♡ ;;
о, не клянись луной непостоянной, луной, свой вид меняющей так часто. чтоб и твоя любовь не изменилась. < у. шекспир >
✯✯✯
Очередной день, свет голубого неба над головой, скучные пары с въeдающимся в сознание бормотанием преподавателей, скоротечные перемены – к этому, на самом деле, довольно быстро можно привыкнуть. Бэмбэм, по крайней мере, привыкает; и, на очередной истории выслушивая лекцию хмурого препода в окружающей гробовой тишине, мысленно благодарит себя за то, что всегда имел талант так быстро адаптироваться к внешним обстоятельствам, даже если они так быстро переменяются. Но все эти так называемые «перемены» вовсе не обязаны быть интересными и захватывать с головой; и Бэмбэм уверен, что сейчас бы уже умер со скуки под монотонный голос старика, если бы не одно но. Уже почти все полтора часа он безотрывно глядит на сидящего рядом с ним парня; кажется, он успел выучить месторасположение каждой чужой пряди волос, выкрашенной в яркий апельсиново-персиково-лимонный, и настолько уже выучил и отчеканил картинкой в памяти чужой профиль, что без труда смог бы воспроизвести это изображение в памяти и даже, может, нарисовать, если бы ему дали прямо сейчас бумагу и карандаш. Ну, и талант рисования. Весь образ Югёма состоит из кислотно-ярких, странных и чудных мелочей, идеально подходящих друг другу необычных и редких деталей. На чём бы Бэмбэм не задержал свой взгляд – всё это напоминает часть с первого взгляда непримечательной, но довольно искусной и, что уж таить, выразительной картины – если только приглядеться. Сиреневая рубашка на размер больше с длинными рукавами, что мило спадают вниз, выглядывающие из-под неё худые и длинные пальцы, время от времени стучащие по парте в ритме какой-то энергичной песни, и живой, вечно бодрый и радостный взгляд, словно туманом застилающий настоящие мысли и чувства, находящиеся в его рыжеволосой голове. Бэмбэм кладёт голову на парту, мгновенно ощущая охлаждающую бумагу тетради под своей кожей. Его отстранённые взгляды и не выбивающиеся из общепринятых рамок способы самовыражения – закон его скучной жизни; но точно не жизни Ким Югёма. Белые блузки, вечно бледная кожа несмотря на обилие солнца на родине, белесые сухие волосы и блестящие кольца на пальцах – пережиток прошлого, старого Бэмбэма; проведённая черта между прошлым и будущим. И, всё же, ни прошлого, ни будущего просто не существует; всё, что у него есть – это настоящие, и больше ничего. Ни-че-го – и этот факт нужно просто принять, как данное. И попытаться что-то изменить (?). – Хватит на меня так пристально пялиться, – в какой-то момент просит Югём; голос отдаёт чем-то сладким, карамельным, в такой только вслушиваться и вслушиваться. – Это напрягает. За последние пару дней Бэмбэм слышал это замечание, по меньшей мере, раза три, а может, пять, или десять – он всегда забывается, когда увлекается чем-то. И это уж точно ни в какие рамки не вписывается; идёт в разрез с его бесстрастным и скучным-скучным-скучным образом. – Я просто пытаюсь высмотреть в тебе черты, – оправдывается он, позволяя сухим словам слетать с языка такими же бесстрастными и скучными, как и он, – которые составляют портрет типичного студента этой академии, чтобы я мог вписаться в эту среду. Югём лишь тихо усмехается и подпирает подбородок ладонью, переводя взгляд – отблеском утреннего солнца – на друга. – Я явно не «типичный студент», так что не могу быть подходящим примером для тебя. Бэмбэм всё ещё не отрывает от него своего пожирающего взгляда, правда, теперь они оба смотрят прямо друг другу в глаза, в самое дно зрачков. – Знаю. – Поэтому и высматриваю. Да, Югём определённо не вписывается в то общество, что окружает Бэмбэма на протяжении всей жизни; даже здесь, даже сейчас. Да, он никогда не встречал таких людей, как Югём; и, возможно, это слегка эгоистично с его стороны, но он хватается за этого чудика с рыжими волосами, как за соломинку – соломинку, что способна вытащить его из трясины его скучной жизни. Самой скучной истории в мире, в которой все персонажи до ужаса примитивные и бесхарактерные, в которой уникальные и неординарные личности встречаются, разве что, в фильмах и книгах, в которой все дни расписаны и распланированы вплоть до начала следующего года, который от предыдущего только цифрой и отличается, и следующего, и следующего, и следующего... Если я буду общаться с таким интересным человеком, стану ли я сам интересным? Принесут ли его странности и причуды какой-то новый вкус в моей жизни? Перестанут ли мои серые будни быть серыми, и раскрасятся ли они в яркие цвета, переполненные сиреневым, малиновым, оранжевым, и ни в коем случае не этим ужасным белым? Преподаватель рассказывает что-то про истоки сюрреализма в искусстве, «отличники» с первых рядов фиксируют каждое его слово в тетради, выделяя отвратительными зелёными маркерами, а Югём без конца скроллит ленту твиттера в телефоне; и только один бог, наверноe, знает, что вертится в его голове. И Бэмбэму бы, наверное, тоже хотелось бы стать этим самым богом, залезть к нему в голову и выпотрошить все безумства и сумасшедшие идеи; только чтобы понять: как живут в этом мире те самые люди, которым никогда, чёрт возьми, не бывает скучно? Никогда не бывает страшно, как ему? Никогда не бывает так одиноко, как ему? Никогда не бывает так тоскливо, как ему? Так уныло, пресно, серо, когда всё кажется бессмысленным? В каждом видео Югёма, в каждом его отточенном движении, жесте, плавном и изысканном, словно у какого-нибудь профессионального танцора, в его манере речи, голосе, словах – пестрят яркие краски, кажется, самые броские из возможной палитры, на которую ещё и наложен кислотный фильтр; запредельная насыщенность, новые и новые огоньки каждую секунду, и они, кажется, никогда не закончатся и не погаснут. Восхищение в глазах смотрящих, вдохновение, поражение, удивление, отвращение, осуждение, презрение, ненависть, любовь – всего лишь ответные реакции общества, в котором никто не отличается друг от друга. (Бэмбэм всегда причислял себя именно к таким). (Но больше ему не хочется). – Как ты думаешь, – начинает он, протяжно вздыхая и наконец-то (!) отворачиваясь, утыкаясь взглядом куда-то в пол, – есть ли во мне хоть что-нибудь необычное?.. Солнечные лучики игриво путаются в апельсиновых локонах Югёма. Он натягивает на губы загадочную, даже в чём-то хитрую, улыбку, после чего произносит: – Есть в тебе что-то такое... – Да ну?.. – с лёгким недоверием, сквозящим в голосе, протягивает Бэмбэм. – И как ты это понял? Улыбка – всё такая же загадочная, скрывающая за