eclipse.

あなたはいつも私は正常だと言っていました ★（しかし私はあなたの目に恐怖を見ました ,,,）

✯✯✯

      – Я думал, что следить за Сохи будет интересно, но теперь я понимаю, что это была хуёвая идея.       – Лучше молчи и не отвлекайся, Бэм-а.       Бэмбэм и Югём сидят на соседней скамейке в коридоре; в нескольких метрах от них Сохи мирно и обыденно беседует с поклонниками друзьями, преимущественно, однако, мужского пола. Всё по канонам: приятный, нежный голос, невинный взгляд, претензии на интеллектуальность и воспитанность. «Хах, всё это так фальшиво», – думает Бэмбэм, незаметно наблюдая за ней вполборота. «Неужели никто не замечает?».       Семь сорок восемь – Сохи прибыла в академию пешком.       Восемь ноль ноль – отправилась на пары вместе с остальными, где вела себя собранно и непринуждённо.       Восемь сорок шесть – посетила уборную с двумя подругами.       Девять сорок – разговаривала весь перерыв с Джексоном и другими членами Совета.       Девять пятьдесят пять – отправилась на вторую пару, на которой единственная отвечала на вопросы преподавателя.       Десять двадцать семь – сходила в столовую и купила апельсиновый сок.       Одиннадцать тридцать шесть – то есть, сейчас – болтает со своими друзьями о всякой ерунде вроде последних новинок в поп-музыке, обсуждения преподавателей и о том, какая вчера была классная погода для прогулок.       Наверное, Югёму и Бэмбэму повезло, что у этих людей громкие голоса, так как не приходится тщательно вслушиваться – всё и так прекрасно слышно; однако наблюдать за Сохи всё равно оказалось гораздо более скучным, чем они ожидали.       – Ну, ничего, – подбадривает Югём, шаркая своими жёлтыми кедами на шнуровке по полу. – Самое интересное начнётся после занятий.       – Думаешь?.. – с лёгким сомнением протягивает Бэмбэм, пряча пальцы в длинных рукавах своей белоснежной рубашки.       – Уверен! – твёрдо заявляет младший. – Вот круто окажется, если мы на что-то необычное нарвёмся.       У него глаза – как два ярких, ослепительных солнца; маленьких, но таких явных, что только слепой бы их не заметил. На футболке снова красуется то изображение с летающей тарелкой, будто только одну её Югём и носит в академию; и плевать он хотел на всякие там дресс-коды. Его необычный, в чём-то дикий стиль невозможно вписать в рамки формы для студентов; но Бэмбэм уверен, что никто младшему и слова не скажет – потому что Югёма невозможно в чём-то переубедить. И уж точно нельзя ему что-то запретить.       А вот он, Бэмбэм, не такой; он обычный совершенно. Не имеющий каких-то уникальных черт, особенностей, изюминки. Ни чем не отличающийся от остальных. Просто в меру умный и в меру глупый, достаточно красивый и достаточно непримечательный, может, и имеет какие-то таланты, но не горит желанием их раскрывать, и всё такое... Характеристика, которая подошла бы кому угодно. Правда?..       – Если окажется, что Сохи действительно какая-нибудь живодёрка, – начинает Югём, закидывая ногу на ногу, – то представляешь, как страшно потом будет столкнуться с ней в пустом коридоре? – он мило и довольно громко смеётся, привлекая к себе внимание нескольких проходящих мимо студентов. – А ваще, мы, получается, наткнёмся на секту. Это такая жесть!       – Тебе это нравится?.. – спрашивает Бэмбэм, поднимая на него взгляд; без осуждения, а лишь с чистейшим интересом.       – Да, – честно отвечает младший, запрокидывая голову и глядя на него сверху вниз. – Я люблю приключения. И опасность. Обожаю опасность! – отводит взгляд свой, радостный, куда-то в сторону. – Я много с чем сталкивался в своей жизни, но с сектой – ни разу. Я бы сказал, что на протяжение всей жизни упарываюсь всевозможной хуйнёй, но... Прости, это звучало слишком странно?       – Да нет, – слабо улыбается Бэмбэм, лениво ведя плечом. – Для тебя – нормально.       И в этом, быть может, и есть его особенность. Югём тихо усмехается и продолжает глядеть куда-то вдаль; утопает в своих мыслях, ярких, путающихся, как путаются провода наушников в карманах, но местами собранных, как нитки в почти идеальный клубок. От него пахнет карамелью и апельсиновым соком, который он, наверное, постоянно покупает в соседнем супермаркете. И Бэмбэм, глядя на него с чем-то, что в груди отзывается отчётливым сердцебиением, эхом уходящим в виски, просто не может не задаться вопросом:       «А что особенного во мне?..»

