ŵàņŧ
“я – твои глаза.
я помогу тебе увидеть новый мир.
я – твоя игрушка,
я сделаю тебя невинным”
***
Боль. Нет ничего, кроме боли. Эта жизнь пропитана ею насквозь.
Марк задерживает дыхание, делая один маленький бесшумный шаг вперёд, к сидящему за столом, к нему спиной, Бэкхёну, и направляет на него камеру телефона; её объектив, если так посмотреть, – то же дуло пистолета.
Кажется, время в этом месте, комнате отдыха, которая, однако, обычно пустует в это время дня, замерло и не двигается; только негромкие звуки пианино доносятся из телефона Бэкхёна. На экране отображается видео, которое он с увлечением смотрит; бледные, с иссохшей кожей пальцы пианиста почти идеально ложатся на бело-чёрные клавиши из-под которых льётся музыка: то умиротворённая, как лёгкий летний дождь, но нарастающая и бушюущая, как сопровождающие этот дождь раскаты грома. Сам музыкант тоже кажется то беспокойным, то вовсе безмятежным, и здесь, на этом видео, отчётливо видно каждое его малейшее движение, скользящие по клавишам пальцы, напряжённую спину, плотно закрытые глаза – подумать только, он даже не смотрит на ноты, будто за ним стоит сам бог и надиктовывает ему мотивы.
Щелчок камеры отвлекает Бэкхёна от созерцания видео; он тут же жмёт паузу, от эмоций чуть телефон не отбрасывая, и с непониманием оборачивается, встречаясь взглядами с Марком.
У этого парня неуверенная улыбка, сияющий взгляд и вечная скромность в поведении, больше походящая на
фальшивую услужливость. Даже сейчас: он отодвигает телефон подальше от лица, даже не глядя на получившуюся исподтишка фотографию, зато – внимательно и с восхищением даже в чужой телефон взглядывается, будто ему на самом деле интересно. Хотя, вообще-то, так и есть: ему на самом деле интересно.
– Марк? – Бэкхён удивлённо вскидывает брови. – Ты меня сфоткал?
– Юрима, – произносит тот, отрывая взгляд от экрана и метая его на самого парня. – «Kiss the rain». Я люблю эту композицию.
Бэкхён молча делает какие-то выводы в своей голове, после чего, с противным скрипом ножек вдоль пола отодвигая стул, поднимается на ноги; теперь они с Марком оказываются ровно одного роста.
– Не ожидал, что ты её знаешь, – заключает он, слегка запрокидывая голову с деловитой улыбкой. – Как я получился?
Без всякого разрешения чужой телефон просто выхватывает из рук; сразу бросается в глаза правильно подобранный угол, ненавязчивый свет, аккуратно падающий из окна сбоку, и сам Бэкхён, сидящий за столом спиной к камере, выглядящий так сосредоточенно, будто занимается какой-то важной работой. Несмотря на то, что это обычная фотография, сделанная на камеру такого же совершенно обычного телефона, возникает ощущение, что у фотографа настоящий талант...
– Марк, – он даже решает об этом оповестить вслух, – тебе уже говорили, что у тебя настоящий тала-
– А зачем ты это смотришь? – младший, однако, его и не слушает; выхватывает резко свой законный телефон, без раздумий пряча его в карман, а потом поднимает на Бёна заинтересованный, до искорок в глазах, взгляд. – Ты умеешь играть на пианино?
– Да, – тут же переключая внимание, горделиво пожимает плечами Бэкхён. – В детстве занимался музыкой. У меня дома даже есть пианино. Иногда я играю на нём, но это так, для души.
– Ва-а-ау, хён!.. – кажется, у Марка глаза загораются прямо-таки по-настоящему, и он с восхищением складывает вместе ладони. – Есть ли хоть что-то, чего ты не умеешь?
Бэкхён скашивает взгляд куда-то в пол, пряча его под розовой чёлкой; в этом мире так мало вопросов, которые бы заставляли его испытывать отвращение к самому себе, но это – как раз именно тот случай. В яблочко.
– Вообще-тo, есть... – вздыхая, бросает он понизившимся голосом. – Я не умею нравиться другим людям.
От его слов на лице Марка проносится слишком много эмоций для каких-то жалких пяти секунд: удивление, глубокий шок, обдумывание, категорические несогласие, снова удивление, а потом снова несогласие.
– Это неправда, хён, – в конце концов, возражает он с максимальным возмущением в голосе, на которое только способен. – Ты
мне нравишься.
– Ты – единственный, – задумчивый выдох, – кому я «нравлюсь».
– И что? – Марк даже наклоняет голову, пытаясь увидеть чужое выражение лица, заглянуть прямо в омуты его малиновых глаз. – Это плохо?
– Нет, – отрезает Бэкхён. – Но если бы тебя не было, я бы не нравился никому. Даже твоим друзьям.
В конце концов он поднимает взгляд; и он, вопреки ожиданиям Марка, совершенно спокойным, сдержанный и улыбчивый, такой же, как обычно; будто Бэкхёну удаётся так идеально скрывать свои эмоции, будто эти его слова живут отдельно от тех мыслей, что витают в голове, и всё, что он только что сказал, на самом деле не так-то и грустно для него, как могло показаться. А может, он просто привык.
– Ты про Тэна и Тэёна? – риторически переспрашивает младший. – Они очень крутые и добрые! Уверен, они просто тебя не разглядели. Тебе просто надо найти с ними общий язык, и тогда ты им понравишься.
– Да ты что? – с некоторым недоверием и даже ноткой сарказма ухмыляется старший. – Скорее, это
им надо найти со мной общий язык.
– Ну, хён, – тот с недовольством поджимает губы, а потом выражение его лица резко меняется на воодушевлённое. – К слову, они же сейчас, наверное, на кухне. Они постоянно там сидят во время обеденного перерыва. Понимаешь, о чём я?
– Нет? – честно признаётся Бэк, уже недоверчиво вздёргивая бровь.
– Ты можешь пойти и поговорить с ними! – заявляет Марк, неосознанно повышая громкость голоса. – Просто веди себя, как обычно, и ты им понравишься. А?
Он даже хватает того за плечи, неожиданно резким движением поворачивая в сторону двери, и подталкивает в спину; настойчиво и уверенно. Но Бэкхёну эта идея не очень-то нравится; точнее, она ему
вообще не нравится. Не нравится – потому что заведомо обречена на провал.
– Марк, хватит, – просит он довольно резко. – Ты же знаешь, как они ко мне относятся.
– Но я знаю их лучше тебя, – не унимается тот, и подбадривающая улыбка не сползает с его губ; он не отстанет. – И знаю, что в глубине души они готовы стать твоими друзьями. Им просто нужен повод.
Он снова подталкивает Бёна вперёд, и тот лишь с разочарованием вздыхает.
Друзьями?
Да у меня никогда в жизни не было друзей.
– ...Ты думаешь, я им понравлюсь? – неуверенно спрашивает он, даже не оборачиваясь и, ко всему прочему, уже зная ответ. – И что мне для этого сделать?
Марк хмыкает как-то снисходительно, и на секунду даже возникает ощущение, будто это он здесь старший, а вовсе не Бэкхён.
