[ 私 た ち の 愛 は 私 た ち の キ ス と 同 じ く ら い 優 し い. ]
✯✯✯
-`𝓨𝓸𝓾'𝓻𝓮 𝓪 𝓹𝓪𝓻𝓽 𝓸𝓯 𝓶𝓮 ̖ -
Ослeпляюще яркий солнечный свет просачивается даже сквозь плотно замкнутые веки.
Его такое тёплое, приятное сияние успокаивает; кажется, словно кроме него ничего нет. В эту прекрасную минуту Югём ощущает полнейшее спокойствие. Впервые за долгое время – спокойствие. Все мысли будто пропадают из головы, и остаётся лишь какая-то приятная пустота. Хочется, чтобы это мгновение длилось вечно.
Но у жизни, вообще-то, несколько другие планы. Югём знает, что уже через пару минут ему придётся снова окунуться в суету обыденных дней. Уже совсем скоро жизнь вновь станет обычной, простой и от этого – скучной; станет жизнью, в которой нет свободы, раскованности и чего-то захватывающего, а есть лишь – бесконечный свод бесконечных правил, рамок, норм и стандартов. Совсем не то, чего хотелось бы Югёму; но именно то, куда его прямо сейчас заберут.
В любом случае, он сохранит в своей памяти этот столь редкий момент спокойствия и будет иногда в него возвращаться. Даже его сумасбродной душе жизненно необходимы секунды спасительного света. Забавно только, что «свет» для Югёма – это то же, что «тьма» для всех остальных.
В его мире понятия порядка и хаоса перемешались и поменялись местами; там, где есть свобода, всегда есть и гениальность, а гениальность, как известно – есть не что иное, как обратная сторона безумия. Только там, где творится нечто странное, необъяснимое, где смех наиболее искренен, потому что наиболее злобен – только там можно отыскать спокойствие. Кажется, примерно так сказал Югёму Джейби в его сне, от которого пару часов назад пришлось проснуться.
Он слышит приближающиеся голоса; один из них принадлежит врачу, а второй Бэмбэму. Совсем скоро придётся разрушить волшебство. Он выдыхает неприятный воздух, пропитанный спиртом и лекарствами, из лёгких и чувствует, как ветерок, проникающий сюда из окна, колышет его волосы. Здесь, в больнице, всё до ужаса стерильно, противно и мерзко бело-бело-бело, что побольше хочется спасительного чёрного. Югём дотрагивается до своих волос – в последние дни они стали жёстче, чем были – и, вытянув короткий локон перед глазами, убеждается, что они, к счастью, чёрные. Хоть что-то.
Слышит, как там за дверью врач прощается с Бэмбэмом, прося того заботиться о Югёме ещё недельку после выписки; потом белая дверь открывается, и старший показывается на пороге. У него волосы – тоже – белые; а на плечи накинута тёмно-серая кофта, которая, почему-то, смотрится на нём как-то чересчур красиво. Возможно, она идёт ему больше, чем кому-либо другому; Югём даже уверен в этом, хотя ему не с чем сравнить.
Когда он становится Далькёмом, то он просто не может избавиться от Бэма. Кажется, что они точно такие же, как сейчас: меняется только обстановка, декорации, одежда. Остальное остаётся точно таким же. Ну, разве что...
...Он не уверен, любит ли его Бэмбэм.
Скорее всего, нет.
Но это совершенно не важно. Югём-то всё равно не любит никого – от этого проблем меньше, чем могло бы быть. (Верно?).
– Йоу, с выпиской, чувак! – сходу бросает Бэмбэм, как какой-нибудь рэпер. – Там такая погода, что гулять просто зашибись.
– Гулять? – без особого интереса переспрашивает Югём, параллельно застёгивая пуговицы на своей длинной чёрной кофте. Наконец-то. А то этот белый халат уже успел конкретно надоесть.
– Да, – с непринуждённой улыбкой отзывается тот. – Может, нам пройтись? Или ты хочешь как можно скорее попасть домой?
Югём почти всерьёз задумывается. Он оборачивается к окну, где на голубом небосводе играют солнечные лучи. Не то, чтобы его манила эта идея, но раз Бэмбэм предлагает...
– Ну, можно и пройтись.
И правда: не то, что бы он хотел этого. Но это всё же лучше, чем просто пойти сразу домой. Надо собраться с мыслями (или их остатками) после выписки.
Именно поэтому сейчас они вдвоём шагают вдоль живописного тротуара, позволяя мыслям в голове хоть немного развеяться.
На улице тепло и даже в некоторой степени душновато, как, впрочем, и все последние дни. Вдоль дорог цветут пушистые одуванчики, покрывая плотным слоем каждый миллиметр газона. Жёлтые, словно глаза солнца, и прозрачно-белые, как маленькие облачка.
– Выходит, уже завтра ты вернёшься на учёбу? – спрашивает Бэмбэм, слегка шаркая своими чёрными ботильонами.
– Да, – кивает Югём; они шагают так медленно, как только можно шагать на прогулке, и практически всем остальным прохожим приходится обгонять их. – Выходит, так.
– Ура! – громко и не без радости восклицает старший.
Югём переводит на него вопросительный взгляд. Пейзажи вокруг них почти не меняются; всё те же деревья, покрывающие тротуар мягкой тенью, и сплошные магазины-лавочки-дома с противоположной стороны.
– Почему ты так радуешься?
