you be good

Words are flowing out Like endless rain into a paper cup They slither wildly as they slip away across the universe Pools of sorrow waves of joy Are drifting through my opened mind Possessing and caressing me Nothing's gonna change my world The Beatles — «Across the Universe»

Голова шла кругом от прилива адреналина, хотя кофе он отхлебнул всего два раза и то рефлекторно. Самоирония тоже включилась чисто на рефлексе. «Класс, детский поцелуй на заднем дворе кофейни напротив помойки с фоновым запахом скисшего молока и курева. Молодец, Чуя, такого опыта в твоей жизни еще не было, будет чем похвастаться внукам». Со стороны, наверное, правда выглядело по-дурацки. Со стороны Накахары сильно тряхнуло гормональный фон. У него не встало, конечно, но прилив тепла в теле и нервное ожидание чего-то там ощущалось соответственно. Чуя хмыкнул про себя: «Еще бы, когда красивый паршивец». Попытки абстрагироваться от внезапного происшествия то работали, то сходили на нет. Работа шла как в час по чайной ложке, то есть почти никак: он отрисовывал эскиз, находил затруднения и мозг как по щелчку подсовывал свежие вспоминания о теплых губах и щекотной челке, Чуя сбивался с мыслей и сосредоточиться удавалось только с огромным усилием. Он легонько шлепал себя по щекам, выпрямлялся до тихого хруста в позвоночнике, делал как образцовый йог глубокий вдох-выдох, но все шло к черту. Периодически он, в качестве добивающего приема, ловил на себе изучающий прямолинейный взгляд, но, к сожалению, не мог ответить тем же. Оставалось только продолжать пялиться в экран в надежде, что работа сделает себя сама, и изредка беспомощно водить мышкой по столу. Когда Дазай иногда начинал ходить по залу, Накахара пытался исчезнуть или притвориться мертвым, потому что так или иначе в грудной клетке нервно заходилось и становилось шумно, во рту пересыхало. От нервов, конечно. Когда пошел третий час дня, есть все еще не хотелось, а Чуя все еще делал попытки влиться в рабочий процесс. Хотя живот урчал: проходивший мимо Осаму явно услышал и усмехнулся, Накахара без особой радости послал ему максимально раздраженный взгляд. К пятому часу он еле закончил второй вариант эскиза, этапом цветовой разработки даже не пахло, как и типографикой, а она входила в пункт вывески. Чуя понял, что больше не вывезет этого сиденья на одном месте как на иголках и с чувством то ли разочарования, то ли облегчения покинул «Фукузаву». Все отношения Накахары можно было пересчитать по пальцам одной руки и обоих людей он знал как минимум года два. Первый дубль: одноклассница, с которой он разделял прогулку до дома и изредка перебрасывался фразами в школе с класса третьего средней. Фамилии он, наверное, не вспомнит, но звали ее Юри. Ей шло каре и школьная форма. У нее были симпатичные черты лица, красивая улыбка и как в долбанной подростковой мелодраме она обрабатывала ему синяки после очередной драки. На первом году старшей школы Накахара понял, что возможно что-нибудь клюнется. И клюнулось, но держалось всего около года, даже меньше. После поступления в Токио они никак не связывались с друг другом и не виделись. Утекло так много времени, что Чуя не удивился бы, если встретил ее на улице, но совершенно не узнал. Вряд ли она до сих пор также стрижет волосы, пользуется теми же сладкими духами и ходит с тем же начищенным кожаным портфелем. Дубль два пришелся аккурат на первый курс в университете искусств и дизайна в самой Йокогаме. Это был с коротким темным ежиком волос парень с пирсингом в бровях, языке и кое-где пониже: Чуя сам не понимал, как его в такое угораздило. Он гонял на байке, на котором Накахара так ни разу не прокатился, и появлялся в институте совсем редко. Дайске Мацумото не был красавцем, но подкупала его харизма и энергетика. Хотелось стоять рядом с ним и заглядывать ему в рот при малейшей возможности оного. Завертелось дело на пьяной тусовке на втором курсе в начале года: Накахаре показалось, это было притяжение, но, правда, действовало оно только в смеси с алкоголем. Они так и жили: выпивали, а потом искали любую горизонтальную или вертикальную поверхность. Через полтора года Накахара понял, что это очень дебильные отношения, раз у него встает только после двух стаканов каберне, а его партнер — тот еще торч, да и лаялись они предельно часто. Итогом был естественно разрыв отношений, после которого Мацумото буквально сразу подался на отчисление, взятие себя в свои же руки и принятие решения, которое повлияло на его встречу с Акутагавой: взять небольшой академ. Соответственно Дазай в этот список никак не вписывался и был снегом, свалившимся на голову в июле. Чуя