собой что-то, что понять невозможно – не слезает с лица младшего. – Ты сам должен это найти. После пар Югём сообщает Бэмбэму, что отправляется занять им очередь в столовой, которая обычно достигает нескольких метров в длину, и не даёт тому даже слова вставить – через несколько секунд он уже скрывается за первым поворотом. Из окон, анфиладой вырезанных вдоль стен, льётся солнечный свет; с каждым днём он, кажется, становится всё тёплее и ярче, и даже вызывает какое-то приятное ощущения лета на душе; хотя обыкновенный апрель ещё даже не успел достигнуть своего пика. Бэмбэм забрасывает портфель на плечи – тот давит, тянет вниз, хотя вещей в нём не так уж и много – и спокойно шагает по этому солнцем залитому коридору, время от времени замечая на себе чужие любопытные взгляды. Кажется, ещё не все успели привыкнуть к тому, что отныне в этой академии учится таец. Бэмбэма, впрочем, эти взгляды не коробят (на самом деле ещё как коробят), и он внушает себе, что чужое любопытство имеет лишь положительные корни; в какой-то момент из всех этих мыслей его буквально заставляет вырваться одно обстоятельство. Кто-то хватает и тянет его за руку. Растерявшись, он даже не сразу понимает, что оказывается в узком проходе между коридором и раздевалкой для спортивного зала, а человеком, затавщившим его сюда, является не кто иной, как Хан Сохи. Она с каким-то недовольством глядит на Бэмбэма; сегодняшнее её выражение лица значительно отличается от того, что Бэм видит изо дня в день – вежливая улыбка, добрые глаза, отпечаток ума или, скорее, интеллигентности под ресницами. Да, сейчас она совершенно другая: какая-то взвинченная, собранная, и, похоже, готовая прочитать Бэмбэму что-то вроде нотации. – Сохи? – недоумевает он, после чего оглядывается по сторонам; в этом проходе они оказываются совершенно одни. – Что-то случилось? Сохи выдерживает недолгую паузу, по-прежнему недовольно глядя на него; да так пристально и даже не моргая, что кажется вот-вот дыру прожжёт невидимым лазером. А потом, коротко выдохнув, наконец, бросает: – Какой же ты непослушный, Бэмбэм. – Что? – тот поначалу воспринимает это, как какую-то шутку, и потому усмехается. – «Непослушный»? – но, не обнаружив ответной реакции, понимает, что она, всё-таки, всерьёз это сказала. – Что ты имеешь в виду? Сохи вздыхает, и во вздохе этом отчётливо читается безобидное, но явное: ты такой наивный, всё-то тебе объяснять надо! – Ты не должен водиться с Ким Югёмом, – отчеканивает она неожиданно похолодевшим голосом. – Он может плохо на тебя повлиять. Дружба с этим раздолбаем ни к чему хорошему не приведёт. Бэмбэм косится на неё с нескрываемым подозрением. – Забавно, а Югём говорит мне, что это с тобой мне не надо общаться... – Этот дурак много чего говорит, – заявляет девушка с такой ненавистью, что не заметить просто невозможно; а потом, словно опомнившись, деловито горло прочищает и понижает голос. – В общем-то, это не то, о чём я хотела с тобой поговорить. – Хм? – парень вопросительно вздёргивает бровь. – А о чём? И почему здесь? – Никто не должен нас услышать. Сохи заявляет это так просто и в то же время до ужаса подозрительно, что совсем разнится с её невинным и в чём-то даже скромным в эту секунду взглядом, который подозрений никаких не вызывает и вызывать не может. – Ты знаешь о том, что в каждом человеческом обществе есть иерархия, Бэмбэм? – интересуется она; но, несмотря на то, что предложение это явно вопросительное, звучит оно скорее, как утверждение. – Всегда есть элита, а есть средние и низшие слои. Так вот, – хлопает своими длинными ресницами, – элитой в нашей академии являются члены Совета. – Ясно, – отзывается Бэмбэм без особого интереса; за всю свою прошлую жизнь он уже успел выслушать не мало сказок обо всех этих иерархиях. – И что?.. Сохи улыбается горделиво и твёрдо, словно ожидала этого вопроса; и, кажется, с каждой секундой она становится всё более и более смелой и уверенной в своих словах. – Не хотел бы ты присоединиться к Совету? – Что? – Поверь, лучше держаться с элитой, – ухмылка; гордая и явственная, почти что надменная. – Чем водиться с такими ошибками природы, как Югём. Скользя взглядом по раскрепощённой позе и алым губам Сохи, растянутым в ухмылке, Бэмбэм не может понять, почему это всё происходит. Там, в прошлой своей жизни, он и подумать не мог о том, чтобы водиться с «элитой». Да что там подумать – это было невозможно даже элементарно представить; а сейчас прямо перед ним стоит Хан Сохи, одна из важнейших и наиболее значимых членов Совета, староста второго курса и почти что самая популярная девушка в академии – и предлагает ему присоединиться? К ним? – Ты серьёзно? – спрашивает он, в недоумении сводя брови к переносице, искренне надеясь, что не ослышался. – Я правда могу?.. – Конечно, – кивает Сохи с улыбкой, будто озвучивает какой-то всему миру известный факт, и цепко рассматривает своего собеседника. – Ты можешь вступить в Совет и быть наравне с нами. Ты ведь знаешь, кого я подразумеваю? – подмигивает с лёгким азартом. – Например, Джексон, он отличный парень, его все знают. Или Банчан, он тоже очень популярный, или Джихё, или, например, Сонджин... – А ещё Джебом! – перебивает Бэм, и почему-то даже не может скрыть приподнятость в своём тоне. Однако, девушка, несколько секунд потупив взгляд, тут же мотает головой; чёрные локоны трясутся из стороны в сторону. – О, нет, нет, – протягивает она с каким-то наигранным сожалением. – Ни в коем случае. Хоть они и члены Совета, но они из тех, кто водится с Югёмом. От них тоже держись подальше, хорошо? И тут Бэмбэм понимает, что ничего не понимает. Почему это Джебом – сразу категорически нет? Джинён тоже? И, наверняка, тот самый Марк? И всё только из-за Югёма? А как же тогда Джексон? Разве он не их друг? Или он, по большей части, друг Сохи? Он путается в своих разбегающихся мыслях, осознавая, сколько ещё всего ему предстоит узнать и понять. – Так что, – прерывает Сохи его размышления, – ты согласен? Бэмбэм не знает. Правда не знает. Для него это что-то новое, непривычное. Ещё и взгляд чужой – чёрные смольные зрачки – так выжидающе впивается в самое его сознание, и пытливая улыбка так и подталкивает выпалить необдуманное «да». – Ну... – он мнётся, но потом, всё-таки, решается. – Да? Улыбка на губах Сохи перестраивается в нечто более искреннее; она, словно хищная лисица, щурит глаза в какой-то ей одной присущей манере. – Хорошо... – выдаёт полушёпотом; а потом становится громче и увереннее: – но, чтобы присоединиться к Совету, ты должен пройти обряд посвящения. А это ещё что такое? – Обряд... – переспрашивает парень, – ...