– Ну... – Бэмбэм улыбается ещё шире, опуская голову. – С тобой будет веселее. Без тебя я только и делаю, что учусь, а так – хоть что-то изменится.
– Но ведь ты постоянно говорил мне о том, – замечает Югём, – как подружился с нашими одногруппниками. Что-то не заметно, что ты скучал без меня.
– Эй, – старший шутливо пихает его в бок. – Я же просто общался с ними. Это совсем не то. Да и, к тому же, для меня это теперь естественно... – незаметно вздыхает. – Общаться с другими, быть частью коллектива, а не изгоем. Это так же естественно, как дышать или есть.
Он говорит это с полнейшей уверенностью и твёрдостью, не оставляя сомнению ни капли. Это наконец-то свершилось. Бэмбэм наконец-то способен сдерживать бездну памяти внутри себя.
(Но вряд ли кто-либо еще в состоянии сдерживать его).
– Теперь я буду вместе с тобой, – произносит он, не скрывая улыбки. – Опять будем прикалываться на парах, творить всякую хуйню на переменах, снимать отбитые видосики...
Он поднимает голову и глядит на Югёма снизу вверх. Младший отражается бликом в его глазах; он, на самом деле, для Бэмбэма такой светлый парень. Порой он глуповат и наивен, но он очень добрый и креативный, настолько, что даже хочется забрать его себе, выкинуть абсолютно любые антидепрессанты – даже если никто тебе их не выписывает – и просто днями напролёт общаться с ним. Всё равно эффект будет точно таким же, если ещё и не лучше раз в сто. И Бэмбэм уже множество раз успел поймать себя на том, как незаметно улыбается, вспоминая о Югёме.
– Я так скучал по этому, – меланхолично заключает он.
Скучал?...
«Прикалываться на парах, творить всякую хуйню на переменах, снимать отбитые видосики»...
Это звучит так... Просто и легко? Словно впереди, по чужому прогнозу, всё... Будет хорошо?
Хорошо. Веселиться на занятиях, на перерывах, веселиться на радость публике, на радость подписчикам, излучать добро и позитив...
– Нет, – Югём резко останавливается. – Я не хочу этого.
Бэмбэму приходится затормозить тоже и с недоумением заглянуть ему в глаза.
– Чего?
– Этот мир.
У него волосы чёрные-чёрные, как и глаза, а в них – играют солнечные блики. Бэмбэм ловит тень сомнения и озадаченности на чужом лице, и это просто не может не напрягать и его самого.
– Ты какой-то странный, – в конце концов, замечает он обеспокоенно. – В смысле «этот мир»?
Югём отводит задумчивый взгляд куда-то в сторону; в отражении зрачков мелькают облака. Они плывут-плывут-плывут куда-то и никогда не останавливаются; прямо как люди. А он –
остановился.
– Я хочу чего-то
большего, – произносит Югём. В его голосе скользит что-то совсем чужое.
Лёгкий порыв ветра колышет его волосы и заставляет шелестеть листву на выстроенных в ряд деревьях. Всё это время было так тепло, а теперь – внезапно – холодно.
– «Большего»? – переспрашивает Бэмбэм, чуть прищуривая глаза.
– Тебя пугает мир за гранью обычного взгляда? – спрашивает вдруг Югём. – Лично мне он нравится. Хочется чего-то такого... Чтобы дух захватило.
– Ааа, – старший многозначительно кивает. – Адреналина хочешь?
– Что-то вроде того... – с лёгкой-лёгкой задумчивостью отзывается тот.
Потом он опускает голову, пряча взгляд под чёрной чёлкой. Асфальт под ногами почему-то выглядит холодным, словно коснёшься его – и заледенеешь; хотя почти наверняка он раскалён под палящем солнцем.
– Знаешь, что? – Югём вдруг широко распахивает глаза. – В конце концов, кто я? Я – Ким Югём! Что я делаю? Я делаю то,
что хочу! – и неожиданно хватает Бэма за руку; тот даже не скрывает своей ошарашенности от чужого столь спонтанного воодушевления. – Нам ведь нужно снять ещё одно видео, верно? Так прямо сейчас пойдём и снимем что-нибудь крутое и опасное! Давай всех удивим!
– Югём? Почему так внеза-
Договорить он не успевает, потому что они уже бегут по тротуару, обгоняя прохожих, прямо в сторону дома Югёма. Бэмбэм искренне не понимает, как кто-то вроде него может так резко меняться: в настроении, в мыслях, в выражении лица. Непредсказуемость всегда была уникальной чертой Югёма.
Там, в своём доме, он берёт видеокамеру; собственно, это всё, ради чего он вообще заходит в дом. Несмотря на то, что не был там уже порядка двух недель. Всё успело хорошо покрыться пылью и застыть во времени. Югём даже внимания не обращает на это; его волнует только одна единственная вещь, которую он достаточно быстро находит и так же быстро отдаёт в руки Бэмбэму. Камера.
Бэмбэму кажется, что она стала символом его чувств.
Он не задумывался об этом, потому что думать – ну, просто времени не было. Но позже, когда это время всё обдумать появилось, а Югём лежал в больнице – он понял. Югём дал ему шанс.
Это не просто видеокамера. Это лестница в его новую жизнь. Жизнь, насыщенную событиями, эмоциями и ощущениями. Когда они, переполняя тело, выливаются наружу и пестрят-пестрят-пестрят, переливаются красочным калейдоскопом. Бэмбэм наконец-то начал чувствовать себя живым. И он очень благодарен Югёму за эту возможность.