– Ты – это ты, – бросает, совершенно не сомневаясь в своих словах. – Разве нужно что-то ещё?
А разве нет?..
Как и говорил Марк, Тэн и Тэён оказываются именно на той самой кухне, где обычно никого нет; ведь все предпочитают есть прямо там, где обеденный час их настиг, не усложняя себе жизнь походом в столовую. Предварительно поправив волосы и пиджак, проведя несколько минут перед зеркалом, Бэкхён набирает в грудь побольше воздуха – так, на всякий случай, вдруг он закончится – и уверенным шагом ступает прямо на кухню, по направлению к своим двум целям.
Вот только их оказывается не двое.
Трое.
Лукас почему-то спокойненько сидит вместе с ними, по одну из сторон квадратного стола; перед ним бокал с явно отпитым оттуда вином, и, собственно, само вино – какая-то бутылка среднестатистического алкоголя, который Бэкхён на дух не переносит. Однако, сделав над собой усилие, он всё-таки проходит вперёд, сразу заявляя о своём присутствии недоумевающим, но сдержанным голосом:
– А что здесь делает Лукас?
Лукас закономерно замечает его первым, поэтому тут же отзывается, отзеркаливая чужой взгляд:
– А что здесь делает эта розововолосая бестия?
Тэён и Тэн тоже замечают Бэкхёна, совершенно невозмутимо отодвигающего стул и садящегося за свободную, чётвёртую сторону стола; первый глядит на него с непониманием и удивлением, а второй – с резкой и очевидно выражающейся на лице враждебностью; презрением и подозрением. Конечно, ничего другого от от Тэна и не ожидал.
– Приветик? – Бэкхён улыбается обыденно, в совершенно привычной ему манере. – О чём болтаете?
Поначалу никто ему не отвечает, да и, похоже, не собирается; вот только молчание неприятно затягивается, и, в конце концов, нарушить его решается Тэён:
– ...Мы разговаривали о Тэми-
– Это не твоё дело, – однако, холодно отрезает Тэн, перебивая его; и метает непробиваемый взгляд на Бэкхёна.
Последнему не остаётся ничего, кроме как (не) искренне улыбнуться.
– Почему не моё? – спрашивает он, невинно хлопая ресницами. – Ли Тэмин и мой друг тоже.
– «Друг»? – с язвительной не то насмешкой, не то оскалом переспрашивает Тэн. – А ты всех друзей отравляешь и доводишь до больницы?
Только сейчас Бэкхён замечает, что и перед ним, и перед Тэёном тоже стоят бокалы; однако, у Тэёна он целый, а у Тэна – пустой, не тронутый даже. Да и сам парень выглядит довольно устало и не в настроении; хотя, на последний факт, скорее всего, повлиял сам Бэкхён – он этого не отрицает.
Тэён прочищает горло, чувствуя нарастающую неловкость в повисшей в очередной раз тишине; может, ради смелости, а может, чтобы расслабиться, он обвивает бокал своими тонкими пальцами и отпивает вино, а потом объясняет:
– Мы позвали Лукаса, чтобы он ответил на наши вопросы. Но, как я и говорил, он тот ещё «несговорчивый мальчик», – протяжно вздыхает. – Решил прикинуться дурачком. И вот что нам теперь делать?
– Хён, – Тэн вдруг кладёт руки на стол с характерным хлопком и наклоняется вперёд, пронзая старшего своим твёрдым, решительным взглядом. – Во-первых: тебе
ничего не надо делать. Во-вторых, – метает краткий взгляд на Бэкхёна, – зачем ты ему рассказываешь?
– Я не знаю, – честно признаётся тот, и его плечи опускаются, а желание выпить нахрен всю бутылку целиком становится слишком острым. – Тэн, кажется, я напился.
– Тебе не кажется, – Лукас выдаёт сдавленный смешок.
Бэкхён переплетает пальцы рук, ставя их на стол, и деловито прочищает горло, стараясь взять себя в руки.
– Честно говоря, все эти разборки мне надоели, – сообщает он, стараясь придать своему голосу как можно более уверенный и доброжелательный даже тон. – И я подумал: может, нам стоит объединить усилия?
Тэн тут же как-то недовольно хмыкает, будучи явно не в восторге от этой его идеи, и руки скрещивает на груди.
– Я против, – чеканит он. – Я тебе не доверяю.
– Эй, чувак, – беззаботная улыбка не слезает с губ Лукаса, и он хлопает Тэна по плечу. – Мне, конечно, тоже Бэкхён не нравится, но, думаю, вам бы не помешала помощь.
– В этом есть смысл, Вон Юкхэй, – тут же заключает и сам Бэкхён, смеряя младшего отчего-то проворным, властным взглядом. – Забавно, что они считают врагом меня, тогда как на самом деле наш общий враг – это ты.
– Ты про Лукаса? – опять хмыкает Тэн, ни в коем случае не желая идти на уступки. – В отличие от тебя, он хотя бы не поступал так жестоко с Тэмином.
– Ты теперь мне это всю жизнь припоминать будешь? – не выдерживает Бён, и в голосе его прослеживается та самая нервозность, которую уже просто невозможно прятать за бесконечно-дружелюбной улыбкой. – Тэмин, всё-таки, не умер, и память к нему вернётся.
– Слава Богу, что он не умер, – цедит тот сквозь зубы. – Потому что ты способен на убийство.
– Я? – у Бэкхёна брови ползут к переносице. – С чего ты взял?
– С того, что ты был готов убить мен-
– Тэн, – зовёт Тэён.
У него строгий, настороженный взгляд, и Тэн сразу замолкает, понимая, что только что чуть не проболтался. Воздух, кажется, электризуется, и Бэкхён отчётливо ощущает ледяное и тяжёлое презрение, повисшее над ним, затягивающее его в свою пучину и окружающее со всех, кажется, сторон. Конечно, и на что он надеялся?
Всё-таки, ненавидеть людей проще, чем пытаться понравиться им.
Тэён снова подносит ко рту бокал, в этот раз допивая вино, после чего сразу же принимается наливать себе ещё. Тэн лишь вздыхает как-то обречённо и откидывается на спинку стула.
– Прости, – усталый выдох. – Я так беспокоюсь за Тэмина, что не могу никак собраться с мыслями... Думаю только о нём.
– Мне его даже жаль, – неожиданно замечает Лукас, и это, кажется, первый раз, когда он упоминает такое слово, как «жаль». – Он, конечно, всегда казался таким грубым и гордым, но на самом деле он очень добрый и милый человек.
У Бэкхёна внутри что-то дрогает; кажется, что через тело проходит какая-то сильная волна, которая пробивает его на трещины, и это заставляет его, наконец, с кровью почти отодрать маску с этой приевшейся улыбкой с лица, и едва ли не полукриком возмутиться:
– Вы издеваетесь?! Тэмин, Тэмин...
...Что насчёт меня?
Тэн одаривает его по-прежнему отстранённым, неодобрительнвм взглядом, и ровно проговаривает:
– Что-то не так?
– Тэмина здесь нет, – не думая, отвечает Бэкхён.
Зато есть я. – Почему, даже когда его нет рядом, все разговоры именно о нём?