посвящения? – Да, – отзывается Сохи, – а ты думал, всё так просто? – и хихикает. – Не волнуйся, он простой. Здесь каждый год проводятся такие обряды для новичков, и мой друг с последнего курса сказал, что на его памяти не было ещё ни одного провала. – Хмм... – Бэм скашивает задумчивый взгляд в пол; в принципе, это звучит вполне убедительно, да и наличие обряда вполне логично и закономерно; так что: почему бы и нет? – А что я должен сделать? – В этом году мы решили провести необычный обряд, – девушка хитро, но безобидно щурится. – Он заключается в том, чтобы мы поняли, готов ли ты... Послужить Совету. С этими словами она обходит его, деловито отстукивая каблуками в окружающей тишине. «Послужить Совету»? Что ж, звучит довольно странно. Настолько, что даже чем-то напоминает какую-нибудь секту. Это сомнение, подозрительность и смятение отчётливо виднеются на лице Бэмбэма, и поэтому Сохи спешит ему объяснить: – Мы хотим убедиться, что ты свяжешься с правильными людьми. То есть, с нами. А не с Югёмом, – невинная улыбка превращается в загадочную ухмылку. – Поэтому и обряд будет непосредственно связан с ним. – Эм... – всё ещё не понимает тот. – С Югёмом? Она замирает на месте, и её взгляд прячется где-то под чёрной чёлкой, волнами спадающей на глаза. – Сегодня ночью полнолуние, ты знаешь? Приходи на крышу академии. – И, в следующую же секунду: – О, не удивляйся так, все обряды мы проводим именно там. Так вот, приходи на крышу академии, там тебя встретит Джексон и ещё кое-кто... Интересно, кто? – хихикает, отбрасывая лёгким движением руки волосы с лица. – Ладно, там будет мой парень! Он брат Джексона и учится в другом университете. В общем, они встретят тебя и спрячутся. Ты должен будешь позвонить Югёму и позвать его, и, когда он придёт, Джексон и мой парень его напугают. – Напугают? – ошарашенно перебивает Бэм; помимо самих слов его беспокоит ещё и то, как спокойно и безмятежно они сказаны. – Да... – улыбается Сохи; опять же, совершенно невинно, словно всего лишь затеяла какую-то детскую игру. – Будет очень весело, ведь он не будет этого ожидать. Представляешь, какая картина? Ночь, крыша, полная луна, и испуганное выражение лица Югёма... О-о, надеюсь, мы все это надолго запомним! В предвкушении они даже похлопывает в ладоши, а глаза, кажется, загораются каким-то огоньком; вот только Бэмбэма это все не особо впечатляет, и он озадаченно опускает взгляд. – Это немного странно... Сохи, непонимающее выражение лица состроив, мечется к нему, вырисовываясь прямо напротив. – Что «странно»? – вздёргивает брови. – Югём отверг нас, отверг нас, и он это заслужил. Зато ты, – взгляд, устремлённый в самую душу, проходит насквозь, – станешь частью элиты. Поверь, это того стоит, Бэм-а~ Она даже приподнимается на носочках, чтобы оказаться с ним хотя бы приблизительно на одном уровне; Бэмбэм чувствует, как он её ауры, почему-то, у него бегут мурашки по спине. – Но скажи, – шепчет Сохи, – могу ли я тебе доверять? Сердце Бэмбэма пропускает удар. – Да... – мямлит он, понимая, что на другой ответ у него и шанса просто-напросто не остаётся; и, чуть увереннее, добавляет: – Можешь.✯✯✯
Он находит Югёма в полупустой столовой. (И, честно, не знает, как вести себя с ним после того разговора с Сохи). На столе покоится какая-то там еда, на которую Бэмбэм даже не смотрит; только замечает мысленно, что пахнет вкусно. Он бесцеремонно садится на стул напротив Югёма, увлечённого очередным скроллингом твиттерской ленты, и громко, демонстративно прочищает горло, заставляя того, наконец, оторваться от экрана телефона и обратить на него внимание. – О? – младший, конечно же, моментально поднимает голову. – Пришёл, наконец. Ешь быстрее, а то остынет. – Югём... – зовёт Бэм, не зная, с чего начать. – Кстати, мне в голову пришла крутая идея, – даже, кажется, не слыша его, тараторит Югём; у него глаза сияют, по-настоящему светятся, как зенитное солнце, а на губах красуется улыбка, которая, кажется, никогда почти с лица не слезает. – Точнее, мне пришло несколько крутых идей. Точнее, они не то, что бы крутые, если быть точным. Скорее, опасные, но- – Югём! Неожиданное повышение голоса производит нужный эффект: Югём замолкает и даже округляет глаза, не зная, что и думать. Только выдавливает: – Что? – Я задаю вопрос, а ты честно на него отвечаешь, – командует Бэмбэм; да, он решил, что проще – просто рубить с плеча. – В смысле? – Почему ты вообще стал блогером? – А?.. – резко, слишком резко, и Югём даже теряется под его напором; но потом, всё-таки, начинает соображать, хоть и медленно. – Ну... Наверное, потому что я всегда хотел этим заниматься... Бэмбэм глядит на него безотрывно, пристально, будто стараясь каждую деталь запомнить; а может, словно высматривая что-то ещё помимо того, что запомнить уже успел. В любом случае, он молчит, и Югёма, как ни странно, этот взгляд и молчание чужое ни капли не напрягают; наоборот, он даже решает воспользоваться случаем и принимается объяснять: – Ну, скажем, это даже была моя мечта. Вернее, у меня было две мечты, – он поднимает в воздух два пальца правой руки. – Первая – это стать блогером и снимать видео, в которых я бы мог выразить себя таким, какой я есть, и делать других чуть счастливее. Он замолкает, наблюдая за чужой реакцией; Бэмбэм выглядит сейчас таким собранным и внимательным, как никогда, и видеть рисующуюся на его лице проницательность для Югёма, на самом деле, даже забавно. Выдержав недолгую паузу, старший, наконец, подталкивает к продолжению: – ...А вторая? Югём ярко улыбается; у него губы приятного, нежно-персикового оттенка, глаза искрятся солнечными отблесками, а волосы – кажется, и есть то самое солнце. – Я хочу накопить немного денег и поехать на море. – На море?.. – переспрашивает Бэмбэм, стараясь, однако, не выглядеть сильно удивлённым; и, горло в очередной раз прочистив, спрашивает как-то слегка сухо: – Ты никогда не был на море? – Нет, – бросает Югём легко, почти что воздушно; и пожимает плечами, всё ещё продолжая улыбаться. – Моя семья не такая богатая, чтобы позволить себе это. Я бы даже сказал: «ниже среднего». Я никогда не был на море, но всегда хотел туда попасть. Он скашивает мечтательный взгляд куда-то в сторону; устремляется вдаль, в окно, что находится в нескольких метрах отсюда. Там небо голубое бледнеет и нависает чистым полотном над землёй, раскрашенной в салатово-золотистые оттенки; тонкие ветви деревьев слегка покачиваются от ветерка, шуршат листвой, играют тенями на всех поверхностях, на которые только