✯✯✯

      День выдаётся тёплый и светлый, очень спокойный; лишь ненавязчивое дуновение прохладного ветра заставляет листву беспокойно шелестеть, сливаясь с городским шумом машин и гулом людей. Воздух свеж, чист и ласково гладит кожу – так и тянет его вдохнуть и сладко зажмуриться, позволить окутать лёгкие изнутри.       Югём натягивает свою клетчатую кофту оттенка хаки; относительно мягкий и не вызывающий цвет в его вырвиглазной палитре. Ветер закрадывается в его волосы, треплет и превращает в сплошное рыжее месиво; но Югёму совсем нет дела. Он пьёт этот свой апельсиновый сок в яркой коробочке, которая под светом на глянец походит, и совсем-совсем не волнуется о предстоящем. В отличие от Бэмбэма.       Тот сжимается от очередного порыва ветра, прячется в воротнике своей нежно-голубой ветровки, по цвету точно такой же, как небо над головой – бледно-синее, с персиковыми отливами и розовыми облаками, что виднеются сквозь прорези многоэтажек. Гул машин навязчиво врезается в уши; от него хочется уйти подальше и где-нибудь в тихом месте спрятаться. Югём хватает Бэмбэма за руку и оттаскивает к кустам, за которыми со стороны входа в академию их точно не видно; а вот они зато прекрасно видят, кто входит и выходит.       – И так, пока цель не вышла, предлагаю обсудить план, – начинает Югём, складывая вместе сначала пальцы, а за ними и ладони.       – План? – переспрашивает Бэмбэм. – Разве он состоит не в том, чтобы просто «проследить за Хан Сохи и не спалиться»?       Югём цокает и качает пальцем прямо перед его носом: влево-вправо, влево-вправо.       – Неа, – хитроумная улыбка трогает его губы. – Мы должны разделиться. Будем следить за ней с разных точек. Таким образом, если она кого-то из нас заметит и прогонит, то второй сможет продолжить за ней следить.       – А это имеет смысл, – хмыкает Бэм, немного подумав.       – Конечно, – тот гордо задирает голову. – Я же Ким Югём, забыл? – а потом ныряет рукой в карман кофты. – О, и... Телефоны!       Мимо проходит кучка студентов, и они на несколько секунд синхронно и совсем-вообще-не-подозрительно замолкают, ожидая, пока те пройдут.       – Мы будем переговариваться по телефонам, – продолжает Югём, убеждаясь, что на них не обращают внимания. – Лучше постоянно быть на связи.       Он кивает, намекая Бэмбэму тоже достать телефон. Тот тут же принимается рыться в кармане – там чего только нет: белые провода наушников, куча колец, какие-то блестящие брошки, похоже, отвалившиеся от одежды... Наконец, он вынимает телефон. К счастью, он его не забыл где-нибудь в рюкзаке, и, к счастью, номер Югёма у него уже есть.       – Окей, но... – произносит он напряжённо. – ...Я всё же надеюсь, что она никого из нас не спалит.       – Кто знает, – на выдохе бросает Югём, ставя руки на пояс и глядя куда-то вдаль. – В любом случае, из нас двоих я более заметный, так что самым опасным путём идти за ней будешь ты.       – Я? – удивляется Бэм и вскидывает брови. – Почему это ты «более заметный»?       Очень смелое заявление. Югём нахально и даже с вызовом усмехается; где-то над их головами слышится тихое щебетание птичек.       – Ну, посуди сам, Бэми, – начинает он, всё ещё глядя вдаль. – Я более высокий, такие длинные ноги, как у меня, просто невозможно не заметить. У меня рыжие волосы, которые бросаются в глаза, я очень красивый, – переводит взгляд на Бэмбэма. – И у меня есть татуировки.       – Татуировки? – переспрашивает старший, а потом наигранно и намеренно усмехается. – Какие? Радужный единорог?       Югём в ответ только щурится.       – Один ноль.       Ветер продолжает колыхать листву разросшегося куста, а студенты, виднеющиеся сквозь неё, один за другим вываливаются из дверей академии. Первый, второй, третий, парень, девушка, парень, девушка... Хан Сохи всё ещё нет среди них.       – Эх, и всё же... – начинает Югём, задумчиво шагая в сторону, вдоль поребрика. – Я всё забываю спросить.       – Что? – Бэмбэм скашивает на него вопросительный взгляд.       – Тебе нравится быть моим соведущим?       Он ступает прямо на этот поребрик и продолжает шагать по нему, как по канату, контролируя свои шаги в жёлтых-жёлтых, как одуванчики, кедах. Так он любил делать в детстве, хотя, если бы кто спросил – детство у него ещё не закончилось и вряд ли закончится хоть когда-либо. Его детство, наверное, вечно.       – Ну, то есть... Нравится блогерство?       Машины проносятся мимо с безумной скоростью, отдаваясь гулом противным прямо в уши. Бэмбэм вдыхает свежий воздух, заполняя им лёгкие целиком, и отворачивается.       – Не знаю, – отвечает честно. – Но не могу сказать, что мне это «не нравится». Это интересно, очень весело, да... Но, – короткий вздох, – для меня много что весело и интересно. Я обычно не застреваю в хобби. Вот... сколько ты уже этим занимаешься?       Югём резко останавливается и на одних только пятках поворачивается к нему.       – Ммм... Я создал канал больше года назад.       – Вот, – кивает Бэмбэм в такт своим мыслям в голове. – А я бы на твоём месте забросил уже спустя полгода.       Младший глядит на него пристально, даже с неким интересом; так обычно глядят на кого-то, чьи тайны, секреты и мысли хотят вытащить наружу, выпотрошить и досконально изучить. Под этим взглядом Бэмбэму становится не по себе, но он, тем не менее, выдерживает эти несколько мучительных секунд.       – Может быть, – начинает Югём, спускаясь с поребрика, – ты мораторий?       – Мор... Кто?       – Мораторий, – повторяет тот. – В психологии так называют человека, который не может опередилиться, кто он есть. Кто он в этой жизни. Может, ты ещё не нашёл себя.       Он улыбается, подставляя своё лицо ветру, и зажмуривается от него же; и выглядит это так странно, будто на словах он какой-то проффесиональный психиатр, дающий советы безнадёжным пациентам, а на вид – ну, всего лишь какой-то там студент с замашками блогера. Бэмбэм задумчиво опускает голову вниз, и выходит это слишком мрачно и печально.       – Что, если мне не понравится то, в чём я себя найду?       – Да ну, – безобидно усмехается Югём. – Как тебе это может не понравиться, если это будет чем-то твоим?       – Ну... – Бэм нервно закусывает губу. – Что, если это будет что-то из ряда вон выходящее? Что-то, что ни общество, ни кто-либо другой не одобряет?       – Как это? – не понимает тот, распахивая глаза.       – Что-то плохое, – отзывается старший.       Югём скашивает на него нечитаемый взгляд; нечитаемый – точное слово, потому что Бэмбэм, как бы ни хотел, не может понять, что же за ним скрывается. Какие эмоции стоят за этими двумя чёрными глазами, какие мысли и слова крутятся в чужой голове тогда, когда он смотрит на него.       – Почему ты это спрашиваешь?       И на это Бэмбэм не может ответить вслух ничего дельного, кроме:       – Есть подозрения.       Кратко, обрывисто и неохотно; после такого точно не захочется переспрашивать. Бэмбэм обрывает даже свои собственные мысли, не позволяя им расти, не давай хоть малейшей из них оформиться во что-то цельное и независимое. «Подозрения»... Прозвучало достаточно странно и подозрительно? В любом случае, Бэм заставляет себя выбросить из головы всё-всё-всё хотя бы на несколько секунд. (Он не должен об этом думать и надеется, что Югём не станет расспрашивать).       – Хэээй, – и он действительно этого не делает; только растягивает в радостной манере каждую букву, без всякого разрешения хватая друга за плечо и притягивая к себе. – Ты какой-то грустный. Думаю, я должен тебя подбодрить?~       И, также без всякого объяснения, включает камеру на своём телефоне; Бэмбэм поднимает взгляд и видит на экране их лица.       – Сэлфи? – хмурится он.       – Улыбочку, красавчик, – бросает Югём, после чего вытягивает руку так, чтобы они оба идеально вписались в кадр.       Бэмбэм всё-таки находит в себе силы улыбнуться – хотя бы ради фотографии (или Югёма?). Сам Югём улыбается мило-мило и напоминает какого-нибудь ребёнка, который счастлив уже просто от того, что вообще додумался сделать фотографию. Он, рыжий, яркий, с блестящими глазами-солнцами, Бэмбэм, утончённый, с полуулыбкой на розовых губах и сложенным из пальцев знаком V, и дорога позади них, по которой в самую неподходящую секунду проносится очередная машина, оставаясь размазанным и непонятным пятном. Так они делают спонтанную сэлку на память на телефон Югёма; последний говорит потом что-то о том, что надо будет повторить это фото, когда они будут на море. Мол, это будет круто выглядеть, что-то по типу «до» и «после», и даже можно будет опубликовать, дабы обрадовать подписчиков. Вот только Бэмбэм его уже и не слушает. Не слушает, потому что –       – Сохи вышла!       От его взволнованного шипения Югём даже вздрагивает, а потом весь ёжится и замирает каменной статуей; они глядят сквозь прорези кустов на Сохи, выходящую из академии. Она аккуратно спускается по лестнице – в каждом её движении читается элегантность – и изящно взмахивает чёрными волосами, оглядываясь по сторонам. Следом за ней выходят и её друзья, которые тут же прощаются, машут рукой, говорят что-то и, в конце концов, она с ними расходятся в разные стороны – всё складывается как нельзя лучше.       Югём уже готовит своё драгоценное сокровище – камеру; Бэмбэм ещё удивляется, как она, простая и чёрная, ещё не покрылась целиком всякими наклейками и стикерами. Хотя, наверное, Югём и не собирается делать подобного, так как относится к этой вещице чрезвычайно бережно; для блогера ведь камера – тот же кислород.       – Давай, двигай на ту улицу, – параллельно командует он шёпотом, кивая куда-то через дорогу.       – Да, капитан! – шутливо отзывается Бэм.       Сохи с каждым шагом всё больше и больше приближается к воротам, и потому он решает больше не медлить; поправляет рукой свои белые волосы, приведённые почти что в идеальный порядок, и быстрым шагом скрывается на той стороне, за углом дома. Он теряется в толпе людей, а Югём притаивается в глубине кустов; и вот Сохи уже проходит мимо них, благополучно не замечая ни одного, ни другого. Что ж, вполне успешное начало операции, и Бэмбэм даже ловит себя на том, что неосознанно улыбается.       Правда, потом становится гораздо хуже.       Хуже – потому что с Сохи совершенно ничего толком не происходит; она доживает остаток этого дня, кажется, как совершенно обычная девушка-студентка. И потому эта слежка напоминает Бэмбэму какое-нибудь фанатское сталкерство; и он каждый раз хмурится недовольно, когда они с Югёмом, прячущимся где-то в других местах, пересекаются глазами.       – Почему ты так смотришь на меня? – в конце концов, решает спросить Югём в трубку телефона, вовремя успевая укрыться в стенах автобусной остановки – в тот самый момент, когда Сохи зачем-то оборачивается. – Это отвлекает, знаешь ли!       Бэмбэм только закатывает глаза; ему искренне хочется прямо сейчас сбросить звонок и перестать быть «на связи» с младшим. Нет, правда: зачем им переговариваться по телефону, если они и так друг друга прекрасно видят (наверное, Югём считает, что так будет веселее). Пока Сохи шагает куда-то по одной из главных улиц, Бэмбэму прятаться не приходится; он на противоположной стороне, и, даже если та неожиданно обернётся, то его всё равно не заметит.       Но какая вообще разница? В этой слежке? Судя по всему, у Сохи совершенно обыденная жизнь. За этот вечер, пока Югём и Бэмбэм занимаются сталкерством, она всего лишь:       заходит к репетитору по английскому языку;       забегает в магазинчик, где покупает две пачки риса и что-то ещё;       кормит бездомную собаку возле библиотеки;       заходит домой буквально на несколько минут, после чего с полным рюкзаком, набитым, очевидно, какими-нибудь учебниками и тетрадями, отправляется в тихое местечко в парк.       – Слушай, я уже вижу по твоему лицу, как тебе это надоело, – убеждает Югём, не отрывая телефон от уха и прячась за огромным, широким деревом, – но я уверен, что что-то интересное обязательно произойдёт. Надо только немного подождать.       – А мне кажется, – Бэмбэм выглядывает из-за другого дерева, стоящего отсюда в нескольких метрах, – что мы просто зря теряем время.       