– Воу, воу, чувак, – Лукас поднимает вверх руки, будто жестом показывая, что кое-кому здесь надо успокоиться. – Ты чего?
– А ты? – и блеск чужих малиново-кровавых глаз тут же безжалостно устремляется на него. – Долго ещё будешь скрывать от нас, что происходит? Неужели ты всё-таки простой наркоман? Не надоело отнекиваться и заставлять нас копаться в истории, у которой нет ни начала, ни конца?
– Тэмин уже выяснил, что это были не наркотики! – неожиданно для самого себя злится Тэн.
– Тогда в чём весь смысл инцидентов с клубом? – а Бэкхён, в свою очередь, злится в ответ. – Может, спросим самого Юкхэя?
Тэн, кажется, принимает его слова, как вызов, дерзко брошенный в знак того, что это не что иное, как намёк на неправильность выводов Тэмина. И потому он, прикусив губу, поворачивается прямо к Лукасу, пронзает его взглядом своим, насквозь пронзает, и:
– Лукас, ответь на вопрос.
Лукас глядит на него в ответ. Однако совершенно холодно, безэмоционально, стеклянно, и, кажется, даже холодом обдаёт. Он выглядит совершенно точно готовым
ответить на этот вопрос, каким бы он ни был. И это:
– Кто ты такой?
Тэн глядит на него твёрдо, ни на секунду не сдавая позиция; но Лукас, тот Лукас, что сидит перед ним, именно он – это какой-то не такой Лукас. В нём нет ничего, что присуще обычному человеку; ни естественных чувств, ни элементарных эмоций. Эти слова теряются где-то в закрытой комнате его сознания, а Тэн всё пытается их отыскать.
– Что это были за галлюцинации, если ты утверждаешь, что наркотики не при чём? Почему вообще ты выбрал именно этот клуб? Или это не играет никакого значения? И действительно ли тот голос, который я слышал – это голос твоего отца? Что ему от нас надо? И кто он?
– Так отчаянно хочешь узнать ответы на эти вопросы, Читтапон? – его голос – такой же холодный и хрупкий, как и взгляд. – Что ж, мои поздравления. Совсем скоро ты их получишь.
Тэна этот ответ вряд ли устраивает; скорее, только сильнее сбивает с толку. Лукас действительно назвал его настоящим именем, и это как-то странно, ведь раньше он его не называл; это вводит в смятение. Между тем, Бэкхён тоже на Лукаса глядит, решая и свой вопрос задать:
– Я только одного понять не могу: на чьей ты стороне?
Один уголок губ Лукаса приподнимается, и это – наконец-то – возвращает хоть какую-то человечность его столь отрешённому образу.
– Я ни на чьей стороне, я нейтрал, – сообщает он твёрдо-твёрдо-твёрдо. – И я просто угараю с вас, потому что вы все – идиоты.
Его слова не звучат грубо, хотя именно такой смысл они несут; хотя, кто знает, что на уме у этого Лукаса? Тэн тем более не знает; чужая душа – это всё равно потёмки, особенно, если это душа Лукаса. Гораздо больше его заботит кое-что другое.
«Что ж, мои поздравления».
«Совсем скоро ты их получишь».
Лукас вдруг демонстративно вытягивает руки вверх, тянется с характерным стоном, а потом, как ни в чём не бывало, хватает одной рукой бутылку вина, уже наполовину пустую, – с очевидным намерением испить сей напиток богов.
– Мне, наверное, не стоит пить, – сетует он, тем не менее, с лёгкой полуулыбкой; кажется, атмосфера вокруг него моментально меняется, будто только что, минуту назад, это был как-то другой Лукас. – Но что я могу поделать? Мне так похуй...
И – начинает хлестать вино прямо из горлышка, похоже, не собираясь оставлять его больше никому. Хотя Тэн всё равно его не пил, а вот Тэёну уже, видимо, хватит; у него и так уже взгляд расслабленный и даже несколько потерянный, а щёки покраснели донельзя. И злит всё это происходящее, кажется, одного только Бэкхёна; вернее, не кажется. Его действительно всё это злит.
Почему этот Лукас такой упрямый и не может просто ответить на пару вопросов?
Почему Тэн даже рассматривать меня не хочет, как союзника?
Почему они любят только Тэмина, а не меня? Он такой же наглый и высокомерный, умный и хитрый, как и я, но...
...Но любят его. Так всегда было.
Он резко поднимается из-за стола, задевая его руками; трое остальных от неожиданности даже вздрагивают. Жертвой своего пожирающего кровавого взгляда он выбирает Лукаса.
– Да тебя вообще изолировать надо от общества, – цедит он сквозь зубы; наконец-то свою злость можно не скрывать.
– Во-первых, – вдруг Тэён вмешивается в разговор; по его непривычно громкому голосу и растянутости звуков сразу становится всё понятно, – не надо тут ссориться напротив моего вина.
– Но это моё вино, – как бы между делом бросает Лукас; Тэён переводит на него какой-то свой нечитаемый взгляд, и – просто смотрит, не в силах сообразить больше ничего на свою уже нетрезвую голову.
– А во-вторых?.. – подталкивает тихим голосом Тэн, чувствуя нарастающее напряжение ситуации.
– Во-вторых?.. – Тэён встряхивает головой, пытаясь придти в себя. – Ничего, только во-первых было.
Бэкхён смеряет всех троих своим презрительным взглядом; он уверен на все девяносто девять процентов, что мог бы смотреть на них
другим взглядом. В конце концов, нет ничего плохого в этих людях – но плохое есть
в нём самом. Кажется, это и есть тот один процент.
– Какие же вы жалкие... – бросает он с характерным отвращением, которое не пытается даже скрыть. – Я не хочу иметь с вашей шайкой ничего общего.
И он был бы уже готов сделать первый шаг и молча удалиться из этой тесной кухни; если бы голос Тэна, пропитанный насковозь дерзостью, его не остановил:
– А что? Мы подаём тебе плохой пример, Бён Бэкхён?
Это действительно смешно.
Настолько, что Бэкхён даже не выдерживает, и – усмехается; громко, язвительно, демонстративно. Воздух вокруг ощутимо леденеет и тяжелеет, и что-то надламывается где-то между ними, между Бэкхёном и всеми остальными – и это что-то уже точно не восстановить.
– По сравнению со мной, Юнцинь, – чеканит он, и искры в его малиновых глазах загораются неожиданно зловеще, – вы просто одуванчики.
С этими словами он всё-таки делает первый шаг; и только его и успевает сделать, потому что голос Тэна вновь останавливает его, как какая-нибудь физическая сила.
– И что же такого ты сделал, – интересуется он голосом вкрадчивым, заинтересованным, и вместе с тем – подозрительным, – чтобы так возрасти над нашей «шайкой»?
Молчание нависает буквально на четыре коротких секунды, ощущающихся гораздо более долгими и невыносимыми, чем они есть на самом деле. Уголки губ Бэкхёна растягиваются в кривой ухмылке, но взгляд – взгляд остаётся по-прежнему холоден и непоколебим.
– Не хочу отвечать на этот вопрос.