могут попасть. – Я уже немного накопил благодаря своим видео, – продолжает он; голос – мягкий, мечтательный и в чём-то даже меланхоличный. – Наверное, совсем скоро моя мечта сбудется. А потом – резко поворачивается к Бэмбэму, заглядывая ему в глаза; так метко и пронзительно, почти что обжигающе – как у него это только получается? – Хочешь со мной? – Что? – Поехать на море? – Я?! Бэмбэм старается выглядеть непоколебимым и собранным, но его усилия оказываются напрасны и просто разрушаются, стоит только ему услышать эти слова, произнесённые так, кажется, беспечно и легко, но, в то же время, необычно искренне и честно. Кажется, он ещё никогда не слышал, чтобы кто-то так говорил; тем более, ему, тем более, когда они знакомы меньше недели. Но с Югёмом всё происходит так быстро, что в одном дне, кажется, запросто могут уместиться пару месяцев; он не стоит и не замедляется, а всё только бежит-бежит-бежит, и Бэмбэм вынужден подстраиваться под его темп. – Ты же теперь соведущий канала, – отзывается младший; солнце бликует на его щеках. – Вместе нам будет проще накопить! – секундой позже он мечтательно вздыхает. – К тому же, я всегда хотел поехать на море с кем-то... Накопить и поехать на море с Югёмом... Эта идея звучит, на самом деле, не так уж плохо. Но и не так уж хорошо. Во-первых: а с фига ли? Почему Югём зовёт именно его? Просто потому, что он теперь его соведущий? Или, может, потому, что звать больше некого? Впрочем, это Югём, и копаться в его мыслях и мотивах бессмысленно: там такие дебри, какие Бэмбэм и представить не может. А во-вторых: – Знаешь, Югём, – начинает Бэмбэм, – на самом деле, Хан Сохи мне кое-что сказала...✯✯✯
Когда, наконец, вечер переплывает в ночь, и сумерки – не такие тёмные, как могли бы – опускаются на город, Бэмбэм ещё несколько раз перекрещивается прежде, чем подняться на крышу академии (хотя он и атеист). В это время суток двор пустует, и в академии никого нет. Ну, почти никого. С крыши уже машет рукой Джексон, вырисовываясь силуэтом на фоне тёмно-синего неба, и кричит Бэмбэму что-то вроде: «Ооо, чувак, ты пришёл! Поднимайся сюда!». Как будто он и сам не понимает, куда подниматься, и не обошёлся бы без этой подсказки (хотя да, вообще-то, не обошёлся бы и так и продолжил бы в неуверенности стоять на пороге здания). Там будет Джексон и её парень... Так, Джексон есть. Её парень, то есть, кажется, его брат, наверное, тоже где-то там. Ночью академия совсем не такая же, как днём; коридоры тихие, погружённые в гробовое молчание и тень, почти не отличимую от неба на улице. Бэмбэму даже становится не по себе, когда его одного единственные шаги содрогают стены, раздаваясь эхом вдоль коридоров. Всё, что мне надо – это заманить сюда Югёма. Просто позвать его на крышу академии. А дальше – дело за другими... Воздух холоден, своей ночной свежестью готов обжигать кожу. Бэмбэм чувствует лёгкий ветерок даже в своих волосах и время от времени волнами развевающейся ткани своей чёрной кофты; поднимаясь по лестнице, он раздумывает о том, не будет ли выглядеть в глазах Югёма уж слишком подозрительно. Джексон и его брат должны будут напугать Югёма. Это будет... «весело», как сказала Сохи. Они всего лишь его напугают... Но как? Каким образом? Перед самой лестницей, ведущей прямиком на крышу, Бэмбэм тормозит. Время уже за полночь, и Югёму он уже позвонил – тот, наверное, в пути. И всё же: достаточно ли его друг смелый, чтобы не испугаться тихой и жуткой окружающей атмосферы, ночи, где на тёмном-тёмном небе единственный источник света – круглая луна? Хотя, это тупой вопрос. Интересно другое. Достаточно ли он смелый, чтобы не испугаться того, что для него подготовила Сохи и остальные? «Может, я совершаю ошибку? Зачем мне проходить этот обряд посвящения? Я предаю Югёма. Как он будет на меня потом смотреть?»«Да какая разница? О себе побеспокойся, а не о нём. Ты всегда был изгоем, а теперь настал шанс всё изменить. Наконец-то можно стать одним из “элиты”. Грех не использовать этот шанс!»
«Да, но... С Югёмом не так уж плохо. Нужна ли мне эта “элита”? Хочу ли я присоединиться к Совету? Проходить этот странный обряд? Тем более, что ради этого мне придётся предать Югёма и пожертвовать нашей начинающийся дружбой...»«Хах, и с каких пор ты такой ответственный? Неужели, совесть проснулась? Вспомни, кто ты, Бэмбэм. Ты всего лишь обычный человек, и ничто человеческое тебе не чуждо. Так спаси свою шкуру, если не хочешь снова стать изгоем. Делай всё так, как говорит Сохи.»
«Но...» – Бэмбэм? Голос Джексона раздаётся откуда-то сверху; секундой позже люк открывается, и его радостное лицо высовывается в проём. Бэмбэм тут же приветственно кланяется ему, соблюдая правила вежливости; но, однако, Джексон этот жест полностью игнорирует и взаимностью не отвечает. – Давай, залезай, – бросает он; ночной ветер, гуляющий наверху, подхватывает его слова и уносит куда-то далеко-далеко, на многие километры. – Тут так свежо! Бэмбэм собирается с мыслями и сжимает ладони в кулаки; выбора у него не остаётся – он пропал ещё тогда, когда ответил «да» – и, сделав над собой усилие, он всё-таки поднимается по лестнице, через люк залезая на крышу. Там действительно оказывается свежо; прохладный ночной воздух тут же ударяет в нос и проникает через глотку в лёгкие, оседая там слабым, но ощутимым холодом. Бэмбэм этот воздух вдыхает полной грудью; тот работает как-то успокаивающе, особенно в контрасте с окружающей тишиной, которая больше не кажется жуткой. От ветра шуршит листва, нашёптывая что-то на своём языке, и где-то в отдалении слышится гул ночного города, шум проезжающих мимо машин. Если бы не фонарь, что стоит рядом с академией и, к счастью, возвышается над её крышей, то вокруг всё равно не было бы совсем темно: звёзды едва-едва виднеются из-под пыльного неба, но луна – одна-единственная, яркая и полная – заменяет собой весь свет, что только может потребоваться глухой ночью. Кроме Джексона Бэмбэм, однако, никого здесь не видит; только пустота и идеально ровные бетонные плитки на несколько метров, ограждённые невысокой, метра в полтора, решёткой. Ну, ещё какой-то бетонный блок позади него тихо гудит; в остальном же – тишина и пустота. Ощущение, близкое к ощущению свободы. Должно быть, это тишина и отсутствие лишних глаз так влияют?.. – Ты готов? – интересуется Джексон, опираясь на решётчатое ограждение и слегка переваливаясь через него, высматривая что-то вдали. – Что-то я Югёма не вижу... Ты же его позвал? – Д-да, конечно, – отзывается Бэмбэм; он сам не знает, почему, но наедине с этим Джексоном он ощущает себя