, что он продолжит.
— Простите, я не должен был поднимать эту тему, леди Эшвуд. Это… это рассказ не для дам. Надеюсь, я не сильно вас расстроил?
— Расстроили, — проговорила она тихо; но, впрочем, без особенного укора. — Тем, что приравняли меня к остальным дамам. Разве я не доказала вам, мистер Койн, что не имею привычки падать в обморок ни по какому поводу?
— В таком случае — простите меня ещё раз.
— И ещё пару раз наперёд. Вы слишком часто просите прощения, — леди Эшвуд водрузила на голову болтающуюся на спине шляпку и стала завязывать ленты под подбородком, то и дело задевая Марвина проворным локотком. Но сил отодвинуться в сторону не было, как не было сил совладать со сбивающимся, участившимся дыханием. — Я очень рада, что вы спаслись.
Такие слова — таким тоном! — могла произнести его мать или жена, но почему их говорила она, едва знакомая чужая супруга?.. Закончив возиться со шляпкой, леди Эшвуд повернулась к нему всем тонким телом — и стала ещё ближе.
— Пожар — это и есть ваша тайна, мистер Койн?
Все цвета природы вдруг смешались перед глазами: серебро скал помножилось на голубизну неба и превратилось в мутное марево, посреди которого на удивление чётко выделялось её белое лицо.
Марвин обхватил его ладонями так нежно, как только мог. Поймал в свою клетку — сам пойманный в чужую, несчастный и счастливый.
— Нет, — ответил он, почти юношески невинно касаясь её губ. И выдохнул уже порочно-хрипло, греховно: — Вот эта.
Леди Эшвуд медленно поднялась на ноги и посмотрела на него изумлённо. Тумана больше не было. Из всех чувств, смешавшихся в одно секундой ранее, осталось только чувство стыда — острое, липкое. Марвин с тайной надеждой ждал, что она ударит его по щеке, принизит, осадит: хлёстко и больно, как он заслуживал.
«Вы должны покинуть Брайфилд-Холл немедленно».
Это было то невысказанное, что повисло в воздухе недоброй тишиной. Леди Эшвуд не проронила ни звука — просто развернулась и быстро пошла прочь, подобрав юбки.
Обратно Марвин брёл, не разбирая дороги и натыкаясь то на камни, то на деревья, почему-то вставшие поперёк пути, то на кого-то из резвящихся у воды ребятишек.
Так-то он оправдал доверие лорда Эшвуда! Не нужно было соглашаться на это дело. Какого чёрта он согласился? Да, Марвина ждала щедрая оплата, — и при иных обстоятельствах этим можно было бы утешиться, но никакая тысяча фунтов, будь она неладна, не могла покрыть мук совести от того, что он сделал.
Что-то пошло не так.
Да, всё пошло совсем не так с того момента, как он снова взял в руки кисть. Значит, надо оставить её — теперь уже совершенно точно навсегда; оставить и прочее. Брайфилд-Холл (вероятно, остров тоже), никчёмные воспоминания о юности и любые помыслы о леди Эшвуд. Как-то он жил без этих трёх составляющих раньше, проживёт и теперь.
Но прежде нужно завершить картину.
Марвин вошёл в дом, хлопнув дверью так, будто она была в чём-то повинна, и остановился напротив холста.
Ундина с лицом леди Эшвуд (её матери, поправил он себя жёстко; да, это имело значение) потусторонне улыбалась незадачливому лодочнику. Чёрт его знает, что задумывал сэр Далтон Марш — может быть, эта красавица и её улыбка были только иллюзией измотанного долгим странствием человека, и похожей иллюзией было тёплое участие леди Эшвуд. Точно так же она была бы расположена к любому другому гостю в силу своей природной доброты. Но от этой мысли на душе стало ещё гаже.
— Я уезжаю завтра, сэр, — Марвин коснулся подписи в углу картины, словно это могло придать ему сил. — Прощайте — теперь уже навсегда.
В глазах ундины, как и в море, зеленовато-буйно плескалась печаль.
На мгновение Марвин задумался: что было бы, выбери он другую дорогу — тогда, перед пожаром? Наверняка он бы уже давно сменил на посту сэра Далтона Марша, титулованный и именитый, давно позабывший, какова на вкус нужда. Ведь только на таких условиях его супругой могла бы стать женщина, подобная леди Эшвуд. Впрочем, горько усмехнулся Марвин, подобие вряд ли удовлетворило бы его полностью. Он-то прекрасно знал, как сильно копия отличается от оригинала.
Несомненно, он мог бы пойти другим путём. Боже, как непомерно высока оказалась бы цена! Но что, если оно того стоило?..
Марвин прислонился к стене, совершенно опустошённый. Нет, он не мог думать о таком, не мог даже допустить такой мысли — но он допустил, и её захотелось немедленно выкорчевать из головы. Заскрежетав зубами, он с трудом заставил себя переключиться на дела насущные: закончить с картиной, принести самые глубокие извинения леди Эшвуд и собираться в путь.
Белый фасад церкви Святой Анны был светом в конце тоннеля. Марвин вспомнил доброжелательный, всепонимающий взгляд отца Лоуренса — и устремился к нему всем существом.
Простите, святой отец, ибо я согрешил.