¿‽ — между прочим, каждый человек в конечном итоге ненормальный, потому что он уникален. однако мы позволяем себе раскладывать людей по полочкам, не особенно заботясь о том, что же каждый из них представляет сам по себе.
а. кроули
✯✯✯
Как долго он уже здесь находится? Он пытался считать, но понял, что это бессмысленно. В любом случае, Бэмбэм здесь навечно. Звучит довольно громко и смело, но он начинает в это верить. Он навечно там, где Югём. Он медленно забывает свою прежнюю жизнь, и это безмерно радует получше, чем что-либо другое в последнее время. Когда это случится, его прошлое исчезнет и растворится во мраке навсегда. В больнице пахнет спиртом и лекарствами, а вездесущий белый цвет выедает глаза. Кто вообще додумался делать и полы, и стены, и даже потолок – сплошь белыми? Это создано для того, чтобы свести с ума, не так ли? Впрочем, это неважно. Для Бэмбэма гораздо важнее человек, который прямо сейчас лежит в такой же, как и всё остальное, белой постели и, должно быть, видит сны. Когда только сообщили о том, что этот самый человек попал в аварию – он примчался в больницу самым первым и провёл возле чужой койки целые сутки. Бэмбэм больше не цепляется за имена из прошлого. События, что уже прошли, люди, что уже забылись, эмоции, что отпустили... Даже ненависть уже угасла, осев лишь пеплом где-то в самой глубине души. Всё, что у Бэма есть – это лишь настоящее. И, возможно, будущее. В тот день Югём перекрасился в чёрный цвет, и от этого кажется, будто вся его внешность целиком изменилась. Чёрный ему очень и очень идёт: теперь смольные локоны обрамляют лицо, чёлка – идеально ровная – спадает на глаза и отблеcкивает на лучах солнца. Югём сказал, что эта идея пришла к нему спонтанно, и даже не сожалел, когда рассказывал, как по пути из парикмахерской таксист потерял управление, как он врезался во встречную машину, и как потом автомобиль перевернулся два раза – кажется, будто он, вопреки всем законам логики, даже радуется такому раскладу событий. Бэм постоянно думает, что было бы, если бы он поступил по-другому. Не подошёл бы на той, самой первой, вечеринке к Югёму, не согласился бы принять участие в этом его странном видео. Но это невозможноно. Разве не сама судьба заставила их встретиться? Югём вновь чувствует себя тем маленьким, беззащитным мальчиком, когда сидит на больничной кровати, а врачи всё крутятся и крутятся вокруг него. Мир не теряет краски, а фразы, что он чудом выжил — заставляют только рассмеяться. Он совсем не переживает, когда ему говорят, что реабилитация займёт две недели, и постоянно милой улыбкой приветствует Бэмбэма, который приходит к нему каждый-каждый день. Югём постоянно говорит, что совсем скоро они смогут поехать на море. Он видит море даже, кажется, во сне. По-настоящему он там никогда не был, и знает об этом месте только по рассказам, фотографиям и фильмам. Но во снах это море, кажется, даже реальнее, чем сам Югём. – Там будет очень, очень, очень, очень, очень, очень круто! – говорит Югём, откидываясь на мягкую белоснежную подушку. – Нам осталось совсем немного денег, это мелочь. Одно видео – и билеты, считай, уже у нас в карманах. Бэмбэм распахивает шторы, впуская в палату и свежие солнечные лучи мая, и его персиковую духоту, и спокойствие начинающегося дня. Он садится на край кровати, присаживаясь рядом с Югёмом, пока тот что-то говорит; матрас чуть прогибается, и воздух из окна разливается по стенам. Младший, уже вбодрившийся, закрывается рукой от назойливого майского солнца, слегка щурится и тихо смеётся, будто от осознания столь драгоценных сейчас минут спокойствия. Не где-нибудь, в перерывах между съёмкой видео и своими выходками, не где-нибудь — здесь, посреди белых стен больницы, совершенно без приключений и опасностей вокруг. Персиковые тени причудливыми узорами плывут в тумане майского рассвета, звонким эхом сливаясь с тихим дыханием и шорохом листвы, колыхающейся на ветру. Эти тени замирают, с любопытством разглядывая тёмную фигуру человека, застывшего на перекрёстке чьего-то мира. Тени плывут, заходятся в танце вокруг фигуры, стекают по стенам вместе с этими израненным, будто кровью стекающими вдоль стены лучами солнца. Майское небо расплывается, солнце падает в бескрайнее море облаков на горизонте и взрывается сотней апельсиновых осколков. Поздним вечером Бэмбэм сам не замечает, как засыпает прямо там, в палате. Он просыпается следующим утром и обнаруживает себя возле чужих ног, на смявшемся белом одеяле. Югём уже проснулся: глядит на него меланхоличным взглядом, желает доброго утра. Если бы место, окружающее их, не было больничной палатой, то это, определённо, было бы самым лучшим утром в жизни Бэмбэма. Что может быть лучше, чем проснуться рядом с тем, кого любишь?.. – Сегодня должны придти остальные, – произносит он, вытягивая вверх руки. – Я позвал их, потому что сегодня выходной. – Реально? – Югём распахивает глаза и радостно, воодушевлённо улыбается. – Ура! А то я уже начал скучать по этим идиотам. Безмятежность дня воздушной россыпью свежести путается в траве, еще не такой густой и высокой, как летом, в пристальном, но мягком взоре небес, в растрёпанных волосах, в лёгких, в которых внезапно много-много свободного пространства. Джексон обводит взглядом открывшийся перед ними парк, словно смотрит на какие-нибудь свои владения; с особым трепетом величия в груди. Возможно, что-то высокомерное мелькает в этом взгляде, и Марк бы даже мог спросить что-то вроде: «что с тобой?», но, всё-таки, разве можно запретить Джексону так смотреть на это место? Нельзя поставить под сомнение владение красотой этого мира. Остальные люди шагают мимо, гуляют по парку, на эту красоту даже внимания не обращая; а Джексон так идеально вписывается в окружающий пейзаж, полный высоких деревьев, цветов