you be good

Ночью проснулась Испугана сном Крепко прижалась Молчишь Свидание – «Барто»

— Привет. Дайске Мацумото сказал «привет», сказал это так, будто они виделись вчера или будто Чуя позвал его к себе гости, но забылся и вышел в магазин, а он, чертов Дайске, уже приперся. Мол, привет, как дела, завтра собираешься на пары, кстати, пойдем покурим. Вот такое «привет». Но так не здороваются, когда пропадают на почти два года. Чуя нервно прожигал дыру в чужом лбу и не знал. Он не мог понять собственный спектр эмоций, но в одном был уверен — положительных там не было. В момент все нервы натянулись до предела, и он сам отчетливо понимал, что еще немного и собственный самоконтроль полетит к чертям собачьим. Он сверлил взглядом чужие замученные глаза и нехорошо впавшие щеки, чужую щетину на узких скулах и какую-то страшную усталость, которая читалась в каждом нервном вдохе когда-то безумно близкого человека. Накахара даже забыл про Дазая с этим несчастным синтезатором, пока чужие пальцы вдруг ощутимо не сжали его плечо сзади. — Здравствуй, — Чуя не смотрел на лицо Осаму, но готов был поклясться – там самая вежливая из всех его улыбок. И при этом самая холодная одновременно. Как лед, еще чуть-чуть и треснет. — Заблудился? Мацумото нахмурился, стрельнул чернильными глазами в лицо Дазая, и собирался что-то сказать. Чуя подумал. Господи, ничего не говори. Но Дайске уже открыл рот. — Я не к вам обращаюсь, — а потом он опустил взгляд, — Чуя, кто это? — Ты, кажется, не понимаешь. — Дазай немного подтолкнул Чую к двери, и от этого простого жеста Накахара пришел в себя и зашевелился. Ключи. Где они? Почему они не находились в самый неподходящий для этого момент? Вот же черт. Пальцы были онемевшие от холода и нервов и поэтому вдобавок какие-то неприятно деревянные, — Чуя не хочет с тобой разговаривать. — Да кто ты, черт возьми, такой? Накахара усмехнулся: действительно, кто он ему такой? Будто услышав его мысли Осаму протянул почти на распев, не убирая пальцы с его напряженного плеча: — Мы встречаемся. В иной ситуации Чуя бы рассмеялся. Такая дурацкая формулировка. Сказать про них, что они встречаются — это слишком громкое заявление. Или нет. Он был без понятия. Чуя наконец подцепил связку, и посмотрел на Дайске, тот опять хотел что-то добавить в ответ, но явно никак не мог подобрать слов, поэтому просто как-то мучительно хмурился. Накахара донельзя долго вставлял ключ в скважину и также долго делал обороты. Они эхом отскакивали от стен, в голове все трещало, в висках – давило, почти физически. Надо было что-то делать. Мацумото ведь пришел к нему, а не к Дазаю. И Накахара перебил почти начавшуюся перепалку: — Я поговорю с тобой. Одна минута. Прямо здесь, на пороге. Дазай, — Осаму одарил его странной улыбкой и надавив на дверную ручку сказал, как-то почти пластиково улыбаясь: — Если что, просто позови. Чуя кивнул. И сглотнул. Когда Осаму зашел в квартиру и на лестничной клетке остался только он и Мацумото, дышать стало немного легче. Будто ему дали кислородный баллон. Потому что, когда они были втроем, ему казалось — секунда и кто-нибудь кому-нибудь вцепится в глотку, и от этого напряжения потели ладони. Дайске не изменял своим привычкам: смотрел в ответ нагло и прямо. Будто Чуя что-то должен ему. Накахару это всегда в нем бесило. — Дайске, послушай, — Чуя сделал шаг вперед и скрестил руки на груди, — Я не знаю, нахера ты приперся. Мы много разговаривали и пришли к заключению, у нас не осталось никаких вопросов, конфликт исчерпан. У меня нет желания иметь с тобой хоть что-то общее. Так зачем ты пришел? Свой пиджак забрать? Или, может, диски? — Нет, — он нахмурился