you be good

Tears falling down at the party Saddest little baby in the room Fears, tell me fears, don't get me started I get a little grey hair for every scare you share Jack Stauber – «Oh klahoma»

Чуя еле разлепил глаза. Но нет, он спал не в своей кровати, а на шестом ряду парт в аудитории. Рюноске рядом залипал в телефон и даже не дернулся, когда сказали, что лекция окончена. Только лениво сгреб тетрадь на кольцах и ручки в рюкзак, а Накахара сладко потянулся и тут же поежился от холода, который мурашками побежал от оголенной кожи на пояснице до шеи. — Покурим? — Акутагава, деловой, посмотрел на часы, — Или сначала вещи закинем? — Покурим. Чуя зевнул и накинул короткое пальто — куртку пришлось отдать в ремонт из-за молнии, и они вывалились из аудитории, два сонных студента, у которых скоро итоговая сессия. — Через месяц уже. — Пиздец. Чуя недовольно повел плечом и нахмурился, стряхнул с шарфа снег, который падал тихо-тихо, и спросил: — А Мори будет на этой неделе? Надо будет утвердить все. — Должен быть, он сказал, показать ему итоговый проект за неделю до развески, иначе не допустит до аттестации. — Похоже на него, — Накахара прищурившись посмотрел в небо, почти белое, и крепко затянулся, — Слушай, Рю, может, мне академ взять? Акутагава поперхнулся дымом и тяжело закашлялся, сгибаясь в три погибели; Чуя немедленно достал бутылку воды из рюкзака, и Рюноске сделал несколько жадных глотков. — Ты чего, тебе же доучиться осталось всего ничего! — Да я пошутил. Чуя натянуто улыбнулся. Это была не шутка. И очень хотелось вторую сигарету. * А потом в Фукузаве они еще долго сидели втроем: он, Рюноске и Гин. Рю уже потягивал пиво, Чуя грыз печенье, запивая зеленым чаем, а Гин скромно клевала чизкейк. С малиной. Наверняка очень вкусный. Она предложила ему на пробу, и Накахара вытянулся, утягивая губами творожный кусочек с чужой вилки. Гин посмеялась и сказала, что он похож на рыжего кота, Чуя улыбнулся и боковым зрением посмотрел на стойку — Дазай стоял прямо там, выкладывал бумажные стаканчики из длинного пакета и смотрел в ответ. Долго и почти недовольно. Если бы он не знал его, подумал, что ему все равно. Но он знал его мимику, его движения и читал то, что плескалось во взгляде: щекотливо-угрожающее. В Чуе взыграло самодовольство, захотелось немного подразнить Осаму, но Рюноске тронул его за локоть. — Чуя, слышал? — А? — Накахара глупо похлопал ресницами и помотал головой. — Хочешь в Токио выставиться? — Гин доела последнюю творожную кроху и с довольным лицом отодвинула тарелку, — Где-то через месяца полтора. — Что за тема? — Темы нет как таковой, сборная солянка, главное, чтобы современно и круто. Я позвала еще прикладников, хочу по стенам – граф дизайн, а в самом помещении что-нибудь объемное, вроде разных арт объектов. А Рюноске, конечно, — на этой ноте «АРюноскеконечно» поморщился, — Сделает нам визитки и прочее. Накахара по взгляду и лицу Рю понял: конечно, ему никто за это не заплатит и вообще, если бы это была не его сестра, послал бы он все это дело нахер, а так получилось, что припахали, да еще и перед итоговой аттестацией. — Я бы выставился, — Чуя задумчиво обвел взглядом кофейное пятно на столе и спросил, — А фотографии можно? У меня пленки до кучи, можем в какой-то день пересечься и я покажу, или сам отберу и передам на флэшке. Что думаешь? — Класс, — Гин довольно заулыбалась, будто Чуя сказал что-то нереально крутое, и добавила, — Тогда я начну договариваться насчет помещения, хочу большой лофт, на какое-нибудь выставочное пространство вряд ли наскребем. И, — она вытащила телефон, — Я