you be good

Come to decide that the things that I tried Were in my life just to get high on When I sit alone Come get a little known But I need more than myself this time Red Hot Chili Peppers – «Snow»

— Знаешь, когда ты спишь, ты даже не бесишь. Чуя рассматривал чужое спящее лицо, как бы плохо это не звучало. Накахара присел на корточки перед футоном Осаму и наблюдал за тем, как человек, от которого обычно круглые сутки так много шума и проблем, мирно спал. Чуя в какой-то прострации убрал темные волосы со лба и еще немного подергал за пряди. Честно говоря, самые обычные, не жесткие, не мягкие, волнистые, но они приводили его в непонятный восторг. Когда Дазай был такой тихий и спокойный, самому становилось тихо и спокойно. Накахара бы сказал, эмпатия. Но на самом деле это было просто странное влияние Дазая на него. Он прикоснулся, пропустил волосы сквозь пальцы, с удивлением находя несколько седых, и откинул челку со лба. Были заметны круги под глазами, легкая щетина и покрасневшая от холода кожа на щеках. Тонкие брови и губы. Сухие, приоткрытые. Чуя погладил его по голове в последний раз, и дал легкий щелбан в лоб, который следом нахмурили. — Вставай. Эй, ты совсем глухой? Дазай промычал что-то очень непонятное и перевернулся на другой бок, закинув ногу сверху одеяла. — Дазай. Дазай, — Чуя потряс того за плечо, но чуть не словил пяткой в живот и совсем разозлился. — Ну и черт с тобой, значит, на смену сегодня не попадешь! Потом Накахара понял, пока принимал душ, что у Осаму сегодня и правда не было смены, и чертыхнулся, расстроившись вдвойне. Пара уже началась минут тридцать с хером назад, и все, на что у Чуи хватило времени: запихнуть ноутбук в рюкзак, натянуть джинсы и толстовку. Накахара впопыхах между делом забежал на кухню и залпом осушил стакан воды, чтобы не сдохнуть по пути в универ от колючей проволоки в горле и, наконец, оказался в коридоре. Чуя натягивал свою куртку, потому что на улице — дурацкий холод и высокая влажность, но, черт. Ну да, если бы сейчас, когда он так торопился, ничего бы не случилось, это было бы слишком хорошо для него. Он все дергал собачку на молнии куртки, но она ни черта не хотела двигаться и оставалась на месте. К Накахаре медленно, но верно пришло простое осознание того, что сломалась чертова молния. Сколько бы он не дергал черную металлическую собачку, она не двигалась ни на чертов миллиметр, а пальцы начинали побаливать. Он бы стерпел это при других обстоятельствах, но сейчас это было даже не смешно. — Блять, пожалуйста… Чуя со всей стервозностью попытался выковырять коротким ногтем кусок ткани, застрявший в молнии, но как бы он не старался, особо ничего не выходило. Чуя в раздражающем бессилии посмотрел на часы, на заевшую молнию и на смс от Рюноске «ты-вообще-придешь-знак-вопроса». Потом он кинул взгляд на другие крючки в коридоре, недолго думая, снял мотоциклетную куртку Дазая, предварительно выложив из кармана ключи; было немного странно, но, наверное, ничего страшного. Он еще раз обдумал, а потом фыркнул: он слишком много парился над такой херней. «Ему все равно не нужно на смену» «Это безвыходная ситуация» «Так ему и скажу» Накахара схватил с полки шарф и выбежал из квартиры, отчего-то чувствуя себя проигравшим в их невидимом соревновании. * Куртка Дазая пахла Дазаем. Будто он сидел с ним на паре и обнимал его, совсем рядом. И это вводило в ступор. Куртка была мотоциклетная, похожая на обычную косуху: Дазай ходил в ней в последнее время почти постоянно, хотя на байке гонял редко, а может и не гонял вовсе – Чуя так и не понял, чем кончилась их с Куникидой ссора из-за мотоцикла. Она пахла табаком, кожей и кофе. Холодным ветром, металлом и совсем немного так, как пахнет воздух в час ночи на больших трассах. Плотная, старая, потрепанная, в мелких царапинах и сломанной второй по счету застежкой. Чуя уткнулся носом в воротник, не желая снимать, пока не стало совсем жарко; он вытащил ладони из карманов, и