еще сильнее, — Но знаешь, мне сейчас немного нужна твоя помощь. Точнее, не так. Мне очень нужна твоя помощь, если честно. И я бы очень хотел, чтобы мы остались в теплых отношениях. Несмотря на то, что мы не так уж и гладко разошлись, я уверен, что у нас могло бы получиться хотя бы остаться друзьями. — Что? Друзьями? Помочь тебе? Чуя сжал переносицу и опустил взгляд. Это было банально как солнечный свет в теплый летний день. Нет, это было еще хуже. Это был ебанный Дайске. Грязный кафель молчал, как и ботинки. Но нужно было что-то отвечать. — Я считаю, это была ошибка. Самая большая ошибка моей жизни. Тот момент, когда я связался с тобой. Мне хватило, и помогать тебе в чем бы то ни было у меня нет ни малейшего желания. Поэтому давай, выдохни и иди отсюда. Чтобы я тебя больше не видел. — То есть, — Дайске страшно оскалился, горько и оскорбленно, напрягшись всем телом, как настороженный пес, — Ты серьезно? Даже подумать или поговорить не хочешь? И что это за тип такой был? Хочешь выкинуть меня из своей жизни, но вот какой-то хер носит мои вещи? — Минута прошла, — Чуя вцепился в дверную ручку и бросил свой взгляд на злое лицо напротив в надежде, что это был последний раз, — А теперь вали отсюда, пока я реально не вызвал ебучих копов. * Накахара бы сказал, что Дазай вел себя даже очень тактично. Или обиженно. Или он был зол? Было непонятно, но если сначала Чуя наслаждался тишиной, то потом она начала давить. Так же, как напряжение тогда, на лестничной клетке, как необоснованное упрямство чокнутого Дайске, как неожиданная поломка ноутбука прямо перед сессией. Оказывается, Осаму тоже так умел просто тем, что не говорил совершенно ничего. Чуя слышал, как он щелкнул зажигалкой, как затянулся и как зашипел пепел на кончике сигареты, и отчего-то не хотелось смотреть в его глаза. Это было чувство, смешанное со стыдом и неловкостью, будто он накосячил, но ситуация была в корне не такая. Просто Накахара понял. Сейчас он в полной мере осознал, что они ни черта не знают друг о друге. Как Дазай не знал про Дайске. Они не знают ничего. Просто мелочи жизни про друзей, отснятую в Барселоне пленку, про татуировки и пиво. Про аритмию, любовь к музыке, бытовые привычки. А про бывших, проблемы с головой и таблетки никто не рассказывал. Чуя молча открыл окно и тоже закурил, опершись бедром о подоконник. Из приоткрытой щели потянул ночной морозный воздух. — Это был Дайске. Мацумото Дайске, я упоминал его один раз, — он со свистом затянулся и окинул взглядом равнодушное лицо напротив, — Бывший и мудак. — О, — Дазай сделал иронично-понимающее лицо, и Чуя еще хлеще почувствовал, что он будто бы оправдывался, — Да, припоминаю. На бесконечное долгие секунды повисла пустая тишина. Вакуумная, почти без звуков, без слов, и будто выкачали весь кислород. Дазай даже не смотрел на него, стряхивал пепел, прикладывался к кружке с кофе и вдруг мимолетом глянул на часы. 00:24. И Накахара не выдержал. Вышло немного резко и бестактно, но участливую интонацию Осаму пока не заслужил: — Ты бесишься что ли? Дазай посмотрел на него почти как на идиота. С холодной улыбкой и жирной долей скепсиса: — Я не бешусь, Чуя. Твои проблемы – это твои проблемы, и меня они не касаются. Осаму рубил густое как кисель напряжение словами, и Чую от этого перекосило. Он чувствовал, как они оба вскипают, просто по-разному: Дазай почти молчал, но он, Накахара, молчать не мог. Совсем не мог. — А, вот как, — Чуя осклабился, — То есть, водишь меня за ручку в консерваторию, помогаешь купить синтезатор, дрочишь мне в дешевом хостеле, но как только что-то идет не по сценарию, делаешь вид, что ты не причем и это только