И – он всё-таки, наконец, уходит резкими, решительными шагами. Не оборачивается даже; хотя и слышит, как Тэн тоже поднимается из-за стола, скорее всего, из-за переполняющих его эмоций, и кричит ему вслед:
– И не смей даже разговаривать с Марком!
Забавно. Это всё очень забавно. Бэкхён был бы даже готов засмеяться. Смешно.
˙ǝжиvƍ ʎwǝ ɯнɐиdɐʚ n̯инɓǝvɔоu ˙оɹоɹʎdɓ оɯ-оɹоʞ wɐɯ qɯиuоɯʎ иvи ˙n̯оннɐʚ ʚ ʁɔqɯиuоɯʎ и ıqнǝʚ ǝƍǝɔ qɯıqdʞɔʚ оɯɔоdu ʁɔɯǝҺох оɯҺ ‘оuʎvɹ и оuʎɯ оwиɔонıqʚǝн ʞɐɯ ǝ̤mǝ ǝ̤ɔʚ он
Тэн делает несколько глубоких вдохов, чтобы хотя бы попытаться успокоиться. Не хорошее это дело – растрачивать нервы на всяких там Бэкхёнов; пусть и за этими Бэкхёнами следует шлейф загадочности и подозрительности, и не знаешь даже, чего толком ожидать и что в любой момент может выкинуть этот сомнительный индивид, который, по видению знающего человека, способен на убийство.
Тэён – тот самый знающий человек – расслабленно откидывается на спинку стула, и даже по его лицу видно, как стремительно ускользает его сознание. Но ему, кажется, это только нравится; он тянет улыбку и бросает своему другу:
– Тэн-а, ты чё встал-то? Сядь уже.
Но Тэн лишь метает на него строгий взгляд, даже, кажется, не придавая никакого значения смыслу его высказывания. Только одно беспокоит его:
– Знаешь, мне кажется, мы должны срочно что-то предпринять по поводу Марка.
Бэкхён, думает он, теперь в его глазах выглядит, как по-настоящему хищный зверь, прячущийся за невинными намерениями, а Марк, не готовый ни к чему и ничего не подозревающий, грозит попасться в его лапы. Кто знает, что этот Бэкхён сотворит? Особенно, если дело касается единственного члена коллектива, который с ним сблизился – Марка, только-только начинающего разбираться в самом себе.
Но Тэён, расслабленный и уже отдавший все свои и не только свои заботы на попечение высшим силам, кажется, не особо даже вслушивается в его слова. Более того, и не пытается; только разглядывает пустой стеклянный бокал в своих руках, со всех сторон осматривает его, после чего вдруг, похоже, вспоминает что-то.
– О, чуть не забыл, – и тут же спешит сообщить. – Мне ж где-то месяц назад подарили какое-то дорогое вино из... Откуда-то там, короче... Кто хочет попробовать после смены?
– Я хочу! – тут же заявляет Лукас, взмахивая рукой вверх; он-то, конечно, всегда тут как тут.
– Круто! – улыбается Тэён и переводит вопросительный взгляд на Тэна. – Тэн?
Его предложение для Тэна имеет такую же важность, как новость о поправках в конституции России. В общем, он его мимо ушей бессовестно пропускает; в конце концов, Тэёну можно расслабиться – он уже и так много сделал для Тэна. Только вот теперь очередь Тэна что-то делать, и начать, пожалуй, стоит с самого доступного и наименьшего. С Марка.
– Тэён-хён, постарайся не попадаться в таком виде на глаза майору, а лучше вообще сиди в кабинете и никуда не лезь, – приказывает он скороговоркой, а потом глядит, всё так же твёрдо, на Лукаса. – Ты, пожалуйста, сделай вид, что только с допроса, и быстренько смойся отсюда. А я, – и теперь его взгляд величественно устремляется в сторону двери, – пойду и поговорю с Марком.
Сегодня солнце печёт по-особенному жарко, и в знойном воздухе улавливаются нотки приближающегося лета. Оно пропитывает оконные стёкла и чувствуется даже через стены, проходит сквозь них, и не спрятаться от этого явления лета посреди мая даже в холодных, погруженных в тень коридорах участка.
Как и обычно в последние несколько дней, Марк сидит в кабинете Бэкхёна – единственном месте, где, как он думает, его никто не будет искать. Сейчас там никого, кроме него, нет; и это, пожалуй, идеальная обстановка для того, к чему он пристрастился заниматься. В руках у него – та самая цепь, уже надоевшая его собственному сознанию, и её острый металлический краешек скользит вдоль оголённой кожи предплечья. Марк делает совсем поверхностный, неглубокий надрез, укрепляя тем самым стену, которая ограждает его от демонов, живущих внутри. Затем он делает ещё несколько таких же порезов, пока они причудливым образом не складываются в изображение солнца.
Солнце. Не так важно, какой именно порез делать, на самом деле, и какое изображение из него получится и получится ли вообще. Ведь всё дело в самом процессе. В боли. В кровотечении.
На поверхность кожи выступает несколько маленьких капелек крови, и Марк уже знает, что дальше них не зайдёт. Чтобы почувствовать стекающую вдоль кожи красную жидкость, нужно делать порезы поглубже. Это он и намеревается сделать, резко надавливая острым концом металла на руку, как вдруг – дверь в кабинет открывается, и он тут же прячет свои свежие порезы под рукавом синей рубашки.
– Марк! – в кабинет, как ни странно, вбегает Тэн; на его лице буквально написана озадаченность, задумчивость, а ещё – твёрдое намерение и серьёзный настрой.
– О, привет, хён, – Марк тут же, как ни в чём не бывало, строит невозмутимое выражение лица, хотя на самом деле по-настоящему растерялся. – Wassup?
Тэн останавливается в паре шагов и зачем-то смеряет его оценивающим взглядом, будто только сейчас призадумался над какой-то вещью.
– Почему ты в этом кабинете? Я искал тебя повсюду, – тараторит он. – Пошли, у нас есть
свой кабинет.
Без лишних раздумий он хочет схватить Марка за руку, но тот, однако, резко её одёргивает, не оставляя и шанса.
– А что такого? – недоумевает он, и зачем-то делает шаг назад, подальше от Тэна. – Я жду Бэкхёна.
– В этом-то вся проблема, – вздыхает Тэн, будто это и есть именно то самое страшное, но неизбежное, чего он ожидал. – Не надо его ждать. Тебе вообще лучше держаться от него подальше.
Это довольно смелое заявление, особенно для Марка; он ведь и не знает ни о чём плохом и подозрительном, касаемо Бэкхёна. Да что уж там: он, наверное, и не верит в то, что это именно дело рук Бэкхёна – отправить Тэмина в больницу. Тэн, честно, не знает, что у него друга на уме по поводу этого сомнительного детектива; и Марк, между тем, глядит на него с полнейшим непониманием в глазах.
– Почему это?
Тэн – снова – вздыхает. Он явно не в настроении объяснять и раскладывать всё по полочкам; но и вины доверчивого Марка, однако, в этом нет.
– Прости... Это мы виноваты, что ничего тебе не рассказываем, – произносит он с ноткой сожаления в голосе, а потом снова становится собранным и серьёзным. – Если кратко, то это Бэкхён отравил Тэмина, и потом сознался мне в этом, а ещё, как оказалось, он потенциальный убийца. Он чуть не убил меня ножом, пырнув больше двадцати раз.