где-то по краям тротуара, вдоль дорог – Марку хочется просто оставить эту красоту неприкосновенной, даже не дышать в её сторону. Но Джексон берёт его за руку, притягивая к себе, и, с улыбкой, отливающей бликами на солнце, заглядывает в глаза. – Может, сделаем фотку? – Фотку? – переспрашивает Марк, а потом, немного подумав, всё-таки смело кивает. – Ну, давай, почему бы нет? Джексон достаёт телефон и включает фронтальную камеру; там, на экране, Марк видит их отражения. Ему вдруг кажется, что они с Джексоном так идеально сочетаются, что, наверное, если есть какая-то высшая сила вроде судьбы – то это явно она взяла их за руки и просто заставила сойтись. И почему он раньше этого не замечал?.. – Го сделаем сердечко, – предлагает он прежде, чем сам успевает осознать сказанное. – О, давай! – Джексон с энтузиазмом воспринимает его идею и тут же складывает пальцы в форму половины сердечка. Марк складывает вторую половину, и сердце это выходит почти идеальным. А может, даже не «почти». Идеальное сердечко на идеальной фотографии. – Отправим Ёнджэ? – после звука щелчка предлагает в шутку Джексон, уже рассматривая получившуюся фотку. Получив утвердительный ответ Марка, он смело тыкает на кнопку «отправить». У Ёнджэ, который ещё не успел даже толком проснуться, пиликает телеофон. Он лежит, зарывшись в одеяло, и потирает глаза. С того самого утра, последовавшего за вечеринкой в универе, он просыпается поздно; и, наверное, навсегда запомнит этот свой опохмел. И ему до сих пор стыдно даже просто появляться в университете; мысль о том, что где-то в коридорах он может натолкнуться на директора, вгоняет в чувство дичайшего стыда. Как теперь жить?.. Глянув на отправленную Джексоном фотографию, Ёнджэ лишь шлёт что-то вроде «срывный нерв» – просто потому, что это первым попадается с галерее – и выключает телефон. Да, он знает, что его брат встречается с Марком; а ещё знает, что сегодня выходной, а Бэмбэм как раз звал навестить Югёма именно в выходной. Поэтому, молча ужаснувшись времени на настенных часах, Ёнджэ находит в себе силы подняться; когда его чуть шатает, он клянётся себе не пить больше никогда в жизни. Утреннее майское солнце мягко греет замёрзшие пальцы. Сквозь задёрнутые шторы проступают его лучи; падают под прямым углом и стекают по стене причудливыми полосками. По утрам сны никак не отпускают из своих цепких лап; не отпускают, но и не дают себя стереть. Они лишь тихо срываются с рассветом. У Джинёна тело приятно-мучительно ноет, пальцы, ещё не успевшие согреться, слегка подрагивают от утренней прохлады. Он глядит на чужую оставшуюся одежду, мягкую, лёгкую; зачем-то проводит по ней рукой, и она обдаёт холодом. Потом вздыхает; ему, ещё только проснувшемуся, кажется, так не хватает чужих объятий, но выбираться из теплой постели, вставать и искать Джебома, шаркая босыми ногами по холодному полу, так не хочется. – Ты уже проснулся? – к счастью, делать этого и не приходится; Джебом сам заходит в комнату, с мягким скрипом отворяя дверь. – Как-то рановато. Я ещё даже не успел сделать завтрак. Он произносит это с лёгкой, меланхоличной полуулыбкой; в чёрных волосах играют солнечные зайчики, а домашняя футболка нежно-белого цвета выглядит такой помятой, что Джинёну, глядя на это, хочется её просто снять и как можно тщательнее прогладить. Хотя, после «хочется снять» можно уже не продолжать. – Сколько времени? – чуть лениво интересуется младший, приподнимаясь на локтях. – Ещё рано, – отзывается Джебом, сначала присаживаясь на край, а потом и вовсе заползая на кровать, не обращая даже внимания, что там лежит его одежда. – Мы можем и подольше поспать. Он укладывается головой на подушку, оказываясь теперь ровно напротив Джинёна. И глядит – своими узкими, непроницаемыми глазами; такими красивыми, маленькими, пронзительными, обдающими теплотой. А потом улыбается – против его улыбки Джинён оказывается по-настоящему бессилен. – Джебом, я... – начинает он; в мягком голосе скользит нотка чего-то отчаянно грустного, чего-то, что совсем не вписывается в столь спокойное утро. Джинён так и замолкает, обрывая собственные мысли. Джебом взволнованно надламывает брови; он просто не может не волноваться. – Что такое? В солнечных лучах витает пыль, напоминающая снежинки. – ...Ничего, – бросает Джинён как-то вынужденно, обречённо; вздыхает и отводит взгляд. Джебом тут же приподнимается на локтях, пока вовсе не садится; всё это время безотрывно смотрит на младшего. Потом осторожно касается рукой одной его щеки, затем второй; и, наконец, просто заставляет посмотреть на себя. – Ты правда перестал видеть те сны? – спрашивает он не без беспокойства. – ...Да, – врёт Джинён. – Я их больше не вижу... Так что всё хорошо, хён. Он снова врёт. Врёт не только всему этому миру, но и самому дорогому в нём человеку, самому близкому и важному; тому, кому доверяет больше, чем себе. Лжёт, как дышит, и ничего не может с этим поделать; не хочет, чтобы Джебом беспокоился о том, что Джинён эти сны всё ещё видит; они вовсе не перестали ему сниться, а с новым полнолунием ничего не изменилось. Только прибавились новые сюжеты. Да, он увидел убийство; он словно был там и видел всё собственными глазами, ощущал собственным телом. Убийство во время съёмок фильма и его не самые лучшие последствия. Это ужасно, просто мерзко и страшно; но от этого не убежать никаким образом – только если совсем не спать и по этой причине снов не видеть. Всё в точности, как в той легенде. Если это действительно суперспособность, чудесным образом доставшаяся Джинёну после аварии – попадать в прошлое или что-то вроде того – то он бы предпочёл в эту аварию никогда не попадать. Кстати, об аварии. – Мы сегодня идём к Югёму? – интересуется Джинён, дабы перевести тему; даже умудряется натянуть вполне беззаботную, полусонную улыбку. – Да, – кивает Джебом; ему, в отличие от младшего, улыбку натягивать не приходится – она появляется сама, непроизвольно. – А сейчас ложись и отдохни ещё немного. Хорошо? Он говорит это так мягко и нежно, что, наверное, просто невозможно отказать или возразить. Джинён улыбается – теперь уже даже почти по-настоящему – и кладёт голову на прохладную подушку, от соприкосновения с которой глаза закрываются сами собой. Он чувствует, как Джебом пододвигается поближе, как обвивает его спину своими руками и притягивает к себе. Чувствует ясно и отчётливо; и позволяет себе насладиться этим теплом и уютом чуть-чуть подольше, чем обычно.✯✯✯