мои проблемы? Но при этом сидишь передо мной и вот так молчишь. Что за пассивная агрессия? — Понимаешь, — Дазай невесело улыбнулся, — Я не вижу смысла сейчас вникать в что-то личное каждого из нас. Потому что, скажи, неужели ты уверен, сколько это все продлится? Сколько времени я еще буду в Йокогаме? И он был прав, Накахара понимал это. Потому что сам успел это обдумать — какова вероятность, что они не разбегутся через месяц? Он понимал позицию Осаму, но это было как-то Неправильно? Слишком честно? Расчетливо? Холодно? Не по-человечески. — Я понимаю, — Чуя потушил первую сигарету, потянулся за второй, уже вытащил ее холодными от нервов и уличного воздуха пальцами, но потом передумал и быстро запихал ее обратно в пачку, повторив еще громче, — Я понимаю! Но это же не значит, что нам нужно скрывать что-то друг от друга, или, черт возьми, ничего не рассказывать. Это неправильно! — Неправильно? — Дазай смотрел на него снизу вверх, сидя на стуле, но Накахара не чувствовал никакого преимущества, и все из-за этого нехорошего насмешливого взгляда из-под почти черных тонких ресниц, — Говоришь так, будто ты много рассказываешь. — По крайней мере, я готов тебе рассказывать и готов выслушать. — Тогда весь во внимании. — Да хватит говорить со мной так. — Как? — Да так! Так, будто ты много лучше! — Чуя свой вскинул злой бесноватый взгляд на чужое бледное лицо, которое сейчас вымораживало как никогда, и нахмурился, — Просто, блять, хватит. Может, ты что-то рассказывал. И что ты мне рассказывал? Как вы однажды нажрались с Анго? Что у тебя три высших и ни одно не закончено? Я даже не знаю, кто ты, блять, по образованию. Хотя бы по первому! Знаю то, что ты какой-то ахуенный музыкант, воруешь вино в супермаркетах, а готовишь только омлет и сраное овощное рагу, которое у меня уже в печенке сидит! И это все. Мой потолок знаний о тебе, как о личности. Как видишь, до полноценного психологического портрета тут, блять, пиздеть и пиздеть! Поэтому просто хватит. И, знаешь, мне плевать как долго, я просто хочу узнать что-то о тебе и, уверен, ты обо мне тоже. Что-то помимо каких-то рандомных фактов из жизни. А если тебя такое не устраивает, то хорошо, мои проблемы – это мои, сука, проблемы. Ну и хер с ним. Чуя резко отлип от подоконника, тяжело метнувшись к столешнице, агрессивно налил себе стакан воды и шумно его тут же осушил. Ему нужно было перевести дыхание. Успокоиться. Он медленно обернулся, чтобы посмотреть на лицо Осаму: такое странно задумчивое, но внезапно будто оттаявшее. Такие небольшие перемены в его мимике после пылкого монолога Накахары ему, честно говоря, льстили. Всяко лучше, чем когда тебя в лоб игнорируют и насмехаются. Дазай затушил уже давно истлевшую сигарету и неожиданно легко сказал: — Я по первому образованию анестезиолог. * Чуя постепенно и исправно выполнял логотип для Икки, выборочно ходил на пары в универ, так же выборочно выполнял задания, но сидел за купленным синтезатором по крайней мере несколько часов три раза в неделю. Каждый другой день, если не был уставшим, садился хотя бы на полчаса и больше. Дазай каждый раз усмехался, приходя после вечерней смены, и Накахару это ужасно бесило. Потому что, когда он первый раз уселся, в ожидании уставившись на хитрую морду Осаму, Дазай просто вытащил из своей сумки несколько тонких бумажных почти-буклетов и в ответ на вопросительный злой взгляд хмыкнул: — Для начала проштудируй пару недель вот это, — он зажал в руках четыре тощие книжки в потрепанной обложке и протянул их Чуе, — Там просто база, которую уверен, ты и без меня освоишь. Но если будет совсем сложно, — он почти с издевкой улыбался, — Не