Выходит неубедительной скороговоркой, и, кажется, на Марка это не производит должного впечатления.
– Чего?
– Дело в том, что Тэён видит будущее, – тем не менее, терпеливо объясняет старший. – И недавно он видел, как Бэкхён, в разгар нашей беседы, убил меня. Ты понимаешь, что это значит?
Должного эффекта снова не происходит, и взгляд Марка резко становится таким, будто он смотрит на какого-нибудь психа.
– Да, понимаю, Тэн-хён, – заключает он. – Психиатрическая больница.
Тэн, такого исхода совершенно не ожидавший, удивлённо округляет глаза; кажется, его слова звучали достаточно разумно и убедительно, чтобы усомниться в них.
– Ты не веришь?
– Нет, не верю? – спокойно бросает тот. – Я что, по-твоему, на дебила похож, хён?
Зашибись, он не поверил. Это идёт совершенно вразрез с изначальным планом Тэна; он деловито ставит руки на талию и вздыхает, сдерживая, однако, порыв истерично рассмеяться прямо ему в лицо.
– Ты издеваешься, Марк? – спрашивает он. – Ты доверяешь Бэкхёну после всего, что он сделал?
– А что он сделал? – тот с вызовом наклоняет голову набок; возможно, и нет никакого смысла что-то ему объяснять, думается Тэну на секунду.
– Он Тэмина отравил! – взрывается он; по случайности выходит чересчур громко и эмоционально. – Чуть не убил меня, твоего любимого хёна! А ещё он уж слишком идеальный в своей работе. Разве не подозрительно? Может, он убийца-психопат!
– Разве не ты учил меня видеть во всех людях только хорошее?
Тэн вдруг спотыкается о его непробиваемый, уверенный в себе взгляд, и под этом взглядом теряет всю твёрдость и решительность. Ему даже кажется, что мурашки пробегают по спине, такие маленькие и почти не заметные, а голос совести, который он так успешно подавлял в течение почти всей своей сознательной жизни, вдруг просыпается где-то в самой глубине души.
– Да, но... – мямлит, в итоге, он. – Ты не понимаешь, это другое.
– Ты никогда не задумывался, почему Бэкхён такой? – продолжает Марк, и даже столь внезапное смятение старшего его не останавливает. – Почему он всегда всё доводит до конца, так ответственно подходит к своей работе, как какой-нибудь перфекционист с синдромом отличника? Почему он такой умный, как он всего этого добился, почему он умеет вообще всё?
Тэн не совсем понимает, к чему тот клонит, но одно ясно – добить явно хочет; добить и надавить на совесть, призвать к справедливому и нравственному отношению к Бён Бэкхёну, который, по сути, оказывается вовсе не плохим человеком. А может, просто в глазах Марка не существует «плохих» людей.
– Я слышал, что люди, которых никто не любил, стремятся быть идеальным во всём, – добавляет он. – Бэкхён не такой плохой. Никто не плохой, но и не хороший. Но, в отличие от вас, я вижу ситуацию с обеих сторон, и точно могу сказать: Бэкхён-хён очень старается.
Тэн с трудом выдерживает зрительный контакт; и, всё-таки, что-то ему в чужих мыслях не нравится. По меньшей мере – то, что Марк пытается оправдать чёртова убийцу и человека, из-за которого
пострадал Тэмин.
– И чего ты от меня хочешь? – и, конечно, гнев оказывается сильнее всех разумных доводов. – Чтобы я пожалел Бэкхёна? Чтобы я принял его позицию? В чём он «старается»? Испортить нам жизнь?
Презрение, осуждение, ненависть пропитывают его терпкий голос; Марк вдруг чувствует, как до предела натягивается и без того тонкая нить между ними. Натягивается, натягивается, натягивается, а потом – рвётся.
– Это ужасно, хён. – Признаётся он; голос – твёрдый, обволакивающий кожу чем-то ледяным и хрупким, и уж точно ничего хорошего не внушающим. – Скоро мне даже не понадобится открывать рот, чтобы понять, что я и так плохо справляюсь со своей жизнью.
На самом деле, это не совсем то, что ожидал услышать Тэн в ответ. Вернее, это совсем не то; и понять это можно по его удивлённому взгляду и глазам, с полнейшим непониманием складывающимся в прищур.
– Что?
– Когда я рядом с тобой или с Тэёном, то я чувствую себя...
Неправильным, – выдавливает Марк, после чего как-то томно опускает взгляд. – Но когда я рядом с Бэкхёном, мне кажется, что всё на своих местах.
Порванная нить доверия уже вряд ли соединится вновь, и в тяжёлом воздухе повисает напряжение; холодное и такое эгоистичное по отношению к тем, кто вынужден его выдерживать. Взгляд Марка скользит по полу, вечно чистому и вымытому, отражающему свет висящих на потолке белых ламп.
– Наверное, это потому, что я такой слабый, – продолжает рассуждать он, и голос, кажется, незаметно дрожит, а ещё заодно сотрясает и воздух. – Но строю из себя сильного. На самом деле я просто ничтожество, дурак, идиот, ничто и никто, просто ноль...
– Я... Не совсем понимаю, о чём ты говоришь, – всё же выговаривает Тэн, и делает шаг чуть ближе к нему, наклоняя голову. – Но... У тебя, случаем, ничего не случилось?
Он протягивает руку, чтобы просто-напросто коснуться чужого плеча – столько раз уже это делал – но Марк, вопреки всем ожиданиям и выработанному поведению по отношению к старшему, просто отбивает её прямо в воздухе. И, более того, ещё и выкрикивает с нескрываемым раздражением:
– Не трогай меня!
«Ты правильно поступаешь, Минхён. Не слушай этого неудачника Тэна. Он провалил моё задание.»
Опять этот голос. Только не он. Марк снова его слышит. Он резко хватается за голову, вцепляясь в самые волосы, и почти что сгибается пополам от пронзающей ненависти и отвращения, потому что этот голос, да и вообще всё это – так неправильно, плохо, аморально, не соответствует прописным истинам и его личным принципам, установкам и представлению о самом себе.
– Чёрт!...
– Марк? – не долго думая, Тэн спохватывается и всё-таки кладёт свои руки ему на плечи; сжимает их, пытаясь вызвать хоть какую-то ответную реакцию.
«Я понимаю тебя, Минхён. Они заставляют тебя выбирать: они или Бэкхён. Такие эгоисты. Разве они не понимают, что тебе хорошо с Бэкхёном? Нет ничего неправильного в том, что тебе нравится испытывать боль.»
Резким движением Марк вырывается из чужих рук и даже отходит назад на пару шагов; хотя, скорее, просто бездумно пятится назад, пока не натыкается на препятствие в виде стены.
– Прекрати, хён! – кричит он, ударяясь о неё лопатками, и пронзает старшего взглядом, несущим в себе что-то холодное и отрешённое, что даже не пытается скрыть.
– Прекратить что? – не понимает, в свою очередь, Тэн, но попыток снова подойти к нему больше не предпринимает.
– Прекрати... – тихо бормочет тот, – так на меня смотреть...
Как на какое-то жалкое существо.