Минуты растягиваются-растягиваются бесконечными часами, теряясь где-то в пространстве и заставляя заскучать так, что даже сам счёт времени иррационально теряется. Небо уже медленно-медленно окрашивается в малиновые тона, и они, кажется, даже сами не успели заметить, как начался закат – такую красоту пропускают. Ветер дует всё более ощутимо и сильно, становится не просто прохладным, а по-настоящему холодным; мирные парочки и семьи с детьми в парке вскоре сменяются на компании шумных подростком. А Сохи всё так и сидит в отдалении на скамейке, читая учебники и по ним же делая конспекты, жадно поглощая информацию; наверняка, завтра будет всем рассказывать о пользе учёбы на природе.       – У меня предчувствие чего-то очень захватывающего, – вновь уверяет Югём, сползая спиной вдоль дерева и в итоге усаживаясь на траву. – Сегодня точно что-то произойдёт. Моя интуиция меня ещё никогда не подводила.       – А мне кажется, что ничего не произойдёт, – однако, возражает Бэмбэм; и, следуя его примеру, тоже опускается на траву. – Может, Сохи и правда просто обычная девушка, а мы, два ненормальных парня, всего лишь тратим своё время на всякую ерунду.       – Ты действительно так думаешь? – спрашивает младший – неожиданно – какой-то вкрадчивой интонацией. – Или только хочешь так думать?       – Не знаю, – честно отзывается тот, толком не раздумывая. – Хотелось бы, чтобы что-нибудь случилось. Но реальность такова, какова есть...       – ...И больше ни какова, – заключает за него Югём, после чего взрывается смехом, хотя и тихим; телефон у него пиликает. – А прикинь, она реально кошек убивает.       – Что это сейчас пиликнуло?       – У меня батарея садится.       – Ммм, – Бэмбэм устало откидывается прямо на древесную кору. – Сохи не выглядит, как живодёрка. Я понимаю, что внешность обманчива и всё такое, но всё же.       – Ооо, Джебом-хён бы не выдержал! – замечает Югём, кажется, напрочь игнорируя его слова. – Он ведь так обожает котов. Если бы он узнал, что кто-то их убивает, то он бы, наверное, сам убил. Убил за котов. Убийство во имя кошек!       – Хватит, – упрекает Бэм, когда голос чужой слишком громко звучит даже через трубку телефона. – Мы ещё не знаем наверняка.       – Хорошо ещё, что она не змей убивает, да, Бэми?       Бэмбэм изо всех сил сохраняет (старается) невозмутимость, бросая только сухое:       – Один один.       – О, о, она встаёт! Она встаёт!       От этих слов Югёма он и сам резко вскакивает на ноги; оборачивается и видит, что Сохи действительно встаёт и собирает вещи обратно в рюкзак. Ещё он замечает, что в какую-то секунду включаются фонари вдоль аллеи парка, хотя для них, вроде как, ещё не достаточно темно. И сколько же уже времени?       – Чёрт... – раздаётся голос Югёма из телефона. – Телек сядет скоро. Но это ничего, да?       Бэмбэм его игнорирует; отодвигает телефон, высматривая цифры на экране. Двадцать один десять. Так быстро? Время пронеслось непривычно молниеносно; даже как-то не по себе. Но сейчас, всё же, волнует другое: Сохи ловко закидывает рюкзак себе на спину и с довольным (и даже ни капли не уставшим) выражением лица направляется к выходу из парка по той же дорожке, по которой и пришла. То есть той, где растёт то самое дерево, за которым прямо сейчас прячется Югём.       – Блин, я не успел перепрятаться! – закономерно возмущается он, изо всех сил пытаясь вписаться и ни на один миллиметр не выглядывать из-за широкого ствола, дабы не попасть в поле зрения Сохи. Последняя, кстати, приближается всё ближе и ближе; удивительно, откуда у неё столько сил после нескольких часов учёбы. Сначала в академии, потом ещё и здесь... Она вообще, блин, человек?       – Аккуратно! – шипит в трубку Бэмбэм, наблюдающий за тем, как Югём параллельно положению Сохи двигается вдоль дерева. – Под ноги смотри!       Но Югём не смотрит. Не смотрит – и потому спотыкается прямо о выглядывающий из-под травы корень. Конечно же, ещё и вкрикивает от неожиданности; а про незаметность и маскировку уже и говорить не стоит. Сохи моментально оборачивается и встречается с ним глазами.       – Ээ... – Югём чувствует, как его парализует, и совершенно не знает, что ему сказать и сделать.       Но Сохи, как ни в чём не бывало, легонько машет ему рукой, бросает милым голосом:       – Привет, Ким-Дурак-Югём!       И – так же невозмутимо удаляется дальше по тропинке, будто её совсем-совсем ничего ни капли не напрягло. А может, она просто действительно держит Югёма за какого-нибудь идиота; достаточно для того, чтобы ничего не заподозрить.       – Ага, приве- Пока, то есть! – выдаёт Югём ей вслед, тоже корча какую-то улыбку и стараясь звучать более менее дружелюбно; а потом шипит себе под нос: – вот же блядство.       Телефон, зажатый в руке, он прикладывает к уху в ожидании услышать там слова поддержки. Вот только их он не слышит; а слышит – приглушённый, сдавленный смех Бэмбэма; ну это уже точно просто блядство.       – Югём, ты...! – пытается что-то выдавить Бэмбэм, но ничего не может – из-за смеха, рвущегося наружу. – Как, блин, ты умудрился спалиться?       Югём слегка обиженно хмыкает, оборачиваясь; там, за одним из таких же широких деревьев, стоит Бэмбэм. Стоит и нагло хихикает, для приличия прикрывая рот рукой.       – Очень смешно, хён, – цедит младший сквозь зубы.       – Отинь смисьно, хён, – пародирует Бэмбэм, всё никак не унимаясь.       – Не дразни меня!       – Ни длязьни миня!       – Ишь ты, как быстро развеселился, – он обречённо цокает и качает головой в осуждающей манере. – А до этого-то хмурый сидел. И вообще, давай, догоняй её, пока из виду не потерял. Я-то больше не могу за ней следить.       Бэмбэм протяжно вздыхает, но всё-таки следует его указаниям: выходит на ту дорожку и ускоренным шагом направляется вслед за Сохи. Проходя мимо Югёма, пронзает его взглядом отчего-то уставшим, с ноткой сомнения; и, словно уже прочитав вопрос в чужих глазах, тут же произносит:       – Не думаю, что есть смысл следить за ней и дальше... – и, пройдя мимо, отводит взгляд и продолжает уже в трубку. – Скорее всего, она просто идёт домой. Уже ничего не произойдёт.       – Нет! – резко возражает Югём; он остаётся стоять у того дерева, чувствуя одновременно и облегчение (от того, что обязательство следить с него официально снимается) и разочарование (от того же самого). – Следи за ней до конца. Вплоть до того, пока она не зайдёт в дом. Как раз самое интересное и должно случиться, я уверен на все сто восемьдесят три процента!       Бэмбэм не спрашивает, почему именно на сто восемьдесят три, и даже ничего не возражает – нет никого способа отделаться от Югёма. Если он говорит продолжить следить за Сохи, значит, надо действительно продолжить это делать; даже если совершенно ничего не предвещает случиться.       – Давай, давай, не упускай её из виду, – ещё и подталкивает младший, наблюдая, как чужая фигура удаляется всё больше и больше. – А я тебя тут подожду. О, и сообщай обо всём мне! – он вытягивает руки вверх и расслабленно откидывается спиной на ствол дерева. – Ууу, наконец-то можно ни за кем не наблюдать...       – На заметку: это была твоя идея, – бросает Бэмбэм, ещё больше ускоряя шаг, когда замечает Сохи у самого выхода из парка.       – Ну, раз уж на то пошло, то это Джексон меня попросил.       – А ты взял и согласился, – продолжает тот, а потом уже шёпотом сообщает: – Так, она переходит дорогу.       Фонари, включенные буквально несколько минут назад и казавшиеся лишними, сейчас оказываются как никогда кстати; пешеходный переход пустует под их жёлтым светом, машин поблизости не виднеется. Людей значительно меньше, чем было здесь днём; наверное, ближе к ночи они скапливаются в центре города, а не здесь, на тихих и непримечательных улицах. Сохи переходит дорогу – только один стук её каблуков раздаётся в относительной окружающей тишине – и Бэмбэм как можно незаметнее крадётся за ней, держа телефон у самого уха.       – Ну, и что там? – слышится оттуда нетерпеливый голос Югёма. – Куда она свернула?       – В сторону дома, – шипит Бэмбэм, прячась за углом первого же попавшегося здания. – Куда она ещё могла свернуть?       Дорога пустует, и по пути им никто даже не встречается: ни из людей, ни из машин. Высокие фонари, что одиноко стоят между рядами домов, не дают улице целиком погрузиться в тёмно-синий мрак, вырывают фрагменты тротуара и позволяют хоть немного ориентироваться в том, куда вообще идти. Сохи идёт уверенным и быстрым шагом, и Бэмбэм почти на сто процентов уверен, что она направляется домой. Вот только именно тогда, когда приближается нужный поворот, за которым находится дорога к её дому, Сохи... Проходит мимо?       Почему она прошла мимо? Даже не глянула в ту сторону. Решила пойти по какому-то другому пути? Бэмбэм нервно сглатывает, но всё же осторожно, почти что на цыпочках продолжает идти следом; в груди у него нарастает нехорошее чувство, и поэтому он тут же решает поделиться этим с Югёмом.       – Так... – шепчет напряжённо в телефон. – Она прошла мимо своего дома...       – Да? – отзывается Югём, возможно, чересчур громко и энергично. – И куда она идёт?       – Говори потише, – тут же упрекает тот. – Она просто идёт куда-то дальше по дороге. Странно, мне казалось, что дальше по улице только всякие гаражи начинаются...       – Иди за ней! – не просто просит, а по-настоящему приказывает Югём, ощущая даже некий прилив сил. – Ни в коем случае не переставай следить! Мы должны узнать, куда она идёт!       Выбора нет, и потому Бэмбэм продолжает красться за ней тихо-тихо по самому краю тротуара. Сохи идёт явно целенаправленно, зная, куда ей надо; вот только каждые несколько метров обстановка накаляется всё больше и больше. Жилые дома сменяются на какие-то старые, заброшенные магазины и лавки, где никого уже и в помине нет; а на противоположной стороне улицы они и вовсе кончаются, уступая дорогу разросшимся кустам и деревьям. Небо наверху мрачно-синее, что кажется даже более жутким, чем если бы оно было полностью чёрным. Тишина въедается в уши, вокруг не чувствуется ни одной живой души, а фонари встречаются всё реже и реже; Бэмбэма это заставляет напрячься, потому что он даже предположить не может, куда они, чёрт возьми, идут. Что находится там, впереди? Что? Он пытается вглядеться в темноту, мимоходом замечая, что на дороге отсутствуют даже элементарные дорожные знаки и вообще хоть что-то, что говорило бы о том, что здесь ещё кто-то ездит. Как вдруг –       Сохи останавливается.       Бэмбэм шмыгает в кусты; они не очень большие, да и ветви редкие, но, тем не менее, он уверен, что его не видно – в силу окружающей темноты. Он присматривается: Сохи глядит куда-то в сторону, на порог давно закрывшегося магазина (судя по вывескам, здесь продавали электротехнику). Она смотрит, смотрит, смотрит, молчит, внимательно наблюдая за чем-то, что Бэм увидеть не может; куда-то вниз глядит, ничего не произнося. Всё смотрит, смотрит, смотрит, смотрит, смотрит, молчит, а потом тихо зовёт:       – Кис-кис.       – Бэмбэм, мне очень жаль, конечно, – слышится торопливый говор в телефоне, – но у меня, походу, сейчас телек нахрен выру-       Что-то пиликает, и звонок прерывается. Отлично. У Югёма села батарея.       У Югёма села батарея?!       – Ало? Ало, Югём? – тихо-тихо шепчет Бэмбэм, то на экран глядя, то прикладывая трубку к уху, видимо, ещё надеясь на лучшее. – Югём? Ты на связи? – но в ответ слышит только предательскую тишину. – Чёрт...       Хотя от того, что они были на связи, толка особо много не было, Бэмбэму, всё же, было чуть спокойней. А теперь, когда он даже не может слышать в трубке голос Югёма и, если что-то случиться, сообщить ему об опасности – что ему делать? Продолжить следить за Сохи?       – Кис-кис, – вновь зовёт девушка, снимая с одного плеча рюкзак и расстёгивая молнию. – Хочешь кушать, киса?       Слышится писклявое, жалобное мяуканье; Сохи вынимает из глубин портфеля пакетик дешёвого кошачьего корма. Потом, зажимая его меж пальцев, наклоняется и подносит ближе к кошке; чуть выглянув, Бэмбэм видит чёрную мордочку несчастного бездомного животного. Фонарь, через несколько метров стоящий, слегка освещает её большие глаза, усы, тонкие-тонкие лапки, облезлую шерсть. Сохи трясёт над кошкой пакетиком корма, а потом ласково произносит:       – Пошли за мной, киса.       