you be good

Tender we fall Quiet and alone Tired and gone, just speechless Speechless Tired and gone the acid - basic instinct

— Кто, блять, там шумит? — Наверное, первокурсники. — Говнокурсники. Акутагава только кашлянул и деловито натянул очки на переносицу. На фоне шумных криков из коридора был почти не слышен голос Киллиана Мерфи, и Рюноске сделал звук погромче. Накахара после тридцати секунд нервного постукивания пальцами по деревянному столу в конце концов подорвался со стула и с громким хлопком запер аудиторию так, что замолкли пара зевак на задних рядах. Рюноске оглянулся на друга и теперь кашлянул на пару децибел выше. — Успокойся. — Я спокоен. Спокойствием Чуи можно было кипятить воду и рубить дрова. Потому что он плохо спал вторые сутки, ведь он на свою голову впустил в квартиру человека, который не расставался со своей Hohner ни на час, особенно в предрассветное время. Чуя любил гитарные переборы на фоне, но «не-в-ебанных-четыре-часа-утра-прости-господи». — Когда ты говоришь, что спокоен, у тебя обычно ломаются или вещи, или одногруппники. Выдохни, Накахара. — Спасибо, выдыхаю уже с трех ночи. Как видишь, помогает не особо. — И чего ты так поздно лег? Чуя искал вкладку с нужным файлом в иллюстраторе и не хотел признаваться Акутагаве, что теперь у него живет сомнительный тип по имени Осаму Дазай, поэтому его мозг мгновенно сгенерировал простую отмазку. — Соседи шумят. Технически, он даже не соврал. — О как, — философски протянул Рюноске, — Сильно шумят? — Стены тонкие. — Ты видел эту хрень? — Акутагава быстро отвлекся, развернул к Чуе свой ноут и в прострации тыкнул в какой-то пост из их общей группы в фейсбуке. Накахара прищурился, он думал, там что-то в «Острых козырьках» происходит, нечто шокирующее такую амебу как Рюноске, но нет. А лучше бы это был какой-нибудь сюжетный поворот в сериале. Чуя негромко начал читать вслух: — «Уважаемые студенты, в связи с предстоящей конференцией в Токио промежуточную аттестацию по рисунку вынуждены провести на неделю раньше…», — Чуя сделал паузу и еще два раза медленно прочитал про себя. И еще раз. Почти по слогам. Потом посчитал дни, дату публикации поста и сделал вывод, что осталось два дня. Повернулся лицом к озадаченному Акутагаве. Рюноске щелкнул пальцами прямо перед носом Чуи: — Что ты на меня так смотришь? Не я заведую кафедрой.  — Ну ты слышал? Что, простите? А по ебалу они не хотят? Ты это слышал, да? То есть, видите ли, у них ебучая конференция в Токио! Рюноске стянул с носа очки и тихо выдохнул: — Я сосал, меня ебали. И, чисто с механической точки зрения, Акутагава был прав. Чуя схватился за волосы и упал лицом вниз на парту, она пахла пластиком, бумагой и кофе. Звуки выстрелов из ноута и голоса на английском смешались в кашу, в голове красной неоновой строкой бежали мысли, что, кажется, он в полной заднице, а это отрезвило очень сильно. — А это мы одни такие пост не увидели? — Хуй знает, не о тех беспокоишься. У тебя готовы наброски? — Накахара поднял на Рюноске взгляд полный злого смирения с предстоящим пиздецом и ответил почти действительно спокойно: — Какие наброски? — Боже, Накахара. — Что. — Боже, блять. — Что? Почему сразу «Боже, Накахара»? Ты считаешь, мне от этого понятнее? Да ни черта. — Нет, правда, Боже мой. — Акутагава откинулся на спинку стула и пальцами начал активно массировать переносицу, — У тебя всегда в башке какой-то ахуенный кавардак, но сегодня ты отличился. — Акутагава Рюноске. — Ладно-ладно, — Акутагава вскинул ладони в примирительном жесте и закрыл ноут: наконец-то с фона пропали английские голоса и трескотня наряду с звуками выстрелов, зато повисла почти оглушительная тишина, — Короче, мягкий материал, количество от десяти листов, формат как обычно. — А тематика любая? — Портрет и фигура. Посмотри примеры в фейсбуке, я думаю такое можно сделать за… часа три? Абстрактно говоря. Чуя открыл группу, пролистал до нужной папки и присвистнул. Рюноске просто нахмурился. Но у Рюноске