Тэн совершенно ничего не понимает. Ну, кроме того, что любые попытки понять едущую крышу Марка неизбежно обернуться поломкой мозгов и, быть может, его собственной психики. Остаётся только взглянуть на него так, как Тэн обычно это делает – с доверием, принятием, словно он действительно старший брат этого загнанного в угол и окончательно запутавшегося в себе парня.
– Что с тобой случилось, Марк?.. – в конце концов, спрашивает он, хотя в глубине души и не надеется ни на какой ответ. – Ты же раньше не таким был...
«О, пошло давление на чувства. У этих людишек одни и те же методы. Они совсем не меняются. И даже не понимают, как плохо тебе было. Они просто-напросто не знают, каково тебе. Они не в курсе. Но даже если узнают, твои проблемы всё равно покажутся им жалкой, не достойной внимания мелочью, Минхён.»
– Да? – Марк поднимает голову, пронзая старшего неожиданно смелым взглядом, словно взывающим к принятию его таким, каким он стал теперь; и один уголок губ стремительно тянется вверх. – А каким я был?
И правда. А каким он был? Улыбчивым и скромным ребёнком, который, несмотря на всю свою радостность и оптимизм, любил поболтать на какие-то грустные темы? Просто парнем, живущим в режиме робота и обслуживателя интересов своих друзей, которые, на самом деле, и не друзья никакие? Должно быть, просто задумчивым ребёнком в чужих глаз, прячущем всю свою боль за наивной улыбкой, потому что – так проще? Тэн действительно не находит, что ответить Марку. Впервые.
«Тебе никогда не казалось, что этот мир не для тебя, Минхён? Где бы ты ни был, любое твоё хорошее дело – не идеально, усилия – не достаточны, поступок – малозначителен. Тебе не надоело? Не хочешь попасть в мир, в котором всё будет так, как ты захочешь?»
Марк сильно-сильно мотает головой, но от этого голоса не избавиться. Похоже, от него и
не надо избавляться.
– Уходи, Тэн, – лишь только просит он; твёрдо, четко и ясно. – Давай потом поговорим.
Тэн смеряет его неодобрительным взглядом; однако, оспаривать это его решение глупо и бессмысленно, потому что нормального диалога действительно у них не выйдет. Потому что обоим нужно смириться с тем, что какая-то часть в жизни необратимо меняется, ломается и исчезает, и ничего поделать с этим нельзя; как и нельзя удержать человека от его собственной воли и решений. Как нельзя удержать Марка от Бэкхёна, каким бы опасным последний ни казался.
– Я надеюсь, этот разговор не испортит наши отношения, – произносит Тэн, придавая голосу своему сдержанного спокойствия, стараясь держаться уверенно; всё-таки, ему нельзя быть слабым и позволять простому неудачному разговору сбивать себя с колеи. – И ещё надеюсь, что ты не натворишь глупостей.
– Не натворю, – отрезает Марк, только чтобы поскорее закончить этот
бессмысленный и пустой диалог. – Просто дай мне побыть одному.
Тэн ещё несколько секунд молчит, рассматривая его, вглядываясь в каждую деталь на чужом теле, будто бы там он отыщет хоть какой-то ответ на то, что происходит с младшим, что происходит с ним самим, что вообще происходит с этой жизнью и почему всё идёт под откос.
– Хорошо, Марк, – лишь кратко кивает он. – Увидимся позже.
С этими словами он всё-таки уходит; не останавливается и обходится без всяких прощальных взглядов и оглядок. Дверь послушно закрывается, издавая противный скрип, словно умирающий человек на последнем издыхании. Марк остаётся один. Почти один. Он поднимает голову куда-то к потолку, на котором, конечно же, ничего и никого не оказывается; но всё-таки спрашивает, дабы сразу поставить все точно над «i»:
– Чего ты хочешь?..
«Знаешь, что ответил Будда, когда его спросили, что такое Жизнь?»
По потолку, по стенам, по полу, вдоль стола и стульев, вдоль синего дивана и канцелярских приборов, вдоль всех вещей – крадутся солнечные лучи, заставляя тень Марка возрастать и удлиняться.
«Жизнь – это Страдание.»
Он чувствует, как обливается кровью его сердце, а ещё как становится отчего-то невыносимо тяжело, неприятно и мерзко; быть может, от самого себя.
«Ты хочешь, чтобы всё было по-твоему, Минхён? Хочешь быть с Бэкхёном? Я знаю, что хочешь. Бэкхён ведь ничем не хуже этого Хэчана, правда?»
– Что я должен сделать? – спрашивает Марк; твёрдо и решительно.
«Вот это настрой, Минхён. Ты молодец! Помнишь, что сделал Иисус прежде, чем стал богом? Он позволил людям распять его на кресте.»
«Позволь Бэкхёну убить тебя.»
***
По вечернему небу разливаются кровавые краски; оно, небо, кажется таким далёким и в чём-то даже жутким, хотя и походит на забразганный красной жидкостью зефир, а ещё – таким безразличным по отношению к людям и другим живым существам, ходящим под его просторами. Марк вдыхает полной грудью свежий вечерний воздух, переполненный дымом от машин, криками других людей и его личной болью. Здесь, на крыше, всегда так просторно, свободно и спокойно; тёплый майский вечер крадётся вдоль видимых и невидимых крыш домов, ускользающих куда-то вдоль самого горизонта.
На руке у Марка болтается цепочка, звенящая стукающимися кольцами металла. Город не кажется маленьким, словно на ладони, ведь крыша участка не так уж высоко; но всё же мир будто видится как-то по-другому, совсем немного под другим углом. Пыльный закат на горизонте, освещающий этот самый мир, кажется, пахнет весной.
Марк опирается на перила крыши, чуть перевешиваясь вперёд, когда вдруг слышит открывающуюся позади дверь, а потом приближающиеся шаги. Он уже достаточно знает Бэкхёна, чтобы точно определить, что это именно он сейчас шагает к нему.
– Что смотришь наверх, Марк-и? – и голос его слышится где-то совсем рядом, будто подтверждая его догадки и укрепляя уверенность. – Ангел хочет обратно на небо?
Марк оборачивается к нему; они встречаются глазами. Довольно забавная и совершенно не правдоподобная фраза врезается в грудь, вырисовывается на сердце, а потом бездушно пронзает его, словно пуля, выпущенная из пистолета в руках
того самого человека.
– Привет ещё раз, Бэкхён-хён, – выдавливает Марк с улыбкой, а потом снова поворачивается к погружающемуся в меланхоличный вечер город; улыбка его стремительно грустнеет и угасает, пока не пропадает вовсе.
– Ты выглядишь каким-то грустным, – конечно же, сразу замечает Бэкхён, тоже опираясь на холодные перила крыши. – Что-то случилось?
Марк поднимает голову и устремляет взгляд в небо, просторы которого заволоклись распластавшимися кровавыми, сиреневыми и малиновыми лепестками цветов. Почему-то ему думается, что эти цвета идеально подходят Бэкхёну.
«Ты случился».
– Ничего.
Бэкхён ещё некоторое время глядит выжидающе на него, а потом, незаметно, но всё же улыбнувшись, отворачивается тоже, глядя, однако, вовсе не на небо; рассматривает он город, разместившийся внизу и уходящий вдаль, убегающий прямо из-под носа.