Тихая прежде палата быстро наполняется шумом, громкими голосами и шутками, после которых закономерно слышится смех. Джексон рассказывает о том, как недавно он разругался с буфетчицей из-за того, что она решила повысить цену на его любимую рисовую булочку с бобами. Марк говорит, что был свидетелем всего этого, и, несмотря на то, что наблюдал со стороны, ему стыдно даже просто это вспоминать. Югём уже придумывает шутки на эту тему; Джебом приносит кофе в палату и становится заложником громкого, даже оглушительного смеха, который разносится после одной из этих шуток. – Я же американо просил, – вздыхает Марк, беря один из стаканчиков с подставки, что ему протягивает Джебом. – Я ненавижу латтэ... – Я тоже латтэ не люблю, – замечает и Ёнджэ, тоже беря стаканчик. – Ты все одинаковые взял? – Да тут один латтэ! – с разочарованием выдыхает Бэмбэм, оглядывая подставку целиком. – Я люблю латтэ... – слышится растерянный голос Джинёна, и тогда сразу всё становится понятно. – А, ну, короче, только на Джинёна и ориентировался, – озвучивают Югём общую мысль; без злости, без разочарования, а – лишь со смирением. Джебом неловко посмеивается и свободной рукой почёсывает затылок. – Эхехе... – выдавливает он, натягивая улыбку. – Я это... Sorry... – В принципе, не удивительно, – добавляет Югём. Кофе он всё-таки берёт, даже несмотря на то, что такой не любит. В ином случае ведь, наверное, придётся отдавать его Джинёну – вот ещё! Они всемером проводят вместе весь остаток дня, при этом даже не выходя за пределы палаты. Джексон рассказывает различные охуительные истории из ну просто увлекательной своей жизни: о том, как перепутал двух преподов из академии во время зачёта, как подружился с разносчиком пиццы и как чуть ли не улетел в Испанию, сев по ошибке не в тот самолёт. На каждую его историю Марку находится, что сказать, и со временем его слова превращаются в локальные мемы. «Не хочешь стать испанским иммигрантом – послушай советы бывалого китайца!». Когда все допивают кофе до конца (Бэмбэма всё-таки не хватает даже на половину, так что от отдаёт стаканчик Джинёну), Джебом вновь бегает в буфет на первый этаж больницы. В этот раз он запоминает, кому какой кофе надо брать; правда, у кассы почти что забывает и жалеет, что не написал на руке. В итоге он покупает Ёнджэ совсем не то, что он хотел, и тот обещает написать про старшего какие-нибудь высмеивающие стихи. – Бедный Ёнджэ, – безобидно посмеивается Югём. – Я бы не выдержал, если бы мне во второй раз принесли кофе, который я не пью. Да я бы Джебома на месте утопил! Прямо как всю квартиру автора! Кстати, это правда! – Ты вообще о чём? – удивляются остальные, но в ответ раздаётся лишь заразительный смех Кима. Когда уже солнечные прямоугольники на стенах превращаются в алые, Югём предлагает всем вместе выйти на улицу. Однако тут же словно из пустоты появляется медсестра, сообщающая, что для них часы посещения вышли, и просит покинуть палату. Никто даже не понимает, как время могло пролететь так быстро, мимолётно, незаметно; слишком уж весело сегодня было. – Ладно, чувак, бывай! – бросает напоследок Джексон, хватая за руку Марка. – А мы ещё прогуляемся, да? – Только не в том парке, плиз, – морщится Марк; потом поворачивается к Югёму и улыбается (ловит себя на мысли, что улыбку даже не пришлось выдавливать силой). – Покедова. – Да-да, очень мило, – усмехается им в ответ Югём. – Завтра приходите тоже! Джебом уже тоже готовится прощаться, как вдруг чувствует, что кто-то тянет его за рукав кофты. Обернувшись, он видит Ёнджэ; тот как-то слегка не уверенно улыбается, а потом интересуется робко: – Можно мне пойти с вами? – А? Ну... – Джебом улыбается в ответ, не особо долго раздумывая, что ответить: всё-таки, после недавних событий они все смогли сблизиться с этим Ёнджэ, да и вообще друг с другом. – Конечно. Ты ещё спрашиваешь? Улыбка на лице младшего из стеснительной моментально превращается в яркую и уверенную; он кивает, потом кланяется Югёму, бормоча напоследок что-то вроде: «До следующего раза!», а потом буквально выбегает из палаты, радостно-воодушевлённо сообщая: – Я тогда подожду на улице! – Вот где кроется, – комментирует Югём с какой-то непонятной интонацией, – грань игры и реальности. Даже не замечая этих слов, Джебом с улыбкой вздыхает вслед Ёнджэ, а потом, дабы время ещё больше не растягивать, берёт Джинёна за руку и тянет в сторону выхода. – Ну, и мы тогда тоже пойдём- Вот только Джинён как-то стопорится на месте, будто его ноги прирастают к полу. И смотрит на Югёма; с каким-то нечитаемым волнением, вопросом, так явственно отражающимся в глазах. – Джинён-а? – напрягшись, зовёт Джебом, ещё раз потягивая за рукав; но бесполезно – тот не двигается. Бэмбэм, всё это время стоявший у окна (и, в отличие от остальных, никуда не собирающийся уходить), тоже напрягается от этого чужого взгляда. – Ты чего, хён? – взволнованно спрашивает он. – Чего ты так смотришь? Вот только один Югём, на которого, между прочим, Джинён и смотрит, не выглядит ни капли удивлённым. Скорее, даже наоборот – он будто знает, что означает этот чужой взгляд; и под