eclipse.

ʙᴀʙʏ, ɪ ʟɪᴋᴇ ʏᴏᴜ ᴅᴏ ʏᴏᴜ ʟɪᴋᴇ ᴍᴇ ᴛᴏᴏ? 할말이 많은 데 자꾸 나는 ᴛᴀʟᴋɪɴɢ ᴛᴏ ᴛʜᴇ ᴍᴏᴏɴ

✯✯✯

      Выживает сильнейший.       Эту фразу Марк выучил ещё в начальных классах школы, когда и началась его борьба за выживание. Ещё тогда он понял, что слабым тут не место. «Тут» – понятие растянутое и уникальное; вставить вместо него можно абсолютно любое место, время, обстоятельство. Слабых нигде не любят.       Выживает сильнейший.       Эти слова крутятся у Бэмбэма в голове в последнее время чаще обычного; хотя в те времена, когда данная фраза была для него актуальна, он воспринимал её как некий обыкновенный факт, биологический закон по типу «люди и обезьяны произошли от общего предка».       Он шагает по коридору академии – подумать только, Сеульской Академии Искусств, где все вокруг говорят на корейском языке, а он их понимает. И сам говорит с ними, и не боится, что над ним снова будут издеваться; наоборот – ловит на себе заинтересованные взгляды, получает массу положительных комментариев, уважения буквально ни за что, и, чёрт возьми, нарастающую популярность – но не такую, что была в его прежней жизни. Хорошую, положительную популярность; и всё это, должно быть, благодаря каналу Югёма. Благодаря местному менталитету, адекватности (?) студентов этой академии, и, конечно же, благодаря тому, что в тот день на вечеринке он вообще согласился принять участие в видео Югёма. Это был решающий шаг, поворотный, наверное, момент, в его новой жизни.       Марк снова всерьёз проклинает себя и свою жизнь, когда в одном из коридоров его толкают в плечо. Он ударяется лопатками о стену, но это даже не больно; несколько насмешливых пар глаз глядят на него, как на забавную игрушку. Его окружает толпа; тут и староста с пятого курса, и его друзья, походящее на каких-то гопников, и самый лучший спортсмен академии, и тот знаменитый курильщик (или всё-таки наркоман? Марк уже и не помнит), и та самая девушка со стервозным поведением, которая однажды по полной унизила его на одной из вечеринок, и... Множество других людей, отличающихся друг от друга лишь степенью злости и жестокости; но ни в коем случае не её отсутствием. И Марк – чего уж таить – смирился ещё в первые пару секунд, когда чужая рука коснулась его плеча. Смирился со своей участью, с очередной порцией, конечно, издевательств – а чего ещё ожидать? – которые судьба для него добродушно подготовила.       – Слыш, Марк, – говорит чей-то хриплый и борзый голос. – Мы тут миленького мальчика завербовали. Дашь на тебе потренироваться?       Марк даже и не смотрит, кто с ним разговаривает. Все они – одинаковые, и запоминать их уж точно нет смысла. И что-либо говорить, делать, сопротивляться – тоже нет смысла; и за это Марк себя ненавидит. За то, что он такой слабый.       – Просто он такой невъебенный красавчик, а по характеру – тряпка, – теперь уже женский голос, хотя и низкий и мужиковатый. – Надо исправлять! Пусть учится издеваться над лошками!       Она смеётся, и этот её смех – противный до тошноты – подхватывают и почти все остальные. А Марк снова проклинает себя; себя, свою жизнь, свои мысли, свой характер, свою внешность, своё имя, всего себя целиком. И весь этот чёртов мир.       Он глядит только в пол, потому что знает, что не выдержит глядеть им в лица и, уж тем более, в глаза; вокруг собирается очень много пар ног. Возможно, человек десять, как обычно, а может, даже чуть больше. В любом случае, в этом коридоре нет преподов, а если и есть – то только те, что плевать хотели; и моралфагов тут нет, и защитников, которые бы вступились за него. Их вообще нигде нет и быть не должно. (Где же они все, когда так нужны?). А есть только: он, изгой и неудачник; они, глупые студенты, которым некуда девать силу и очень хочется почувствовать превосходство хоть над кем-нибудь; и коридор с его безразличными стенами, которые впитывают безответно все крики и мольбы о помощи, да и случайные прохожие – ни один из них не остановится и не поможет, и совершенно точно не должен и не обязан этого делать.       – Люди, сюда, быстро! Тут шоу намечается!       – Вы привели его? Вы его привели?       – Пиздец, бедный Марк. Такой лошара.       – Ну, щас поугараем!       Их становится всё больше и больше, а их голоса звучат громче с каждой секундой. Внутри Марк тоже кричит. Разве он не мог стать таким же, как все они? Или хотя бы не хуже их? Мог. Что ему мешало? Мешали вышестоящие, которые, конечно же, имеют право решать, кто достоин, а кто нет. (Достаточно убедительное оправдание собственной слабости?).       – Чё стоишь? Сядь.       Снова тот голос; хриплый, дерзкий, твёрдый; приказной и командный тон. Марк не пытается что-либо ответить или возразить; лишь обречённо опускается на колени, теперь уже точно оказываясь в самом центре всей этой мешанины из отбросов с претензией на звание людей.       – Хёнджин, иди сюда.       И только сейчас, услышав новое, не знакомое ему имя, Марк поднимает глаза. Он видит рядом с главным его мучителем, тем борзым парнем, какого-то незнакомца – явно младше, должно быть, с первого курса; у него волосы светлые почти достают подрагивающих плеч, глаза испуганно бегают вокруг, а в руках дрожащих зажато мусорное ведро, которое, кстати, целиком полное.       – Давай, Хёнджин, опрокинь его Марку на голову, – приказывает с нескрываемой ядовитостью в голосе главарь. – Или встанешь на его место. Ты же не хочешь быть таким, как он? А?       Марк не боится глядеть этому Хёнджину прямо в глаза: они у последнего такие светлые, глубокие, и совершенно добрые – насколько вообще можно предположить, что глаза бывают добрыми. И он действительно милый, совсем не походящий на всех этих моральных уродов, что окружают их двоих. Вот только руки у него дрожат, трясётся мусорное ведро, а взгляд после чужих слов твердеет; и Марк уже ни на что не надеется, потому что надежда – вещь обманчивая и жестокая. Он глубоко вдыхает и готовится к своей участи: вот-вот на его голове должна оказаться куча мусора, а в число издевающихся войдёт новое лицо.       Бэмбэм замечает столпотворение в коридоре ещё издалека, и потому ускоряет шаг. Недоброе предчувствие зарождается где-то в груди и разрастается всё больше и увереннее с каждым шагом; но, наверное, впервые он боится толпы не из-за самого себя. А из-за того, кого вот-вот грозится увидеть в самом её центре.       