позже создам группу в фейсбуке, может, тема все-таки будет, буду все писать туда. — Окей, — Накахара переметнул взгляд на Рюноске, который равнодушно скролил инстаграмм, и спросил, — Ты тоже выставляться будешь? — Ой нет, — он махнул рукой, мол «не дай Бог», и зевнул, — Буду помогать, и так чести много. Чуя угукнул, хотя и не до конца понял, при чем здесь честь и к чему была эта интонация «не дай Бог», но Гин была довольна. Он покосился на часы, отпивая чай: смена Дазая кончалась через полчаса. * Дазай задумчиво выдохнул в воздух, и, конечно, появилось облачко пара. Было холодно, под ногами скрипел снег, и стемнело рано: они только шли к метро, а небо было уже серовато-синее. Дазаю приспичило насвистывать заевшую мелодию, и Накахара ругался, люди смотрели на них, и это напрягало. Он пихнул его в бок, но Осаму только ухмыльнулся и запел в голос, что-то на английском, по ритму было похоже на какой-нибудь гимн или дурацкую песню из старого мюзикла, и это было еще более странно. На них посмотрела молодая женщина с коляской, посмотрела почти укоризненно, а Чуя зло посмотрел на Осаму и прошипел: — Ебнутый. Дазай пел красиво, даже визуально. Есть люди, которые красиво смотрятся за рулем, которым идет сидеть около барных стоек, которым идет бокал вина. А Осаму шло быть с гитарой в руках или за спиной, с сигаретой в пальцах, и чтобы он пел. Чуя это понял, когда в первый раз увидел его на скромной «сцене» «Фукузавы», но осознал только потом. Когда как-то раз проснулся пораньше, часов в пять утра, а Дазай сидел на полу, прижимая к себе свою дорогую Hohner, и что-то бормотал, Чуя увидел: ему очень хотелось спать, он подавлял зевки, но играл и записывал, потому что, наверное, это было ему на тот момент нужнее, чем несколько часов сна. И Накахаре стало даже до горького во рту неприятно: у него не было ничего, что бы он любил равносильно. Это была не зависть, а скорее злость. На себя. Осаму взял его за руку и утянул в вагон, Чуя чувствовал: сейчас будет душно и много людей. Они встали в уголке, Дазай возвышался над ним, и на лицо падала тень: он непонятно когда успел надеть наушники и худыми пальцами настукивал что-то на поручне, иногда дергая головой в такт, Чуя завороженно смотрел на довольное лицо напротив, пока Осаму вдруг не протянул ему наушник. Дазай преподносил его и свой плейлист, как нечто необыкновенное, и Чуя хотел ему верить. Накахара облизнул губы и взял, на миг соприкоснувшись пальцами, и теперь в левом ухе до сих пор шумело метро, а в правом — хриплый голос солиста группы The Black Keys. She's the worst thing, I've been addicted to. I run right back, Run right back to her Что-то старое, в плохом качестве, но крутое. Он слышал только одну их песню, очень давно, а эта была другая, но ему нравилось, очень нравилось, ему нравилось лицо напротив. Дазай улыбался, почти заразительно, стоя очень близко, и Накахаре захотелось улыбаться в ответ. — На следующей выходим. * Вывалившись из теплого поезда метрополитена Чуя потянул Осаму за руку в магазин: у него осталась последняя сигарета. Правда, когда они вышли из 7-eleven у Дазая в левой руке был целый пакет пива, а в правой — сок. Походу вишневый. Чуя посмотрел на все это со скепсисом, а Осаму только пожал плечами: — Я ему должен. К слову, — он выбросил бумажный тетрапак и закурил, — Не интересно, зачем я поперся к нему? Что Дазай собирался забирать у друга, Накахара был без понятия, но он бы соврал самому себе, если бы сказал, что ему не интересно. Интересно было очень. Только если спросил бы напрямую, Осаму бы только хитро ухмылялся и не сказал ровным