– Не думал, что когда-нибудь скажу это, – произносит он, и голос его почему-то звучит так неожиданно по-родному, – но я рад, что мы познакомились.
– Правда?.. – Марк даже поворачивается к нему, пронзая то ли очень шокированным, то ли ни капли не удивлённым взглядом.
Бэкхён задирает голову к небу, позволяя ветру запутаться в своих блестящих на закатном солнце розовых волосах.
– Да, – непринуждённо и с лёгкостью бросает он. – Ты – тот человек, внутри которого есть стержень. Это похвально. А ещё...
Малиновые искры его глаз врезаются в тёмные бездны напротив.
– Ты первый, с кем я сблизился с тех пор, как был ребёнком.
После этих его слов, брошенных так легко, будто бы они и вовсе ничего не значат – хотя, по ощущениям, значат они многое – у Марка брови стремительно ползут на лоб.
– А как же Чанёль? – интересуется он с недоумением.
– Чанёль просто мой помощник, – Бэк ведёт плечом, и взгляд его падает на малиновую линию горизонта; она плещется в радужке его глаз. – Просто слуга, который выполняет всё, что я скажу. Не более того.
– Ммм, – многозначительно тянет Марк, и тоже взглядом улавливает горящий пламенем горизонт. «Я бы тоже хотел быть твоим слугой».
Ветер теребит тонкую одежду, закрадывается под рубашку синюю и в растрёпанные волосы, шумит где-то в отдалении, в листве переростков-деревьев, заставляет мелодично звенеть цепочку, повязанную на руке.
– Раз так, то я тоже рад, что встретил тебя, хён, – признаётся Ли. – Ты мне нравишься.
– Нравлюсь? – удивляется Бэкхён, но только голосом; ни одна мышца на его лице не дрогает.
– Да, нравишься, – смело и без лишних сомнений подтверждает тот. – Именно в том смысле, о котором ты подумал.
Ветер обдаёт лёгкой прохладой, но тёплые лучи майского заката согревают, даже если ощущается это совсем незначительно. Прохладой вечера шумит город; такой громкий и дикий, существующий в бешеном ритме, жаждущий всего самого лучшего и уничтожающий всех самых худших. Ускользает солнце, вырисовывающееся апельсиновой коркой вдоль горизонта. Кажется, вечером открывается новый взгляд на мир, совсем другой, хотя существенных изменений, кажется, не происходит. Бэкхён упорно молчит, и мысли, которые сейчас бродят в его голове, недоступны Марку; поэтому он решает спросить сам, пока ещё не передумал:
– Можно я тебе кое-что расскажу?..
– Конечно, Марк-и, – тут же отзывается Бэкхён, будто прямо-таки ждал этого вопроса. Марк только тихо хмыкает, вдыхая поглубже.
– Ты назвал меня «ангелом»... – взгляд падает куда-то вниз, во двор участка. – Но я никакой не ангел, хён. Есть одна вещь, о которой я никогда никому не рассказывал. Даже Тэёну-хёну.
Он быстро метает на старшего короткий взгляд; реакции никакой, однако, не следует, но он, кажется, готов выслушать абсолютно любую информацию, которую ему только скажут. Марк вновь набирает в грудь побольше воздуха прежде, чем произнести хоть слово.
– В общем, раньше, когда я ещё жил в деревне, у меня был друг... – начинает, в конце концов, он. – ...Ну, ладно, не друг. Я был в него влюблён. Его звали Донхёк, –
милое имя, правда? – Он тоже жил в религиозной семье, как и я, среди глубоковерующих, и, как и я, был изгоем среди сверстников. Мы были в этом похожи. Но, несмотря на всё, он был очень весёлым, не унывающим оптимистом, что я даже иногда думал: «Как такой человек вообще может существовать?». И ещё он очень ненавидел всех взрослых и всю нашу деревню.
– Почему ты говоришь в прошедшем времени? – вдруг интересуется Бэкхён, прерывая его.
Марк медленно вздыхает, приготавливаясь к продолжению, и, возможно, мысленно благодарит Бэкхёна за создание паузы так вовремя.
– Потому что... В один день он пропал. Просто исчез в никуда, – бросает он в ветер, который тут же уносит всю печаль из слов, оставляя лишь сухие воспоминания. – Я думал, что ему просто надоела эта жизнь, и поэтому он сбежал. Бросил меня и всех остальных. Но потом... – он переводит дух собирается с мыслями прежде, чем продолжить. – Потом начали пропадать и другие люди. И взрослые, и подростки, и дети, а однажды даже пропал тот одноклассник, который издевался надо мной. Были найдены трупы некоторых из них. У всех них на руках ножом было вырезано солнце, поэтому убийцу прозвали «Хэчан».
Солнце. Даже сейчас оно, такое противное, слепит глаза, и никак не может закатиться, чтобы уступить этот шумный город холодной ночи. Марк глядит прямо на него до тех пор, пока не начинает щипать глаза.
– Моя теория о побеге Донхёка тут же рассыпалась прахом, – продолжает он. – Теперь я считал, что его убил этот Хэчан. В то время я очень много плакал и скучал, даже церковь не помогала мне... Хотя, не думаю, что она вообще когда-либо мне помогала, – на лице возникает сухое подобие усмешки. – Я не мог смириться, ведь я так любил Хёка, и пообещал отомстить этому Хэчану...
В какой-то момент он чувствует на себе пристальный взгляд Бэкхёна, который несколько отвлекает от мыслей; а ещё – делает все те болезненные воспоминания обезличенными, превращая их не более чем в сухие факты из биографии.
– Но потом, в тот день, когда я собирался уехать из этой долбанной деревни, ко мне пришёл Донхёк. Сам Донхёк, – Марку даже на секунду кажется, что он снова переносится в тот самый день. – Он сказал, что он и есть тот самый Хэчан. Всё это время он был Хэчаном. Ну, просто он не выдержал, и... начал мстить? Это было большим шоком для меня, хотя, вообще-то, я всегда знал, что в Хёке было что-то такое, вроде бомбы замедленного действия... К тому же, незадолго до своей пропажи он связался с какими-то людьми, причастными к секте, и говорил странные вещи... Но нет, это не важно, – странный вздох, такой нужный и помогающий не рассыпаться мыслями. – Он сказал, что сожалеет обо всём том, что сделал, что хочет сдаться полиции, и вообще хочет умереть...
Бэкхён улавливает что-то нехорошее в его голосе; долгое время прятавшиеся и вдруг выливающиеся наружу эмоции, подобные извержению вулкана; а их лава грозит сжечь всё, что попадается на её пути, просто потому что она состоит из огня – и по-другому не может.
– Но знаешь, что самое странное? – губы Марка растягиваются в грустной улыбке. – Я вовсе не начал его отговаривать, не плакал и не бросался обнимать, не ненавидел и не вызывал полицию... Всё, чего я хотел – это стать его жертвой. Я хотел, чтобы он убил меня. Это было бы наилучшей смертью для меня.