И, улыбнувшись, сворачивает куда-то за этот самый магазинчик, в непроглядную тьму. Кошка, вновь жалобно помяукав, тут же бросается за ней; а вот Бэмбэм остаётся сидеть в кустах, раздумывая, стоит ли ему идти за ними и посмотреть, как Сохи кормит кошку.       Стоп. Зачем ей было приходить сюда ради того, чтобы покормить какую-то там бездомную кошку? Она обожает бездомных животных, ей стало очень жалко её, или, может, она просто ебанутая? Первые два варианта отпадают сразу же: Югём говорил, что Сохи боится кошек чуть ли не до ненависти. Значит, остаётся только один вариант.       Она ебанутая.       Бэмбэм собирается с силами; набирает в грудь как можно больше воздуха, чтобы в экстренной ситуации его не стало критически недостаточно, и выпрямляется.       Делает уверенный шаг вперёд. Замечает, что на улице стало значительно холоднее, а ещё чувствует, как у него устали ноги от долгой-долгой ходьбы в течение этого дня. Потом делает второй шаг, потом третий, четвёртый...       «...Однажды, после пар, я решил проводить её до дома. Я понятия не имел, где она живёт, и она это знала. И воспользовалась этим. Остановилась у какого-то левого домика и мы попрощались. К счастью, я был достаточно сообразительным, чтобы что-то подозревать...»       Бэмбэм шагает тихо и максимально осторожно, аккуратно и беспалевно; его даже не слышно, и, он уверен, не видно. Наконец, остаётся только один-единсвенный шаг, последний и решающий; там, за поворотом, он уже увидит Сохи.       «...Она свернула в подворотню. Я слышал оттуда странные звуки... Это были крики, но не человека. Животного. Кошки.»       Он выглядывает за угол.       Сохи сидит на корточках, спиной к нему; одной рукой она ласково поглаживает ту чёрную кошку, что ест с земли данный ей корм. Причём ест она быстро и суетливо, жадно поглощая каждый кусочек; очевидно, её кормят крайне редко. Так значит, Сохи не приходит сюда так уж часто? Быть может, она и вовсе видит эту кошку впервые? Но ведь она заранее купила корм...       – Какая ты красивая, киса, – произносит девушка голосом вкрадчивым, нежным. – Ты так мило кушаешь. Не так, как другие кошки. Если бы я содеражла вас всех у себя дома...       Она ныряет свободной рукой в карман своей кофты, не отрываясь от поглаживания.       – ...То я бы убила тебя последней.       Бэмбэм чувствует, как его ноги по-настоящему парализует; в руке Сохи отблёскивает острый кухонный нож.       – Ты ведь понимаешь, что это значит, не так ли? – продолжает девушка, не меняя ласкового тона. – Ты так мило ешь, маленькая бедная кошечка. Всё началось с вас...       Кошка уже доедает остатки корма, ни на секунду не отвлекаясь от трапезы и едва представляя, что её ожидает. А Сохи, между тем, берёт нож в обе руки, держа острие точно напротив чужой маленький головы.       – Если я хочу быть одной из лучших... – проговаривает она. – Мне нужен твой труп...       Она замахивается ножом, а у Бэмбэма перехватывает дыхание.       – Прости.       Одна секунда – нож пронзает теменную область головы; кошка инстинктивно пятится назад, но Сохи переставляет свою ногу так, чтобы преградить ей путь. Затем она резко вытаскивает нож, кажется, даже не прилагая для этого особых усилий; перекладывает его в правую руку, левой хватаясь за чужое худенькое тельце и прижимая прямо к земле. На лезвии остаётся кровь, которая капает Сохи прямо на её штаны. Но она не обращает на это никакого внимания, фокусируясь целиком и полностью лишь на том, чтобы покончить с этой несчастной кошкой, которая даже ни единого звука не издаёт.       Девушка целится точно в район груди; этот удар будет последним. Смертельным. У Бэмбэма мурашки покрывают всё тело, и он не никак не может отвернуться и, уж тем более, уйти; ноги словно прирастают к земле. Он только видит, как заносит вверх Сохи свою правую руку, как острие ножа внушающе сверкает в темноте, и как буквально через секунду рука опускается с нешуточной силой.       Садистский огонёк в глазах Сохи вспыхивает ровно в последнюю секунду жизни кошки.       Теперь слышится лишь её тяжёлое дыхание; нож, забрызганный кровью, падает на землю где-то рядом с ногами. Сохи глядит на убитую кошку, чёрную, облезлую, никому в этом мире не нужную; и об эмоциях, написанный в эту секунду на её лице, Бэмбэм может только гадать. Но не хочет.       Он вообще не хочет ничего этого видеть. Ни видеть, ни знать, ни вообще быть здесь. Одна нога сама собой отъезжает назад, рождая шаркающий звук –             Сохи оборачивается.       Сердце в груди стучит дико и бешено, лёгкие сжимаются от тяжести, в крови разливается адреналин. Бэмбэм успевает спрятаться буквально в последний момент.       А потом больше ничего ему не остаётся, кроме как бежать. Убегать подальше от сюда. Он бежит, бежит, бежит, бежит, бежит. Приходит в себя только тогда, когда Сохи остаётся далеко позади; холодный воздух режет по коже, ветер кусает за щёки, беспорядочный стук сердца отдаётся в виски. Даже уши закладывает, отчего тишина вокруг кажется ещё более невыносимой. Бэмбэм чувствует, как у него покалывают ноги, но остановиться не может; они несут его сами.       Фонари учащаются, улица становится всё светлее, вскоре появляются и привычные жилые дома; картинка перед глазами проносится бессмысленным размытым изображением. Бэмбэм вспоминает, как несколько дней назад он точно также убегал прочь от Сохи, а также от Джексона с Ёнджэ, вместе с Югёмом...       Точно. Югём.       Он же ждёт в парке.       Впереди наконец виднеется пешеходный переход, к которому Бэмбэм и бежит; лёгкие уже болят от сбившегося дыхания, но он не останавливается. Фонари, освещающие вход в парк, мирно стоят по бокам, и в их жёлтом свете становится немного – совсем-совсем чуть-чуть – спокойнее. И всё, чего хочется Бэмбэму сейчас – это именно успокоиться. Он даже ускоряет шаг, но прямо после входа в парк, пробежав едва половину метра, тут же врезается прямо             в Югёма.       Тот от внезапного удара отшатывается назад; а Бэмбэм и вовсе чуть ли не падает.       – Бэмбэм?       