из куртки что-то выпало, кажется, шумное и пластиковое. Кое неприятно на них посмотрела, и Накахара скованно улыбнулся, пока Акутагава нырнул под стол и вернул, как оказалось, блистер таблеток. — Не теряй. — Спасибо, но я бы сам поднял. – Чуя убрал обратно в карман и застегнул наглухо молнией: если Дазай узнает, что он рылся в его карманах, это может не очень хорошо закончиться. Рюноске немного удивленно на него смотрел, и Чуя чудом вспомнил, что про их странное сожительство с Дазаем он не в курсе. Хотелось бы рассказать, но не сейчас. Кое-сан смотрела прямо на них. — Что такое? — Куртка новая? Недавно купил? — Старая какая-то, в шкафу завалялась. Уже и не помню, где покупал, - Чуя отвел взгляд и задумчиво почесал шею, - Она мне великовата чуть-чуть. — Может быть, - Акутагава посмотрел немного недоверчиво, и у Накахары от этого взгляда все почти ухнуло в пятки, Рюноске порой имел очень неприятный взгляд: до жути проницательный и как будто сканер штрихкода в магазине, что ли? А потом он выдохнул, – Но тебе идет. Носи ее чаще. — Правда? - Чуя испытал необоснованный прилив счастья и глупо улыбнулся, и теперь удивленно на них двоих смотрела уже второй раз Кое-сан, но он не удержался и шепнул, - Спасибо. — Накахара Чуя, можете повторить, что я только что сказала про цветовые соотношения в интерьере? Чуя поднялся со своего места, немного стушевавшись, и озадаченно нахмурился. Послышались смешки с задних рядов. Кое-сан разве что нахмурилась в ответ. Она цыкнула на остальных студентов, и Накахара почувствовал себя хоть немного защищенным, правда от кого? Непонятно. Препод все так же прожигала его взглядом, и он неловко смял край рукава. — Ну, Накахара, не тяните, отнимаете наше общее лекционное время. Казалось, ему что-то пытался нашептать Акутагава, писал что-то на кусочке тетрадного листа, но Чуя так и не понял. Или не очень-то и хотел понять. — Накахара Чуя? — Извините, прослушал. Над ним втихую посмеялась половина группы, включая Рюноске, который уткнулся носом в ладони и вместо смеха сдавленно хрипел, но ему было в общем-то плевать. * — Может, поговорим? Акутагава в очках и черной водолазке, сделавший проект, со стаканом пива в руке выглядел как нельзя деловым, ему не хватало только сложить руки и выпрямить спину, чтобы его взяли на абсолютно любую приличную работу в их городе. Даже с пивом в руке. Просто тупо потому что это Акутагава, и он может так выглядеть. Чуе не очень понравилось это его «может-поговорим», потому что оно звучало как: — Ты что-то скрываешь от меня, мудила? или — Давай ты наконец расскажешь, что за херня с тобой творится и почему ты не ходишь в универ? и даже — Мне кажется, ты в конец ахуел притворяться, что ничего не происходит. У Акутагавы был безусловный талант укладывать в два-три слова смысл, который все люди выражали в одном или даже пяти предложениях. — Что-то случилось? — Да, например у тебя. Накахара убрал ноут в рюкзак и задумчиво уставился в собеседника: — Вообще да. Я хотел рассказать, но случая подходящего не было. Чуя думал, как сказать про все вкратце и чтобы звучало не так стремно: у него поселился молодой человек с гитарой наперевес, который, кажется, очень серьезно настроен на него, Чую, а еще он, Дазай, ахереть как круто смотрится на байке и на сценах в обшарпанных барах, еще Накахара набил татуировку, возможно, из-за этого его не возьмут на нормальную работу, но в целом он очень доволен, хотя кожа немного чешется и это подбешивает. Рюноске немного неожиданно подался вперед и шепнул: — Знаешь, я все понимаю, это наверняка тяжело, но молчать об этом тоже не стоит. Я мог бы посоветовать хорошего психолога. Накахара посмотрел на него удивленно и фыркнул, еле сдерживаясь от нервного смеха: — Да ладно тебе, Боже. Все не так плохо, как ты напредставлял. — Накахара, не юли, - о железобетонное лицо Рюноске можно было разбивать целые города, - Депрессия – это всегда серьезно. Чуя поперхнулся. Очень неудачно поперхнулся. Зашелся