думал по-разному. С одной стороны, почему бы и нет: к Осаму тянуло, а это первый звоночек перед размазыванием соплей. Сомнительный плюс. С другой стороны, с чего бы да: он не знал про Дазая совсем ничего, только про возраст и абстрактно про образование, вдобавок у него был какой-то перебор с загадочностью и не все в порядке с головой, еще он, откровенно говоря, вор, и либо забит от рук до шеи, либо суицидник. И пока что причины не давать волю симпатии перевешивали. Чуя Накахара пытался вести себя крайне рационально. После отношений с Дайске не хотелось повторить этот опыт и снова пустить полтора года жизни под откос. Воскресенье прошло в долгой и упорной работе, хотя из головы не выходило чужое самодовольное выражение лица, из-за этого Чуя был готов взвыть: Дазай мешал, даже не находясь рядом. Под вечер Накахара сдался, вышел в круглосуточный за углом и по привычке взял бутылку красного сухого, но вспомнив про количество денег в кошельке поставил обратно и схватил два пива. Увидев дату рождения в паспорте, кассирша в удивлении вытянула лицо, и Чуя немного рявкнул: собственная моложавость раздражала. После первой бутылки ловенбрау пришло осознание, что работать теперь не хочется ни черта. Зная себя, Накахара предусмотрительно переполз со второй бутылкой на кровать и еще больше ударился в размышления. — Он выглядит как отбитый чудак. Еще более отбитый чем Дайске. Мне оно надо? Темная бутылка с голубой этикеткой не ответила. — Убиться просто. Потолок и лампа также молчали. Чуя подумал, что чудак в данной ситуации только он и прикончив остаток в два глотка накрылся по самую макушку одеялом. Он не любил, когда нарушалась стабильность, а в данном случае она не просто нарушалась, ей препятствовал живой человек, на которого Накахара имел сомнительное в плане величины влияние. Понедельник был откровенной дрянью. Наступал октябрь. Время текло к первым правкам эскизов к «Фукузаве»: Акутагава в один из перекуров хрипло пролаял: — Уже не в терпении, когда ты наконец озолотишься. — Сам жду не дождусь. Окинув взглядом проделанную работу, Куникида удовлетворенно хмыкнул, кажется, пока ему относительно нравилось. — Единственное, вопрос в цвете и типографике. Хотелось бы посмотреть в более темном оттенке и другие вариации шрифтов. — С этим проблем не будет. И когда возможно будет прийти на следующие правки? Через пару дней уже будут внесены. — Давайте в пятницу, также вечером. Если будете опаздывать, напишите заранее, ухожу в районе шести. К слову, оставайтесь потом, будет молодой джаз-бенд. И да, конечно, аванс. Чуя поблагодарил за приглашение и, покинув душноватый кабинет, рефлекторно ослабил чокер. Телефон коротко завибрировал: скорее всего уведомление о пополнении банковской карты. За стойкой натирал лакированную поверхность Джуничиро и слабо улыбнулся Чуе. Накахара в ответ приподнял уголки губ, подумав, что давно его здесь не было видно. «Болел что ли?» В курилке Акутагава встретил его многообещающим «получку-надо-и-отпраздновать-ты-сам-знаешь», на что Чуя также многообещающе хмыкнул. Бар «young hookah» был местом не особо приметным: он не светился никакой вывеской снаружи, находясь в подвальном помещении, и знали о нем, по сути, только постоянные посетители. Несмотря на название кальян там почти не курили, зато была приятная музыка и не менее приятные цены. Даже вечером там не было жуткой переполненности и дышалось свободно. Посиделки с Акутагавой чаще всего перетекали после «young hookah» на парковые скамейки, после парковых скамеек либо к кому-нибудь домой, либо оставались там же прямо до утра. Рюноске привычно взял себе стакан пива, схлебнул тонкую пенку; Чуя попросил любимое: вино со спрайтом. На меловой доске этой позиции не было, но для Накахары исправно делали. — Поздравляю с окончанием бомжевания. — Спасибо, безумно приятно. Ямамото деловито протирал стакан и внимательно посматривал на обоих. Затем бармен испарился куда-то в подсобку, и Рюноске воспользовался моментом, придвинувшись: — Что у вас с Дазаем? Чуя поперхнулся и вытянул лицо в удивлении. — Мне Атсуши сказал, ты от него бегаешь, как будто он зарезал твою семью и тебя изнасиловал в добавок. — Мелкий, блин. — Так что? Накахара уставился на свои колени и еще думал секунд десять: — Ну он меня поцеловал. Типа. Но это даже поцелуем не назовешь. Не ожидал, что он будет таким мягким. Типа по характеру. Блять, то есть, в смысле, я от него вообще ничего не ожидал. Мы пошли на задний двор переговорить, и он сказал, что я ему задолжал. Типа. — Уже? — Да не в том смысле. Когда у Гин была выставка, мы пошли парк и я…немного осел после вина. Он проводил меня до дома. Акутагава