– Ну, понеслась пизда по кочкам, – оповещает Югём, когда они уже сидят на скамейке недалеко от его дома. – Посмотрим, какие варианты повеселиться нам предлагают подписчики.
Да, он предлагает снять очередной «Вызов принят», потому как идей для других видео слишком много, и сгруппировать он их ещё не успел. Наверное, в его голове вообще сложно хоть что-то сгруппировать, и гораздо более лёгким выходом кажется просто просмотреть комментарии подписчиков, в которые Бэмбэм так внимательно вчитывается, пока Югём их листает.
Небо кажется таким выраженно голубым и одновременно с тем бледным-бледным, словно кто-то наложил на него слабый туманный фильтр, а потом ещё и опустил его на землю. Ветерок постепенно всё становится сильнее и ощутимее, но совсем не мешает; да и, к тому же, может ли такая вещь, как холод, вообще помешать после всего того, через что пришлось пройти? Конечно, нет. Солнце то и дело выглядывает сквозь облака, на верхушках зданий и на стёклах самых высоких окно отражаются его белоснежные лучи.
– Начнём с чего-нибудь простенького, – торжественно объявляет Югём, а потом как ни в чём не бывало залезает за высокое дерево, что растёт прямо по центру площади; все люди, что проходят мимо, наблюдают за столь опасным поступком, а некоторые из них даже останавливаются, чтобы посмотреть, не грохнется ли Югём на землю с такой высоты и не сломает ли чего-нибудь себе.
Бэмбэм не может сдержать смеха, когда снимает его; сидя на дереве, младший всерьёз напоминает какую-то обезьянку. Довольно длинноногую, между прочим. И чувствует Бэмбэм себя по-настоящему счастливым; так давно они этим не занимались. Не снимали чего-то подобного; от чего даже у прохожих рты открываются, и челюсть от удивления соприкасается с асфальтом.
– Ладно, давай что-нибудь поинтереснее, – улыбается невинно Югём, а потом с совершенно невозмутимым лицом пытается унести дорожный знак с перекрёстка.
Да, пожалуй, этот красный кирпич оказывается более тяжёлым, чем он ожидал. Но Югём, всё-таки, не слабак; поэтому, спустя некоторое количество попыток, у него всё-таки получается взять его в руки и унести аж на несколько метров прежде, чем их останавливает какой-то человек в рабочей одежде. Бэмбэм запечатлевает на камеру каждый момент; к счастью, пизды им за это не дают (возможно, этот работник просто принимает их за психически больных), зато прохожие, в числе которых и водители, глупо и искренне улыбаются от этой ситуации. Особенно их забавляет то, как Югём выразительно говорит на камеру: «Канпимук Бхувакуль и Ким Югём в художественном фильме: “Спиздили”».
– Так, теперь чё-то посложнее, – говорит Югём уже более серьёзно, а потом принимается бросать рядом с прохожими свой рюкзак и внезапно убегать, приправляя это всё ещё и насмешливым: «Лови, фашист, гранату!».
Бэмбэм снова смеётся, смеётся, смеётся и всё ещё, чёрт возьми, смеётся. Камера в его руках дрожит каждый раз, когда он это делает; но он уже смог как-то адаптироваться и держать её более-менее ровно. А ещё до ужаса забавно наблюдать, как все эти люди – прохожие, посетители уличных кафе, просто сидящие на скамейках компании друзей – пугаются какого-то там портфеля и разбегаются, словно муравьи, в разные стороны.
Они уже несколько раз были близки к тому, чтобы нарваться на неприятности; но Югём каждый раз говорит, что он эти неприятности на завтрак ел. Да и вообще, мол, и не из такого приходилось выкручиваться, а в прошлом он уже и к ментам попадал, так что бояться – определённо – нечего. И даже не спрашивает, как удалось и удалось ли вообще заснять какие-то определённые кадры; потому что уверен, что Бэмбэм просто идеальный оператор, и что всё, что он успел заснять, несомненно, выйдет идеально.
– Хмм, посмотрим, что же тут есть
самое отбитое... – бормочет Югём, листая новую порцию комментариев и подыскивая наиболее подходящий для себя вариант.
Бэмбэм подставляет своё лицо ветру и наслаждается тем, как тот обволакивает его бледную кожу. Это то, чего он давно хотел, это ощущение – ощущение свободы, но не одиночества; беззаботности, но не безответственности. Спокойствия, но не тишины. То, что надо; то, что он может испытывать, только будучи рядом с Югёмом. А потом вдруг раздаётся воодушевлённый голос этого самого Югёма:
– О! О! О! Смотри, что я нашёл!
Он буквально тычет экраном Бэмбэму в лицо; тому даже приходится схватить и задержать чужую руку, дабы прочитать написанное. Собственно, комментарий, на который указывает Югём, гласит:
«инсценируйте поцелуй прямо на людной улице».
Стоп.
Стоп, стоп, стоп.
– ЧТО?!
– По-моему, звучит круто! – Югём широко и естественно улыбается. – Осталось только найти самую людную улицу из ближайших...
– Нет-нет, подожди, стой, – спохватывается Бэмбэм. – Ты что, серьёзно... Нет, погоди, стой, – и трёт переносицу. – Ты
реально хочешь это сделать?
Вот так просто взять и инсценировать поцелуй?
– Ну, да? – Югём вновь невозмутимо улыбается и ведёт плечом так, словно это какая-то мелочь. – Ты ведь умеешь целоваться, хён?
Да он, блин, серьёзно?!