его хладнокровием прячется что-то, остальным не доступное. – Югём, – наконец, зовёт сам Джинён, и нервно сглатывает прежде, чем продолжить. – Ты ничего от нас не скрываешь? – Я? – Югём фальшиво-удивлённо вскидывает брови. – Я много чего скрываю. О чём именно ты спрашиваешь? – Джинён, чего ты так резко? – Джебом дёргает его за руку, но тот не реагирует; действительно странно, ведь они общаются уже почти целый день, а задать странный вопрос Джинён решил именно сейчас, когда они уже уходят. – Вас Ёнджэ ждёт, – напоминает Бэмбэм без капли настойчивости, а потом простодушно улыбается. – Не волнуйтесь, я останусь с Югёмом. Я позабочусь о нём, если что. – Да, отлично, – собранно кивает Джебом. – Так что пошли, Джинён-а. Он вновь тянет его за руку, но в этот раз Джинён просто берёт – и вырывает её силой. А потом молча подходит прямо к Югёму, ни на секунду не прерывая своего пристального взора; глядит прямо в глаза, на дно зрачков, в самую их глубь, чёрную и непроглядную. Словно пытается там что-то обнаружить, что-то вычитать. – Принесите нам, пожалуйста, ещё кофе, – твёрдо просит он, обращаясь к Джебому и Бэмбэму одновременно; при этом, однако, всё ещё глядя только на одного Югёма. – Кофе? – озадаченно переспрашивает Джебом. – Мы же уже уходим... – Я сказал принесите нам кофе, – хладнокровно и ещё более твёрдо повторяет Джинён. – Прямо сейчас оба идите и принесите нам кофе. Джебом не находит, что на это ответить; такой тон младшего просто не может не напрягать его, не может не вгонять в ступор. И, всё же, он кивает Бэмбэму – который, в свою очередь, точно так же удивлён и едва понимает больше – и они оба молча покидают палату, ничего больше не спрашивая. Как только слышится мягкий звук закрывшейся двери, Джинён оборачивается, убеждаясь, что их теперь оставили одних и никто их не слышит. А потом, резко развернувшись обратно к Югёму, видит загадочную улыбку на его губах. – Ты меня пугаешь, хён, – произносит младший. – Но я не могу перестать улыбаться. – «Вот где кроется грань игры и реальности», – твёрдо повторяет Джинён слова, пару минут назад произнесённые Югёмом. И взгляд его, кажется, даже воздух делит напополам. Улыбка Югёма с вызовом растягивается ещё шире. – И что? – интересуется он. Джинён настороженно щурится; что угодно, но напряжение он сдерживать не в силах. – Откуда ты знаешь эти слова? – А что? – Югём, словно строя из себя дурачка, надламывает брови. – Отвечай, – приказывает тот. – Откуда ты их знаешь? – Я их услышал, – как ни в чём не бывало, отзывается Ким. – Где? – Почему тебе это интересно, хён? – Где ты их услышал, Ким Югём? Улыбка чужая теперь больше напоминает оскал. – Во сне. Неожиданно сильный порыв ветра бьёт прямо по окну, заставляя его ещё шире распахнуться; прозрачные шторы вздымаются вверх, переливаясь блестящей тенью на полу. Джинён сам не замечает, как отходит на целый шаг назад от Югёма. – Во сне?.. – переспрашивает он, стараясь как-то осознать эту мысль. – Ты слышал это во сне? И что это был за сон? Югём коротко хихикает, хитро-хитро щуря глаза. – Как будто бы ты не знаешь, хён. – Ты можешь нормально говорить? – хмурится Джинён, а к горлу подкатывает злость, перемешанная с кучей вопросов и горой непонимания. – Ладно-ладно, Джинён-хён, успокойся, – безобидно и тихо-тихо посмеивается тот. – Почему ты так напуган? Блин, вот была бы у меня сейчас камера! – снова хихикает, а потом выражение его лица внезапно меняется: хотя улыбка и не пропадет, но становится она какой-то более спокойной, утверждённой; умной. – В общем, у меня, походу, после этой аварии тоже появилась такая херня. Типа, я тоже видел сны- – Ты издеваешься?! – Джинён неожиданно буквально набрасывается на него, вцепляясь в белую ткань халата и повышая голос практически до крика. – Почему ты раньше не сказал? Ты вообще понимаешь, насколько это серьёзно? Югём совершенно бесстрашно глядит на него, даже не скрывая своей многозначительной улыбки. – А ты понимаешь, насколько это круто? – бросает в ответ. – Я словно могу видеть события вековой давности от первого лица! Да я бы такое в жизни не придумал! А для этого и надо-то: всего лишь заснуть... – Заснуть, чтобы увидеть убийство?! – снова кричит Джинён, ещё крепче сжимая чужой больничный халат. – Ты ведь видел его? Убийство? И ты серьёзно думаешь, что это круто? – В том-то и дело, что я видел его, но почти ничего не запомнил, – проговаривает младший совершенно спокойным, но в то же время радостным тоном. – Вот как назло. Поэтому здорово, что я могу видеть всё это каждую ночь- – Это не здорово! – перебивает тот. – Ни разу не здорово, Югём! Он сам не замечает, как больничный запах, состоящий из смеси спирта, свежести из окна и ещё немного крови, вытесняется каким-то другим, более спокойным ароматом; словно кто-то прыснул освежителем воздуха с винтажным запахом чем-то старого, неперебиваемого. – Почему нет? – Югём (совсем чуть-чуть) обиженно цокает. – Что именно тебе не нравится? Не тебя же убивают. Что-то надламывается, идёт маленькой, узенькой трещиной вдоль пространства, постепенно разрастаясь во всё большую и большую всепоглощающую чёрную дыру. – «Что мне не нравится»? – Джинён демонстративно усмехается, после чего скашивает на парня презрительный взгляд. – А ты сам-то хоть знаешь, кого убивают в этой легенде? Или этого ты тоже не запомнил? Становится ощутимо теплее; гораздо теплее, чем было в той больнице, где настежь распахнуты окна. Но ни один, ни другой этого, кажется, не замечают. – Если честно, то нет, – Югём невинно улыбается так широко, как только может. – А кого должны убить? – Ты... Ты, блин, с ума сошёл? – Джинён сам не понимает, чего в нём сейчас больше: злости и раздражения или же страха за этого мелкого идиота. – Я тебя спрашиваю: ты с ума сошёл, Ким Югём? – «Ким Югём»? Они