присвистнул: — И? — Ну и он странно сказал, что с этого вечера за мной перед ним должок. Думал, ему нужны были деньги, но…но в итоге он просто поцеловал. По-детски. Мне не было неприятно, даже наоборот. Я вроде разочаровался, вроде нет, не знаю. Чертовски сложно. — Разочаровался? Ты что, думал он тебя разложит прям на заднем дворе? — Да нет же! — Чуя вспыхнул и принялся тараторить, — Вовсе, блять, нет, ни за что в жизни. Нет. Просто это было странно, он не похож на человека, которым мне показался в тот момент. Короче, это было странно. — Ты разговаривал после этого с ним? Он тебе все-таки нравится? — Не разговаривал и я не знаю, я почти каждый день мусолю это в голове, а толку ноль. — Если мусолишь, значит что-то есть… Акутагава заваливал его вопросами, а Чуя не успевал формулировать ответы. Видимо, в данный отрезок времени Рюноске больше всего интересовала внезапно воскреснувшая личная жизнь друга. Накахара сделал большой глоток и сжал переносицу двумя пальцами. Бесило. — Блять, и что мне с ним делать? У тебя есть варианты? — Попробуй. — Ахуенный совет. — Я не Нострадамус. А ты тот еще тугодум. Очень много думаешь. Просто попробуй. Ты пытаешься абстрагироваться от его намеков из-за того обмудка? — Акутагава с философским видом хлебнул пива. — Пойми, не все люди такие идиоты, ты с таким же успехом можешь всю жизнь избегать отношений. Сам же прекрасно понимаешь: если почувствуешь, что он — такой же, если опять все катится к черту, просто пошли его подальше. Но избегать его — это не решение проблемы. Тем более, если учитывать, что никакой проблемы на самом деле нет. Он странноватый, но с чего ты решил, что он — плохой парень? Если весомых причин нет, отчего ты страдаешь херней? Чуя снова уставился на свои колени: картинка не изменилась. Если честно, то да, Рюноске сказал много верных вещей. Накахара опрокинул в себя остатки и продолжил крутить стакан в руке. — Спасибо. Попробую так не зацикливаться. Просто не хочу пустить свою жизнь по пизде еще раз. — Понимаю. Акутагава на самом деле ни черта не понимал, и Чуя, разгоряченный небольшой порцией вина, не мог упустить эту важную деталь из виду: — Ни черта ты не понимаешь. Я проебал полтора года своей жизни! — стакан со стуком опустился на барную стойку, — Полтора, Рюноске! И все пошло по пизде, потому что я вовремя не отлепился от этого щенка! Я был таким идиотом, а он — тем более. Мне казалось, что это совершенно нормально сидеть на этом дерьме. И самое главное, я был на втором курсе, считай, второй раз. Я сам себя не понимаю, почему я не думал головой? Хер знает. Будто на плечах ни черта не было. — Теперь у тебя есть опыт и голова. Имей это в виду и думай почаще. — Акутагава отпил пива и нетипично для себя с иронией осклабился. — Это полезно. Когда Ямамото вернулся, они попросили еще по стакану. Вспомнив, что предпочитает Дазай, Чуя зачем-то попросил виски со льдом. Рюноске удивился и хмыкнул. На порядок крепче вина, оно жгло горло и Накахара едва удержался, чтобы не закашляться, сделав совсем небольшой глоток. Было совсем непривычно, и Чуя поморщился. Положил на стол наличку, добил остатки одним глотком, стараясь не дышать, и потянул Акутагаву на улицу покурить. Чуя почувствовал, что через минут тридцать его совсем размажет, и предусмотрительно сел на скамейку. Был час с лишним, и соответственно стало холоднее, чем было днем. Накахара затянулся и откинулся на спинку: очень темное небо пересекали худые палки ветвей и желтыми мелкими листьями, которые в глубокой темени казались такими же черными, почти сливались с небом. От этого вида было одновременно и тревожно, и спокойно. Чуя почему-то вспомнил, что, когда они сидели с Дазаем, ночь казалась на порядок чернее. Он тряхнул головой: ехидную улыбку Осаму хотелось выкинуть из головы куда подальше, настроение не располагало к мыслям о всяких хитрых странных типах. Вторая сигарета, а затем четвертая шли совсем легко. Накахара не заметил после пятой, кончилась пачка. Он лениво смял ее и отправил в мусорный бак. Та упала мимо, не долетев пары сантиметров, но было жутко насрать. — Пошли домой. — Да. Помоги. Когда Рюноске подал ему свою ладонь, Чуя невольно вспомнил другую. Виски глушил память, но Накахара помнил очень хорошо. Пальцы более худые, длинные, бледные, с шершавыми мозолями, которые чувствовались даже через тонкую ткань перчаток, но очень теплые, будто почти горячие. — Какие-то руки у тебя холодные. — Разве? Акутагава изучающе-равнодушно посмотрел на свои пальцы. Спустя секунды натянутого молчания Чуя тряхнул головой и перевел мутный взгляд куда-то в деревья. В горле осел непонятный ком. — Забудь. Показалось.