Югём встряхивает головой, думая, что ему показалось, но нет: перед ним действительно стоит старший, и вид у него, мягко говоря, ошарашенный.       – Ооо, а я уже хотел сам идти за тобой, – но вместо того, чтобы спросить, что случилось, он решает начать сам. – Представляешь, телек взял и разрядился! Так и знал, что не надо было так много рубиться в Subway Surfers... Хён?       У Бэмбэма дрожат плечи, а взгляд бегает растерянно по земле, пытаясь за что-нибудь зацепиться.       – Она убила кошку...       Страх виднеется в его глазах. Они, глаза, живые, испуганные, такие яркие и настоящие, что даже интонация его голоса не так явно отображает всю палитру ужаса, как один только этот взгляд. Даже воздух вокруг, кажется, леденеет.       – ...Ого, – заторможенно выдаёт Югём первое, что приходит на ум. – Серьёзно?..       Бэмбэм поднимает голову и устремляет взгляд прямо на него; насквозь. От этого Югём чувствует, как его самого окутывает страх.       – Она убила кошку... – проговаривает старший одними губами.       – Ты хочешь сказать, – Югём наклоняет голову; в голосе скользит заинтересованность, – что мы, наконец, нашли на неё компромат?       Улыбка сама собой рисуется на его лице; так, как будто это что-то совершенно естественное и ожидаемое. И он уже даже хочет расспросить про все подробности, радуясь тому, что они в конце концов дошли до этой точки – подумать только, а стоило всего-то проследить за Хан Сохи. И уже даже открывает рот, чтобы начать говорить, как вдруг Бэмбэм кричит ему прямо в лицо:       – ОНА УБИЛА КОШКУ!!!       – Х-хён? – младший даже вздрагивает и отступает назад. – Эй, не кричи. Это всего лишь кошка. Не человека же она убила. Хён?       Бэмбэм выглядит по-настоящему растерянно: он оглядывается по сторонам, вглядывается в фонари вдоль аллеи парка, в скамейки, деревья, бегает беспорядочно глазами и, кажется, до сих пор чего-то боится. А потом и вовсе собирается куда-то уйти; но чувствует, как Югём хватает его за руку.       – Бэмбэм, успокойся, – произносит он, а потом, ловко притянув старшего к себе, наклоняет голову и заглядывает прямо в глаза. – Даже если Сохи убила кошку... Нет, даже если она убила много кошек, это же не значит, что она и нам что-то может сделать. Она ведь тебя не видела, так?       Он смотрит с таким – внезапно – доверием и даже серьёзностью, что Бэмбэм под этим взглядом просто падает и разбивается.       – Нет... – выдавливает он на выдохе.       – Ну, вот, – продолжает Югём. Он кладёт старшему руки на плечи и легонько сжимает, а ещё улыбается: мило и подбадривающе. – Всё в порядке. Да она просто ебанутая! Никакой нормальный человек не станет убивать животных. Правда? Так что расслабься, – он сжимает чужие плечи чуть сильнее. – И расскажи обо всём по порядку.       Бэмбэм действительно чувствует теперь себя в безопасности, и, кажется, все те страшные мысли, что только что вертелись в его голове, весь тот ужас, что окутывал его, просто-напросто растворились, испарились и исчезли навсегда.       Удивительно, как даже в темноте в глазах Югёма всё ещё отражается солнце.       А улыбка его и вовсе теплеет и сияет при одной только мысли:       «Кажется, мы наткнулись на что-то очень вкусное.»

★★★

             Когда коридоры академии заполняются толпами студентов, снующих из одной аудитории в другую, и солнце за окном беспощадно печёт, проникая в каждый, даже самый укромный, уголок, Бэмбэм слышит, как кто-то зовёт его по имени.       Он оборачивается и видит Сохи, стоящую возле стены; взгляд у неё какой-то равнодушный, безразличный, ей не свойственный. Словно она пребывает где-то глубоко-глубоко в своих мыслях, совсем не здесь. И на Бэмбэма неохотно взгляд переводит; от этих чёрных глаз ему становится не по себе. Не по себе, потому что вспоминается вчерашнее.       – Сохи? – неуверенно нечинает он, делая осторожно шаг ближе к девушке. – Ты звала?       Сохи смотрит ему прямо в глаза и даже не двигается; глядит, как на какого-нибудь идиота. Или несмышлёного ребёнка, угодившего в проблемы, из которых его теперь надо выпутывать. Или, может, она смотрит на него, как на преступника; нотки какого-то лёгкого презрения, едва уловимой враждебности читаются в её некогда дружелюбном взгляде.       – Почему ты такой наглый?       Она спрашивает это так обыденно и в то же время требовательно, что Бэмбэму не остаётся ничего, кроме как переспросить:       – Что?       – Почему ты не слушаешь меня? – интересуется она ещё более настойчиво, но сохраняя спокойствие, близкое к равнодушию. – Я ведь хочу, как лучше. Я о тебе же забочусь.       – О чём ты? – Бэм вопросительно приподнимает бровь.       Сохи отводит мимолётный взгляд и устало вздыхает. Солнечные лучи, падающие сквозь окно, разгоняют тьму.       – Держись подальше от Югёма, – выдаёт отточенной фразой. – Не слушай его. Он может наплести бред. Нет, не так, – её глаза становятся злыми, – всё, что он говорит – бред.       Она отстраняется от стены и, не дожидаясь никакого ответа, уходит. На Бэмбэма даже не смотрит; тут же растворяется в толпе проходящих мимо студентов.       И что это сейчас было?..       Солнце очерчивает силуэты, крадётся вдоль стен, шкафчиков и дверей. Бэмбэм пожимает плечами, позволяя себе забыть эти мысли, на время отстраниться от тех воспоминаний про Сохи, убивающую кошку, и не думать о контрасте, который создаётся с её милым образом прилежной студентки. Он набирает побольше воздуха в грудь: свежего, полуденного, апрельского; и – ступает дальше по коридору, уже даже забывая, в какой кабинет шёл. Впрочем, вспоминать и не приходится, потому что впереди он видит знакомое лицо –       Марка.       А зачем идти на пару, когда можно просто мирно побеседовать со своим другом? Конечно, не за чем. Вот Бэмбэм к нему и направляется, параллельно подмечая, что разговор – это очень даже хороший способ отвлечься от своих гнетущих мыслей. Марк сидит на скамейке возле окна; серая клетчатая кофта на нём выглядит в пару раз больше его самого. В руках он держит телефон, в экран которого внимательно-внимательно вглядывается, кажется, перечитывая одну и ту же строчку несколько раз.       