всегда все просто. — Ну ладно, за пять-шесть. — Я бы убил на это сутки. — Ну возможно. — Ну точно. Технически, все можно успеть. — Чуя даже начертил себе план на ближайшие два дня на каком-то левом листке бумаги, правда Акутагава посмотрел на все дело со скепсисом, — Смотри, начиная с сегодня я буду делать по пять набросков в день, плюс всякая непредвиденная херня, которая часто случается, как минимум одна бессонная ночь, возможно божья помощь и… я не попаду на пересдачу. Здорово? Все гениальное просто, Акутагава. А еще, могу не пойти завтра на пары и весь день… Но Рюноске впечатлен был не особо. — Ты не можешь не пойти завтра на пары. Завтра у Мори утверждаем тему тетрапаков. — Черт, — Чуя понимает, что да, у него «в башке какой-то ахуенный кавардак». Но он не унывает, — Ладно, придется не поспать, бывает. — Учитывая все твои положительные качества, ты все сделаешь в ночь до сдачи. — Но даже в этом случае я не попадаю на пересдачу! — Хорошо, я понял, ты настроен серьезно, молодец, Накахара. — Ты в меня не веришь? — Чуя выглядел самоуверенно, но беспокойно. Скепсис друга подбивал самолюбие и все уже казалось не так уж и легко, как он спланировал. — Я не валяю дурака, я же серьезно. Поверь в меня, я же не клянусь, что взберусь на Эверест, в конце концов, это просто сессия. В выражении лица Рюноске так и читалось, что он хотел как-то не позитивно съязвить по этому поводу, но он лишь выдохнул и открыл ноутбук, снова уставившись в приятный профиль Киллиана Мерфи и пододвинул экран поближе к середине стола. Чуя вместе с ним погрузился в сериал, и наброски по рисунку остались где-то в задворках сознания. У него еще будет время разобраться с этим. По возращении домой Дазай в квартире не нашелся, зато нашлась кружка недопитым чаем, еще еле теплым. Чуя, подумав, что Дазай вряд ли по возвращении будет хлебать холодную сенчу, убрал кружку в раковину, у себя в комнате скинул сумку на пол и безвольно рухнул в кровать. Мозг вел активную умственную деятельность, концентрация достигала почти восьмидесяти пяти процентов, Чуя пытался не волноваться и начать действовать. Наброски. Их нужно делать. Но с кого? Вопрос был крайне насущный. Идеально было бы автопортрет. Хотя бы. Фигуру то точно придется делать с кого-то. Он посмотрел еще раз описание задания и не найдя противоречий, решил полежать еще пять минуток. Впереди была кропотливая работа, поэтому Чуя дал себе еще хоть немного времени собраться с мыслями. * — Где тебя носит? — Ты не поверишь. Накахара отправил ноут и зарядку в рюкзак, пригладил волосы перед зеркалом и влетел в ботинки, взгляд скользнул по часам, на которых — 10:12, и морально приготовился бежать. — Поверю. — Выхожу из дома. — Реще давай, Мори опаздывает. — Боже, спасибо, что ты есть. Он сбросил и буквально выбежал из квартиры. Конечно, он опоздал на пятнадцать минут больше, чем профессор. Но это не страшно. Конечно, Рюноске спросил, сделал ли он хоть один набросок. И вот это просто жуткая ситуация. Конечно же, врать Акутагаве бесполезно, поэтому Чуя качнул головой, резюмируя максимально кратко. — Неа. Заснул. Рю очень тактично промолчал, Накахара был очень ему за это благодарен, и он на самом деле до сих пор не терял надежды, даже когда подошла его очередь одобрять у Мори сраные тетрапаки. Мори что-то говорил ему, Чуя пытался записывать в заметки на телефоне, чтобы после пары пулей вылететь из универа. На живопись и колористику он срать хотел, поэтому он опять сбежал под понимающий взгляд Акутагавы. * Автопортрет был плохой идеей. Именно поэтому Чуя пытался выехать на максимальной выразительности своих бесконечно взъерошенных волос и злых глаз, угловатых черт лица и тонких губ. Выходило даже смешно, лично Накахара бы посмеялся если бы увидел такой портрет на стенах аудитории. Портрет рыжего ребенка с неаккуратно выведенными скулами и челкой, такого странно серьезного при всем своем лохматом почти что профиле с размашисто выведенной в угле подписью «сангина, крафт». Спустя