– Я не буду этого делать! – тут же твёрдо заявляет Бэмбэм.
– Что? Почему? – Югём искренне удивляется. – Просто выйдем на людную улицу и поцелуемся. Что в этом такого?
– «Что в этом такого»? – негодование охватывает старшего с головой. – Так, во-первых-
– Боже, просто идём и сделаем это!
Югём бесцеремонно хватает его за руку и так же бесцеремонно тащит куда-то за собой. Бэмбэм, однако, силой вырывается уже через несколько шагов и смеряет его ошарашенным взглядом.
– Подожди, мы что, правда это сделаем?!
Вообще-то, его удивление вполне обосновано, и Югём это понимает. Понимает, вот только ничем не может помочь, ха-ха. Лишь устремляет какой-то загадочный взгляд вдаль, позволяя ветру колыхать чёрные пряди его волос.
– Знаешь, Бэми, – начинает меланхоличным голосом. – Я всегда в детстве мечтал стать танцором, но моему профориентатору было плевать, чего я там хотел, и он обучал меня механизму часов. Я зарабатываю на жизнь тем, что снимаю видео. ОНИ ХОТЯТ ПОЦЕЛУЙ, ОНИ ПОЛУЧАТ ПОЦЕЛУЙ!!!
И, буквально прокричав это, с воодушевлённым видом направляется на централку. Растерявшись и понимая, что возражать абсолютно и безоговорочно бес-по-лез-но, Бэмбэм лишь следует за ним и подмечает:
– Я вообще не понял, что к чему, но... Ладно, спорить не буду.
В конце концов, весь этот калейдоскоп эмоций остаётся усердно задавленным Югёмом, который с показной лёгкостью шагает вдоль улицы. Здесь действительно много людей; почти все они куда-то спешат быстрым шагом, практически никто не прогуливается просто так. Может, никто и не обратит на них внимания? Если они, конечно, правда
это сделают...
– Ты ведь умеешь целоваться, хён? – спрашивает Югём, неожиданно останавливаясь рядом со скамейкой под тенью дерева, ветви которого выступают на дорогу.
Бэмбэм останавливается тоже и глядит на него с лёгким сомнением.
– Может, всё-таки, лучше не будем...
– А вот я умею целоваться, – с гордостью заявляет младший, даже не слушая его. – И если бы я тебе сказал, кто меня научил, ты бы просто охуел.
– Даже знать не хочу, – Бэмбэм на это лишь цокает.
– Ладно, – бросает Югём, подходя к нему поближе; он выглядит таким расслабленным и совершенно спокойным, и даже никакого волнения не отражается на его лице, когда он заглядывает Бэму в глаза. – Сколько держим?
– Что?
– Тридцать секунд?
– Что?!
– Поставь-ка камеру сюда, – он буквально вырывает видеокамеру из чужих рук и аккуратно ставит её на рядом стоящую скамейку, направляя монитор на них. – Во, отлично. Всё идеально видно. Ну что, – оборачивается, – приступим?
У Бэмбэма даже сердце сжимается, когда тот в одну секунду хватает его за плечо.
Всё происходит слишком быстро.
– Нет, я не готов-
Югём сам тянет его к себе и наклоняется поближе без всякого предупреждения; Бэмбэм внезапно ощущает на губах прикосновение. Оно лёгкое, тёплое и едва уловимо влажное, и как-то сразу он понимает, что это поцелуй. Впрочем, догадаться несложно; он явственно ощущает какой-то необычно горький вкус чужих губ. Странные, новые ощущения, и даже мир вокруг как будто бы замирает, и сердце замирает тоже, а про работу мозга уже и говорить не стоит. И Бэмбэму даже кажется, будто бы ему это...
...Нравится?
Югём не отпускает его, пока не истекают эти тридцать секунд – такие длинные и такие короткие одновременно. Рукой он крадётся к чужим волосам; с каждым его призрачным прикосновением у Бэмбэма сердце бьётся всё быстрее. Быстрее, быстрее, быстрее, быстрее; а потом опять – замирает. Ему страшно. Ему страшно, что тот сейчас вырвет это его сердце, игнорируя и пробивая грудную клетку.
Между тем, люди так и проходят мимо; многие из них даже не смотрят, не обращают никакого внимания на двух целующихся посреди улицы парней. Некоторые же наоборот: смотрят пристально, безотрывно; а о чём думают – непонятно. Есть и такие, кто начинают о чём-то переговориваться; по крайней мере, те школьницы, вывернувшие из-за угла, начинают активно шептаться и улыбаться, видя перед собой такую картину. Это и есть вся реакция.
К счастью, всё проходит хорошо.
К несчастью, тридцать секунд заканчиваются.
Югём отстраняется первым, и даже не пытается не смотреть Бэмбэму в глаза. Кажется, только одному старшему сейчас и неловко, а Югёму всё нипочём. Бэм даже чувствует, как выступают признаки смущения на его лице красной краской – о, боже. И ещё один повод для смущения появляется буквально секундой позже: Югём довольно улыбается.
– Не, ну это пиздец, – ещё и добавляет умиротворённо, и Бэмбэм с ним, в принципе, согласен.
У него сердце так и замирает, и, кажется, больше не бьётся; и адреналин в крови смешивается с эндорфином. Это заставляет руки слегка подрагивать, а лёгкие сжиматься-сжиматься-сжиматься. Особенно, когда улыбка напротив становится такой безумно счастливой, искренней и натуральной, что видеть её – одно удовольствие.