Язвительные смешки, презрительные и жестокие комментарии, так легко и бездумно слетающие с языков всех этих людей, становятся всё громче; и – Бэмбэма всё больше раздражают. Он ускоряет шаг и не останавливается вплоть до тех пор, пока не протискивается сквозь самых последних стоящих студентов. И вот тогда ему открывается ну просто прекрасный обзор.       Самым первым он видит Хёнджина, которого, однако, не знает, и урну в его руках – идеальное приспособление для издевательств. А потом его глаза падают на Марка. Точнее, сначала он не хочет признавать, что это именно Марк; но красные волосы, отрешённый взгляд и тощие, бледные руки говорят сами за себя. Чёрт, это реально Марк! Они издеваются над ним?       – Давай, Хёнджин! – слышится этот отвратительный насмешливый голос. – Харэ дрожать, иначе я щас сам на тебя его опрокину!       Бэм поворачивает голову и видит его – такого крутого, в кожаной лёгкой куртке, с кучей пирсинга на лице, и совершенно не примечательного во всём остальном – но не он становится его целью. Не долго думая, Бэмбэм делает рывок и толкает –             Хёнджина.       Не удержав равновесие, тот падает и роняет урну; мусор вываливается из неё и рассыпается рядом с ним. Все тут же расступаются в сторону, что-то кричат и громко восклицают, кто-то смеётся, кто-то матерится. Бэмбэм глядит Хёнджину в его испуганные глаза; но не со злостью, скорее – с пониманием, с сожалением и просьбой так никогда больше не делать.       – Слыш, ты! – раздаётся над ухом чей-то сухой голос, и кто-то толкает его в плечо. – Ты чё делаешь, блять?       – Ты кто такой ваще? – ещё чей-то голос, не менее противный. – Ты этот, со второго курса, что ли?       – Так это же Бэмбэм, – теперь уже женский голос; надменный и в чём-то безразличный. – Явился собственной персоной.       – Чувак, иди отсюда, пока пизды не получил.       – Таец грёбаный! Чё припёрся?       – Весь кайф сломал... Выгоните его кто-нибудь!       Бэмбэм мгновенно жалеет о том, что только что сделал; он не хочет этого слышать, не хочет этого понимать, вникать в их слова, во всё то, что происходит – оно словно возвращает его к прошлому. Туда, где подобное – или даже хуже – он слышал чуть ли не каждый грёбаный день. Там, в прошлом, не было выхода, не было ничего и никого, кто был бы на его стороне; а он был в самом центре всеобщего внимания.       А что сейчас? Сейчас он...       – Бэмбэм? – слышится ошарашенный голос Марка. – Что ты делаешь?!       Бэм приходит в себя ровно в ту секунду, когда кто-то снова толкает его в плечо, но уже с большей силой. Он назад отшатывается, замечает, как люди расступаются ещё больше, образуя обширный круг, и понимает, что они вместе с Марком находятся в самом его центре. И, пожалуй, только эта самая мысль о Марке отвлекает его от воспоминаний и вырывает, утопающего, из моря прошлого.       – Бэмбэм, зачем ты это сделал? – Марк рывком поднимается с колен, шёпотом беглым и беспокойным обращаясь к парню. – А главное: нахуя?       Бэмбэм не реагирует на его слова, явно не с благодарностью сказанные, и громким голосом обращается ко всем-всем-всем, кто прямо сейчас на них уставился:       – Вы вообще нормальные?!       – Бэмбэм! – Марк цепкой хваткой впивается пальцами ему в предплечье и пододвигается близко-близко, продолжая шипеть на ухо. – Не надо! Они не из тех, кто тебя не тронет только потому, что ты новенький! Они реально опасные!       Вокруг слышится приглушённый смешок и тихие оскорбления, глядят презрительные глаза, высокомерные и насмешливые взгляды пронзают, кажется, насквозь. И Бэмбэм вдруг чувствует себя таким глупым и неуместным посреди всего этого, а ещё – безумно слабым и совсем беззащитным. Всё, как и прежде. Старые чувства возвращаются.       – Бэмбэм! – шипит Марк прямо на ухо, сжимая ткань на его рукаве. – Сделай вид, что ты на их стороне! – и ещё тише: – ударь меня!       Но, почему-то, от его слов Бэмбэму только ещё больше хочется поставить всех этих отбросов на место. А если он этого сделать не может –       то хотя бы защитить Марка.       – Ну, и над чем вы угараете? – спрашивает он намеренно громко, подавляя страх внутри и оглядывая взглядом всех присутствующих. – Вам не кажется, что было бы веселее издеваться над кем-то, кто может дать отпор?       Поначалу его слова не находят отклика и никто никак не реагирует; только Марк ещё сильнее его руку сжимает, что-то раздражённо и боязливо нашёптывая. Тогда Бэмбэм делает шаг вперёд, заставляя всех окончательно обратить на него внимание и выжидающе замолчать.       – Если так хотите над кем-то поиздеваться, то сделайте это со мн-       – Придурок, ты думаешь, это прокатит? – резкий, холодный, с нотками высокомерия голос нагло обрывает его; на Бэмбэма смотрит пара незнакомых дерзких глаз. – Решил вступиться? За Марка? – надменная усмешка; в этот момент все как один замолкают окончательно. – Ты кто? Герой? Чувствуешь себя спасителем, когда заступаешься за такого слабака?       Несмотря на то, что ситуация стремительно ухудшается, а напряжение внутри верно нарастает, Бэмбэм всё равно старается не выдавать страха на своём лице; ни капли ни сомнения, ни настороженности. Только твёрдая уверенность.       – Так вот, чел, мой тебе большой совет, – продолжает этот крутой парень в кожанке, медленно-растянуто шагая вперёд. – Не лезь в чужие дела. Думаешь, мы теперь от тебя отстанем? Или отстанем от Марка? – губы его растягиваются в хитрой ухмылке, пока не становятся похожими на самый настоящий хищный оскал. – Нет. Мы просто продолжим играть с вами обоими. Теперь вы оба – наши жертвы.       – Я ни капли не удивлён, – убедительно лжёт Бэмбэм, отзеркаливая чужой взгляд. – Такие, как вы, всегда сбиваются в стаи и издеваются над наиболее беззащитными, потому что не могут тягаться с теми, кто гораздо сильн-       – Бэмбэм-ши, – вновь нахально перебивает парень; с каждым своим шагом он становится всё ближе, и взгляд его издевательский проникает всё глубже в душу. – Ты не герой. Твои моралистские речи никого из нас не затронут. Понимаешь? Ни-ко-го.       Он останавливается буквально в нескольких сантиметрах; Бэмбэм сам не знает, почему, но с такого расстояния ему кажется, словно он улавливает эту чужую ауру. Ауру холода, жестокости и власти, которая подавляет всех и вся вокруг, не исключая и его. А потом он с ужасом понимает, что – именно такая аура окутывает всех этих людей. Каждого из тех, кто сейчас хладнокровно наблюдает за ними, как за какими-нибудь животными в зоопарке.       – Это ведь ты тот таец, который засветился в видео Ким Югёма? – скорее утверждает, нежели спрашивает, этот парень, медленно-медленно наклоняя голову. – Ты такой же, как и он. Безбашенный и типа крутой, лол. Белые волосы это что, последний писк моды? – сам он не смеётся и даже не улыбается, но некоторые из толпы начинают тихо хихикать. – Знаешь, чел... Ты хоть и смелый и всё такое, но на голову явно слабенький.       Бэмбэм сохраняет спокойствие и сдержанность несмотря на все его слова; да, неприятно это выслушивать, обидно и даже, может, всё-таки страшно, но. Надо срочно что-то придумать. Они больше не должны трогать Марка.       – Ну и? – с вызовом спрашивает он, кривя подобие улыбки. – Так и будешь меня оскорблять, или, может, уже приступишь к действиям?       – Бэмбэм! – шипит Марк позади него, вновь вцепляясь в плечо.       – Хах, а ты так этого хочешь? – парень наигранно округляет глаза, после чего сухо усмехается и поворачивается к Хёнджину, всё ещё лежащему на полу. – Хёнджин-а, собери быстренько этот мусор и сделай то, о чём я просил, с Бэмбэмом.       Дикий страх, непонимание и растерянность плещутся в глазах Хёнджина, и Бэмбэм (единственный) это сразу замечает.       – Нет, Хёнджин, – тут же выдаёт он; так же твёрдо и сдержанно, как и задумал. – Не опускайся до их уровня, пока ещё не поздно. Просто уходи.       – Что? – взрывается кто-то из толпы; какой-то на вид совершенно обычный парень пихает главаря в бок. – Он предлагает ему свалить с позором!       – Нет, – обрывает Бэмбэм; он Хёнджину глядит уверенно прямо в глаза, прожигая, кажется, насквозь, будто гипнотизируя. – Я предлагаю остановиться, пока ещё есть путь назад. Поэтому просто уходи, как будто ничего не было.       От его слов Хёнджин теряется ещё больше; у него даже дыхание учащается, а глаза беспорядочно бегают по полу. Но он, тем не менее, не решается даже встать; не то что собрать мусор. Люди вокруг начинают перешёптываться.       – Чего? – с издёвкой протягивает парень в кожанке; и с такой же издёвкой усмехается, сверху вниз глядя на Бэма. – Ты кем себя возомнил, уёбище? Приказы тут раздаю я.       – Бэмбэм, прошу, – шепчет Марк дрожащим голосом, очевидно, предчувствуя нечто плохое. – Хватит.       Но эти его попытки остановить Бэмбэма только раззадоривают.       – А кем себя возомнил ты? – спрашивает он с вызовом, запрокидывая голову. – Что ты из себя представляешь? Думаешь, я тебя боюсь? Думаешь, Марк тебя на самом деле боится?       – Бэмбэм!       – А разве нет? – парень ухмыляется в ответ; вот только с каждой секундой он, кажется, становится всё злее и злее, раздражаясь всё больше и больше. – Ты ещё плохо знаешь нашу политику, я смотрю. Хотя, ты же новенький, – последнее слово он выговаривает с нескрываемым отвращением, – тебе простительно. Скоро привыкнешь. Вон, Марк уже привык.       Никто ни из толпы, ни из проходящих мимо не собирается что-либо делать и как-то вмешиваться. Совершенно очевидно, что чуда не произойдёт; что эта их словесная перепалка, игра «кто кого больше унизит», может продолжаться ещё долгое-долгое время. «А раз чуда не произойдёт, значит, его и ждать не надо», – думает Бэмбэм, вспоминая какую-то цитату из интернета. «Надо чудить самому!».       И – ударяет этого парня ладонью прямо по щеке. Без лишних раздумий даёт хорошего леща. Возможно, не задумываясь о последствиях. Зато какое зрелище! Главное – делать это с уверенным лицом, сдержанно, без сомнений и страха.       На глаза парню спадает его чёрная чёлка, а на щеке закономерно остаётся красный след от чужой ладони. Толпа, окружающая их, тут же взрывается возгласами, удивлениями, кто-то ошарашенно протягивает «ооо», некоторое достают телефоны, дабы заснять и зафоткать происходящее.       – Получил? – Бэмбэм даже и не собирается останавливаться; пользуясь тем, что его оппонент молчит и даже не двигается, он начинает говорить громче и увереннее. – Что, тебя впервые ударили? Пора бы уже понять, что если ты издеваешься над людьми, то они могут дать отпор. И ещё-       – Бэмбэм! – неожиданно он слышит над ухом обеспокоенный голос Марка и чувствует, как его руки обхватывают его и оттягивают назад. Точнее, пытаются оттянуть. – Хватит! Не нарывайся! Пожалуйста!       – Эээ, Марк! – младший изо всех сил пытается вырваться, но Марк его держит практически мёртвой хваткой. – Отпусти! Я его не боюсь! И где твоя благодарность?       – Он тебя сейчас растерзает! За что благодарить? – не унимается тот, всё упорнее стараясь оттащить Бэмбэма назад и не обращая внимания на толпу, которая беспрерывно им что-то кричит; главное, что никто не трогает. – Перестань! Просто извинись, может, прокатит!       – Да какого хуя?! – кричит он и, наконец-то, вырывается; Марк даже отшатывается назад от резкости. – Я не собираюсь извиняться! Это они должны извиняться перед тобой!       В эту самую секунду тот парень в кожанке поворачивает голову так резко, как только можно, и пронзает Бэмбэма убийственным, по-настоящему озлобленным взглядом. След на его щеке ещё не прошёл; видимо, удар был слишком сильным. Что-то заставляет Бэмбэма вздрогнуть, а сердце в его груди падает куда-то в район желудка; парень хватает его за воротник, нагло пододвигая ближе к себе.       – Мразь, – с нескрываемой ненавистью проговаривает он. – Я тебя убью.       Некоторые из толпы подхватывают его настрой. Слышатся агрессивные выкрики и оскорбления, и Бэмбэм совсем не находит, что ответить; даже наоборот: он чувствует, что тело словно парализует. И, кроме того, становится ему по-настоящему страшно. От чужих слов, от интонации, с которой они произнесены, он пристального взгляда, от силы, с которой его ворот сжимается всё сильнее.       И тогда Марк, запаниковав, бросается сам его спасать. Правда, довольно странным способом: он падает на колени и виновато опускает голову, громко при этом крича:       – Нет! Пожалуйста, прости его! Давайте, я сейчас сам...       Он поворачивается в ту сторону, где лежит Хёнджин, с намерением, очевидно, самому собрать мусор и позволить Хёнджину его же на себя опрокинуть. Не то, что бы это хоть сколько-нибудь успокоило разозлившегося не на шутку главаря; скорее, он даже не обращает на это внимание, целиком фокусируясь только на Бэмбэме. От этого и легче, и страшнее одновременно; так или иначе, Марк уже подползает к перепуганному Хёнджину, наивно полагая, что это уж точно спасёт Бэмбэма. Но, стоит только протянуть руку, чтобы схватить первый попавшийся фантик, как вдруг...       – Марк? – где-то над головой слышится хорошо знакомый голос. Низкий, глубокий, и – совершенно не привычно – такой удивлённый.       