почти три часа нетерпеливо позвонили в дверной звонок, Чуя, недолго думая, что Дазай, дырявая башка, забыл ключи, еле встал на затекшие ноги и кряхтя поплелся открывать дверь. Кое-как он открыл левой более-менее чистой рукой щеколду и его в следующую секунду обдал слабый порыв холодного полу-зимнего воздуха и легкий запах кофе. Дазай вопросительно приподнял бровь при виде правой руки Чуи, которая была вся по локоть в красно-рыжей крошке от мелков. — Ты убил кого-то? — Нет. Пока что. — Только не говори, что тебе нужна моя помощь, чтобы закопать труп. — Если не перестанешь фонтанировать своими тупыми шутками, этим трупом станешь ты. — Да ладно, я думал мы с тобой сообщники. Партнеры, в конце концов? Дазай, хмыкнув, похлопал его по плечу и выскользнул на кухню, после чего разочарованно резюмировал: — Ты вылил мой чай? — Двухдневной давности? Да. Чуя только очень громко вздохнул и поставил чайник: — Завари себе новый. — Эй, подожди, — Чуя остановился, Дазай цапнул его за рукав кофты и продолжал весело и игриво смотреть сверху вниз, будто бы не понимал, что вообще-то он действительно его достал, — Что такое? И где труп? — Дазай, мне не до твоих шуток, поэтому будь добр, отцепись и постарайся не мешаться. Я не требую от тебя ничего сверхъестественного, просто заткнись бога ради и не мельтеши… — Чуя вдруг запнулся и молча уставился на него снизу вверх. Приподнялся на цыпочки, посмотрев на Дазая с чистого профиля. Потом снова в фас. И еще раз в профиль. Осаму смотрел на него, как на полоумного, но Накахару это мало смущало. — В общем да, часа два сможешь не двигаться и по возможности молчать? — Нет. — Да в смысле, я так многого прошу? — Ты вылил мой чай. — Я сделаю тебе новый. — Чуя почувствовал: еще одна фраза и у него начнет дергаться веко. — Нет, лучше закажи нам пиццу за свой счет. И я весь твой до утренней смены. — Как тебя легко купить. Маргарита. — Пепперони. — Маргарита. — Пепперони. — С ветчиной и грибами. — Идет. Они показушно пожали друг другу руки, и Чуя уже начал писать в доставку, как наткнулся взглядом на разлегшегося на полу Осаму. — Чего лежишь? Снимай шмотье. — Дазай бы не был Дазаем если бы не присвистнул: — Прям все снимать? Накахара, подумав, качнул головой: — Нижнее белье оставь. Когда Осаму звякнул пряжкой ремня, Чуя молча ретировался из комнаты, достал пару лишних ватманов из-под кровати и на всякий случай уголь. Когда шорох стих, он вернулся обратно, рубашка и черные джинсы валялись на полу, Дазай сидел на стуле, как ни в чем не бывало. Бинты начинались от кадыка, заканчивались на ребрах, было перемотано левое и правое предплечья до запястий. Чуе внезапно пришло глупое осознание, что он забыл про бинты, но решил не говорить ничего. Какое-то неловкое и тупое молчание повисло между ними на пару секунд, но Накахара только устроился на полу и разложил красные мелки. — Встань с опорой на одну ногу, любую. И одну руку расслабь, а вторую — на бедро, постарайся немного расслабить тело. — Так? — Нет, сейчас, — Чуя встал с ковра. Чем ближе он подходил, тем явнее становились контура грудной клетки под бинтами, кости ключиц и выпирающие тазобедренные. Голени, твердые икры и плоскость живота, которую пересекала дорожка редких темных волос. Где она заканчивалась, Накахара предпочел не раздумывать. Чуя подошел вплотную, избегая взгляда, хотя чувствовал, как ему скоро продырявят им затылок. От резкого малопонятного волнения взмокли руки и стало на пару градусов теплее, а может и на все десять. Накахаре в общем-то было похуй. Всегда. Он и на рисунке, и на живописи видел женщин и мужчин, молодых и в возрасте, красивых и не очень, в одежде и без, он подходил вплотную, чтобы рассмотреть движение костей и откуда растут мышцы. А Дазай не был и вполовину так хорош, как некоторые молодые натурщики и натурщицы. Хотя, боже, кому он врет. Это пиздеж. — Извини, — Накахара неуверенно коснулся горячей кожи на бедре, надавливая, чтобы оно ушло немного ниже. Дотронулся