оба застывают, как вкопанные, когда позади раздаётся чей-то чужой голос. А осознание ударяет по голове, как молоток или что-то ещё более тяжёлое; у Джинёна даже замирает сердце. Замирает – потому что он оглядывается и с ужасом понимает, что это совсем не то место, где они были. Вокруг них вовсе не больничная палата, а какая-то коморка, довольно узкая, тёмная, с одним только окошком посреди стены. Здесь солнца не так много, зато полным-полно какого-то хлама вроде инвентаря для всяких... Выступлений? – О, – произносит Югём, который обнаруживает себя сидящим вовсе не на больничной койке, а на каком-то широком и чрезвычайно мягком, почти что воздушном чёрном кресле. – Что-то новенькое. Джинён понимает лишь то, что снова произошло то, чего он так боялся: он снова попал туда. В этот «мир». Такое уже случалось однажды, когда он упал в обморок во время полнолуния. Но... Почему так резко? Это же не сон, он ведь не засыпал. Словно это искажение пространства-врмени работает совершенно рандомно, как получится, как повезёт. Впрочем, в отличие от Югёма он хотя бы хоть что-то понимает; тот, на минуточку, не понимает ни-че-го. – Что за «Ким Югём»? – вновь повторяет голос позади; только тогда Джинён вспоминает, что здесь есть ещё один человек, и потому в спешке оборачивается. Парень с чёрными, смольными волосами, подстриженными в элегантный маллет, глядит на него хотя и с вопросом в глазах, но в то же время совершенно спокойно и даже как-то хладнокровно. Югём моментально поднимается с кресла, наклоняясь к уху Джинёна и спрашивая: – Кто это и почему он так похож на Джебома? Старший, в свою очередь, лишь судорожно выдыхает, смеряя стоящего перед ними человека в меру успокоившимся взглядом. – И как давно ты стоишь здесь, Джейби? – спрашивает он. Югём чуть ли на месте не подпрыгивает: – ДЖЕЙБИ?! Это и есть тот самый Джейби?! Серьёзно? Это он? – он кричит так громко, даже не контролируя себя, что Джинён ненароком жмурится и отходит от него на пару шагов. – Это Джейби? А сколько ему лет? А почему он такой красивый? Нет, серьёзно! Он так похож на Джебома! Я и не замечал, что Джебом такой красавчик! – О чём это он, Джуниор? – интересуется, наконец, сам Джейби, переводя вопросительный взгляд на Джинёна. – А, да просто башкой стукнулся, не обращай внимания! – отсмеивается тот; потом наклоняется к Югёму и устрашающе шипит: – Югём, пожалуйста, помолчи хотя бы минутку и не выдавай себя! Это действительно звучит, как угроза, поэтому младший не спорит и всё-таки замолкает. Помимо прочего, он замечает, что на нём вовсе не тот белый халат, в котором он был, а – какой-то старомодный бежевый пиджак, который он бы никогда в жизни так просто не надел. У Джинёна одежда похожая – тоже пиджак устаревший, строгий даже; а вот на этом Джейби изящный, элегантный фрак. Югём, в самом деле, не помнит, чтобы Джебом хоть раз надевал фрак; и, если так подумать, то ему, оказывается, очень идёт. Ну, то есть Джейби идёт. Да они всё равно, к чёрту, одинаковые... – В таком случае, не хотели бы вы выпить со мной чаю? – интересуется Джейби, глядя на них обоих своими маленькими глазами. – Да, отличная идея, – тут же отзывается Джинён. – Пойдёмте и выпьем чаю! Он улыбается и посмеивается – нервно, заметно фальшиво; но Джейби, как ни в чём не бывало, легонько кивает и разворачивается в сторону двери. Джинён хватает Югёма за предплечье; довольно сильно – тот аж вздрагивает. И тащит за собой, стараясь при этом держаться на определённом расстоянии от этого Джейби. – Значит так, слушай меня внимательно, – начинает он шёпотом, когда они идут по какому-то тёмному, даже пыльному коридору, в котором от стен длинных-длинных отражается холодок. – Здание, в котором мы сейчас находимся – это театр. Нашей группе выделили здесь небольшую киностудию, поэтому мы, можно сказать, живём здесь. Ну, то есть не мы, а эти люди. Ты понял. – Угу, – сосредоточенно кивает Югём, разглядывая с особой внимательностью мелькающие им по пути комнаты; некоторые из них оборудованы под гардеробы и гримёрки, иные же напоминают пустые номера с кроватями, чтобы поспать и ничего более. – И мы идём пить чай? – Да. Я не знаю, как так получилось, но в этом театре нереально огромный запас чая, – продолжает старший всё ещё осторожным беглым шёпотом. – И так, меня зови не Джинён, а Джуниор. Ещё здесь есть парни, которые напоминают Марка и Джексона, но их зовут по-другому. Иен и Ван. Да, это странно, но ты привыкнешь, – они сворачивают следом за Джейби в какой-то более просторный коридор, должно быть, соединяющий несколько других проходов. – Сразу говорю: Джейби не доверяй. Моей ошибкой было то, что я думал, что он нормальный. Но это не так. Они вообще все здесь ненормальные. Особенно Бэм. Кстати, о нём. Советую тебе всеми силами стараться избегать встречи с Бэмом, потому что- – О, надо же, какая встреча! – Джинён даже договорить не успевает, как вдруг перед ними тремя вырисовывается знакомая фигура парня с синими волосами. – Право, я и не думал, что здесь ещё кто-то остался. Остальные уже давно ушли на вечернюю прогулку. – Что это у тебя в руках? – интересуется Джейби, хотя по его голосу и не скажешь, что ему правда интересно; Югём, между тем, только сейчас замечает в чужих руках какую-то бумагу. – Это моя рукопись, – отзывается парень с простодушной улыбкой. – Я вдохновился нашим другом... Или Бэмом, как он стал себя называть. – Бэмом? – Югём поздно понимает, что его вопрос прозвучал чересчур громко, но его это, кажется, не беспокоит. – ...