you be good

Небо нами недовольно Пена и волны повалила на дома Разве кто-то мог подумать Никто не думал, и никто не виноват Не слушай новостей, не слушай новостей Не смотри назад Небо знает, что мне больно Никто не понял, и никто не виноват Sirotkin – «Небо нами недовольно»

— Федор, — человек все еще улыбался и протягивал ладонь для рукопожатия, — Мое имя Федор. — А по фамилии? — Ты не выговоришь. Чуя вспыхнул, но за слух зацепилось действительно странное: — Достоевский. Ладонь Федора все еще висела в воздухе, и Накахара, мысленно перекатывая странное имя и фамилию на языке, машинально протянул руку в ответ, когда Дазай резко перехватил ее, а потом увел вниз. Этот простой жест не выглядел нервным, но достаточно напряженным, чтобы Чуя вздрогнул и впился в незнакомца любопытным взглядом. Осаму отзеркалил чужую улыбку, но вышло скорее предостерегающе холодно, чем мягко. Будто Федор Достоевский — самый неприятный сюрприз, который ему могла подкинуть жизнь в Йокогаме. — О, — Осаму дрогнул улыбкой, — Думал, ты на Окинаве, загораешь на солнышке. Прекрасное место. Я никоим образом, — он не сводил острого взгляда, — Не ожидал тебя встретить в Йокогаме, понимаешь? — Я также не думал, что ты сюда вернешься, — Федор опустил руку, понимая, что пожать ладонь Накахары ему сегодня не светит, и убрал в карман. — В любом случае, не представишь своего друга? Это грубо. — Это лишнее, — Осаму сказал с нажимом, — Ты же не задержишься надолго. — Да, — Федор извернулся и уставился в темное небо, прищурившись от неяркого света фонаря, — Сколько лет с тобой не виделись, а ты все такой же хам. — он весело перевел взгляд обратно на Дазая и спросил уже у Чуи, — И как ты только его выносишь? Накахара напряженно ухмыльнулся, нервно сжал край собственного рукава, Осаму недовольно цокнул: — Это уже не твое дело, — он выдохнул, — Ладно. Ладно, что там у тебя? Только быстро. — Прямо так, на улице? — Прямо так. — А на чай не пригласишь? — С какой стати? — С такой, что… — Пойдемте, — Чуя сказал тихо, но его услышали, — Поговорите внутри, — и первый развернулся, чтобы быстрым шагом направиться к квартире. Снег под подошвой поскрипывал в такт невеселым мыслям в голове; он был без понятия, о чем собирались вести диалог Федор и Дазай, но Осаму явно был не рад. Соответственно, поводов для радости у Накахары также не было, зато для тревоги — определенно. Они оба шли чуть позади него, наравне, изредка перебрасываясь тихими фразами, но Накахара вслушиваться не хотел. У него на самом деле было плохое предчувствие. * — Мне зеленый, если есть. — Есть. Накахара сыпанул на глаз заварки из желтой коробки и залил кипятком, чуть обжегся и тихо зашипел. Дазай сидел напротив Федора и медленно курил, почти не сводил взгляд со своего знакомого, будто тот в любой момент мог достать нож и прирезать их обоих. Ну нет. Ну нет, конечно, что за бред? Чуя поставил чашку с чаем перед гостем, она тихо звякнула в ответ, и этот звук был единственным в напряженной тишине. Накахара впал в короткий ступор, понимая, что есть разговоры, которые определенно не требуют его присутствия, и быстро посмотрел на Дазая, говоря достаточно твердо: — Я буду в своей комнате, окей? На его удивление Осаму кивнул на соседний со своим стул и сказал спокойно, будто действительно разрешал: — Можешь остаться, если хочешь. Федор на это усмехнулся и откинулся назад, пристально следя за обоими — жест довольно безобидный, но Чуя почувствовал себя странно. Он редко действительно нервничал (все казусы с Дазаем не в счет), но этот человек нагонял на него легкую, неприятную щекотку в районе загривка. Накахара возразил: — Нет, потом сам расскажешь. Если посчитаешь нужным. А я устал, как собака. Выходя с кухни и закрывая дверь, он понял, что это было за странное чувство, когда Федор смотрел на него пристально, усмехался и до скрипа в зубах пластиково улыбался. Чувство, будто Федор его анализировал. * — Хорошо устроился. Федор аккуратно подцепил худыми пальцами кружку с чаем и сделал маленький глоток, убрав улыбку с лица. Осаму поморщился, будто ему капнули чем-то кислым на язык, и поторопил, стряхивая пепел. — Давай ближе к делу. — Ты здесь давно? — Еще ближе, Федор. — Хорошо, — тот отставил чашку, сложив руки в замок на столе, — Ты здесь надолго? — Допустим, что так. Ты все еще работаешь? С этими кретинами. — Почему сразу кретины? Да, нерасторопные