довольно неловко. – Он скоро будет. – И что ты ему сказал? – спрашивает тот; у него голос низкий, глубокий, а выражение лица увидеть не удаётся, так как стоит он к Бэмбэму спиной; но тот, впрочем, догадывается, что глаза чужие сейчас щурятся с недоверием. – Эм... Я сказал ему, что как раз гулял возле академии, – отвечает он, подходя к собеседнику поближе, – и увидел полную луну. И позвал его на крышу посмотреть, типа, отсюда видно лучше... Джексон – внезапно – оборачивается; вопреки всем ожиданиям тайца, на его губах красуется улыбка, и он, кажется, расслаблен и безмятежен, ни капли даже не беспокоится по поводу предстоящего события. Бэмбэм на секунду завидует его спокойности, так как у самого чуть ли руки не дрожат – от одной только мысли, что всё может пойти не так. – Молодец, – заключает Джексон. Бэм ощущает на себе его пристальный взгляд, который понять никак не может; он неловкости хочется только отвернуться и уставиться куда-нибудь в темноту, на вид мерцающих городских огней в отдалении, что виднеются на горизонте и отлично выглядят с высоты этой крыши. Впрочем, именно это он и делает. – А ты довольно стильный, – говорит Джексон; Бэмбэм не видит, но чувствует, как по нему оценивающим взглядом пробегаются сверху вниз. – Любишь моду? Да и, вроде, не тупой. Значит, отлично впишешься в наш Совет. – Можно вопрос? – спрашивает тот, и, не дожидаясь ответа, тут же продолжает: – Почему Джебом-хён, Джинён-хён и тот Марк в этом не участвуют? В смысле... – он опускает задумчивый взгляд вниз, где виднеется находящийся под ними вход в академию. – Они же тоже состоят в этом Совете... Да? Восемь секунд, которые он отсчитывает у себя в уме, Джексон молчит; только шелест листвы, создаваемый прохладным ветром, нарушает тишину. Где-то совсем тихо и далеко слышится едва уловимое стрекотание сверчков; Бэмбэм уже думает, что зря, наверное, спросил, как вдруг Джексон, наконец, безобидно усмехается. – Джейби и Джинён не вписываются в нашу компанию, – объясняет он, играясь с буквами и звуками, заставляя их звучать то до невозможности легко, то очень тяжело и сухо. – А Марк вообще не входит в Совет. Он изгой. – Изгой? – удивляется Бэмбэм, поворачиваясь к Джексону с вопросом в глазах; тот, однако, на него не смотрит. – Но разве ты не ходил с ним на той вечеринке?.. На самом деле то, что Марк – местный изгой, звучит довольно правдоподобно и логично; учитывая то, что видел Бэмбэм в самый первый день и самую первую минуту своего пребывания в Академии. Но, всё же, выходит довольно странно, что такой, как Джексон, общается с таким, как Марк. – Считай, он мой «краш», – объясняет парень; всё так же легко и невозмутимо. – Я единственный из всей элиты, кто может спокойно с ним разговаривать, – и поворачивается к Бэму, неожиданно подмигивает с каким-то едва уловимым доверием в глазах. – Но это секрет. Теперь его знают пять человек. Натыкаясь на непонимание в чужих глазах, он, снова безобидно усмехнувшись, поясняет: – Джейби, Джинён, Ёнджэ, Югём и ты. Бэмбэм мысленно подмечает незнакомое имя – Ёнджэ – и тот факт, что Джебома он назвал «Джейби», к тому же, кажется, уже во второй раз. Но, так или иначе, данные факты он пропускает мимо сознания, решая озвучить только один вопрос, что прямо сейчас вырисовывается в его голове: – Почему именно они? – Потому что они – мои друзья, – бросает Джексон с показательной очевидностью. – Но ведь они не состоят в элите? – пытается докопаться Бэмбэм. – Ну, да. Только я с Ёнджэ. – И как вы тогда можете быть друзьями? – Скрытно, конечно же. Только тогда, когда на нас никто не смотрит. – Зачем эти сложности? – Это вовсе не сложности, – Джексон отворачивается, первым нарушая их зрительный контакт, и вдыхает свежий прохладный воздух полной грудью, после чего растянуто его выдыхает. – Это необходимость. Все считают, что я с ними был друзьями раньше, а после вступлению в «элиту» перестал, так как изменился. Стал крутым, не то, что они. – То есть, вы притворяетесь бывшими друзьями? – уточняет Бэмбэм, поражаясь собственной догадливости. – Но... Зачем? Почему вы не можете забить на мнение окружающих и просто общаться? – Считай, тебе повезло, что я тебе это рассказываю, – бросает тот с ноткой лёгкого пофигизма, будто абстрагируясь от сути разговора. – Просто нет смысла что-либо скрывать, ведь ты сам всё видел на тусе благодаря моей неосторожности. К тому же, ты не похож на человека, который болтает направо и налево, – уголок его губ трогает гордая улыбка. – А ещё ты тоже ученик по обмену, как и я. Это прибавляет тебе баллов. Он такой расслабленный, спокойный и до ужаса непоколебимый, и Бэмбэм вдруг понимает, что ему надо быть чуть настойчивее. – Ты ответишь на мой вопрос? Джексон на это протяжно вздыхает, поднимая глаза куда-то к ночному небу, устремляя их вверх, к рассыпанным там звёздам. – Понимаешь, чувак, – говорит он на выдохе. – Я должен выглядеть как человек, которому Совет может доверять. И все остальные тоже должны так думать. Мол, «он важный член Совета, ему можно доверять». – Я не понимаю... Зачем тебе это? – интересуется Бэмбэм; мысленно он жалеет и не жалеет одновременно, что у него именно сейчас откуда-то появилось столько наглости. Звёзды над головой завораживают, затягивают в свои чёрные дали, тёмные, неизведанные, космические; от них голова кружиться начинает и мысли разбегаются. – У меня есть одна очень важная причина, – отрезает Джексон. – Какая? – интересуется Бэм. – Что «какая»? – Какая причина? – О чём ты? – Ты сказал, что у тебя «есть одна очень важная причина», – Бэмбэм чувствует, как ещё немного – и он может разозлиться; и, в то же время, на злость вряд ли хватит сил, учитывая, что почти все они уходят на то, чтобы хоть сколько-нибудь понимать происходящее. – Так что за причина? – Я так сказал?.. – Джексон (наигранно) удивляется, поджимая губы. – Мой тебе совет: забудь. Ещё вопросы? Что ж, это странно. Но в жизни Бэмбэма достаточно много странного ещё с тех пор, как он поступил в эту Академию, хотя и времени прошло не так много. Поэтому, глубоко вдохнув и собравшись с мыслями, он задаёт последний, самый значимый из всех, пожалуй, вопрос: – Как вы собираетесь напугать Югёма? Джексон хитро щурится и улыбается с некоторой загадочностью. – «Эффект неожиданности». Очередной порыв ветра колышет его каштановые волосы; только сейчас Бэмбэм замечает, что они не собраны в укладку, как обычно, и выглядят даже несколько растрёпанными. Хотя, у него самого-то сейчас на голове обстановка не лучше. – Мы используем эффект неожиданности, – объясняет Ван, не переставая