стесняйся, подходи. — Скотина. — И лицо сделай попроще. И в этот момент Чуя подумал, что даже если он ничего не будет понимать, последний, к кому он подойдет с вопросом, будет чертов Дазай. Когда Накахара что-либо не понимал, а не понимал он очень много, он лез в гугл и ютуб, потом выуживал какой-нибудь завалявшийся ежедневник и записывал. Чтобы понять лучше. А еще у него была серьезная, почти железная уверенность в том, что он делал все неправильно. Абсолютно все. Неправильно сидел, неправильно пытался разобрать легчайшие партитуры, неверно делал упражнения, не так держал руки и даже надавливал на клавиши не так, как надо. И иногда Осаму наблюдал за ним, не в открытую, но будто бы случайно задерживался взглядом на его сгорбленной над клавишами и книжками фигурой, и в такие моменты пошевелиться было еще страшней. Накахаре казалось, только он поднимет руки в попытке извлечь хоть какие-то приличные звуки из синтезатора, Осаму разочарованно ухмыльнется, уйдет к себе и больше никогда не подойдет, чтобы посмотреть на его скудные эксперименты. И когда Чуя садился за инструмент, его охватывал легкий страх, неприятная неуверенность и какая-то малопонятная остервенелая серьезность. Несмотря на все, желание научиться игре на фортепиано никуда не девалось, после издевательских шуток Дазая оно даже возросло — Чуя почему-то хотел доказать Осаму, что он сможет и сможет сам. Но все еще оставался маленький отголосок старых страхов. Чуя боялся в очередной раз перегореть и разочароваться. И тем не менее он везде таскал с собой тонкие потрепанные книжки, которые ему дал Дазай, и погружался в них при первой возможности, перечитывая некоторые страницы и схемы по несколько раз. Акутагава удивленно пялился на него в шумном метро, когда они ехали забирать свой пенокартон: — Что это за буклет? Чуя ответил, не отнимая взгляда от короткой партитуры: — «Основы игры на фортепиано». — Дазай странно на тебя влияет. — Чего? — Накахара отвлекся и почти мгновенно залился краской, — Дазай тут не причем, я сам решил. — Да, конечно. — Он мне ни черта не помогает. Урод. Рю на него смотрел со странным одобрением, пока Чуя прятал красное лицо в хлипких страницах. Пенокартон они забрали, но обратно пришлось вызывать такси, Рюноске трогательно ворчал: — Сейчас будет около-час-пик, мы не довезем их целыми. Даже если замотаем пленкой. Если возьмем такси на двоих, будет не так дорого. — Ну ладно. Чуя жмотился несмотря на то, что Икки заплатил ему неплохо. Просто в последнее время он жил неизвестностью. Сколько денег он получит? Когда? Будут ли еще заказы? А тут чертово такси. Ну ладно. На самом деле все было, как всегда. Когда Накахара выуживал работы из тачки напротив универа, он уже нащупал пачку сигарет, чтобы с удовольствием покурить и подышать свежим зимним воздухом, но его вдруг тронули за плечо. Все, что он увидел перед тем, как окончательно расстроиться и взбеситься — круглые от шока глаза Акутагавы, роняющего мелочь мимо руки таксиста, и до боли знакомый байк. Не Дазая. — Ты? — Чуя уперся взбешенным взглядом в черные глаза напротив, вцепившись в свою зажигалку, — Да какого черта, Дайске?! Он стоял совсем рядом, возвышаясь над Накахарой и откидывая на него тень. В легкой куртке на распашку и с побитым взглядом. В старых задрипанных кедах, явно слишком холодных для разгара декабря. — Чуя, успокойся, я просто хочу поговорить, — кажется, только сейчас Накахара заметил темные круги под глазами Мацумото и какой-то очень хриплый голос, — Прошу, мне правда очень нужна твоя помощь, выслушай меня. — Все в порядке? Участливая интонацию Рюноске немного приземлила его, и Чуя перевел взгляд на