счетом ничего — Накахара был уверен на сто процентов. Поэтому он только нахохлился. — Мне похуям. Пошли уже, холодно. Они миновали несколько улиц, множество фонарей и пару магазинов. Все время пакет с пивом позвенькивал, совсем немного раздражающе, но Чуя думал: если сейчас его приведут к какому-нибудь андерграундному бару или в кринжовый тату-салон, он, наверное, ничуть не удивится. Совсем. С кем еще не водит дружбу Дазай? Когда они остановились перед отдельным двухэтажным домом, большую часть которого занимал, по всей видимости, гараж, Чуя действительно почти не удивился. Дом выглядел прилично, по крайней мере в темноте, над гаражом была вывеска, старая, ужасно потрепанная, казалось бы, висевшая там еще в девяностые. Накахара прочитал еле-еле. «YokoMotors», последняя буква была почти стертая. Дазай нажал на дверной звонок, следом послышался шум, шум типа «разбилась-бутылка», заторможенное «бляяяяя» и топот ног. Им открыли, и Чуя прищурился от яркого желтого света, в нос ударил острый запах спиртного, на слух — громкие голоса, мужские и женские. Парень, который открыл им дверь, был примерно того же возраста что и Дазай, с хитрым прищуром и яркой улыбкой. — Ахуеть! Это кто? — Конь в пальто, — Дазай ухмыльнулся и протянул пакет, набитый пивом, — Пришел за своей малышкой, — Накахара в ступоре перевел взгляд на довольного, как смерть, Осаму и сморгнул, — Как она без меня? Нет, ему не показалось. — В полном порядке, сейчас увидишь ее, — парень подмигнул и пошире раскрыл дверь, — Соскучился по ней небось? Да, если бы у меня была такая, не оставлял бы ее надолго. Тебе должно быть стыдно! Ну ладно, вы не стойте, заходите, — Чуя нырнул вслед за Дазаем, как ему почти перед носом предложили ладонь, — Я Икки. Рад знакомству. — Взаимно. Чуя. Накахара в прострации пожал ладонь и молча зашел. Он не всматривался, он думал, так думал, что казалось, сейчас вскипит голова и мозги в ней. Чуя почти ощущал это, но очнулся, когда Дазай цапнул его за рукав. — Пошли, познакомлю тебя с ней. Чуя думал, что он нахрен сдохнет. Он хотел спросить как можно не навязчивее, но в итоге выпалил. — Кто она? Он не двигался с места, вперив взгляд в чужие нахальные глаза и думал. Думал: «Блять, я не это хотел сказать». Но оно вырвалось само, как что-то произвольное, то, что сидело в мозгу уже с того момента, как они зашли в чужой дом, и он не смог проконтролировать. Осаму вдруг потрепал его волосы, Чуя готов был укусить его за такой жест в такой момент. И укусил бы, если бы они были одни. А потом сломал бы ему руку, каждый палец – по отдельности. Оторвался бы на чертовом Дазае, потому что девушек не бьют. — А? — Осаму смотрел почти удивленно, точнее нет, cделал вид, что удивился, и за это хотелось прописать ему в морду, — Ну ты чего взъелся? Накахара оттолкнул его и прошел в ту же дверь что и Икки. Он уже успел прокрутить все варианты. Ладно, если она красивая. Какие вообще Осаму нравятся? Блондинки? Брюнетки? Видимо, не рыжие. Хорошо, если она умная, но, если тупая, то Чуя разочаруется в Дазае и в своей личной жизни. В принципе, он готов был увидеть кого угодно за дверью. Но не мотоцикл, Господи Боже. «Малышка» кавасаки смотрела на него, Чуя смотрел на нее, и думал. — Ага. — Что, тоже заценил? — Икки наивно светился, видимо, не понимая, что сейчас между ними произошло, и продолжал, — Четыреста кубов и где-то пятьдесят лошадиных, подлатал ее и сейчас она должна просто мурчать. Даже грустно возвращать, угробишь же где-нибудь, я тебя знаю. — О, нет, — Дазай плечом опирался о дверной косяк, и выглядел самым хитрым и счастливым человеком