Марк поднимает голову и видит Джексона. В его глазах, тёмно-кофейных, удивление смешивается с мгновенной злостью; и эта злость увеличивается во сто крат, стоит ему взглянуть вперёд.       – Ты чё делаешь?! – тут же кричит Джексон и бездумно бросается на парня в кожанке.       Он толкает его, пожалуй, даже чересчур сильно. Тем не менее, Бэмбэм наконец высвобождается. Всё происходит очень быстро, буквально за пару секунд, как в ускоренной съёмке; парень бесится в ответ, замахивается кулаком, но Джексон успевает увернуться, а следующий удар приходится ему прямо в бок. Толпа расступается, суетится, что-то громко кричит, кто-то фотографирует, должно быть, желая оставить себе на память столь душевные моменты. Джексон действительно начинает по-настоящему драться с этим парнем под всеобщие возгласы, и Бэмбэм протирает глаза, пытаясь припомнить, в какую именно секунду здесь вообще появился Джексон.       Пользуясь моментом, пока все отвлекаются, Марк бодро вскакивает на ноги и собрано глядит на Хёнджина.       – Быстро уходи отсюда, – не просит – приказывает он строгим голосом. – И приведи кого-нибудь из администрации. Давай!       На последнем слове Хёнджин, хотя и очень неуверенно, но всё же поднимается с пола; и, не теряя больше ни секунды, уносится дальше по коридору быстрее всякого Флэша. К счастью, никто не пытается его остановить, да и вообще, кажется, все уже переключились на драку главаря с Джексоном. Марк оборачивается, позволяя себе выдохнуть с облегчением, и подходит к Бэмбэму.       – Боже, нас окружают одни ненормальны- Бэмбэм?       Выражение лица Бэмбэма абсолютно непередаваемо; ошарашенные, с некоторой примесью задумчивости, глаза его глядят куда-то вперёд, на происходящую драку. Но то, что происходит в его мыслях – Марк едва ли может понять; одно ясно точно: Бэмбэм явно находится где-то не в настоящем моменте. И не в этом месте.       ...Далёкие дни подросткового возраста, школа с её узенькими окошками и пыльными коридорами, забитые под завязку кабинеты, в которых не пропихнуться...       ...И точно такие же люди, которых отличал, разве что, только меньший возраст и, пожалуй, язык. И такие же пламенные глаза, ненависть и агрессия, насмешки, сила, унижения, издевательства, внушение страха и равнодушные взгляды остальных...       – Бэмбэм? – Марк неуверенно потряхивет его за плечо. – Ты чего?..       Голос его звучит отдалённо, словно сквозь вакуум; но от чужого прикосновения Бэмбэм всё равно приходит в себя. Обнаруживает себя стоящим в коридоре, окружённым толпой тех, кого /обычному/ студенту следует бояться. Теперь уже всё другое: другие коридоры, другие окна и кабинеты. Другие люди.       Но их взгляды остались прежними.       – Ты чё творишь, блять? – слышится хриплый голос главаря; интересно, сколько сигарет выкурил его обладатель?       – Это ты чё творишь? – Джексон даёт ему кулаком куда-то прямо в область почек. – Я-то буллера остановить пытаюсь!       И они продолжают драться, параллельно выясняя, кто из них буллер и кто кого пытается остановить. Слышится множество женских голосов, одна половина которых поддерживает главаря, а вторая, может, чуть меньшая половина – Джексона. Парни же в большинстве своём кричат что-то неразберимое и громко смеются над чем-то только им одним понятным. Бэмбэм чувствует, как его прямо за спину хватают острые когти страха, впиваются в кожу и протыкают кровеносные сосуды, заставляя ужасные воспоминания разливаться внутри него. Они, воспоминания, словно оживают прямо на глазах; словно вся та новая жизнь, которую Бэмбэм пытался построить, грозит вот-вот разрушиться и кануть в небытие. Потому что в ней нет никакого смысла; нет смысла в том, как Марк трясёт его за плечо и обеспокоенно зовёт по имени, нет смысла в том, как Джексон дерётся ни много ни мало – с главарём, на минуточку, заступаясь за них; нет никакого смысла во всём этом.       ... Может, для меня «Новая жизнь» невозможна? Может, меня всегда будет уносить в прошлое?...       – И-и-и я веду прямую трансляцию с места событий!       Внезапно раздавшийся громкий голос заставляет всех заметно понизить громкость собственных и, кроме того, обернуться на его источник. Ким Югём. С камерой в руках. Снимает всё это безумие.       Толпе даже не приходится расступаться: он сам находит удачное место и протискивается так, чтобы стоять прямо напротив Джексона с его оппонентом. Отодвинутый видеомонитор снимает каждую секунду, запечатлевая все эмоции на чужих лицах: удивления у Джексона и раздражение у главаря.       – И каким бы блогером я был, если бы не заснял драку в собственной академии, мм? – спрашивает Югём, обращаясь, очевидно, к своим подписчикам; он улыбается ярко-ярко даже сейчас, в совершенно не подходящей для этого ситуации. – Вот так, ребятки. Даже в таких местах, как эта академия, существуют издательства.       – Какого хера ты снимаешь?! – моментально злится главарь и, кажется, уже хочет наброситься и растерзать Югёма; к счастью, Джексон вовремя хватает его за плечи и удерживает, как какого-нибудь буйного пациента психбольницы.       – Ну, вы только посмотрите! – улыбается ещё шире Югём, зумя чужое несчастное лицо. – Вау, как много пирсинга. Это что, последний писк моды?       У Бэмбэма, ошарашенно наблюдающего за происходящим, внутри что-то дрогает и разбивается. А потом он чувствует, как Марк хватает его за руку и тараторит тихим голосом:       – Это наш шанс уйти!       И – тянет за эту руку, уже направляясь куда-то в сторону. Вот только Бэмбэм остаётся стоять на месте, вызывая тем самым полнейшее недоумение на лице старшего.       – Бэмбэм?! – шипит он. – Пошли! Мы должны уйти, пока можем!       – Нет... – проговаривает он одними губами.       Марк непонимающе сводит брови к переносице.       – Что?..       Бэмбэм глядит пристально и безотрывно; на Югёма, на его светлую улыбку, на камеру, зажатую в его руках, и на то, что она прямо сейчас снимает.       – Я хочу посмотреть...       – Вот, запомните это лицо, ребятки, – продолжает Югём; его голос, уверенный, звонкий, полный смелости и переливающийся красивой мелодией, застревает где-то в мозгу, оставляя после себя уникальный, ни на что не похожий след. – И остальные лица запомните тоже. А вдруг встретите их на улице? Зато будете знать, кто перед вами. Будете знать, что это не люди, а животные.       