загадочно улыбаться. – Я напугаю его исподтишка. Буду стоять за спиной. Только ты ему не говори! Ничего хорошего уже не ожидая и не предчувствуя, Бэмбэм, опомнившись, вынимает из кармана телефон, бросает короткий взгляд на время, и, прочистив горло, сообщает: – Думаю, он уже скоро подойдёт... – Да? – Джексон как будто приободряется, оживляется, и, потерев ладони друг о друга, направляется куда-то в сторону люка, который остался открытым. – Тогда я на позицию. Время идеально совпадает – минута в минуту, секунда в секунду – и именно в тот момент, когда Джексон становится позади люка, оттуда слышится звонкий голос Югёма: – Бэм-а! Ты тут? Бэмбэм на секунду теряется; но Джексон показывает ему сложенный из пальцев знак «окей», а остатки рассудка подсказывают не выдавать подозрительности. И потому он, натянув улыбку, кричит в ответ: – Да, я здесь, поднимайся сюда! Через несколько секунд из проёма выглядывает рыжая макушка, а потом – и сам Югём. Он улыбается, как всегда, мило и как-то по-детски. Бэмбэм улыбается в ответ, хотя и неуверенно; а ещё замечает, что у Югёма довольно красивая цветастая блузка преимущественно голубых оттенков, в которой он выглядит потрясно, узкие чёрные штаны, из-за которых его тонкие ноги кажутся ещё длиннее, чем есть, и – видеокамера в руках. – Приветик!~ – протягивает Ким. – Ва, а тут и правда очень красиво! – Ты снимаешь? – насторожившись, спрашивает Бэмбэм; хотя ответ, вообще-то, и так знает. – Конечно! – отзывается тот, слегка поднимая объектив к чёрному полотну неба; а потом, как ни в чём не бывало, выдаёт: – Джексон-хён, хватит прятаться за моей спиной! Джексон заметно вздрагивает, отшатываясь назад; в следующую же секунду Югём оборачивается, и объектив камеры устремляется прямо на него, заставая врасплох. – Т-ты меня заметил? – выпаливает старший. – Как?! – Хотел меня напугать, да? – Югём продолжает упорно улыбаться, улыбаться, улыбаться и всё ещё улыбаться. – Ха-ха, чёт не вышло! Пацан к успеху шёл, но не повезло, не фартануло! – он смеётся, зумя чужое лицо. – Только посмотрите на него, ребята. Красавчик, правда? Эмоции на лице Джексона сменяются одна за другой: удивление, шок, попытки что-то сообразить и придумать, даже гнев мелькает на долю секунды. А потом он, отшагивая назад, громко кричит: – Люди, план «Б»! Бэмбэм, стоящий в сторонке, сначала не понимает, кому он это кричит; а потом видит выбегающего из-за того гудящего бетонного блока какого-то парня с синими волосами. Югём поворачивает объектив слишком поздно: парень уже набрасывается на него, как какой-нибудь ниндзя (даже с характерным выражением лица), и – выбивает камеру из его рук. Всё это происходит так быстро и ловко, как в ускоренной съёмке; ещё и Джексон бодро скандирует: – Давай, Ёнджэ! Покажи ему, кто здесь главный! Ага, Ёнджэ, значит. Вот, где он прятался. Значит, придумали запасной план на случай, если всё пойдёт не так, а Бэмбэму ничего не сказали? Подло, очень подло. Камера Югёма откатывается прямо к его ногам; Бэм поднимает взгляд и видит, как его друг мутит с этим Ёнджэ рукопашный бой. И дерутся они, на минуточку, очень даже собранно и круто; почти как какие-нибудь актёры в фильме-боевике. Происходящее, на самом деле, очень даже напоминает фильм, с одним только различием. Это чёртова реальность. И в этой реальности Ёнджэ вынимает из кармана какой-то прямоугольник чёрного цвета, умещающийся в руке; Бэмбэм с ужасом понимает, что это электрошокер. А нахуя ему электрошокер? – Это тебя вырубит, падла! – со злорадской ухмылкой выкрикивает Ёнджэ, направляя шокер на Югёма. – Будешь знать, как выёбываться! Вот и ответ. – Давай, Ёнджэ! – кричит Джексон, поддерживающе вскидывая вверх кулаки. – Югём! – кричит и Бэмбэм, волнуясь, кажется, за того, за кого сейчас волноваться не должен. – Осторожно! Но Югём выглядит достаточно уверенным в себе, и, как оказывается, не напрасно: ловким движением руки он перехватывает ладонь Ёнджэ – тот замирает от внезапности – и буквально вырывает электрошокер. А потом – гордо ухмыляется и безжалостно бьёт током этого самого Ёнджэ. – Нет! – слышится отчаянный голос Джексона. Но ничего уже не изменить: от удара Ёнджэ теряет сознание и валится прямо на холодные бетонные плитки. Югём, кажется, поражается сам себе; но только на одну секунду. Он буквально тут же меняется в лице: улыбается жутковатой улыбкой, приправляя это всё каким-то злодейским смехом. Бэмбэм даже не знает, что и думать; произошедшее только что на его глазах, мягко говоря, ну очень странно. Между тем, Джексон без лишних раздумий бросается к Ёнджэ, параллельно крича: – Нет! Что ты сделал с Ёнджэ? Уступая ему дорогу, Югём даже вежливо отшагивает в сторону; Джексон опускается на колени и хватает брата за плечи, трясёт его, бормоча при этом бесконечное: «Ёнджэ-я!». Он выглядит не на шутку драматичным и паникующим, что идёт вразрез с прежним его пофигистичным и крутым образом. – Он сам на меня напал, – зачем-то оправдывается Югём, хотя не выглядит растерянно или виновато; скорее, даже наоборот. Джексон оборачивается на него, сверкая разгневанными глазами. – Ты... – шипит сквозь зубы. – Как ты мог... Он поднимается на ноги, слегка пошатываясь; аура ярости, исходящая от него, чувствуется даже за несколько метров. В эту секунду Югём теряется – Бэмбэм понимает это по пропадающей с губ улыбки. Ещё он понимает, что сейчас Джексон его точно не пощадит. Всё плохо? – Джексон-хён?.. – выдавливает Югём, пятясь назад. Джексон хмурится, и, сделав резкий рывок в его сторону, вынимает из кармана точно такой же электрошокер, что был и у Ёнджэ. И – бьёт Югёма током, отчего тот вскрикивает и, не из успев увернуться, валится на пол рядом с Ёнджэ. Что за дичь?! – Югём! – в панике кричит Бэмбэм и срывается с места. Он опускается на колени, как прежде сделал Джексон, и точно так же, как он, трясёт Югёма за плечи, похлопывает по щекам, беспрестанно повторяя его имя; но, конечно же, ничего из этого не работает – и лишь только подтверждает тот факт, что Югёма только что вырубили шокером. И сделал это... – Джексон! – Бэмбэм оборачивается на старшего с явной злостью в глазах. – Зачем ты это сделал? – Ну сори, – тот лишь невозмутимо вздёргивает брови и пожимает плечами. – У меня не было выбора. Ему, конечно, не повезло: шокер-то настоящий. Он вертит в руках эту несчастную прямоугольную вещицу, разглядывая её с некоторым самодовольством; между тем, у Бэмбэма возникает только один единственный, но вполне закономерный вопрос: – Что значит «настоящий»?.. – Ну, типа, реальный, – бросает Джексон не то с насмешкой, не то с