на планете, — Буду беречь ее как зеницу ока. И этого, — Осаму притянул Чую к себе, — Тоже. — Слушайте, а не хотите с нами? Хару там, и Сакуноске на кухне сидит, — он закатил глаза, — Она опять травит свои байки, а я его там бросил. Она же его сейчас съест. В общем, виски будешь? Еще есть самбука и текила. И пиво, судя по всему. — Буду виски. А ты? Чуя смотрел, и, если бы он взглядом мог прожечь дырку, он бы прожег дырку. Во лбу у Осаму, конечно же. — Буду самбуку. Хочу попробовать. — Тогда подходите, пока разгребу там все. Икки нырнул мимо них в проход, вытирая руки о полотенце, дверь, пропуская его, жалобно скрипнула. Накахара развернулся полностью, и еле удержался от того, чтобы не вперить руки в бок. А очень хотелось. Дазай смотрел на него сверху вниз, самодовольно и удовлетворенно, и Чуя мысленно считал до десяти. — Я понял. Мстишь за тот ебаный чизкейк сегодня в кафе? — Что? — Дазай сказал громко, почти на распев, — Без понятия, о чем ты. — Ты, мудила, — Чуя хотел бы взять паузу, принести табуретку, встать на нее, чтобы быть хотя бы немного выше ублюдка, — Ты мне на хуй не упал, понял? — Потому что ты мне скоро упадешь. — Сука. Чуя не удержался и встал на мыски, еле дотянувшись до чужого уха и укусил. В мочку. Не так, чтобы совсем до крови было, но до жжения в висках хотелось сделать неприятно. Надеялся, что было больно, но Дазай даже зубами не скрипнул. Только выдохнул слишком резко. Если Накахару кто-то бесил, он обычно либо ругался, либо пинал, давал оплеухи, прописывал в нос или челюсть. А сейчас он хотел прибить и не хотел одновременно, но что-то же сделать надо было. Чувствовал он себя глупо, но вполне отомщенно. — Очень оригинально. — Хуеригинально, — он опустился на пятки, облизнув губы, и посмотрел прямо в потемневшие глаза, — Еще одна такая шутка, и я откушу тебе хер. * Икки носился по маленькой кухне туда-сюда, периодически промывал в раковине грязные стаканы и стопки, вытирал полотенцем и ставил обратно на стол и даже успевал в промежутке отглатывать из бутылки, возможно, водки. Чуя заприметил проигрыватель на тумбе в углу и крутящуюся на нем виниловую пластинку, рядом стоял полудохлый фикус. Над икеевским столом — лампа, за столом — двое, и насколько Чуя понимал: крашеная в пепельный блондинка это Хару, которая по словам Икки травила байки, взрослый парень с щетиной и стаканом виски в руке — Сакуноске. Он смотрел серьезно, немного устало, сидя в темной рубашке и перекатывая шарик льда в стакане. Наверное, он был ровесником Дазая, а выглядел старше. Значительно старше. Накахара моргнул, а Икки уже поволок его через всю кухню, усадил на стул, сам приземлился рядом, представил всем, то есть, всего двум людям, и заставил как минимум пожать друг другу руки. Хару на мелочи не разменивалась и от души поцеловала его в щеку, оставляя смачный след красной помады. Сказать, что Чуя был в ахуе, значит ничего не сказать. Она только хихикнула: — Ну прелесть же, а не мальчик. Икки вернул к себе внимание и со словами «ща-все-будет» достал откуда-то бутылку, уже опустошенную на половину, и пару шотов. Икки налил стопку, судя по этикетке, самбуки, достал спички, с треском чиркнул и с чередой манипуляций поджог кромку жидкости. Чуя смотрел, как голубые языки пламени расползаются по поверхности, завороженный тремя стихиями: стеклом, огнем и алкоголем. — Как познакомился с Дазаем? — Он работает в кафе, которое около моего дома. — О как, а я с ним только на каком-то концерте в баре познакомился. Еще мелкие были. Чуя кашлянул и спросил, не удержавшись. — Так получается, Дазай — музыкант? Икки ловко