Он замолкает слишком резко, будто намеренно обрывает сам себя, понимая, что рассказ его зашёл слишком далеко. Но Бэкхён, однако, так не считает; он с младшего не сводит глаз, выжидающих и полностью погружённых в эту историю.
– И... – подталкивает он, – ...что было дальше?
– Я всё-таки уехал, а он умер, – бросает Марк совершенно просто и обыденно. – Конец. Happy end.
Он поворачивается, и Бэкхён видит искреннюю (?) улыбку на его лице. Настоящую, светящуюся, жгучую; та самая лава.
– Я рассказал это, потому что доверяю тебе.
В чужих малиновых глазах – глубина, в ней можно захлебнуться и утонуть; лучшее, что Марк видел в своей жизни. Бэкхён вообще весь такой идеальный и прекрасный, и всё ещё до ужаса недосягаемый, отчего младшего пробивает на приглушённую усмешку; усмешку над самим собой. История, которую он никому никогда не рассказывал, наконец оказалось озвученной, унеслась куда-то вместе с ветром, безвозвратно и легко, а человек, которому довелось её выслушать – Марк никогда бы не подумал – это почему-то именно Бён Бэкхён.
– Прости за такую нелепость, хён, – всё ещё улыбается младший, и опускает взгляд куда-то вниз, в ноги. Ощущение собственной глупости и никчёмности заполняет лёгкие и, кажется, улыбка от этого становится только шире.
– Нелепость? – переспрашивает Бэк, чуть нахмуривая брови. – Что ты подразумеваешь под нелепостью, Марк?
Тот улыбается ещё шире и ещё больнее, и ничего, наверное, не сочетается с эту лучезарностью лучше, чем скрытое, раздираемое изнутри страдание.
– Мои чувства к тебе.
– А как же мои чувства к тебе? – интересуется Бён, и ветер колышет его розовые волосы, как какие-нибудь листья на хрупких переплетённых ветвях; пахнет весной и дымом.
– А они есть? – Марк отзеркаливает чужую интонацию, чуть иронизируя; вот только Бэкхён на это как-то совсем странно улыбается.
И эта его улыбка – последнее, что успевает увидеть Марк прежде, чем Бэкхён касается его плеч, приближаясь, и накрывает его губы своими в медленном, растянутом поцелуе.
Он чувствует, как губы Марка приоткрываются в ответной нежности. Они отзываются чем-то сладким и одновременно кровавым на вкус, двумя неотъемлемыми компонентами жизни, и Бэкхёну даже на секунду кажется, что Марк – вдыхает в него эту самую жизнь. Это всё так неожиданно и спонтанно, но многие люди уверены, что такие решения – самые лучшие и правильные в жизни. Не то, что бы Марк был именно из этих людей; но руки его крадутся вдоль чужих плеч и обвивают шею, зарываются в розовые блестящие локоны, отливающие апельсиновым солнцем, и он совершенно точно не сомневается в своих действиях.
На самом деле, Марк сам не может понять, любовь ли это, или страсть, или, быть может, просто желание окунуться в нежность старшего, или жажда чувствовать его холодные руки, обдающие, однако, теплом на его плечах. Но эмоции захватывают, а сердце сжимается, и всё это так быстро-дико-непонятно, и они оба знают, что не пожалеют о происходящем ни на секунду.
Сам воздух, кажется, наполняется эфирами нежности, любви, невыносимой жажды, а ещё боли, но эта боль – Марк вдыхает её вместе с клубничным ароматом чужих волос – срывает все ограничения. Это – лишь сиюминутное исполнения желания, выражение взаимных чувств, игра мотылька с пламенем. Бэкхён целует, принося нежно-мучительную боль, обжигая, завороженно касаясь пальцами чужой тонкой шеи. Ловит себя на мысли –
твоя шея очень красивая, Марк.
Он отпускает чужие губы, будто нехотя, и ощущает на собственных приятный вкус; что-то солёное и металлическое. Одна из его рук опускается вниз; он переплетает пальцы Марка, крепко сжимает их, вцепляется мёртвой хваткой жадно-жадно. В его глазах отблёскивает кровавый закат; и – он снова целует Марка, обдавая своих горячим дыханием.
И Марк поддаётся, чувствуя, как приходит с каждой секундой во всё больший, неземной, восторг; сам не замечает, как расслабляется в чужих руках, согревающих его своим теплом, медленно и мягко. Любовь, если это всё так можно назвать, затмевает глаза, заползает под кожу, крадётся вдоль рёбер и растекается по кровеносным сосудам; самый лучший момент в жизни, когда эмоции берут верх над всяким разумом. А потом –
– Бэкхён резким движением выхватывает цепь, обмануную вокруг чужой руки, и, отстраняясь, обвивает её вокруг шеи Марка.
На такой красивой шее отлично смотрелась бы цепь.
А потом душит. Марк тут же хватается за его руки, но чисто инстинктивно; в глазах напротив нечитаемое выражение, и, хотя и выглядят они уже по-другому – без намёка на розовые чувства влюблённости – кажется, что-то такое в них есть, что заставляет сердце младшего биться быстрее. Столь резкий переход от нежностого поцелуя к причинению боли не может не сбить с толку, но Марк, на самом деле, его даже не замечает толком; только в висках глухо отдаётся:
Позволь Бэкхёну убить тебя.
Бэкхён сжимает цепь на его шее всё сильнее и сильнее, туго натягивая; ту самую цепь, которую Марк совершенно удачно постоянно держал при себе, такой наивный. Уже совсем скоро дышать становится невыносимо трудно, а картинка перед глазами плывёт, плывёт, плывёт...
Это так приятно. Удушье, натягивающаяся вокруг шеи цепь, леденящая кожу, сдавливающая горло – это сравнимо с только что прервавшимся поцелуем, первым поцелуем в его жизни, и Марк не может перестать улыбаться. Боль отдаётся вдоль горла, в лёгкие, проталкивается в самое сердце, заставляя его бешено стучать; его руки скользят по руками Бэкхёна, пытаясь ещё кое-как ухватиться за чёрную ткань; но, в конце концов, бессильно опускаются. Бэкхён душит его с садистким удовольствием, и он, наверное, соврал бы, если бы заявил, что сделал бы это с кем угодно, а не только с Марком Ли, который только что признался ему в чувствах; а тот, в свою очередь, принимает всё это, поглощает каждую секунду без остатка.
Тело испытывает переизбыток эндорфинов, приносимых болью, и, похоже, они вгоняют в экстаз – ещё чуть-чуть, и, кажется, можно просто-напросто вылететь за пределы собственного тела. И кровавые искры чужих глаз теряются где-то в стремительно угасающем сознании, но руки – Бэкхёна руки – всё ещё такие тёплые, такие завораживающие, и сам Бэкхён – тоже всё ещё такой...
В голове Марка всплывают головокружительные цвета – розовый, малиновый, сиреневый и ярко-красный, ужасы обезображенных тел, прекрасные и отвратительные одновременно шипы роз, радость, слепленная из плоти и крови, и – глаза; по-дьяволськи красные глаза кровожадного зверя с розовыми волосами. Он задыхается, жадно пытаясь сделать ещё один, последний глоток воздуха, пропитанного болью, и последнее, что он видит –
любящий взгляд Бэкхёна.
– ✞ –