Неоднозначные возгласы вырываются из толпы; но даже они – редкие и тихие, потому что все до последнего растеряны и находятся в ступоре. А Югём, в свою очередь, всё продолжает тепло и оптимистично улыбаться; и улыбка эта становится ещё шире, когда он ловит одобрительный взгляд Джексона и слышит его слова:       – Вау, хорошо сказал!       Но ответить Югём ничего не успевает, так как совершенно неожиданно позади раздаётся строгое и сухое:       – Ким Югём!       Он разворачивается, мысленно уже предчувствуя надвигающийся пиздец. Пиздец – потому что стоит перед ним не иначе как сама Хан Сохи; руки на талии, взгляд – полон ненависти, спина идеально ровная, плечи расправлены, а рядом, с опущенной головой, стоит Хван Хёнджин, который, очевидно, её сюда и привёл.       – Чёрт, – шипит Марк себе под нос. – Я же просил администрацию привести, а не её...       Он, как и Югём, понимает: пиздец. А также это понимают Джексон и Бэмбэм, которым от прихода Сохи – ну, тоже лучше не становится.       Потому что она – на правах главы местного органа самоуправления, то бишь Совета – отправляет всех четверых убираться в спортзале.       Бэмбэма – за то, что начал драку. Югёма – за то, что снимал без разрешения. Марка – наверное, для полной картины; ну, и ещё потому, что возражать он не будет. И даже Джексона. Чтобы продемонстрировать всем, что даже члены Совета могут быть наказаны за драку.       Зашибись.              В спортзале довольно душно и пахнет потом похлеще, чем в любой раздевалке. Половицы покоются в пыли и грязи, принесённой студентами на спортивной обуви прямиком с улицы. Солнце, проникающее через высокие окна, под самым потолком находящиеся, ложится на пол вытянутыми прямоугольниками; в них чуть теплее, чем в тени, но это всё равно не спасает. Апрельский день медленно крадётся к вечеру, а так называемая «уборка» продвигается так медленно-медленно, как медленно выполняют свои задачи люди, которых заставили это делать. Иначе говоря – без полнейшей мотивации и «на отстань».       Югём долгое время стоит у стены, даже не думая брать в руки швабру; листать ленту телефона для него оказывается куда интереснее. Бэмбэму, занятому отмыванием первой четверти пола со стороны входа, постоянно хочется подойти к нему и спросить, что он такое там так судорожно читает. Но именно в ту секунду, когда он решается – Югём включает запись на своём телефоне (камеру у него уже отобрали) и, направив экран на себя, начинает громко говорить:       – Итак, до многих уже дошли слухи, что я устроил драку в академии и, в наказание, работаю в зале. Что ж! – восклицает ещё громче прежнего и даже как-то возмущённо. – Я в вас разочарован, ребята.       Марк, лениво водящий шваброй по полу какими-то кругами, устало откликается:       – Югём, что ты делаешь?..       – Вам должно быть стыдно! – даже не слушая его, продолжает Югём разговаривать с телефоном. – Я бы никогда не стал издеваться над кем-то, кто заведомо слабее меня. Я выше этого!       – Кажется, он проводит прямую трансляцию, – объясняет Бэмбэм, подходя к Марку и одновременно с этим проводя уже покрывшейся грязью шваброй по полу.       – Ему что, делать нечего?.. – устало вздыхает Марк; эта ни капли не продвигающаяся и никому не нужная уборка ему уже порядком надоела.       – Именем Джаведа Карима, ребята, как вы могли так подумать? – снова возмущается Югём. – Вы же знаете, что я на самом деле добрый, верно? Верно. Что? Нет, я не пью сок «Добрый». – теперь он даже усмехается, вычитывая имя автора комменатрия. – Но шутка классная, GodIsDead! Хм, необычное имя... Так, о чём это я. Ах, да. Так вот, я в вас разочарован!       – Да они уже поняли, что ты в них разочарован, – протягивает Марк, равнодушно бросая швабру и направляясь прямиком к Югёму. – Пластинку заело?       – Марк-хён? – тут же спохватывается Бэмбэм, догоняя его. – А как же уборка?       – Это скучно, – честно отзывается тот, пожимая плечами. – А тут хоть что-то интересное происходит.       Югём как раз поворачивается в их сторону, заодно и камеру переводя на них, демонстрируя во всей красе особенно лицо Марка.       – Ах, вот и он. Марк-хён. Ну, только посмотрите на его неблагодарное лицо! – произносит он то ли в шутку, то ли всерьёз. – Это его я спас, между прочим. Йа, хён, где твоя благодарность?       Марк на это только фыркает и демонстративно вскидывает руки, делая вид, что кланяется.       – О, спасибо Вам огромное, Ваше Величество! – проговаривает театральной интонацией. – Спасибо за то, что обрекли нас на уборку этого грёбаного спортзала!       – А вот это уже клевета! – возмущается Югём, переводя камеру обратно на себя. – Извините, ребятки, но на этом трансляцию придётся закончить. Надо тут с одним хёном разобраться...       Он вырубает трансляцию и гасит экран телефона, как-то медленно-медленно опуская руку; и на Марка угрожающе смотрит исподлобья, как какой-нибудь злодей из фильма. Однако прежде, чем он успевает хоть что-то сказать, Марк начинает первым:       – А что? – вздёргивает бровь неохотно, притворяясь, что удивлён. – Если я и должен кого-то благодарить, то Бэмбэма.       – Меня? – удивляется тот по-настоящему; даже глаза округляет, хотя, на самом деле, ничего удивительного сейчас и не услышал.       – Да, – Марк ведёт плечом и переводит на него какой-то томный, нечитаемый взгляд. – Правда, спасибо тебе. Я и не думал, что кто-то за меня заступится. Такое редко бывает. Ты очень смелый. Но...       Он резко замолкает и отводит взгляд в сторону, пряча его под красными прядями волос. Бэмбэм приподнимает брови и подталкивает:       – «Но»?..       – Но тебе не стоило этого делать, – заканчивает фразу Марк, протяжно вздыхая. – Как видишь, огрести пришлось и тебе, и Югёму, и Джекс... – он снова обрывает самого себя, тут же переключаясь. – В общем, оно того не стоило. Если бы ты не вмешался, то всё было бы хорошо.       – «Хорошо»? – переспрашивает Бэм, надеясь, что не так расслышал. – Извини, но они хотели, чтобы тот мальчик опрокинул тебе на голову мусорное ведро.       – Ну, да, – отзывается старший, слабо усмехаясь; так легко и обыденно звучит его голос. – По крайней мере, уж лучше так, чем бунтовать и потом всем вместе убираться в спортзале.       – Что? – не понимает тот и неосознанно повышает голос. – То есть ты хочешь сказать, что лучше подчиняться, чем сопротивляться?       Марк набирает в грудь побольше воздуха, дабы успокоиться, и холодно зовёт:       – Бэмбэм.       – Это позиция жертвы, Марк-хён, – продолжает тот; кажется, его уже не остановить. – Если ты и дальше будешь терпеть, то ничего не изменится. Они так и будут издеваться над тобой. Нельзя быть таким.       – Бэмбэм.       – Нужно что-то делать! Обязательно нужно давать отпор! Если бы т-       – Бэмбэм!       Только тот факт, что его голос прозвучал громче и злее, заставляет Бэмбэма всё-таки замолчать. А потом он ловит чужой взгляд: холодный, озадаченный и явно не радостный – от него мурашки бегут по спине.       – Ты не понимаешь, – цедит Марк сквозь зубы. – Эти люди не такие. Они просто так не отстанут. Они не отстанут, даже если произойдёт чудо и я стану самым сильным, умным, крутым. Даже если я стану лучшим из лучших. Они просто выбрали меня, это моя судьба, это не изменить и они никогда не отстанут от меня.       Ладони Бэмбэма медленно сжимаются в кулаки.       – Нет, они отстанут, – возражает он с твёрдостью. – Достаточно лишь показать им, что ты их не боишься.       – Да что ты знаешь?!       Эта фраза выходит у Марка чересчур громкой и агрессивной; не понятно – случайно или же нет. И в его глазах загораются искорки чего-то злого, медленно вырисовывается вспыхнувшая ненависть; однако, не на кого-то внешнего, а, похоже, на самого себя. И он оказывается совершенно не готовым к тому, что Бэмбэм повышает на него голос в ответ:       – О, поверь мне, я много знаю!       – Эй, парни... – тихо зовёт их Югём, наблюдающий в сторонке. – Только не начинайте...       – Знаешь? Ты? – переспрашивает Марк; к счастью, уже относительно спокойно, но с ноткой сарказма. – Как? Тебя здесь все любят, если ты не заметил.       Бэмбэм глядит на него уверенно и твёрдо; от него словно так и веет холодом и чем-то ещё, что Марк разобрать не может, как бы сильно не хотел.       – Я был изгоем на протяжении всей жизни, – отчеканивает он.       Марк щурит глаза и открывает рот, чтобы что-то сказать; только сказать ему оказывается нечего, и потому он так и молчит, глядя младшему прямо в глаза. И, хотя проходит так лишь несколько секунд, кажется, будто время растягивается-растягивается-растягивается, и проходит не иначе как вечность.       – Серьёзно сейчас?       Югём демонстративно прочищает горло, дабы как-то разрядить обстановку, и пытается что-то произнести.       – Ого, вау. Эм, я... – улыбка – неуверенная – рисуется на его губах. – Кхм. Я думаю, что травля – это актуальная проблема для моей аудитории, так что, Бэми... Возможно, мы могли бы провести специальную трансляцию, где ты бы поделился своим о-       – Я не хочу даже вспоминать, – перебивает его Бэмбэм, – о том, что было в моём прошлом.       – Ах, вот как? Хехе, – теперь Югём чувствует себя неловко, как никогда. – Что ж, ладно. Как хочешь. Больше не будем об этом. Хорошо?       Бэмбэм не отвечает. Тогда Югём тоже замолкает, пока улыбка неспеша сползает с его лица. Так они и стоят молча некоторое время; правда, в какой-то момент эту тишину неожиданно нарушает не кто иной, как Джексон, бросающийся со спины прямо на Марка.       – Уху! Пока вы тут болтали, я успел вымыть весь пол! – довольно восклицает он; на фоне той нерадостный атмосферы, что царила до его возникновения, звучит это очень и очень (излишне) оптимистично. – Эх, ну что бы вы делали без меня!       – Эй, не трогай меня! – Марк тут же отстраняется, как кот, вырывающийся из объятий хозяина.       – Неудивительно, – как-то снисходительно хмыкает Бэмбэм. – Ты единственный, кто убирался здесь с самого начала.       – Небось, совесть из-за Сохи замучила, – усмехается невинно Югём.       – Думайте, что хотите, – Джексон наигранно обижается, а потом снова бесцеремонно обнимает Марка за плечи. – Зато ты, дорогой мой, мне теперь должен.       – Чего?.. – (не) удивляется Марк с лёгким презрением, скользящим в голосе.       – За то, что я выполнил твою работу, – тот улыбается игриво и самодовольно. – Ты должен выплатить долг, но не деньгами – мне они не нужны. Хмм, что бы мне придумать... – он поднимает задумчивый взгляд к потолку, и буквально через пару секунд щёлкает пальцами. – Точно! Ты должен мне свидание.       – Вааау~ – шутливо протягивает Югём и складывает вместе ладони. – Очень смело с твоей стороны, хён~       – Ты так говоришь, как будто бы он флиртует с тобой, – замечает Бэмбэм, а потом они оба смеются над этим.       – Всё решено, Марк-и, – Джексон, однако, их совершенно не замечает, и вообще ничего, кажется, не замечает, кроме одного только Марка; глядит на него и хитро улыбается. – Мы идём на свидание.       – Хуйню сказал, – сухо комментирует, в свою очередь, Марк. – Я не могу пойти с тобой на свидание.       – Почему же?       – Потому что на то есть веская причина.       – В этот раз твои оправдания не прокатят!       – А это и не оправдание, – Марк деловито отворачивается. – Я не могу пойти с тобой на свидание, потому что у меня уже есть тот, кто мне симпатичен.       Осознание доходит до Джексона медленно и неохотно. В частности, на то, чтобы эту мысль понять, осмыслить и принять, уходит целая вечность, пока он наконец не протягивает как можно более шокированно:       – Ч-ЧТООО?       – Что слышал, – легко отзывается старший. – У меня теперь тоже есть, эм... Краш. Поэтому, будь добр, не лезь ко мне больше.       Джексон становится прямо перед ним; взгляд у него – твёрдый, строгий, пронзительный, до костей пробирающий. Наверное, это страшно – когда он становится таким серьёзным?       – Кто это?       – Так я тебе и сказал, – бросает Марк и снова отворачивается.       – Кто это?       – Не скажу я.       – Кто это? Ты это придумал? Ты специально это сказал, чтобы я отстал?       – Чёрт... – полный отчаяния взгляд падает на Югёма и Бэмбэма. – Парни, прошу, сделайте что-нибудь.       Будто ещё с первых секунд понимая его, Югём тут же собирается; важным шагом обходит Джексона, вставая с другой стороны от него, будто морально готовясь к какому-то допросу.       – Эй, Джексон-хён, – зовёт он; уже по одному только его ухищрённому тону Бэмбэм понимает, что тот задумал. – Ты так хочешь, чтобы Марк тебе всё рассказал, но ответишь ли ты сам на вопрос?       Джексон скашивает на него неоднозначный взгляд.       – Вопрос?..       – Да, – Югём наклоняется чуть ближе к нему. – У меня тут вопросик затесался... – хитрая-хитрая улыбка. – Обещаешь быть честным, хён?       Джексон не отвечает вслух, но соглашается взглядом.       – Итак, скажи мне, хён, – интересуется тот вкрадчивым голосом. – Если ты влюблён в Марка, и если ты на самом деле друг Джинёна и Джебома, то... Зачем ты притворяешься?       