перелил в другую стопку и накрыл первой, уставившись на Чую почти снисходительно. — Дазай не музыкант. Дазай что-то вроде святого. — Святого? — Ага, Дева Мария из него так себе. Ну на, грейся давай. Накахара взял протянутый шот и, еще раз подумав, опрокинул в себя. Специфический вкус самбуки остро ударил по вкусовым рецепторам, и Чуя не смог удержаться от того, чтобы не поморщиться. Икки простодушно погоготал над ним и отпил прямо из бутылки: Чуя только фыркнул и принялся взглядом искать Осаму. Кажется, тот пытался стащить у пищавшей Хару зажигалку, но получалось у него из рук вон плохо, в самом прямом смысле. Его пальцы легко скользнули с бедра Хару в передний карман ее юбки, и Чуя резко отвернулся. Он все-таки дернул хозяина гаража за рукав и спросил совершенно серьезно, хотя стопка горящей самбуки немного растопила его: — А если серьезно, музыкант? — Ну, — Икки почесал затылок и поморщился, видимо вспоминать такие подробности жизни Осаму ему в таком состоянии было нелегко, — Вроде он, насколько помню, учился сначала на… Ой не помню, что-то с химией связано, потом заделался куда-то на переводчика. Потом вообще пропал, мы с ним редко видимся и так, а тогда совсем с концами. Я уже думал, ну все. Потом вернулся в Японию, и вот мы с ним встретились. Я его сравнительно недавно знаю, а вот Ода, — взяв в пальцы рюмку, он кивнул в сторону Сакуноске, — Давно его знает. Чуть ли не с первого универа. Чуя гипнотизировал пустую стопку, в стекле видя отражения Осаму. И Хару. — Понятно. Я покурю? — после кивка он достал пачку и с удовольствием щелкнул зажигалкой, — А Хару тоже давно его знает? — Как я примерно. Познакомились все вместе, мы уже женаты были на тот момент. Чуя чуть не подавился дымом, он до этой секунды, пожалуй, и представить не мог Хару и Икки в браке, хотя знал их от силы полчаса. Звучало как-то парадоксально. Потом пораскинул мозгами и понял, что это вполне себе можно представить. — Эта стерва мне, конечно, столько нервов выела. Но, как говорится, — Икки тяжелым, но нежным взглядом уставился на белобрысую макушку, — Любовь зла, да? — Да. Накахара задумался, будет ли он также в необозримом будущем смотреть на Дазая или он на него? Круто, конечно. Но это пиздец. Ну нет. Он долил и опрокинул в себя еще один шот. Потом Икки испарился, оставив после себя только бутылку, они о чем-то громко говорили, Накахара только урывками слышал: «черт знает», «хочу», «в Неаполе» и «по солнцу». Получалось странно. Икки вдруг завопил что-то совсем малопонятное, но одобряющее, в ответ Дазай салютовал ему стаканом виски; Чуя в прострации пытался понять: это был очередной сумасбродный вброс или нечто, наполненное смыслом? — Не воспринимай ничего всерьез. Сакуноске обжег шепотом его ухо, и Чуя от неожиданности отшатнулся, чуть не выронив третий шот. — Я и не пытаюсь. — Вы рядом живете? — Чуя посмотрел на него внимательно, Ода не был пьян и создавал впечатление максимально прямолинейного и серьезного человека, и при этом вызывал ничем не объяснимое доверие. Сакуноске смотрел внимательно и вкрадчиво, при этом удивительно мягко. Поэтому Накахара кивнул, не разъясняя ему, что их «рядом» ограничивается только тонкой стенкой в двухкомнатной квартире, — Пойдем, покурим на улице, здесь душновато. Чуя только допил четвертый и, нащупав пачку с зажигалкой в заднем кармане джинсов, поднялся вслед за Сакуноске и снял куртку с крючка. Они вышли по скрипящему снегу чуть вперед, почти к дороге, и молча закурили. Снег шел, Чуе было горячо — самбука грела внутренности, а в голову лезли странные мысли. Так всегда, когда выпьешь в