неприятным кашлем и прохрипел. — Подожди. Честно говоря, с этого момента, он перестал понимать в принципе, к чему они завели этот стремный разговор. Он смотрел на Рю, Рю смотрел на него, между ними – какое-то странно возникшее буквально из ничего недопонимание. — Что? Повтори. — Я сказал тебе не юлить. — Нет, а второе? — Депрессия – это не шутки. У меня это было в старших классах, и я знаю, о чем говорю. И квалифицированный психолог – это очень важно, я не хочу, чтобы ты… — Постой, - Чуя наклонился и поймал взглядом чужое донельзя серьезное лицо, - Подожди. Рюноске. С чего ты взял, что у меня депрессия? Тут уже Акутагава сам замялся и откинулся на сидение. Дело было к вечеру, народу в баре становилось все больше, у обоих болела голова, но начатый разговор надо было разговаривать. Он отхлебнул пива, смешно поддев языком пенку с губ, и сказал совсем тихо: — Таблетки же, — он нервно пробежался пальцами по граням икеевского стакана, — У тебя утром из кармана выпали таблетки. Я не хотел смотреть, но… в общем, мне такие же выписывали в старшей школе. Ну, ты же понимаешь, - Акутагава нахмурился еще больше, и у Накахары появилось очень плохое предчувствие. До этого было так себе, и сейчас стало еще хуже. Во рту неприятно горчило, а конкретные выводы никак не хотели напрашиваться, потому что все звучало не так уж и плохо, как могло бы быть, но и не хорошо, это точно. — Это антидепрессанты. Чую неприятно покоробило от того, что наконец озвучил Рюноске; догадка до этого момента неприятно холодила затылок, а сейчас его как будто оглушили. Накахара в прострации сказал, что ему душно, кое-как отсчитал купюры бармену и поднялся с насиженного стула. У него неприятно онемели пальцы, в грудине где-то в центре разрослась тревога – она как газировка, заполнила все межреберное пространство гадкой щекоткой. Когда они дошли до какой-то скамейки в сквере, Чуя достал сигареты, а Акутагава кашлянул: специально или нет, было непонятно. — Так, тебе подсказать психолога? — Не мне, Дазаю тогда уж. — Что? — Это куртка его. И таблетки тоже его. И психолог нужен угадай кому. Рюноске выразительно на него посмотрел, и столько эмоций от удивления до беспокойства Чуя редко видел на его лице. Наверное, даже никогда. В первый раз такое видел. — Мы живем вместе. Даже не спрашивай, потом расскажу, как так вообще вышло, Боже, — Накахара схватился за голову, забыв, что у него в пальцах сигарета, и чуть не сжег себе прядь волос, — Боже, какой я тупица, он же у меня прямо перед носом, хотя, — он затянулся и в какой-то надежде посмотрел на Акутагаву, — Честно, хоть он немного странный, непохоже, что у него депрессия или нечто в этом роде, — Накахара будто бы пытался зацепиться за какие-нибудь мелкие факты в оправдание и чувствовал себя жалко. Настолько жалко, что херово. «Честно, хоть он немного странный, непохоже, что у него депрессия или нечто в этом роде» Хотя, Господи, кому он врал. Акутагава, собственно, и озвучил. — Непохоже? Да не пизди. Он ходит по кафе, как мумия, почти по уши в бинтах, а на руках они почти всегда свежие. Дазай – не двенадцатилетняя девчонка, чтобы резать себе вены, потому что бойфренд засматривается на ее симпатичную подружку. Чуя открыл рот, но понял, что на самом деле ответить ему нечего. Он спросил почти беспомощно: — Ты уверен, что это антидепрессанты? — Да. Акутагава пнул мелкий камушек и затянулся. Накахара же чувствовал себя так, будто Рюноске пнул его, а не камень, и он сейчас покатится к чертям собачьим. — Но я думаю, это его дело. Пока у вас с ним ничего личного нет, и это тебе не мешает жить, не думаю, что тебе стоит вмешиваться. Это не самая приятная тема для разговора. Чуя неопределенно угукнул в ответ и достал из пачки вторую. — А ты же партак набил, да? Чуя согнул руку в локте и продемонстрировал покрытое пленкой запястье. Весь запал вчерашнего вечера и сегодняшнего утра куда-то улетучился, и даже улыбаться было как-то влом, но он заверил: — Я рад, что набил. Правда. — на него посмотрели как-то устало, зато без доли тошнотворной жалости, и Накахара был благодарен. — Иди домой, отдохни, подумай. Не такая уж это и трагедия, если честно. Накахара с Рюноске согласился неопределённым кивком головы. Хотя ему казалось, что все ровно наоборот. * Чуя как можно тише повернул ключ в дверной скважине, почти бесшумно стянул ботинки и зашипел «суууука», когда в темноте отдавил себе мизинец, сделав круг вокруг своей оси и упершись лбом в дверь. Минутная боль, отдававшаяся аж в коленке, заставила забыть на секунду про антидепрессанты, неприятный разговор и про, судя по тишине, дрыхнущего в соседней комнате Осаму. Накахара еще десять раз повторил емкое «сука» и поэтому, видимо, не услышал, как сзади подошли, только почувствовал, как к его спине прислонилась грудь, чужие руки обхватили поперек талии. Чуя замер, слушая чужое дыхание над ухом и не смея выдохнуть лишний раз. Пузырьки тревоги опять неприятно щекотали легкие. — Решил взять мою куртку напрокат? От хриплого сонного голоса его немного бросило в жар, и, честно, Чуя уже забыл, что сказал Дазай, который тепло прильнул к его спине. — Что? — Разрешения надо спрашивать, вот что. Тебе повезло, что я щедрый и не злюсь на такие пустяки. — Ты дрых без задних ног и чуть мне пяткой в нос не заехал, поэтому куртка – компенсация за вот это все. — Значит, ты плохо будил. А пяткой в нос ты видимо заслужил, я же ходячая справедливость, даже во сне. — Очень смешно, ты максимум ходячая катастрофа, — Чуя неловко опустил взгляд на свои носки в красный горошек и чужие бледные ладони на собственном животе, — И когда спишь, тебя даже хочется поцеловать, потому что молчишь и не бесишь. Последнюю фразу Чуя почти буркнул и неловко вывернулся в кольце чужих рук, встречаясь нос к носу с сегодняшней темой их с Рю разговора. Тема разговора быстро облизнула губы, сверкая бликующими зрачками в коридорной темноте. Чуя слышал, как щелкали часы на кухне и шумел холодильник, как размеренно дышал Дазай ему в переносицу и скрипела кожанка, когда он, Накахара, сжимал края рукавов в замерзших пальцах. Мизинец на ноге все еще болел, тупая боль все еще отдавалась в коленном суставе. Но по-другому. Уже не так сильно. Потому что Чуя уже как несколько секунд смотрел в глаза Дазаю, почти черные в темноте с белым отсветом от лампы на кухне, и ему вспомнилось. Где-то кто-то сказал ему. «И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя» — И как тебе куртка? — Ахуенная. Рюноске сказал, мне идет. — Подлецу все к лицу, да? Дазай почти упал на него губами, мягко прижавшись, шумно вдохнув перед этим, и Чуя немного оторопел от теплых пальцев у себя на шее. Побежали мурашки от колючей мелкой щетины на чужом подбородке и теплого мягкого языка меж губ. Дикий контраст. Во рту разлился вкус чая с мелиссой, совсем немного мятной зубной пасты и горечь табака. Чуя рвано выдохнул и, забыв о едкой фразе, которой хотелось ответить, встал на носочки, неожиданно прижавшись в ответ. Осаму целовал его лениво, влажно, как большой сонный кот, который дорвался до свежего молока, и наслаждался. Медленно, нежно, тягуче, смаковал чужой рот, будто ему было вкусно и сладко. Накахара потерялся от пустоты в голове и от того факта, что Осаму может целовать его вот так вот, и забыл, что, наверное, нужно дышать. Он шумно вдохнул через нос и положил на чужой затылок пальцы, зарываясь, немного жестко и совсем капельку нагло. Дазай оторвался от него, влажно лизнув в уголок рта и посмотрел совсем немного хищно, мягко переместив ладонь с чужой шеи на бедро. Пальцы обжигали даже сквозь плотную джинсу, и Накахара вздрогнул. От этого тепла закрутило внизу, совсем немного, но этого было достаточно, чтобы Чуя Накахара, взрослый мальчик, растерялся на пару секунд. — И вот мы целуемся, хотя я не сплю. Самообман — это плохо, ты в курсе? — Я не обманул. Я передумал. — Так быстро? Накахара мотнул головой, уставившись вниз на свои