друга. Как же он все это ненавидел. Еще больше он ненавидел только себя и свое отчего-то проснувшееся сострадание. Мизерная капля жалости, но она вдруг появилась, и Накахара уже сомневался в том, чтобы как следует послать Мацумото в задницу. Чуя скрипнул зубами в нерешительности что-то сказать, но в итоге просто кивнул. Акутагава до последнего смотрел подозрительно, со здоровой долей недоверия. — Мы быстро переговорим, и я скоро подойду. Все хорошо, правда. — Давай, — он подхватил еще и пенокартон Накахары, бросив напоследок внимательный взгляд, — Не задерживайся, скоро развеска. Дайске выглядел потрепанным. Выглядел ли он так же плохо в прошлый раз, Чуя не помнил, но сейчас ему было неспокойно от того, что у Мацумото был дико уставший взгляд, тихий хриплый голос, плохая бледная кожа и до треска сухие губы. Накахара закурил. — Говори. Но если я тебе сейчас скажу нет, ты берешь и исчезаешь из моей жизни. Насовсем. Иначе я пишу заявление в полицию. — Спасибо. Только давай отойдем немного. Его потянули за угол каменной ограды, но Чуя выдернул руку и отошел, держа видимую дистанцию. Он не мог расслабиться, в теле напряглась каждая мышца, и Накахара ничего не мог с этим поделать. Легкие нехорошо сжимались вместе с сердцем от каждой затяжки, и это была какая-то нездоровая настороженность, внутренний голос ему говорил. Здесь было что-то не так. Чуя не был уверен, в чем нуждался Дайске, но догадывался. И это догадка скрипела в висках, как свежий снег – под подошвой. Но все было просто. Мацумото несколько лет уже сидел на амфетамине. — Мне нужен фен*. Накахара выдохнул. Ожидаемо, и от этого еще более неприятно. Он еле проглотил вопрос а-я-тут-блять-причем, и вперил внимательный взгляд в сторону парка. На Дайске он смотреть не хотел. — Я понимаю, ты сейчас думаешь, какого черта ты, но я на мели. Все ребята отвернулись от меня, буду честен, у меня перед ними долги, и я не собираюсь сейчас одалживать денег и у тебя. И Дайчи, помнишь его? Я частенько покупал у него. Он тоже, — он сглотнул, как-то совсем лихорадочно стреляя глазами, — И он мне не отвечает уже несколько дней. Но я не могу, мне очень нужно. Вы же хорошо с ним общались, да? — Дайске сбился на какой-то почти панический тон, и смотрел на него, Накахару, почти не моргая. Чую постепенно с каждым тихим словом охватывал дурацкий липкий страх: он медленно понимал. С Дайске было что-то не так. — Раньше – да, хорошо, но сейчас я уже давно его не видел и не звонил ему. — Но если ты мог бы позвонить ему и поговорить с ним… — Нет, — Чуя щелчком выбросил окурок, нахмурившись, спрятав руки в карманы, — Нет, если все дело в ебучем стаффе, то я в этом не участвую. — Накахара, пожалуйста, у меня есть деньги, тебе всего лишь надо позвонить. Мацумото был в отчаянии. Накахаре было страшно. Он помнил, как Дайске все не мог слезть с этой дряни, но раньше с ним все было в порядке. Сейчас он был определенно не в порядке. И на это было тяжело смотреть. Тяжелее, чем он, Чуя, мог бы себе представить. Это уже не было долбанное сострадание и жалость. Это был еще и какой-то жуткий ужас, когда видишь, как когда-то очень знакомого и близкого тебе человека изуродовала жизнь. — Нет, — Дайске неловко попытался схватить его за руку, но Чуя отшатнулся, резко и почти испуганно, — Нет, я не буду никому звонить. Даже не проси. — Пожалуйста. — Не приходи ко мне больше. Накахара развернулся и быстрым шагом направился в сторону универа: сердце все не унималось и колотилось, как бешеное, стучало так быстро и будто переворачивалось в грудной клетке. Ему становилось плохо. Ебучая аритмия. Ему казалось, еще немного — и грудная клетка просто