безразличием. – А тот, что у Ёнджэ был – ненастоящий. Дошло? Нет, не дошло. Бэмбэм переводит взгляд на лежащего рядом Ёнджэ и валяющийся между ним и Югёмом электрошокер: такой же, как и у Джексона в руках, маленький, чёрный, но, кажется... Подделка? И Ёнджэ совершенно неожиданно открывает глаза, будто это ему совсем ничего не стоит; а потом и вовсе вскакивает на ноги с яркой-яркой улыбкой, такой милой и сияющей, словно он какой-нибудь маленький ребёнок, который ожидает в свой адрес исключительно похвалы, любви и комплиментов. А, вот теперь дошло. – Ну как я притворился? – тут же лепечет он, цепляясь Джексону в плечи; кажется, в его синих-синих глазах горят настоящие звёздочки. – Правдоподобно вышло, а? Хотя и выпаливает он это с диким нетерпением и радостным предвкушением, Джексон всё равно выдерживает короткую паузу прежде, чем хитро улыбается и поправляет: – Не «притворился», а «сыграл». – Так или иначе, – произносит Ёнджэ, отзеркаливая чужую улыбку, – мои актёрские навыки хороши, верно?~ – Не то слово, – отзывается старший, ухмыляясь. – Но я всё равно лучше. – Что происходит? Требовательный голос Бэмбэма отвлекает их и заставляет взглянуть на него: сидящего на коленях возле Югёма, ничего не понимающего и в какой-то мере даже перепуганного. – О, думаю, нам надо тебе всё объяснить, – Джексон дружелюбно улыбается, поворачиваясь куда-то в сторону того самого бетонного блока. – Сохи, го сюда! Тут же по его зову оттуда выбегает Сохи; она выглядит такой радостной, какой Бэмбэм её ещё не видел, и, более того, держит в руках... Камеру? Она что, снимает? Прямо сейчас? – Мальчики, вы были просто супер! – пропевает она на ходу, останавливаясь возле Ёнджэ и заглядывая ему в глаза. – Ты становишься всё лучше и лучше, милый.~ Ёнджэ в ответ жмурится от удовольствия и гордости, а Сохи даже треплет его по его синим волосам. Джексон хихикает над ними, прикрывая рот рукой; а Бэмбэм по-прежнему ничего не может понять. – Что за...? – Ой, Бэм-а! – опомнившись, Сохи тут же переводит камеру на него, запечатляя его напряжённое выражение лица. – Это лицо... Какие эмоции! Такие настоящие!~ – Конечно, они настоящие! Я ни черта не понимаю! – по-настоящему злится Бэм, повышая голос. – Что нахуй происходит? Сохи внаглую зумит его глаза, в которых сейчас отражается нешуточная злость и пассивная агрессия, и только потом, отодвинув камеру в сторону, удосуживается ответить: – Ты ещё не понял? Мы снимаем видео~ На этом моменте Бэмбэм просто выпадает. Какое нахуй видео? – Так вы меня обманули? – поражается он, нахмуривая брови и метая растерянный взгляд с неё на Джексона. – С самого начала это всё было подстроено? – Обманули? – Сохи наигранно удивляется, растягивая каждую произнесённую букву. – Ты что! Как ты мог о нас так подумать? – Прости, чувак, но это было необходимо, – поясняет Джексон и пожимает одним плечом. – Таковы правила обряда посвящения. – Ты должен радоваться! – вмешивается и Ёнджэ, ярко-ярко при этом улыбаясь. – Ты прошёл! У Бэмбэма все их слова вызывают лишь нервную улыбку. – «Радоваться»? – переспрашивает он. – «Прошёл»?.. Что-то меняется в тоне его голоса, в его взгляде и лице; даже воздух вокруг, кажется, становится ещё более холодным. Бэм молча встаёт на ноги и так же молча глядит на каждого из присутствующих: на Ёнджэ, на Сохи и на Джексона. Презрение, хитроумность и какой-то злой замысел – они смываются в одну неразберимую смесь и отпечатываются под ресницами чем-то загадочным, непонятным, и – уж точно не предвещающим ничего хорошего. – Бэмбэм-оппа?.. – зачем-то выпаливает Сохи, теряясь от столь резкой перемены в атмосфере. И теряется не только она: Ёнджэ вопросительно надламывает бровь, а Джексон только с подозрением щурится, наблюдая за каждым чужим движением с завидной внимательностью. Бэмбэм всё ещё молчит, всё ещё с смотрит пронзительно, строго и взглядом этим, кажется, прожигая всё вокруг; а потом без лишних объяснений шагает куда-то в сторону решётки, возле которой до этого и стоял. Над их головами свистит ветер, заставляющий тёмные небеса сгущаться всё больше и больше. Бэм поднимает с холодных плиток, выстилающихся идеально ровным узором, видеокамеру Югёма; проверяет, включена ли она, аккуратно поправляет монитор. А потом – оборачивается, наводя объектив на растерявшуюся Сохи. – О, это лицо, – произносит он; насмешка, сцепленная с хладнокровием, сквозит в его голосе. – Какие эмоции. Такие настоящие. Её лицо искажается в недовольстве и гневе; Сохи топает к нему – стук каблуков отчётливо слышится в окружающей тишине – и становится прямо перед камерой. Сама того не осознавая, она облегчает Бэмбэму работу: теперь зазумить её разъярённые глаза становится куда проще. – Улыбочку, пожалуйста, – по-прежнему хладнокровно проговаривает он. – Как это понимать? – возмущается она; камера в её собственных руках оказывается уже не нужной. – Я требую объяснений! – Ты сама всё поймёшь, – отрезает парень. – ..В скором времени. Заходи через денёк-другой на канал Югёма. Хм, может, предложишь, как назвать это видео? – Бэм отодвигает камеру от лица только ради того, чтобы взглянуть ей в глаза. – Как тебе «Неудачный пранк Совета и позор Хан Сохи»? Сохи, опешив, отшагивает назад; в эту секунду Бэмбэму кажется, что смотрит она на него, как на какого-нибудь психа. – Что?.. – Я пока не умею придумывать интересные названия, – вздыхает тот, поджимая губы. – Моя карьера блогера только начинается. Но, согласись, ваш пранк действительно вышел из-под контроля и не задался, да? Каждое слово, с намеренной лёгкостью слетающее с его языка, вызывает всё больше злости и ярости внутри Сохи; она сдерживает себя из последних сил, стараясь не сказать сейчас случайно чего лишнего под влиянием эмоций – всё-таки, нужно же сохранять образ милой и умной девушки. Бэмбэм же её сдержанность воспринимает, как вызов; и, выдержав зрительный контакт, с надменностью разделяя слоги, добавляет: – Ты о-по-зо-ри-лась. – Не смей так говорить с Сохи! – встревает Ёнджэ, который больше не может этого терпеть; и, настигнув девушку в одну буквально секунду, кладёт ей руку на плечо. – Сохи-я, продолжай его снимать. Всё в порядке, он всего лишь взял камеру, что он нам сделает? – Не могу понять, – возмущается и Джексон, тоже подходя поближе и равняясь с ними, – ты что, теперь тоже ведёшь канал MadYuGyeom? Бэмбэм намеренно не отвечает ни одному, ни другому, фокусируя всё своё внимание на Сохи; она глядит на него круглыми, горящими глазами, готовая, кажется, прямо сейчас наброситься и разорвать его в клочья. Но вместо всего этого выходит только