Кто-то должен был это спросить. Джексон, похоже, усердно придумывает ответ у себя в голове, так как несколько секунд упрямо молчит-молчит-молчит; но в итоге оказывается способен лишь на:       – Не понимаю, о чём ты.       – Да что ты? – но Югём так просто не сдаётся. – Ты ведь сам говорил Бэмбэму, что специально притворяешься другом Сохи. Должна же быть какая-то цель, верно? – он беспощадно заглядывает прямо в глаза. – Какая?       В душе Джексон, кажется, паникует. От его взгляда.       – Никакая, – выдаёт он почти скороговоркой; нервно. – Нет никакой цели и причины. И вообще, я не понимаю, о чём ты говоришь.       – Ну-ну, – Югём на это многозначительно кивает. – Раз так, то мы уходим. Да, Марк-хён? Бэмбэм? Пошли отсюда.       Марк намеренно хмыкает, демонстративно проходя мимо Джексона. Бэмбэм тоже одаривает его неодобрительным взглядом прежде, чем отворачивается.       – Игнорируем его, парни, – хладнокровно бросает он.       – Да, игнорим, – моментально соглашается Марк.       И они втроём направляются к выходу, оставляя Джексона, растерявшегося и ничего не понимающего, позади; прямо в луже солнечного света посреди зала.       – Хах, игнорите? Меня? – поражается он, следуя за ними и, кажется, ещё надеясь на лучшее. – Да ну. Вы же шутите? Меня – и игнорить? Да меня в жизни никто не игнорировал!       – Интересно, что сегодня на обед в столовой? – невинно интересуется Югём.       – Кстати, твоя очередь платить, – Бэмбэм злобно хихикает.       – Эй! – возмущается Джексон, когда понимает, что его слова действительно остаются без какого-либо отклика. – Парни, вы серьёзно? Я ненавижу, когда меня игнорируют. Терпеть это не могу. Как так можно со мной? Я – Джексон Ван!       Но они всё равно его не замечают и даже не оборачиваются; только продолжают обыденно беседовать о том, что сегодня может быть на обед и что можно купить, учитывая их финансы. И тогда Джексон понимает, что выход у него, на самом деле, есть только один.       – Ладно, я расскажу вам всю правду!       И этот выход – всё рассказать. Первым останавливается Югём; только после него, чуть погодя, тормозят и Марк с Бэмбэмом.       – Да?~ – протягивает Ким, оборачиваясь с улыбкой хитрой-хитрой, но готовой принять совершенно любую чужую историю.       Убеждаясь, что все трое на него смотрят, Джексон прочищает горло и набирает в грудь побольше воздуха, как будто перед длинной речью. А потом – зачем-то подходит к стене, ловким движением руки выключает свет, секундой позже вынимает из кармана телефон, включает там фонарик, и – подносит к лицу, дабы создать некий устрашающий эффект. Зашибись, это-то зачем?       – Что за?.. – не понимает Бэмбэм, оглядываясь по сторонам на погасшие лампы.       – Но тут не так уж и темно, – замечает Марк без особого энтузиазма, тем самым критикуя чужую попытку создать темноту.       Джексон даже не реагирует на их комментарии и сразу приступает к своему рассказу.       – Итак, детишки-       – Я старше тебя, – тут же перебивает Марк.       – Тихо! – выкрикивает тот. – Кхм. Итак, детишки... То, что я сейчас расскажу, может полностью перевернуть ваше представление о мире. Мире этого местечка. Но для начала вы должны пообещать, что никому не расскажете, – он резко переводит фонарик телефона прямо на них. – Обещаете?       – Сука, – шипит Марк, прикрывая лицо. – Зачем в глаза-то?       – Нихуёвый перформанс, – замечает, в свою очередь, Бэмбэм.       – Ну, допустим, – Югём единственный, кто отвечает на его вопрос. – Мы обещаем, что никому не расскажем. Да, парни?       Джексон переводит фонарик с Марка, неохотно протягивающего «да-да», на Бэмбэма, который лихорадочно кивает, тем самым убеждаясь, что они дали обещание никому не рассказывать. И, вновь глубоко вздохнув, возвращает свет фонарика на собственное лицо. В какую-то секунду возникает ощущение, что он собирается рассказать какую-нибудь страшилку; правда, было бы куда эффективнее, если бы за окнами не светило солнце (хотя Джексон, будь у него возможность, и солнце бы выключил).       – Вы хотели услышать причину, по которой я притворяюсь другом Сохи и состою в Совете, – начинает он; неожиданно голос его звучит совсем не так, как прежде. Что-то ощутимо меняется в нём; теперь он, низкий и глубокий, звучит очень холодно и серьёзно, как никогда. – Что ж, причина в том, что я хочу раскрыть их изнутри.       – Что? – удивляется вслух Бэмбэм. – «Раскрыть изнутри»? Это как?       – И зачем? – спрашивает Югём; как не странно, но он сейчас тоже гораздо серьёзнее, нежели обычно.       – Только элемент, состоящий в системе, может разрушить эту систему, – произносит Джексон; всё ещё так же строго и без намёка на шутку. – Пока я член Совета, которому доверяют, я могу раскрыть все их секретики и тёмные делишки.       – Какие ещё тёмные делишки? – будто с недоверием протягивает Марк; он единственный выглядит не впечатлённым, но это, однако, только снаружи. – Ты думаешь, Совету есть, что скрывать?       Взгляд Джексона становится совсем не узнаваемым: глаза, словно два лазера, пронзают каждого из стоящих перед ним, и по краям кофейной радужки плещется если не жестокость, то что-то явно родственное ей.       – Да, – уверенно отвечает он. – У них есть свои обряды посвящения, свои идолы, они поклоняются статуям каких-то чуваков из легенд, и у них также есть строгая иерархия и свод правил... – в его глазах что-то блестит. – Вам это не напоминает секту?       – Секту? – удивляется Югём; правда, удивляется он не со страхом или искренним поражением, как нормальные люди, а – с какой-то радостью и даже, быть может, вдохновением. Наконец-то что-то интересное.       – Вы когда-либо встречали сектантов? – спрашивает Джексон этим своим холодным голосом.       – Фанаты Twice считаются? – интересуется Марк; в его тоне скользят нотки недоверия и, может, какой-то попытки самого себя успокоить.       – О, я люблю Twice! – тут же бездумно отзывается Бэмбэм.       – Что ж, вам повезло, – сухо комментирует Джексон, – что вы никогда не встречали настоящих сектантов. Это ебанутые на голову люди. С ними лучше не связываться.       Наступает какая-то мертвенная тишина, которая беспощадно давит на всех четверых. Где-то за окном ветви дерева навязчиво бьются о стекло.       – Так, то есть... – начинает Югём, дабы уточнить. – Ты специально «проник» в Совет, чтобы узнать их устройство?       – И устройство, и мотивы, и истинную цель, – подтверждает Джексон. – Я хочу вскрыть всё это. Раскрыть их изнутри. Вот чего я хочу.       