А можно почитать? – Я не люблю делиться незаконченными произведениями, – бросает тот. – Возможно, к следующей ночи будет готово. А теперь, если позволите, – он вежливо кланяется, – у меня запланирован чудесный творческий вечер, и я ни за что на свете его не пропущу. – Хорошего вечера, Арс, – произносит Джейби, натягивая улыбку и тоже кланяясь в ответ. Парень – Арс – уходит, постепенно пропадая в глубине тёмного коридора; Югём смотрит ему вслед и думает, что он бы с таким же успехом мог встретить сейчас Ёнджэ и даже не заметить, что находится где-то не в том мире. Он засматривается так, что Джинёну приходится снова взять его за руку и потянуть за собой – но они останавливаются буквально сразу же, потому что Джейби, стоящий в паре метров от них, неожиданно разворачивается. – Джуниор, не мог бы ты сходить на склад и принести нам немного сахара, пожалуйста? – спрашивает он, хотя вопрос этот более походит на мягкий, ненавязчивый приказ. – Не хочу, чтобы нам не с чем было пить чай. – А, да, конечно, – Джинён, к счастью, соображает быстро; и ещё он, к счастью, знает, где в этом здании располагается склад. Поэтому он оживлённо кивает, с трудом отпуская руку Югёма. – Я принесу. Подождите немного, я быстро. Джейби он улыбается, а вот Югёма, как только взор падает на него, одаривает строжайшим, напряжённым взглядом, который так и кричит: «не делай ничего тупого и не говори ничего лишнего». А потом тут же уходит, причём чуть ли не бегом; невысокие каблуки туфель отстукивают по деревянному полу, и с каждой секундой эхо раздаётся всё дальше и дальше. Югём бы не был Югёмом, если бы чувствовал себя неуютно, оставшись в потенциальной опасности и полнейшей неизвестности. Да тут, в коридоре этом, холодно похлеще, чем было в больнице, хотя, судя по пейзажу из старых и редких окон, на улице царит лето в самом своём разгаре. Он приходит в себя только тогда, когда слышит, как его зовёт этот Джейби. Потом снова отключает мозг, плывя по течению мимолётных картинок перед глазами; и вновь приходит в себя только тогда, когда они оказывают в какой-то небольшой комнатке, напоминающей маленькую, уютную кухню «только для своих». Возможно, это кухня для персонала, работников, где они могут спокойно поесть и поговорить. Ну, в этом случае – кухня для актёров или что-то вроде. Тут и стол не особо большой, прямоугольный; а количество стульев вокруг не превышает и шести. Югём внимательно наблюдает за каждым движением Джейби; кажется, в каждом чужом жесте читается какая-то манерность, что-то такое изящное, красивое и аккуратное. Фрак в сочетании с маллетом только прибавляет ему аристократичности и элегантности; да, это не очень-то похоже на Джебома, которого он знает. Впрочем, не особо это и важно. Зато теперь можно глянуть на того чувака из легенды собственными глазами. Югём садится на стул – тот слегка поскрипывает – и думает, какой бы вопрос ему задать, чтобы всё разведать. Типа, может, «на каком этапе продвижения находится академия искусств?». Ведь, вроде бы, в это время она уже была основана. Была ли?.. Может, стоит начать с: «не подскажешь, какой сейчас год?». Однако прежде, чем он успевает даже открыть рот, уже слышится мелодичный голос самого Джейби: – Всё-таки, что значит «Ким Югём»? – он достаёт с какого-то столика три кружки – две в одну руку и ещё одну в другую – и ставит их на стол прямо перед Югёмом. – Это твоё новое имя, Далькём? Оно тебе нравится? Главное не спалиться, главное не спалиться, главное не спалиться, главное не спалиться... – Ну, типа, да, «Югём» же круто звучит! – Ну зашибись просто. Джейби хоть слова-то такие знает? – А Далькём – ну, это как-то... По-собачьи, что ли. Просто у меня так собаку зовут. Джейби глядит на него двумя чёрными, неприступными глазами. – Но у тебя нет собаки, детка. Югём ощутимо напрягается; у него даже лёгкие сжимаются. – П-подожди, что ты сказал? – У тебя нет собаки. – Да нет! Ты что, назвал меня «деткой»? – Да, а что? От этого Югём просто выпадает. Совершенно не знакомый пейзаж за окном переливается всеми бледными оттенками салатового-голубого-жёлтого и тускнеет в глазах. – Почему ты так меня назвал? – недоумевает он, и от растерянности тянет просто неловко улыбнуться. – Разве ты не должен, типа, называть так Джуниора? Он ведь твой бойф... Эээ... Возлюбленный и всё такое. Джейби даже наклоняется, с нескрываемым беспокойством заглядывая ему в глаза. – Ой-ёй, похоже, и правда крепко головой стукнулся. – Что?! – Югём ошарашенно вскидывает брови. – Подумать только. Неужели, – Джейби вытягивает губы, – ты и правда забыл? Мне стоит тебе напомнить? – Напомнить что?! – тот едва ли не кричит от взрыва всех эмоций подряд: и страха, и негодования, и непонимания. – Что я забыл? Старший с какой-то лёгкой, почти не читаемой насмешкой ухмыляется. – Что мы встречаемся в тайне от всех. Что. Нет, серьёзно. ЧТО?! – Аааах, это? Ну конечно, я помню это! – Югём умело притворяется, что всё идёт по плану, и даже находит в себе силы (хотя и нервно) рассмеяться. – Как я мог такое забыть? А-ха-ха! Хотя ему и кажется, что он выглядит максимально неубедительно, Джейби всё же ещё несколько секунд совершенно невозмутимо глядит на него, даже ничего не подозревая; а потом отворачивается, ведя плечом, и берёт в руки какой-то миловидный белый чайник с красивым рисунком сакуры по центру. – Хвала Небесам. Я рад, что с тобой всё в порядке, – бросает он. – В последнее время у нас с тобой было слишком много поводов для беспокойства. – Поводов для беспокойства? Даааа, их было очень-очень-очень много! – Югём (думает, что) правдоподобно усмехается. – А... О каких именно поводах для беспокойства ты говоришь? – Конечно же, в первую очередь я подразумеваю Бэма, – отзывается Джейби совершенно спокойно и невозмутимо, параллельно наливая из чайника ароматный чай во все три кружки по очереди. – Он ведёт себя слишком навязчиво в последнее время. Всё было бы куда проще, если бы он не был так одержим тобой. Из белой кружки тянется пар, поднимается вверх, застилая зрение. Чай отчётливо пахнет какими-то травами – Югём