Мне кажется или я...
Югёма...
Он даже не успевает осознать и оформить эту мысль, как вдруг чувствует резкий толчок в бок – всё перед глазами кружится и вертится, пока, наконец, колени, а затем и руки, не встречают землю. Бэмбэм слышит, как (внезапно!) испуганно его зовёт Югём, а потом всё перебивает твёрдый, низкий и сухой мужской голос:
– Вы что, совсем с ума посходили?
Бэм поднимает голову и видит: какие-то трое мужчин, выглядящие так, словно прямиком из мафии пришли, стоят рядом. Один из них – наверное, как раз обладатель столь сухого голоса – и есть тот, кто только что со всей дури толкнул Бэмбэма. Он смотрит презрительно, с нескрываемым отвращением, как и, впрочем, двое его приятелей.
– Вы чё делаете? – мгновенно злится на них Югём, а потом бросается к Бэмбэму. – Ужас. Ты не ушибся, хён?
– Да нет, я... – он видит, как один из мужчин нагло подходит к Югёму со спины. – Югём, сзади!
Тот быстро ориентируется и успевает обернуться, а сразу после – и увернуться от удара. Чужой кулак разрезает воздух; неизвестно, к какой травме бы он привёл, если бы попал по лицу.
– В-вы что себе позволяете?!
– Это
вы что себе позволяете? – нахально и не скрывая ярости хрипит мужчина. – Совсем мозгов нет? Дома целуйтесь, раз так хочется!
И всё-таки ударяет Югёма кулаком в живот – тот едва ли успевает осознать. И тело пронзает острая боль, заставляющая захлебнуться этим чёртовым воздухом и упасть прямо на колени. У Бэмбэма перехватывает дыхание при виде всего этого, но, в то же время, он не может и пальцем пошевелить. Кажется, можно даже услышать, как троица этих мужчин скрепит зубами, отходя от побелевшего, словно мрамор, Югёма.
И подходят они к Бэму. Всё проносится перед глазами одним неуловимым мгновением – Бэмбэм приходит в себя, когда чувствует, как сильная рука вдруг хватает его за шею, болезненно сдавливая.
– Вы кто? С чего вы взяли, что можете осквернять наш уклад? – спрашивает мужчина своим вязким, холодным голосом.
– Отпусти! – только и проговаривает Бэмбэм; в чужой вопрос даже не вдумывается, потому как думать сейчас получается хуже всего. Особенно, когда давление становится всё сильнее и сильнее, причиняя всё более невыносимую боль.
Они ничего не нарушали и не оскверняли, но вряд ли у них получится это объяснить. Остальные люди, между тем, продолжают, как ни в чём не бывало, проходить мимо; Бэмбэм почти на сто процентов уверен, что никто не остановится, чтобы помочь. А значит, выкручиваться надо самим.
– Отпусти его, долбоёб! – к счастью, так вовремя слышится спасительный голос Югёма; и он буквально тут же ударяет этого мужчину прямо с ноги.
А потом – начинается драка. Югём и Бэмбэм скорее защищаются, нежели нападают на этих троих мафиозников; и, тем не менее, происходящее напоминает настоящую потасовку на фоне какого-нибудь серьёзного конфликта. Удары, замахи, кулаки, отвороты, необычные приёмы и просто грубая сила. Всё сливается в одну неразберимую картину, в кашу из насилия и злости; в какой-то момент даже кажется, что это битва не на жизнь, а на смерть. Югёму, по меньшей мере, раза три попадают в челюсть; на последний у него даже начинает идти кровь из губы. Бэмбэм же чувствует какую-то боль в рёбрах, но остановиться и посмотреть, что с ним, он не может, а потому – лишь продолжает драться, отбивая чужие удары, идущие практически со всех сторон.
В конце концов, силы кончаются что у одного, что у второго. Смысл защищаться практически отпадает; теперь их избивают просто и нагло за то, что они... поцеловались? Да, наверное, за это. Это, впрочем, изначально было хуёвой идеей. Можно было предугадать, что с подобным легко нарваться на неприятности. Неприятности, в которых несколько людей дерутся на главной улице, никто не обращает внимания, а повод для всего этого максимально дурацкий.
А главное: камера всё снимает.
В какой-то момент Бэмбэм ловит на себе странный, нечитаемый взгляд Югёма. Тот, что сожалеет и не сожалеет одновременно. Необычный взгляд, из-за которого даже время вокруг растягивается, хотя до этого летело бешеными секундами. И, наконец –
в какой-то момент
слышится сирена полицейской машины.
Просто зашибись.
Двое полицейский, приехавших, очевидно, по вызову, чтобы разнять драку, ничего не выясняют, не разбираются и вопросов не задают.
Они просто-напросто забирают в участок сразу всех. И этих мужчин, и Югёма с Бэмбэмом.
✯✯✯
В полицейском участке относительно тихо; слышатся только постоянные переговоры полицейских друг с другом, чьё-то бормотание и перестук пальцев по клавиатуре. Бэмбэм, сам даже не открывая рта, мысленно удивляется, что Югём ведёт себя необычно тихо. Больше всех орут именно этим трое мужчин, отчаянно пытаясь доказать свою правоту.
– Мы ни в чём не виноваты! Они сами нас провоцировали!!!
– Вот-вот! Мы всего лишь защищали наш город!
– А если бы дети это увидели? Да таких валить надо сразу же!
Полицейский, сидящий за столом напротив ним, тяжко и протяжно вздыхает.