И тишина – холодная, неприятная – снова обрушивается на них всех. Где-то в отдалении слышится слабый свист ветра и шуршание листвы, которая словно пытается что-то прошептать, докричаться до людей и донести какую-то мысль. И продолжается так до тех пор, пока Югём не решает это молчание нарушить своим звонким и радостным возгласом:       – Ух ты!~ Я тоже хочу!       – Чего?.. – Марк переводит на него неодобрительный и вместе с тем отчасти удивлённый взгляд. – Как ты можешь...?       – А что? Звучит круто, – простодушно отзывается Югём, сопровождая это всё своей до безумия милой улыбкой. – «Секта», «сектанты»... Интересно, чему или кому они поклоняются? Интересненько же!       Марк только вглядывается в его глаза, пытаясь отыскать там хотя бы крупицу чего-то подобного страху. Но – ничего; в глазах Югёма только радость, волнение и отчаянное желание каких-то приключений.       – Ты ненормальный, – в конце концов заключает Марк.       – Ты тоже, – добродушно отзывается Югём, после чего оборачивается на Бэмбэма. – А ты, Бэми? Как считаешь?       Но в глазах его он натыкается на каменную и непробиваемую стену, отделяющую Бэмбэма от внешного мира. Он кажется целиком и полностью погруженным в самого себя, в свои мысли и раздумья; и никто не может влезть в его голову и выпотрошить откуда то, о чём он думает.       – На самом деле, ты мог бы помочь мне, Югём, – решает сообщить Джексон; наконец-то он выключает фонарик, оставляя их всех хоть и не в густой и даже слабой, но всё же темноте. – Скажи: ты хорошо умеешь сталкерить?       – Сталкерить? – тот широко распахивает глаза и вытягивает губы. – Ну, я никогда не пробовал... Но, думаю, я смог бы. А что? Кого мне «посталкерить»?       Он, кажется, воспринимает это не так серьёзно, как Джексон. (Хотя, это же Югём; никто не знает, что в его понимании будет «серьёзно» и как это должно выглядеть).       – Хан Сохи, – отчеканивает Джексон. – Не то, что бы я сомневался в её адекватности, но... Был один странный эпизод, – он задумчиво отводит глаза и (совсем слегка) хмурится. – Однажды, после пар, я решил проводить её до дома. Я понятия не имел, где она живёт, и она это знала. И воспользовалась этим. Остановилась у какого-то левого домика и мы попрощались. К счастью, я был достаточно сообразительным, чтобы что-то подозревать. И тогда я проследил за ней; она прошла мимо этого самого дома и пошла куда-то совсем в другую сторону. А потом, – он зачем-то делает паузу, хотя и недолгую, – она свернула в какую-то тёмную подворотню. Я не рискнул туда пойти, так как там было негде спрятаться. Но...       Он как-то резко замолкает, будто с трудом решаясь продолжить. Бэмбэм чувствует, как его охватывает какой-то иррациональный страх; и ему, почему-то, это нравится. Так же, как может нравиться адреналин, приливающий в кровь в экстренных ситуациях, щекотание собственных нервишек и то чувство, когда от происходящего захватывает дух.       – Я слышал оттуда странные звуки, – через силу продолжает Джексон. – Это были крики, но не человека. Животного. – Он поднимает глаза на Югёма. – Кошки.       – И что ты хочешь сказать? – озадаченно щурится Югём. – Что она убила кошку?..       – Я ничего не хочу сказать, – отзывается, однако, тот, – так как ни в чём не уверен. Но факт есть факт. Увиденное и услышанное мной было взаправду. В тот раз я так и не дождался, когда она выйдет оттуда, и не проследил до конца. Кто знает, быть может, если бы я дождался её... – он тяжко выдыхает. – ...То увидел бы на её одежде кровь.       Солнце скрывается за большим, тягучим облаком, и на несколько секунд зал погружается в бо́льшую, чем прежде, тень. Ветер задувает чуть сильнее, заставляя переплетённые ветви деревьев беспорядочно стукаться об оконные рамы.       – Я понял, к чему ты клонишь, хён, – горделиво заключает Югём, опять мило улыбаясь. – Ты хочешь, чтобы я проследил за ней. Уху! Уверен, из меня получится хороший сталкер.       – Пожалуйста, отнесись к этому серьёзно, – просит Джексон по-настоящему собранно. – Не подведи.       Ни капли в себе не сомневаясь, Югём уверенно показывает ему знак «окей», сложенный из пальцев; ну как ему не доверять? А Марк, тем временем, лишь вздыхает с некоторым осуждением и, разворачиваясь в сторону выхода, бросает:       – Вы как хотите, а я жрать пошёл.       – Эй, подожди меня! – тут же спохватывается Джексон и догоняет его; он меняется будто на глазах, превращаясь обратно в того самого всем привычного Джексона, будто это не он сейчас всерьёз рассказывал о секте, промышляющей в их академии. – Подари мне хотя бы последний совместный обед прежде, чем разобьёшь сердце!       – А у тебя что, оно есть? – слышится саркастичный голос Марка уже в отдалении.       Они вдвоём уходят, оставляя Югёма и Бэмбэма посреди этого спортивного зала, погружённого в лёгкую тень, наедине. То большое облако наконец выпускает солнце из своих объятий, и лучи его проходятся вдоль зала, последовательно освещая исчерченные половицы и пустые скамейки. Воздух здесь всё ещё до ужаса душный, но, кажется, они уже начинают к нему привыкать.       – Почему Марк-хён так их боится?.. – решает спросить Бэмбэм, когда чувствует, что молчание потихоньку затягивается. – Неужели люди здесь так жестоко над ним издеваются?       – Забудь на время о Марке, – неожиданно просит Югём этой своей приподнятой и лёгкой, воздушной почти что интонацией. – Лучше пойми, что у тебя есть охуенная возможность мне помочь.       Они встречаются глазами; где-то в отдалении слышатся голоса проходящих мимо студентов, их тяжёлые шаги, скрипы дверьми и смех. Ветер за окном завывает, стремится пригнать на их город массу серых облаков и перемены грозятся обрушиться дождём; холодным и неприятным, но наконец-то сменяющим это ужасное солнце, которое единогласно успело всем надоесть. И даже если ему придётся на несколько дней скрыться, для Югёма это вовсе не проблема; у него в глазах собственное солнце, не менее яркое и светлое. От которого Бэмбэм, как бы ни хотел, не может оторвать взгляда.       – Согласен ли ты проследить за Сохи вместе со мной?

‹‹ ты можешь представить, как ощущает себя котёнок, впервые попавший в воду? примерно так же я ощущал себя. я и подумать не мог, что безумные и дикие вещь могут твориться р я д о м со мной. так близко к моему повседневному миру, который вскоре был вынужден разрушиться и перевернуться с ног на голову. ››

– ღღღ –