лопнет. Чуя почти сорвался на бег, когда дошел до лестницы, широкими шагами через одну преодолел ступени и расстояние до автомата с напитками. Дрожащими пальцами вставил мелочь, и через секунду вниз глухо бухнулась бутылка с водой. Он крупными шумными глотками осушил почти половину и тяжело осел на холодный кафель, спиной прислоняясь к шершавой стене. Громко дыша, закинул голову и считал. Раз. Два. Три. Раз. Два. Три. Раз. Сердце совсем немного успокоилось, и ушла дурацкая дрожь в липких непослушных пальцах. Накахара выглянул в окно. Сверху, со второго этажа был виден весь двор перед зданием. В груди что-то нехорошо сжалось и одновременно с облегчением рассеялось, когда он увидел пустующее парковочное место, где еще пару минут назад стоял чужой байк. — Блять. * Весь остаток дня прошел никак. В конце концов, Акутагава недоверчиво пялился на него всю развеску и, когда оставалось всего ничего, послал его домой. — Ты все криво вешаешь. — Да нормально. — Я закончу. От тебя все равно толку ноль. Он нагнулся, чтобы подобрать листы, зажимая между тонкими губами пару булавок. — А еще лучше, попроси Дазая за тобой заехать. Накахара понуро кивнул, не обращая внимание на последнее предложение. У Осаму сегодня была смена до вечера, беспокоить его из-за бывшего-психопата казалось таким глупым. Поэтому Чуя благодарно посмотрел на Рю, собрал свои немногочисленные вещи и ушел. И решил пойти людными улицами, пускай так было и дольше на несколько минут. Когда он сел за синтезатор, ничего не изменилось, хотя Накахара думал, что сейчас отвлечется и все будет в порядке. Но ничего не стало в порядке, стало только хуже. Он никак не мог сосредоточиться, читал текст и забывал, что там было написано, читал еще раз, но мозг отказывался что-либо соображать. Упражнения давались еще хуже, пальцы не слушались, иногда случайно задевая ненужные клавиши, и не особенно стройные звуки становились еще более неуклюжими. Чуя нервно выдохнул и прикрыл глаза. Возникло острое желание ударить по клавишам, себя – по лицу и выйти покурить. Но он сделал глубокий вдох-выдох и снова уставился на черно-белую клавиатуру. Вдруг скрипнула входная дверь, ввалился Дазай, и Чуя кинул на него измученный взгляд. — Как успехи? — Отвали. — Как грубо. По квартире потянуло запахом кофе и морозом, Чуя поежился и снова поднес руки к октавам. Но теперь его отвлекал еще и бытовой шум по квартире: чужие шаги, стук стаканов, шуршание одежды и пакетов. Накахара нахмурился, почти физически спиной ощущая, как за ним наблюдают из приоткрытой двери. Ебучее арпеджио. До, ми, соль, до. Соль, до, ми, соль. До… Блять. Сбился. Заново. До, ми… — Я больше не могу на это смотреть. Чуя ошарашенно обернулся на голос и в удивлении распахнул глаза, обращая внимание на Дазая. Осаму в несколько широких быстрых шагов преодолел расстояние, и нагло подвинув Чую с табурета, сел рядом, прижимаясь теплым бедром. — Расслабься, что это за палки вместо пальцев? — он взял в свои руки чужую левую, накрыл сверху и прижался подушечками шершавых от гитарных струн пальцев снизу, скругляя прямую ладонь. От этого простого прикосновения неспокойное сердце ухнуло вниз, и Накахара неровно выдохнул: наверное, было очевидно, как у него загорелись уши, — Ладони должны быть круглые, будто держишь в руке мяч, даже когда играешь. У тебя ровные длинные пальцы, ты дотянешься до всех клавиш, поэтому запомни, и не вытягивай их палками, как бы тебе не хотелось. Держи кончики пальцев ближе к полутонам, так будет проще. И плечи, и тело должны быть расслабленными, но выпрямись, — чужая ладонь опустилась на лопатки, будто прикипая, задевая несколько рыжих отросших