– Мужчины, – терпеливо начинает он. – Пожалуйста, помолчите хоть пять минут.
С недовольным ворчанием они всё-таки замолкают. За множеством столов вокруг сидят другие полицейские, и каждый занят своим собственным делом; пятеро людей, попавших сюда из-за обычной драки на улице, мало кого интересуют. Собственно, и допрашивающий их полицейский и сам не выглядит особо воодушевлённым; скорее, уставшим и задолбавшимся от своей работы.
– Молодые люди, – зовёт он, поднимая глаза на Югёма. – Пожалуйста, расскажите, что случилось. Сядьте на стул.
Он кивает пригласительным жестом на стул, стоящий между ними пятерьмя, и Югём, не долго думая, садится на него, теперь оказываясь ровно напротив полицейского. Младшему, как замечает Бэмбэм, до сих пор удаётся сохранять полнейшую хладнокровность и спокойствие на своём лице. Он даже всё ещё молчит, пока полицейский не начинает сам:
– Итак, ваше имя?
– Ким Югём,– ровно отзывается тот.
– Угу... Возраст?
– Двадцать три.
– Ага... Хорошо. – Он быстренько пишет что-то на бумажке, а потом, вздохнув, уставляется на Югёма. – Расскажите, Ким Югём, как началась драка?
– Один из этих людей внезапно толкнул моего друга так сильно, что тот упал, – утверждает тот, уверенно глядя полицейскому прямо в глаза. – С этого всё и началось.
– Ммм... А что послужило поводом?
– Если честно, я сам не до конца понимаю, – Югём строит невинные глаза и поднимает указательный палец в сторону этих мужчин. – Спросите лучше у них.
Полицейский переводит выжидающий взгляд на них.
– Да мы уже сто раз сказали! – мгновенно взрывается один из мужчин. – Они целовались прямо на центральной улице, у всех на глазах!
– Законом не запрещено целоваться, – тут же чеканит Югём, твёрдо глядя прямо в глаза полицейскому. – Разве я не могу просто поцеловать своего парня?
От услышанного у Бэмбэма едва ли не останавливается сердце.
– Ю-Югём?.. – одними губами проговаривает он.
Полицейский на пару секунд зависает, а потом, когда мысль до него доходит, многозначительно кивает.
– Ага, – бросает он. – Так поводом послужил поцелуй. Правильно я понимаю?
Югём выдерживает с ним твёрдый и непоколебимый зрительный контакт. На губе у него виднеется уже засохшая кровь.
– Да.
– Так, значит, мне стоит переклассифицировать драку в нападение? – уточняет полицейский, скашивая пронзительный взгляд на мужчин.
– Это была провокация! – раздражённо кричит один из них; некоторые работники даже оборачиваются.
– Сейчас ещё против нас и ментов настроят, – хрипит другой не менее злобно. – Мы, вообще-то, всё сделали правильно.
– «Правильно»?
Югём спрашивает это как-то дерзко, с вызовом; и поднимает на них сначала свой каменный взгляд, а затем поворачивает и голову.
– Я очень люблю своего парня, и мне просто захотелось его поцеловать, – проговаривает он, своим твёрдым, но спокойный голосом разрезая воздух. – Что я и сделал. Без каких-либо злых намерений.
Бэмбэм понимает, что это откровенная ложь, понимает это умом – но почему же, чёрт возьми, это звучит так правдоподобно?
Почему так хочется верить в это?
И почему, если это просто убедительная ложь, он прямо сейчас чувствует, как краснеет?
– Да это пропаганда, – возмущается один из мужчин своим вязким, низким голосом. – Таких пиздить надо, господа менты!
– Вы сейчас буквально с «ментом» говорите о том, что человека можно избивать, – в голосе полицейского скользит лёгкая нотка презрения.
На это, кажется, мужчинам не находится, что ответить. Они растерянно хлопают глазами; однако, похоже, всё ещё уверены в своей правоте. Поэтому Югём, хитро ухмыльнувшись, решает их добить.
– Но ведь никто не возмущается, когда на улицах целуются влюблённые парочки, – говорит он. – Не кажется ли вам, что это дискриминация, а мы в этой ситуации – жертвы?
Добить – да, идеальное слово, думает Бэмбэм. Прямо как в каком-нибудь «Морском бое».
– Я должен чувствовать себя в безопасности, как и все, – бесстрашно продолжает Югём, – когда мирно и никому не мешая целую на улице своего парня.
Ранил, мимо, ранил.
– Правильно, – поворачивается на Бэмбэма, припоминая ту фразу Джейби, – детка?
Убил.
Это звучит, как какое-то издевательство!
По плечам ползёт необычное горячее ощущение, словно кожу разъедает кислота. Лёгкие словно превращаются во впитывающие кислород губки, которые погрузили в формальдегид и вывесили сохнуть на солнце.
– Данная тема очень деликатная, – пока Бэмбэм соображает, что на это вообще можно ответить, сообщает полицейский. – Тут нужно учитывать нюансы. Вы действительно никому не мешали?
Югём глядит Бэму в глаза ещё несколько злосчастных секунд, которые растягиваются в невыносимую вечность, после чего с едва заметной ухмылкой поворачивается к работнику.
– Именно, – кивает он, не допуская ни капли сомнения. – Мы никого не провоцировали и ни к чему не призывали. Я был просто в огромнейшем шоке, когда на Бэмбэма напали!