вопрос – громкий, требовательный и полный пламенной ярости: – Ты что, с ним заодно?! – Ну, можно и так сказать, – уголок губы Бэмбэма тянется вверх, пока он фокусирует объектив камеры на них всех троих в целом. – Так, Югём-а? Одна секунда – проблеск осознания происходящего – и все трое в панике оборачиваются. Но оказывается уже поздно: Югём неожиданно подкрадывается сзади и совершенно внезапно внезапно набрасывается на Сохи. Подкрепляет он это намеренно пугающий криком, отчего та моментально визжит; и, более того, Югём бросает в неё какую-то вещь, небольшую, размером чуть больше его ладони. Бэмбэм не успевает разглядеть это в полёте; только запечатляет на камеру дикий визг перепуганной Хан Сохи. Бэмбэм тяжело вздохнул, чтобы собраться c мыслями. Только сейчас он заметил стоящий на столе суп, от которого всё ещё исходил пар; но тут же позабыл о всякой еде, услышав подталкивающий вопрос Югёма: – Что она тебе сказала? Только когда Сохи в прямом смысле отпрыгивает на несколько метров, Бэмбэм видит, что брошенной Югёмом вещью является довольно правдоподобная игрушка в виде серого котёнка. Ну, как игрушка... Скорее, это даже походит на чучело. В любом случае, Сохи, как и было задумано, пугается и бессильно опускается на колени, прильнув к решётчатому ограждению; хватается за него и дрожит от страха, заставляя вместе с собой трястись и металлические прутья. Ёнджэ пугается только её этого безумного крика, отчего тоже отпрыгивает – только в противоположную сторону – и даже прикрывает голову руками, весь сжимается и сгибается. Джексон тоже пугается, но, кажется, чисто за компанию; тоже вскрикивает, уже секунду спустя понимая, что ничего страшного не произошло. Но Бэмбэм всё равно снимает их всех, уделяя несколько кадров каждому из троицы; и тихо посмеивается над тем, какие же эмоции и страх на чужих лицах ему удалось запечатлеть. – Она сказала, что мне не следует водиться в тобой, – произнёс Бэмбэм, пряча взгляд под cвоей белесой чёлкой. – И... Онa предложилa мне пройти какой-то «Обряд посвящения» в этот их Совет... В лице Югёма что-то поменялось: он взглянул другу прямо в глаза, так твёрдо и строго, как ещё ни разу не смотрел прежде. Кажется, он был так собран и сосредоточен, каким его в иной раз даже и представить трудно. – Когда это будет? Под громкий-громкий, в сложившейся ситуации походящий на издевательство смех Югёма, Ёнджэ бросается к Сохи. Он хватает её за плечи, берёт её ладонь в свою, поглаживает по спине, шепчет, что всё хорошо; в общем, старается утешить её всеми возможными способами. Вот только ничего не работает: её глаза уже застилают слёзы, а быстрое сбивчивое дыхание напоминает начинающуюся истерику, которую никак не избежать и не предотвратить. Бэмбэму её совсем не жалко; он перестаёт снимать лишь из чувства уважения. Ну, и ещё потому, что Югём бросает ему что-то о том, что они засняли даже более, чем достаточно. А потом они сталкиваются глазами – тёмные омуты с искрой безудержного веселья Югёма и светло-кофейные радужки довольства самим собой Бэмбэма – и, словно взаимно прочитав чужие мысли, дают друг другу «пять». – Сегодня ночью, в полнолуние, – отозвался Бэмбэм, чувствуя напряжение. – Сохи сказала, что я должен буду привести тебя... Почему ты так смотришь? Когда выглянувший из-за облаков солнечный луч засиял на апельсиновых волосах Югёма, он зловеще улыбнулся: – Они хотят тебя обмануть. Джексон поднимает с пола этого несчастного кота; подносит поближе к лицу, разглядывает с каким-то оценивающим видом. А потом, словно в одну секунду в нём разгорелось пламя внезапной злости, поворачивается на младших: – Вы, блять, охренели? – Ой-ёй, – не снимая улыбки проговаривает Югём, беря Бэма за руку. – Кажется, пора ливать. – Обмануть? – удивился Бэмбэм. – Меня?.. – Не волнуйся, в моей гениальной голове уже возник гениальный план, – улыбнулся Югём, тыкая указательным пальцем себе в висок. – Они хотят обмануть нас, но мы обманем их. Только скажи: ты мне доверяешь? Югём тянет его за руку; Джексон, Сохи, Ёнджэ и огромное чёрное полотно звёзд остаются позади. Академия пустая и тёмная, а ещё мертвенно-тихая; только эхо лихорадочных шагов сотрясает молчаливые стены. Югём бежит очень быстро, и Бэмбэм старается не отставать; к тому же, отстать у него просто не может выйти – ведь младший всё ещё держит его за руку. Бэмбэм с уверенностью взглянул ему в чёрную бездну его зрачков, в которой не смог отличить каких-либо негативных эмоций. – Да, я тебе доверяю. Воздух на улице свеж и прохладен, и ветер дует прямо в лицо, заполоняя лёгкие без остатка. Выброс адреналина в кровь делает своё дело, и уже когда они пересекают ворота, Бэмбэм чувствует, как сжимается и разжимается за считанные секунды его сердце, как ритм дыхания безнадёжно сбивается, как в ногах начинает покалывать, а счастливая улыбка, полная возбуждения и радости, рисуется на лице. – А почему именно котёнок? – спрашивает он на ходу, тут же делая резкий выдох и последующий за этим вдох. – А ты не знал? – интересуется Югём, делая паузу на необходимый глоток воздуха. – Сохи до смерти боится кошек! Несмотря на то, что академия уже остаётся далеко позади, младший не собирается останавливаться, да и у Бэмбэма нет намерения попросить его притормозить. Они продолжают бежать по ночной улице, на которой лунный свет смешивается с жёлтыми кругами от фонарей и разливается по кирпичному тротуару; людей здесь нет, машин тоже, и вообще, кажется, ни одной живой души. Все спят, или, может, все исчезли, оставив только их двоих в этом мире – не важно; пока холодный ветер обдувает лицо, а подошва кроссовок верно стирается с каждым шагом, Бэмбэм думает лишь о том, что давно уже не ощущал себя таким счастливым. Несмотря на всё то, что они сейчас сделали. Несмотря на то, что довели Сохи до истерики и нагло обманули её, Ёнджэ и Джексона. Несмотря на то, что человек, держащий сейчас его за руку, постоянно совершает какие-то безумства и считается здесь ненормальным и странным, что, как он убедился, вполне оправданно. Бэмбэм всё равно счастлив, определённо счастлив; и этот момент он запечатляет в своей голове, оставляя переливающейся картинкой, полной звёзд, круглой луны, искусственного света из-под фонаря, дорогой видеокамеры и Ким Югёма. И Бэм точно уверен, что теперь без колебаний последует за ним куда угодно.‹‹ та ночь была весьма странной, и, наверное, я больше никогда не ощущал столько адреналина в своей крови, как тогда. но ведь здорово иногда чувствовать себя н а с т о л ь к о живым, да? (спасибо, что дал мне это почувствовать) ››
– ღღღ –