прядей из хвоста и медленно заскользила с нажимом вниз, по каждому позвонку и до самой поясницы, проталкивая ее вперед, — Следи за осанкой. Еще, конечно, руки. Ты кто, птица? — Осаму мягко взял Накахару за локти и отвел буквально на пару сантиметров в сторону, — Не прижимай их к талии, просто держи рядом. Будь расслаблен, но собран, отучайся от того, в каком положении сидел все это время. Ты сейчас сразу не начнешь все делать так, как я сказал, но через неделю-две точно привыкнешь. — Да, я понял. — Накахара смотрел себе на колени и старался выровнять идиотское дыхание, а пальцы Дазая были все еще у него на пояснице, хотя Чуя выпрямился, и эта поддержка была ему без надобности. — Ты чего? — Дазай вдруг наклонился к нему, и Накахара подумал. «Слишком близко» «Почему каждый раз это как будто впервые» «Вот же черт» — Я же выпрямил спину. — Я вижу. — Но твоя рука, — Чуя сглотнул и вскинул взгляд, игнорируя сбившуюся челку, встречаясь с Осаму почти нос к носу, — Все еще на моей спине. Дазай смотрел в глаза спокойно и вкрадчиво. С какой-то хищной жадностью, застывшей в самой середине его темных зрачков. От такого взгляда Накахара чувствовал, как душа медленно уходит в пятки, а щеки начинают гореть. Становилось просто ужасно душно. — Да, — Чуя вздрогнул, ощущая легкий холод вдоль позвоночника из-за приподнятого края кофты и следом – почти обжигающее прикосновение, — А что? — Так убери ее? — Не хочу. — горячая ладонь вдруг скользнула вверх, вдоль позвоночника, шершавыми кончиками пальцев царапая нежную кожу на спине, разгоняя мурашки от поясницы до затылка, — Или тебе не нравится? — Накахара задохнулся, когда теплая рука, пройдясь по ребрам, уверенно опустилась на его живот, накрыла полностью, обжигая. Дазай будто бы нечаянно указательным пальцем поддел резинку домашних штанов, заставляя Чую зажмуриться от смущения и совсем неожиданного прилива возбуждения, которое чем-то тяжелым оседало в самом низу живота: — Я, честно говоря, планировал позаниматься. — С тебя сегодня хватит, поверь. Хотя бы руки научись держать правильно. — Накахара развернулся к нему полубоком, впечатывая недовольный взгляд в лицо напротив: — Если бы кое-кто отвечал за свои слова, я бы с самого начала все делал правильно. — Намекаешь, что я не держу свое слово? — А что, разве не так? — Нет, вполне себе держу. Буду заниматься с тобой, просто мне надо было убедиться. — В чем? В моей осанке? — Вроде того. Чую притянули за край чокера, пока вторая рука окончательно скользнула под домашние штаны. Накахаре казалось, он сейчас совсем задохнется. От катастрофической нехватки кислорода, от дикого смущения и слишком горячих рук, которые гладили его за ухом и по чувствительной внутренней стороне бедра. Теплый язык прошелся по сухим губам, а потом толкнулся в горячий рот, доставляя почти мучительное удовольствие и выбивая из головы все напряжение, которое копилось в течение дня. Осаму целовал его медленно, заставляя задыхаться. От вдруг нахлынувшей теплоты плавился каждый нерв в теле. Накахара поддался вперед, мягко впечатываясь в чужие губы с отчаянным вдохом. Чуя вдруг услышал измученные звуки синтезатора: его деревянные пальцы, которые он все это время держал над октавами, нелепо упали на клавиши. Он извернулся. — Эй, ты мне сейчас штаны растянешь. — Тогда сними их. Накахару бесили эти самоуверенные интонации в чужом голосе, но он послушно поднялся с неудобного для них двоих табурета, прошлепал босыми ногами к кровати и начал чертовски медленно стягивать одежду. Сердце билось совершенно дико, и, несмотря на внезапно нахлынувшее физическое возбуждение, Накахара чувствовал себя странно. Невозможность