ёнджэ: сᴇгодня полʏчится?       я: хз, посмотᴘю послᴇ пᴀᴘ       ёнджэ: только нᴇ говоᴘи, что ʏ тᴇҕя и нᴀ этот ᴘᴀз дᴇлᴀ       ёнджэ: тᴀкими тᴇмпᴀми я покᴀжʏ тᴇҕᴇ своᴇ стихотвоᴘᴇниᴇ только чᴇᴘᴇз лᴇт 100       я: я пᴘᴀвда нᴇ знᴀю.....       ёнджэ: нʏ дᴀвᴀй, плиз       ёнджэ: это дᴀжᴇ нᴇ зᴀймᴇт много вᴘᴇмᴇни. я всᴇго лишь покᴀжʏ тᴇҕᴇ свой стих и всᴇ       – Значит, только стих, и всё? – вслух проговаривает Марк, раздумывая, что же ему ответить на это сообщение. – Встреча на пять минут... Только ради стиха, да?.. – он почёсывает голову свободной рукой. – Чёрт, дурацкий Ёнджэ! Из-за него у меня беды с башкой...       – Привет, хён!       Бэмбэм появляется рядом крайне внезапно и неожиданно; Марк даже вздрагивает и едва не роняет телефон из рук.       – Чёрт, напугал! – честно выдаёт он.       А потом поворачивается: действительно, Бэмбэм. Сел рядом с ним на скамейку и смотрит с этой своей довольной улыбкой, то ли глупой, то ли умной – не понять; но одно ясно точно: улыбка эта искренняя и только одному ему присущая. А потом Марк оглядывается и по сторонам, высматривая, нет ли рядом кого из его группы или из Совета; ведь после того случая все, должно быть, поняли, что Бэмбэм с Марком связан, и будет совершенно не удивительно, если и над ним тоже издеваться начнут.       Но вокруг никого такого не оказывается, а Бэмбэм продолжает улыбаться нечитаемо и по-весеннему тепло; и Марк, глядя на него исподлобья, просто не может не спросить:       – Что, жизнь тебя совсем ничему не учит?       – Неа, – отзывается младший, улыбаясь при этом ещё шире и ещё ярче.       Он и правда в эту секунду походит на какого-то дурачка, но Марк-то знает, что человек, сидящий рядом с ним, совсем не так прост. Не прост – хотя бы потому, что прямо сейчас нахально пытается заглянуть в чужой телефон.       – Переписываешься? – спрашивает. – С кем?       – Ээээ, – Марк тут же отворачивает телефон как можно сильнее, а потом и вовсе гасит экран. – Какая тебе разница?       У него руки тонкие, даже тощие; костяшки пальцев местами заклеены пластырями от извечных мозолей. Бэмбэм не успевает увидеть имя Ёнджэ в верху переписки (может, оно и к лучшему). Он только наигранно вскидывает брови и делает вид, что удивлён, хотя толком совсем-совсем не удивлён.       – А что? Я не могу поинтересоваться, что делает мой друг?       – «Друг»? – переспрашивает Марк; пряди красных волос спадают ему на глаза. – Что-то ты много берёшь.       – Разве? – Бэмбэм обиженно вытягивает губы; так по-детски, но что-то в этом его жесте есть.       – Хах, послушай, «друг», – начинает вдруг старший, намеренно выделяя последнее слово, когда ему что-то приходит в голову. – А если я попрошу у тебя совета, ты мне поможешь?       Бэмбэму даже не приходится раздумывать над ответом.       – Разумеется! – бросает он сходу, а потом наклоняется чуть поближе и интересуется: – А что случилось?       Что случилось? Хотел бы я сам знать, что случилось. Ёнджэ случился!       Марк прикусывает губу, которая, на самом деле, и так вполне искусана донельзя, и отводит взгляд в сторону. Множество пар ног ходит перед глазами: туда-сюда, туда-сюда. Быстро, медленно, не спеша, бегом, толпами, кучками, парами, по одиночке... Их так много, как и мыслей в голове Марка; но он, зная, что Бэмбэм ждёт, всё-таки собирает их в кучу, даёт улечься и разложиться по полочкам. Правда, полочки эти валяются на полу, поломанные и переполненные, в полнейшем беспорядке – но это ведь не так важно, подумаешь...       – Ммм... Вот скажи, – сделав усилие над собой, произносит он. – Что бы ты сделал, если бы встретил человека, который заставил тебя по-другому посмотреть на мир?       – В смысле? – не понимает Бэмбэм и озадаченно сводит брови к переносице. – А что я должен сделать? Съесть его?       Марк скашивает на него взгляд не менее озадаченный.       – Ну... То есть... – тот с трудом подбирает слова. – Я не понял вопрос, короче.       – Ох, ну... – вздыхает старший, снова опуская голову и утыкаясь взглядом в пол. – Если бы ты встретил человека, благодаря которому ты смог посмотреть на этот мир по-новому... Что бы ты сделал? Типа... – задумчивая пауза. – Нет, правда, он такой классный. Я бы даже сказал, он сумасшедший, но при этом он самый умный из всех, кого я знаю...       Его голос звучит даже не напряжённо; скорее – очень озадаченно, будто бы он уже достаточно долгое время мучается с этим вопросом. Бэмбэм не знаешь, что и сказать; неожиданно Марк хватается обеими руками за голову.       – Я не знаю, что со мной происходит...       – Марк-хён? – напрягается младший, надламывая брови.       – После встречи с ним всё изменилось, – продолжает тот. – Я передумал делать то, что хотел. То, что я так долго планировал и то, к чему готовился... Всё это теперь в прошлом. Я больше не хочу... Этого.       Он сам не замечает, как хватается за голову и стискивает тонкие волосы, и как стремительно начинает пустеть коридор, потому что по времени уже приближается звонок. Но сам Марк вставать даже не намеревается.       – Он заставил меня... – мнётся несколько секунд. – Ожить? Наверное, правильное слово... Заставил ожить. И заставил забыть о том, что я так хотел сделать...       Всё это звучит очень странно и так неправильно, и Бэмбэм подозрительно щурится.       «Речь ведь, случаем, идёт не о самоубийстве?..»       Лёгкая улыбка трогает уголки губ Марка.       – Ладно, забудь, – бросает он, отмахиваясь рукой и поднимая взгляд: потеплевший, но не по-настоящему. – Я сам разберусь.       И, включив телефон под шум звонка, зазывающего студентов на пары, глядит в экран телефона, где светятся заклятые буквы, складывающиеся в единое слово, не дающее ему совершенно никакого покоя последние несколько дней:       «Ёнджэ».

‹‹ я помню, как мне казалось, что все в этом мире ненормальные. помню, какой страх окутал меня, когда я увидел убийство кошки собственными глазами. и помню, как звучали тогда слова марка. и мне, на самом деле, было не по себе, потому что когда он заговорил об особенном человеке, появившемся в его жизни, я почему-то представил тебя ››

– ღღღ –