носки в дурацкий горошек и голые ступни Дазая. Почувствовал, как в течение двух секунд загорелись уши и скулы, и вмиг стало как-то совсем душно. — Да, — Чуя вскинул голову, прямо посмотрев в лицо напротив, слишком неожиданно даже для себя самого. — А что? Не ожидая ответа, скинул с бедра чужие пальцы и, совсем забыв про рюкзак, брошенный в прихожей, шагнул по направлению к себе в комнату, неловко стукнувшись о дверной косяк. Куртку Дазая скинул на стул. Рухнул на не заправленную кровать и схватился за голову, пытаясь стереть тупой румянец с щек, которые были цветом, как вчерашнее вино. Вино, которое они вылакали вместе с Дазаем. Уткнулся в подушку и подтянул колени к груди, чувствуя себя предателем. Предателем себя самого. Тупое чувство. Ему показалось, это было близко, очень близко к провалу, на самом деле еще несколько секунд и — если бы тупица Осаму не прерывался на свои ехидные комментарии, — он бы сейчас с удовольствием и редкостным рвением снимал с него либо футболку, либо домашние штаны. Он бы тихо, только чтобы Дазай слышал, совсем тихо застонал, если бы Осаму поцеловал его за ухом, потом в кадык, ключицы и ниже, намного ниже. Ему было бы совершенно плевать на все эти таблетки и депрессивные тайны, если бы Дазай прошелся по его обнаженной пояснице своими ахуительными пальцами и укусил в шею, а потом поцеловал опять. Опять и опять, пока у Накахары окончательно не отключился бы мозг. Чуя зло посмотрел на ни в чем неповинный дохлый кактус, который стоял на прикроватной тумбочке, и ругнулся. Глухое «блять» стукнулось об потолок и, казалось, осталось где-то там, под лампой, как шарик, надутый гелием. — Блять. Блять. Блять. Блять. * На часах было девять с гаком, Дазай сидел и отхлебывал кофе, наклонившись над нотными листами с ручкой в пальцах. Справа от него стояла его любимица Hohner, прислоненная грифом к низкому подоконнику. Чуя опасливо посмотрел на Осаму из-за дверного косяка, но решив, что все-таки это его квартира и вообще глупо он вот так его стерег, он зашел на кухню. Дазай скользнул по нему взглядом и уронил сонное «утра». — И тебе. — Первый снег обещали, кстати. Сегодня. — Рано как-то. Но я люблю снег. У Чуи что-то тепло оттаяло в грудине, несмотря на какую-то неловкость в воздухе — он правда очень любил снег. Дазай неожиданно подтянул гитару и поставил пальцы на струны. Чуя стоял спиной и не видел, но это было слышно. Он так и замер, налив в кружку кипяток. Гитарные переборы, ритмичные и звучные, приятные были сырой акустической версией песни, которая так крутилась на языке, но Накахара не мог вспомнить. Песня, которую он безумно любил в старшей школе. Она так нравилась ему, но никому больше: ни одноклассникам, ни его девушке. Накахара помнил, он слушал ее один, сидя на холодных ступеньках зимой между этажами, прогуливая химию и математику, пока за окнами валил тяжелый снег, и был счастлив, что эту песню придумали и записали. Очень счастлив, в своих старых среднего качества наушниках, сидя в одиночестве и посматривая в окно. — Не хочешь сгонять со мной завтра-послезавтра вечером к другу? — Дазай отставил гитару и подошел к столешнице, шаркнув по полу стулом, насыпал себе еще растворимого и залил почти остывшим кипятком, слегка задев Чую локтем. — Надо забрать у него одну вещь, а еще я порекомендовал ему тебя. Ему нужен логотип и визитки. Заплатить сможет, не бедствует. Ты в деле? — Черт, — Осаму подсовывал ему уже второго клиента, и Накахара чувствовал какую-то странную несправедливость в их неловких и импульсивно-непонятных отношениях, — Нет, на самом деле классно. То есть да, я в деле. Чуя, непонятно зачем выждав несколько секунд, буркнул «спасибо», и, выпив почти залпом подостывший чай, мазнул губами по чужой колючей скуле, прежде чем слишком быстрым шагом уйти из кухни. А потом высунуться из-за дверного косяка. — И побрейся уже наконец. Дазай смотрел почти ошалело, пока Чуя позорно сбегал от него уже второй раз за последние сутки.