Он вкладывает в эту фразу всю свою драматичность, всю артистичность, на которую только способен. Те трое мужчин, к счастью, ничего не говорят и даже не пытаются возражать, а это уже, между прочим, прогресс. Должно быть, они наконец-то поняли, что спорить в этой ситуации бесполезно, и что правоту свою отстоять не получится.
– Я считаю, что мы несправедливо пострадали в этой ситуации, – произносит Югём какой-то даже нахальной интонацией, ощущая теперь полнейшую и ничем не уничтожаемую уверенность. – Я, кстати-ка, очень хорошо разбираюсь в законах, так что мог бы даже заставить их выплатить нам штраф, – на этих словах мужчины переглядываются; то ли раздражённо, то ли испуганно, то ли всё разом. – Но я этого делать не буду. Я довольно добрый человек. Мне бы хотелось только одного: продолжить наслаждаться жизнью со своим парнем.
Да что же это такое?!
Почему?
Бэмбэм лишь смущённо молчит, чувствуя, как полицейский почему-то пристально его разглядывает. Так неловко и в то же время как-то странно: отчего-то хочется верить в реальность происходящего, во всё то, что Югём говорит. Будто они и правда влюблённая пара, несправедливо пострадавшая. Так хочется, чтобы это было реальностью.
...Но ведь это и есть реальность? Всё это, что сейчас происходит – это же реально, разве нет? Это ведь настоящий момент, это происходит прямо сейчас, происходит прямо с ними. Вполне себе ощутимая реальность.
– Хорошо, – строго заключает полицейский. – Молодой человек, Вы можете подтвердить эту информацию?
Пристальный взгляд и застающий врасплох вопрос – у Бэмбэма проподает и голос, и мысли, и способность говорить.
– Как Вас зовут? – добавляется ещё один вопрос.
– Его зовут Бэмбэм, – за него отзывается Югём, и при этом улыбается так радостно и гордо, что, кажется, светится. – Ну, это для вас. Для меня он Бэми.~
Полицейский мог бы что-либо ответить на это, но предпочитает оставить подобное без комментариев; он лишь продолжает прожигать Бэмбэма своим пристальным, выпытывающим взглядом, пока не спрашивает вновь:
– Вы можете подтвердить эту информацию, Бэмбэм-ши?
Челюсть сжимается сама собой, и руки в кулаки складывается неосознанно; может ли он подтвердить, что они встречаются? Что они просто так поцеловались и на них напали? Что он – парень Югёма?
– ...Да. – Кивает Бэмбэм. – Всё, что он сказал – правда.
Губы Югёма трогает самодовольная и уничижительная улыбка.
– Видите? – спрашивает он, даже не скрывая радости. – Теперь, может, отпустите нас? Там уже темнеет, а нам ещё домой идти.
За окном, сквозь жалюзи, уже и правда виднеются сумерки, а последний отблеск заката умирающе крадётся вдоль стены. Полицейский о чём-то раздумывает ещё несколько секунд, озадаченно сводя брови к переносице. А потом, наконец, устало вздыхает и бросает, будто бы уже собираясь расслабиться:
– Да, пожалуй, можете идти.
– Отлично! – восклицает Югём и резко поднимается на ноги. – Только не дайте этим людям выйти сразу после нас, – жалобно просит, указывая на тех троих мужчин, которые уже смирились со своей судьбой и помалкивают.
– Конечно, – кивает полицейский из последних сил. – Идите, идите. Не волнуйтесь.
Бэмбэм, вообще-то, до сих пор не может придти в себя, а Югём уже хватает его за руку и чуть ли не вприпрыжку тянет к выходу из участка. У самого порога, прямо возле двери, он, правда, останавливается; оборачивается и буквально кричит, не пытаясь скрыть радости и довольства, обращаясь ко всему-всему, видимо, участку:
– Спасибо, братаны! Может, ещё увидимся!
И больше они там не задерживаются.
На улице закатное солнце уже целиком пропадает за глухим горизонтом, а воздух, уже охладевший, кусает за щёки. Даже несмотря на то, что, по идее, сейчас тёплый весенний вечер, прохлада всё равно ощутимо сдавливает лёгкие, смешиваясь со свежестью и ароматом зелени.
Югём тут же вскидывает руки в стороны, отдаваясь порыву ветра, словно спустя долгое-долгое время заточения оказался на свободе. И Бэмбэму тоже хочется отдаться этому ветру; и бегать, и прыгать, носиться на его крыльях – да у него у самого словно отрастают крылья, и это очень необычное чувство. Непривычное. Что-то новое. Но он так ничего и не делает и даже не говорит; только смотрит на Югёма, от ветра прикрывающего глаза, и не может не улыбаться.
Ощущает себя запертым внутри собственного тела без возможности выбраться и как-то докричаться до внешней среды. Сердце – взрывается, разлетаясь на множество маленьких кусочков. Почему так странно?..
Наверное, потому что Бэмбэм просто не может
не любить.
Да и, в концов, отчего человек должен лгать и притворяться, ненавидеть и врать, скрывая истинное настроение своего израненного сердца?
Отчего люди боятся своих чувств?
За них ведь не убивают, не уничтожают – наверное – и привести они могут либо к наслаждению, либо к разочарованию. Как бы там ни было, нет ничего, что заставило бы чувства умереть самим по себе. Да и что вообще значит «смерть»?
По венам курсируют болезненные эмоции, как какой-то странный, дикий наркотик, который и вселяет в него сумасшествие. Бэмбэм всегда знал, что безумие чувств в нём рано или поздно возьмёт верх.