незнакомой, но приятной компании. — Скажу прямо. Ты в курсе насчет Дазая? Накахара сморгнул снежинку с ресниц и потупил взгляд. Он отчего-то прекрасно понимал, о чем речь, хотя узнал совсем немного и совершенно случайно. Если бы не Акутагава, вовсе не узнал бы. — Не совсем. — Но ты по крайней мере понимаешь. Думаю, если у вас с ним все серьезно, то он тебе скажет рано или поздно, — он будто не увидел, как на него вылупились в ответ, и продолжал совершенно спокойно, — Но если что-нибудь случится или понадобится помощь, держи на всякий случай. Сакуноске протянул белую визитку, Чуя, оторопев, принял ее, повертел в руках и помявшись все-таки спросил: — Откуда ты знаешь? Ну про…— Накахара нервно метнул взгляд в окно, выхватив темный силуэт Дазая. А потом снова посмотрел напротив. Сакуноске затянулся. — Он смотрит на тебя. Определенным образом, — они потушили бычки и выбросили в ведро, которое совсем замело снегом, — И так как я знаю его десять лет без малого, для меня это достаточно… очевидно. Чуя кивнул, сделав вид, что прекрасно его понял, но на самом деле он чувствовал, что не понял ни черта; увидел только самую вершину айсберга, а что под темной глухой водой — он не видел даже в общих чертах. Накахара подумал, засунув визитку в карман толстовки, что пошло все нахуй, и налил себе пятую стопку. * Когда они вывалились из гаража, было уже два ночи, а Накахара почти протрезвел с пяти шотов самбуки, и ему не нравилось, что Дазай, пусть немного тоже протрезвевший, будет везти их вдвоем. Ему было плевать, если Дазай вдруг откинется, но за себя было стремно. Все-таки они сошлись на том, что переночуют в хостеле, и Чуя думал, ладно, это близко, а на трассах – никого. Их проводили Хару и Ода, Икки благополучно заснул на диване, но Накахара мысленно поблагодарил их всех. Он уезжал отсюда почему-то более уверенным в себе и своих силах. И снова прижиматься к крепкой спине Дазая на заднем сидении байка было очень приятно. Как только они зашли в снятый номер, почти сразу рухнули на кровать. Не очень сонные, не очень уставшие, просто немного пьяные и счастливые. Накахара даже не стал паясничать по поводу того, что кровать одна. Не было смысла, и на ругань не было сил. Осаму вдруг повернулся к Чуе лицом и хрипло спросил: — Ты в порядке? Не планировал сегодня такое, думал просто байк забрать. — Да, просто устал немного. А они, — Чуя мягко улыбнулся, — Милые. — Милые? — он тихо рассмеялся в ответ, — Ты просто не видел Хару, когда Икки поцарапал ее синтезатор. Сколько криков, думал, сам умру. Чуя засмеялся, еле сдерживаясь, и прошептал: — Да, на самом деле могу представить. Ахуеть конечно, они в браке. — Жаль, мы не попали на их свадьбу. — О да, ты был бы классной подружкой невесты. — А ты сомневаешься? Они вдруг замолкли. Накахара вслушался в чужое дыхание, словил блики в темных глазах и вытянул руку. Пальцами убрал челку, открывая бледный лоб. И почему-то стало хорошо. Они лежали друг на против друга, вдруг замолчав. И Чуя чувствовал, что это так естественно: просто быть рядом, дышать в унисон и слушать тишину. Так правильно. И он был уверен, Дазай чувствовал и думал то же самое. Уверен настолько же, насколько в том, что трава зеленая, а небо голубое. Накахара совсем немного приблизился к чужому лицу. Совсем. Несколько миллиметров. Достаточно, чтобы почувствовать чужое дыхание у себя над губой, увидеть темные ресницы и почти соприкоснуться носами. Может быть, он сказал это, потому что была поздняя ночь, или они оба были немного пьяны и устали, или еще что. Но ему очень хотелось. — Поцелуй меня. И Дазай поцеловал.