также до плеча, провел ладонью по позвоночнику, заставляя немного прогнуться в пояснице. — Скажи, когда устанешь, сделаем перерыв. Ему кивнули, и Накахара на негнущихся ногах опустился на стул. Больше они не говорили. * Была почти половина четвертого утра, когда Дазай пошел разогревать остатки пиццы, накинув на плечи плед, а Чуя задумчиво начал листать каналы в телеке. Реклама, реклама, диснеевская «Русалочка», какая-то документалка от бибиси, «Игра престолов», реклама… Чуя отвлекся, когда перед ним поставили тарелку, и поток передач остановился на каком-то фильме. У Накахары на самом деле - в глазах какие-то периферийные круги, тяжелые веки и легкий озноб. Он лениво жевал пиццу, радуясь, что Дазай тактично молчит. В какой-то момент Чуя просто залип в телек, особо даже не соображая, что происходит на экране. Но ему не нужно было, нужно было просто куда-то пялиться пока он ел, чтобы совсем не заснуть. Кажется, фильм оказался каким-то хоррором, но Чуе было скорее страшно за свою задницу после завтрашнего, уже сегодняшнего, просмотра, чем за блондинку по ту сторону экрана, которая забежала в стремное темное помещение. Накахара кратко прокомментировал. — Пиздец. Вот же тупица. — Ее убьют предпоследней. Задумчивая фраза Дазая, сказанная пока он жевал кусок пиццы, заставила Накахару очень медленно повернуть к нему голову. И Осаму, видимо, решил пояснить. — Я смотрел его два раза. — Значит, мертвая тупица. —  И не поспоришь. Дазая как будто бы вовсе не вырубало, он убрал всю их поляну, пока Чуя покрывал сангиной ватман. Почувствовалось легкое покалывание в пальцах, и Накахара понял: завтра его будет знобить, но эти тупые эскизы он добьет. — Мне еще работы часа на три… — Без проблем, — Дазай привычно встал в позу, перекидывая плед через плечо, — Но, детка, если бы это была пепперони, я бы даже снял бинты. — Чуя не знал, что делать: морщиться из-за хриплого «детка», хотя они так не договаривались, или посмеяться с шутки, совсем немного переходящей границы, походу, суицидального характера. — Не называй меня так. — Серьезно? То есть, два поцелуя тебя не смутили, а «детка» - да? — Их было три. Впрочем, неважно. И мы же оба понимаем, что это несерьезно. Честно, в Йокогаме достаточно парней и девушек, которые бы ссались кипятком от того, что ты назовешь их этим своим, — Чуя нахмурился, — «Детка» и так далее. Поэтому хватит. Чуя провел линию, проходящую по малоберцовой кости, и начал строить коленные чашечки. Правда, это ничуть не успокаивало. — А что, если я абсолютно серьезно? Чуя штриховал тень, пробегающую по ребрам, и как можно тише сглотнул. — А я — нет. — Ты не подарок, Чуя, — Накахара замер на штриховке, без шороха сангины в комнате повисла тишина, емкая и звенящая на периферии. Но Чуя переборол себя и оторвал взгляд от листа. Дазай не ерничал, у него — ни единого намека на улыбку, даже в глазах. У него — тяжелый взгляд, не поддернутый пленкой веселья, и от этого Накахаре стало еще более не комфортно, — Ты выглядишь, как взрослый ребенок, который дорвался, тебя швыряет из стороны в сторону, ты не знаешь чего хочешь от жизни и ориентируешься по тому, что хотят от тебя другие. У тебя проблемы с выражением агрессии, ты предпочитаешь игнорировать то, в чем есть какой-то смысл, и боишься ошибиться. Накахаре больно царапнуло слово «не-подарок». И опять пиздеж, его царапнули абсолютно все слова, которые на него сейчас вылили. Чуя все еще смотрел и пытался понять, почему он так сильно разочарован и растерян. Глупо. Казалось бы. «Это же всего лишь Дазай». — Если я не подарок, то нахуя? Осаму медленно скользнул взглядом по его лицу, губам, перепачканным рукам и голым лодыжкам. Без тени улыбки сказал: — Как раз-таки поэтому. Накахара почувствовал, как с него опустили тяжелый взгляд и посмотрел в окно. Его сердце забилось в плохом глупом темпе, в голове — кавардак, но почему-то дышалось намного легче после этого корявого как раз-таки поэтому. Он отстраненно проронил. — Уже рассвет.