– Ну как, я хороший актёр?
Югём спрашивает это внезапно, нарушая ночную окружающую тишину, и глядит глазами своими красивыми, большими и сияющими – точно в них сверкают звёзды. Так открыто и просто, и легко, легко, легко.
Но Бэмбэм ничего искренне не понимает, что отчётливо виднеется на его лице, в его удивлённом взгляде и вскинутых вверх бровях.
– Что?
– Ну, – Югём простодушно улыбается и ведёт плечом, – классно я изобразил, что люблю тебя? Они даже поверили! Я же говорю, со мной не пропадёшь.
Так непринуждённо и шутливо, довольно, гордо и, похоже, ожидая похвалы в свой адрес. Югём слишком простодушен сейчас, но он также слишком внимателен, чтобы заметить рисующееся на лице Бэма недоумение. Не то, что из разряда простых недоумений; скорее, нечто серьёзное, словно он где-то в глубине своей души искренне не хочет верить в услышанное.
«...классно я изобразил, что люблю тебя?...»
Тогда Югём на секунду становится серьёзным тоже. По-настоящему серьёзным. Он прочищает горло прежде, чем сказать:
– Я надеюсь, ты понимаешь, что всё это было не серьёзно, окей?
Бэмбэм резко отводит взгляд, потому что какая-то неловкость подкатывает к горлу; и смеётся. Так фальшиво и натянуто смеётся.
– К-конечно! – отзывается он, изо всех сил стараясь не выдавать дрожи в голосе.
Холодный ветер уносит с собой его слова, заставляет их раствориться в умирающем отблеске кровавого солнца. Югём улыбается с нескрываемым облегчением – (отчего очень больно) – и так радостно-радостно протягивает, быстро сменяя тему:
– Эээх, думаю, это видео станет популярным!
Он даже с довольством хлопает в ладони, а потом ныряет рукой в глубокий карман кофты, откуда ловко выуживает ту самую видеокамеру – Бэмбэм почему-то думал, что они так и оставили её на той скамейке, не заметил даже. Югём вертит её в руках, разглядывает, как какую-нибудь драгоценность, а потом мечтательно вздыхает:
– Это будет бомба... Считай, мы проснёмся звёздами Ютуба.
Ему нужны только видео.
Популярность, подписчики, слава и внимание. На самом деле, ему нужно только это. Бэмбэм когда-то читал, что есть такие люди, для которых идеи значат гораздо больше, чем эмоции, чувства или даже другие люди, и Югём, похоже, как раз один из таких. Вообще-то, можно было догадаться; но Бэмбэм всё равно не может отрицать, что прямо сейчас чувствует резкое...
...Разочарование?
Он расстроенно, но всё же хоть как-то усмехается ему в ответ, только чтобы молчание не казалось каким-то гнетущим. Внутри – грустно и больно от мерзкого осознания, что
Югём его не любит, и это всё было просто игрой, и он никогда не примет его чувства, что бы ни случилось, да и, собственно, эти чувства – ошибка, по большей-то части; но больше всего ему грустно от мысли о том, что
он поверил, что всё это – правда.
Позволил себе поддаться игре. Фантазии. Игра никогда не станет реальностью.
(Но, всё же, было бы та-а-а-к круто, если бы Югём его по правде любил, да?...)
Тёмные улицы города, по которым они шагают, наверняка, слышали многое. Смех, плач, рыдания, крики, ругань, ссоры... Это всё путается между собой, сливается в поток буйного, холодного ветра. Бэмбэму кажется, что этот ветер разносит его душу по крупицам, отнимает по маленькой детальке, пока там, в конце концов, ничего не остаётся.
Да что со мной вообще происходит?
– Извини, Югём. Я очень устал. Я должен идти.
Глупо и бегло, нервно и смешно; Бэмбэм морщится от звучания собственного голоса.
– О-о-о, ты не посмотришь со мной на звёздное небо? – расстроенно протягивает Югём, жалобно надламывая брови. – А я так хотел!
– Прости, но я правда устал, – сухо сообщает Бэмбэм. – Мне хочется спать.
Устал от всего этого, и от тебя в том числе.
Хочется спать, но больше не просыпаться.
Лёгкая дрожь захватывает его плечи, а на глаза и правда нападает лёгкое желание прикрыть веки. Поэтому Бэмбэм резко тормозит, давая понять, что дальше всё-таки не пойдёт, и вообще: его дом в другой стороне. А Югём
лишь глядит на него так легкомысленно и умиротворённо, видимо, позволяя приближающейся ночи проникнуть в каждую клеточку его тела. Тепла – солнечного, закатного – там больше не остаётся; ни на темнеющем небе, ни в нём самом. Только улыбка, ничего совершенно не подозревающая и абсолютно безразличная к чужим чувствам, какими бы они ни были.
– Ну, ладно, иди, – смиренно бросает он. – Спокойной ночи!
Бэмбэм даже не смотрит ему в глаза.
– И тебе.
Спокойной ночи.
‹‹ я... ненавижу вспоминать тот день. однако в то же время я обожаю прокручивать его в голове. это был наш первый поцелуй. я так сильно любил тебя. но... ››
‹‹ почему нельзя обойтись без этих 'но'? ›»
‹‹ ха-ха, прости, но я должен это признать. но ты не любил меня. в тот момент... было ли это больно? пожалуй. но боль, как мне теперь кажется, самое подходящее дополнение к любви. ››
– ღღღ –