подобное не любит, но вряд ли у него есть выбор. Возможно, Далькём на его месте любил именно такое. – О чём ты говоришь? – уточняет он, поднимая непонимающий взгляд на Джейби. – Я имею в виду, что ситуация бы складывалась в нашу сторону, – терпеливо отзывается тот, – если бы Бэм не любил тебя так сильно. – «В нашу сторону»? А... Ну... А как же Джин... Джуниор? – Точно не уверен, – не меняя тона пропевает Джейби. – Но, думаю, я бы смог ему всё объяснить. Ведь я люблю вас обоих одинаково. В глазах его мелькает что-то тёмное, что-то такое глубокое и непонятное, что Югёму совсем не постижимо. – Вы оба в равной степени дороги моему сердцу, – продолжает он. – Кроме того, я никогда никому в этом не признавался, но я боюсь Бэма. Право, какой стыд, – короткий вдох и такой же мимолётный выдох. – И, всё же, я даже не представляю, на что он способен. С губ Югёма срывается нервная усмешка. – О чём ты говоришь, Джейби? Боишься Бэма? Да что в нём страшного? – Конечно, я понимаю причину твоего смеха, – абсолютно спокойно и невозмутимо отзывается старший, ставя чайник туда, откуда его взял. – Если можно было бы с чем-то сравнить, то мне Бэм напоминает капризного и избалованного ребёнка. Но это вовсе не значит, что он глуп так же, как и все остальные. – «Все остальные»? – Все люди, кроме нас. Я уже говорил, что мы семеро – особенные. Именно поэтому мы должны... Нет, мы просто обязаны продвигать наше творчество в массы. Коротко выдохнув, Джейби садится на соседний стул и в спокойной манере пододвигает к себе кружку чая. Югём внимательно наблюдает за ним, и почему-то на ум ему приходят слова Джинёна: «Моей ошибкой было то, что я думал, что он нормальный». – В любом случае, я рад, что он один из нашей группы, – продолжает старший, уставляя взгляд в тёмную, почти что чёрную, крепкую жидкость в кружке. – Его актёрская игра хороша, так же как и навыки оператора. Но я бы не стал его хвалить. Джуниор играет гораздо лучше, а в качестве оператора я предпочёл бы, – он поворачивает голову прямо на Югёма, – тебя. – Меня? – закономерно теряется тот от столь пронзительного чужого взгляда. – Ха-ха, ну да, я ведь очень хорош в этом... В операторстве! – Ты не просто очень хорош, – проговаривает Джейби, и даже ни одна мыщца его не двигается. – Ты по-настоящему прекрасен. Без всякого предупреждения он подаётся вперёд, наклоняясь ближе к Югёму; тот, хотя и отодвигается рефлекторно назад, всё равно чувствует себя как-то неуютно при таком маленьком расстоянии между ними. – Спасибо? – слетает с языка. – Я неспроста выбрал именно тебя ответственным за съёмки, – произносит Джейби ровно, твёрдо и даже тихо, безотрывно глядя ему в глаза. – Ты лучше других знаешь, как надо снимать, и ты прекрасно осведомлён, на что хотят смотреть люди. Сердце у Югёма бьётся так быстро, как не билось, наверное, уже давным-давно. Правда, он не знает, почему: из-за страха или, быть может, из-за чего-то ещё. – Ты умеешь отображать свой внутренний мир в своём творчестве, – продолжает Джейби, становясь с каждым словом ещё чуть-чуть ближе. – Ты показываешь себя всему этому миру. Показываешь, какой он – твой мир. Твоё творение. И люди видят его, этот мир; и он нравится им. Потому что ты знаешь, чего хотят люди и как им это дать. – Я не уверен... – дрожащим голосом проговаривает Югём; похоже, дело всё-таки в страхе. – Что понимаю, о чём ты говоришь... Одна секунда – Джейби хватается за его плечи, вцепляясь в бежевую ткань пиджака; теперь их точно разделяет не больше, чем десять сантиметров воздуха. – Конечно, ты понимаешь! – проговаривает он; даже голос повышает, добавляя в него какие-то краски воодушевлённости. – Тебе действительно нравится наше общее хобби, и я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы ожидать этого. – Эм... Джейби... – Югём (совершенно безуспешно) пытается отстраниться; а ещё ловит себя на мысли, что, всё-таки, на страх-то это, на самом деле, не очень похоже. – Книга, которую я написал, является совершенно новым уровнем бытия для всего человечества, – даже не обращая внимания на чужое напряжение, продолжает Джейби. – А фильм, который мы снимем, полностью перевернёт мировоззрение всех этих поверхностных людишек! Это не страх, а азарт. – Это то, – решает спросить Югём, – чего ты хочешь? – Да, – тут же отзывается тот, ещё крепче сжимая чужие плечи. – Да, это именно то, чего я хочу. Это мир, который принадлежит только нам. Мы покажем его людям. Мы покажем им наш мир через фильм, который снимем! В его глазах блестит что-то безумное и дикое; что-то, что, кажется, давно держалось взаперти в узкой клетке, а теперь вылезло наружу и стало ещё сильнее, чем до заточения. – Это будут наши первые шаги. Постепенно мы сведём этот мир с ума. И тогда, – улыбка – долгожданная – трогает его губы и отзывается в груди Югёма чем-то ноющим, неспокойным, но таким захватывающим, – этот мир станет нашим. Это будет наш рай. Ты представляешь, каково жить в раю, Далькём? Не том раю, о котором говорят христиане, где люди живут на облаках и у них есть крылья с нимбами. Совсем не том раю. Наш рай совсем другой! Он наш, и он лишь такой, каким мы хотим его видеть. У Югёма что-то дрожит в груди. Наверное, сердце. Он собирает в кучу остаток здравых мыслей, хотя и кажется, что здравых там уже совсем не осталось; нервно сглатывает и чувствует, как слова сами подкатывают к горлу. «Нет, Джейби, пожалуйста, успокойся!», – наверное, должен сказать он. «Меня пугает то, что ты говоришь». Но сердце вновь заходится в бешеном ритме, и с бледных губ срывается само собой: – Это звучит просто потрясающе!!! Джейби улыбается в ответ так довольно, словно именно это услышать и ожидал. Так явственно и опасно, будто излучает какие-то ядовитые флюиды безумия, будто заражает ими, не спрашивая даже, хочешь