нормально расслабиться почти убивала в нем всякое желание сейчас заняться сексом. Он чувствовал, как Дазай в каком-то томительном ожидании смотрит ему в спину, но черт. Он был не готов. Не сейчас. Не в этот день. Табуретка тихо скрипнула, а потом его тихо обняли со спины, уткнувшись теплыми губами куда-то в шею, вызывая особенно приятный холодок. — Дазай. — Да. — Я сейчас не могу. — Чуя неловко повернулся, сжимая край своей длинной кофты, которую так и не снял, и сказал почти осторожно. Он остерегался того недопонимания, которое так часто возникало между ними, а сейчас это было по-особенному важно, — Прости, честно говоря, сегодня кое-что случилось, и я сейчас не в том состоянии. Не в настроении. — Хорошо. Осаму вдруг обнял его еще крепче, мягко поглаживая по спине, но не позволяя себе ничего лишнего. Накахара второй рукой схватился за чужой загривок, как-то по-детски, и не переставал молча удивляться. Как человек может сочетать в себе пассивно-агрессивного ублюдка и одновременно такого ласкового зверя? Странный парадокс. — Хочешь прилечь? Чуя кивнул, и Осаму утянул его на застеленную кровать, лицом к себе, не отпуская из рук. Накахара прикрыл глаза, чувствуя такой успокаивающий и родной запах вокруг, его мягко огладили большим пальцем вдоль линии челюсти, снова уходя за ухо. Тепло и спокойно. Дазай вдруг хрипло спросил: — Как все прошло? — Что? — С Дайске? — Откуда… — Чуя опешив нахмурился и раскрыл глаза, уткнувшись взглядом в чужую переносицу, — Тебе что, Рюноске написал? — Нет, но догадаться было несложно. Мне показалось, что ты все октавы сейчас раздербанишь. И это твое «я-не-в-настроении». Я просто сделал выводы и угадал. — Нострадамус херов. — Тебя прочитать легче, чем ты думаешь. — он напрягся. Чуя это почувствовал по вдруг замершей руке у себя на затылке, — Так что этот придурок хотел от тебя? Накахара прикусил нижнюю губу и вздохнул. Он не особенно хотел вспоминать события этого дня, но Осаму смотрел до серьезного настойчиво, и у него не оставалось выбора. — Ничего особенного. Наркота. — Он торч? — Типа. Ему нужен был фен. Очень. Хоть сколько-то, — Чуя сделал паузу, — И я ему отказал. И до сих пор не понимаю себя, в какой-то момент мне стало его жалко. Типа, очень жалко. Его будто жизнь поломала, он ужасно выглядел и говорил так… странно. Отчаянно. А вообще, — он вдруг перешел на шепот, потянувшись рукой к чужой скуле, но упрямо избегая внимательного взгляда, — Глупо, да? Жалеть какого-то ублюдка, который вот-вот сторчится и который доставил тебе столько проблем в жизни. Хотя я до сих пор сомневаюсь, правильно ли вообще поступил. После этого даже как-то херово стало, давно с сердцем проблем не было, а тут показалось, что сейчас сдохну от нервов. И страха. По-дурацки все вышло. Такой херни испугаться. — Это не херня, — Чуя посмотрел удивленно, потому что Дазай говорил донельзя серьезно, — И почему ты мне не позвонил? — В смысле? — Тебе стало плохо. — Мне нужно было еще остаться и работать, у нас же развеска была. — Все равно, — к нему прижались еще крепче. Чуя чувствовал, как ему горячо прошептали в лоб, — Просто если еще раз случиться подобное, позвони мне. Накахара прикрыл глаза и улыбнувшись фыркнул: — Чего нянчишься со мной, тебе совсем не идет. Будь крутым парнем. — Я и сейчас крутой парень. Чуя почувствовал теплое дыхание напротив виска и как его мягко сомкнули в кольце рук. Пальцы легли на шею, уже привычно мягко поглаживая за ухом, успокаивая. Накахара зажмурился и уткнулся в чужие ключицы, сильнее сжимая ладони, сгребая в складки чужой растянутый свитер, глубоко вдыхая запах табака и кофе. Сердце наконец-то успокоилось.