ты или нет. Если сравнивать его с Джебомом, думает Югём, то ему, оказывается, безумно идёт эта столь жуткая зловещая улыбка. Вот только Джебом из их мира совсем не такой. По многим признакам. Да хотя бы потому, что Джебом не стал бы хватать Югёма за подбородок и нагло и жадно целовать прямо в губы, как это прямо сейчас делает Джейби. Но Югём, в самом деле, и самого себя сейчас понять не может. Не понимает, почему даже не отстраняется, а, скорее, наоборот – охотно поддаётся. Джейби затягивает его в страстный, ядовитый поцелуй. Он словно опьяняет, заставляет отключить всякий разум и здравый смысл; его губы отдают чем-то терпким, ягодным и болезненным. Югём даже на секунду забывает, где он находится, и забывает про Джинёна; хотя, если так подумать, тот уже в курсе всего этого. Должен быть... Тёмные синие тени ложатся на бледную фиолетовую скатерть стен. Джейби думает о всей той правде, которая вылилась в его книге, об истине, настоящей истине его натуры. Он жаждет поглотить юную душу, как сладкую конфетку, принесённую к алтарю его брата-близнеца – вожделения. Именно для этого и созданы такие люди, как Югём. Чтобы их поглотить. Время пролетает как-то неосознанно быстро; в конце концов Джейби, мягко отстранившись, улыбается младшему – всё так же зловеще. – Ты не представляешь, какая это честь для меня, – тихо произносит он. – Я сгорал от нетерпения поцеловать тебя уже долгое время. Югём глядит на него без капли насмешливости, но улыбка – какая-то странная – рисуется на его губах. – Так вот, значит, где она, – усмехается он, – грань реальности и игры. Джейби глядит на него ещё несколько секунд своим заворожённым, из последних сил сдерживающимся взглядом; а потом целует снова. Вновь касается чужих губ своими, впивается в них, а Югём, между тем, снова поддаётся, позволяя мимолётной страсти захватить его с головой и, в конечном итоге, ничего не оставить. Это так странно, так глупо и даже, быть может, страшно; но разве имеет он право отказаться? Это невозможно, просто невозможно. И потому, когда Джейби отстраняется, Югём глядит на него так, будто просит ещё и даже, возможно, больше. Но старший лишь зловеще улыбается ему, позволяя утонуть в чёрном-чёрном океане своих глаз. – Если бы мир вокруг был нашим раем, – тихо произносит он, – то мы бы целовались в окружении мрака и окружении свободы. – На небе сияли бы звёзды и была бы полная луна, – продолжает Югём с такой же точно улыбкой, будто чужие мысли читая. – Земля бы была покрыта кровью, а воздух пропитан чужой болью. – Вокруг нас бы лежали трупы, – мелодичный, сладкий голос разрезает воздух. – Трупы убитых во имя нового мира. Югём откидывает назад голову и так широко и искренне улыбается, словно рождён был здесь, словно никаких других миров и не было и никогда не существовало: только свобода чужих чёрных глаз, только ласковые холодные руки, сжимающие ткань пиджака, только свобода и власть. – Тебе нравится каждая секунда... – шепчет Джейби, всё ещё не переставая улыбаться ни на момент, – ...не так ли? – Да... – соглашается Югём, потому что сейчас нет смысла врать и притворяться; он говорит лишь то, что сейчас на уме, даже если эти мысли принадлежат вовсе не ему. – Я хочу... Я только хочу... Жить так вечно. – Так почему ты не можешь? – интересуется Джейби, наклоняясь к нему чуть ближе, как вдруг. – Далькём! Эй, кто-нибудь видел Далькёма? Эй! Ты где, Кём-а? Где-то за стеной разносится до боли знакомый голос, и Югём готов поклясться, что он принадлежит Бэмбэму. Но Бэмбэма в этом мире нет, а значит, его прямо сейчас ищет не кто иной, как... – Это Бэм! – шипит Джейби, тут же вскакивая на ноги. Удивительно, но даже паниковать у него получается как-то совершенно спокойно. – Они вернулись с прогулки! Охуеть, что происходит? Югём тоже со стула вскакивает, при этом ещё и так суетливо, что чуть ли не падает, запинаясь о собственные ноги. Джейби просит его сделать вид, что сейчас ничего не было и как ни в чём не бывало пригласить Бэма попить чай с ними. И сам Бэм, между тем, уже подходит всё ближе и ближе; Югём бросается к двери, распахивая её настежь, как вдруг чувствует... ...Темнота. – Далькём! Резкая, до ужаса яркая вспышка света. – Югём! В нос ударяет прежний спиртовой запах больницы; кожу слегка обдаёт прохладным ветерком, и тоненький халатик ни капли не согревает. Все стены, потолок, кровать – буквально всё вокруг белое, белое, белое; Югём открывает глаза и обнаруживает себя лежащим в той же постели, в которой и лежал до того, как всё это началось. Он оглядывается: недалеко от кровати стоит Джинён. Он выглядит напряжённым, каким-то собранным и одновременно растерянным; смотрит на Югёма с нечитаемым вопросом в глазах. Рядом стоит Джебом; он в точности такой же, как и Джейби, разве что с немного другой причёской, одеждой и с кофе на подставке в руках. И, всё же, это совсем ни в коем разе не тот самый Джейби. – Югём! Всё в порядке? И Бэмбэм. Зовёт его точно так же, как и Бэм, с такой же интонацией, тем же голосом; и трясёт легонько за плечи, с беспокойством нескрываемым глядя в глаза. – Фух, всё хорошо! – стоит только ему поймать ответный взгляд, как он с небывалыми облегчением выдыхает. – Ты так резко сознание потерял... Не делай так больше! Бэмбэм с лёгкой обидой ударяет его по плечу, а потом улыбается – опять же, с облегчением. Тихо радуясь тому, что с Югёмом всё хорошо. А Югём, в свою очередь, понимает лишь то, что нихрена не понимает.‹‹ спустя время становится легче говорить о своих чувствах. знаешь, я и не помню, что именно чувствовал тогда, но... свобода, желание приключений теплились где-то в моей душе. мне хотелось этого... безумия. и мне казалось, что ты был пропитан им насквозь, и каждая твоя клеточка состояла из чего-то именно такого, отдающего безумием. ››
– ღღღ –