немного. Но так и ты у нас не… — Это было сто лет назад. Так ты все еще с ними? — Да, я все еще с ними, и, — Достоевский сказал тихо, — Они еще не забыли про это «сто лет назад». Более того, тебя уже кто-то видел, и я сегодня же поехал искать тебя. — Чтобы сдать? — Чтобы они не нашли тебя раньше меня, дурачок. — Господи, — Федор поморщился, и Осаму будто намеренно повторил, — Господи, это же было давно. — а потом откинулся на спинку стула, похлопал себя по карманам в поисках пачки, — Сколько, семь лет прошло, а? Не можешь им напомнить, что Бог завещал всех прощать и любить? — Они будут любить тебя только с отрезанными пальцами или уплаченными счетами. А после могут и простить. Дазай ухмыльнулся: — Очень по-христиански, не находишь? И… нет, молчи, я знаю, что ты мне скажешь. Залечь на дно, да? — О, тебе нужно не просто залечь на дно, — Федор покрутил кружку в руках и сделал еще один глоток, облизнул сухие губы и посмотрел очень неприятно, — Тебе нужно уезжать. Можно завтра, но чем скорее, тем лучше. Поэтому давай, собирай вещи и… — Я не могу. И Осаму посмотрел на него такими глазами, что Федор почти подавился. Достоевский дрогнул линией рта и вкрадчиво поинтересовался: — Я не ослышался? Не можешь. Да? — Пока нет. — Почему? — Федор моргнул, а потом посмотрел в стену, и выдал то, что обычно люди называют удивленным смешком, — Из-за него? Кто он вообще? Этот милый мальчик, ему хотя бы двадцать есть? — Да, есть, и да, именно поэтому, — он затянулся, — Потяни время на неделю. Тебе не составит труда, меня же едва видели. Через неделю я уеду. И проблем ни у кого не будет. — Пять дней, Дазай. Я дам тебе пять суток, больше не будет. И если ты не уберешься из Йокогамы в срок, за все вытекающие последствия будешь огребать сам. — Спасибо. — Это не по доброте душевной, ты знаешь. — Да, я знаю. — Пять дней. * Хотя Чуя сидел спиной к смежной стене, слышно было неразборчиво. Нет, он не планировал подслушивать, ничего такого, он не слишком порядочный, но на самом деле уже просто подустал от всякого дазаевского дерьма. Но мучительное любопытство даже сквозь усталость дергало его за нервы, и очень хотелось знать, что происходит там, в паре метров от него. Он не сомневался, Дазай расскажет только то, что посчитает нужным. «И это скорее всего будет пара фраз, из которых ничего не будет понятно» — следом мелькнуло в голове. Они не говорили особенно долго, Чуя довольно скоро услышал шорох, приглушенные шаги в коридоре и медленный скрип входной двери, будто один из них говорил другому что-то еще на прощание, стоя в проходе. Накахара отчего-то мог хорошо это представить, сидя с закрытыми глазами у себя в комнате. Когда щелкнул дверной замок, Чуя тихо сполз на кровать и отвернулся, закрывая глаза — Дазай приоткрыл дверь в его комнату. Накахара вмиг почувствовал себя пятилетним мальчишкой, которому необходимо что-то скрыть от строгой матери. Вот только Накахаре не пять лет и скрывать ему явно было нечего, а Осаму на мать не походил даже с натяжкой. А если совсем откровенно, то они просто удивительный дуэт — студент-недоучка и музыкант с шизой. Забавный симбиоз. Мягко потянуло куревом с кухни, на полу искрилась желтая полоска света. Слишком яркая для густой темноты. Накахара задержал дыхание. — Ты не спишь. — Не сплю. Дазай отлип от дверного косяка, тихо подошел и присел на край кровати, пытаясь заглянуть в чужое лицо, и убирая рыжие пряди за ухо. Чуя все-таки открыл глаза, но посмотреть в темные глаза не решался, задумчиво сверля деревянный бок прикроватной тумбы. Он решил не тянуть. — О чем вы говорили? Кто он такой? — Накахара сжал в пальцах тонкую ткань простыни, — Он же иностранец, да? — Да, он русский, и, — Дазай сделал паузу, явно не находя, что ответить, — Он мой старый знакомый. — И зачем он пришел? Не чтобы синтезаторы обсудить, ведь так? — Мне надо будет уехать. Накахара секунду погодя привстал, оперевшись на локоть, и резко заглянул прямо в чужое лицо. С долей отчаяния во взгляде. Лохматый, уставший и самую малость взволнованный. Очень уставший и очень взволнованный. — Куда? «Куда» вырвалось неосознанно, само собой, хотя в голове вертелись другие вопросы. «Зачем?» «Почему?» «Когда?» «От чего ты убегаешь?» «Ты не возьмешь меня с собой?» Такие глупые, детские вопросы крутились в его голове. На миг осознав это, Чуя прикусил себе язык — он испытал укол стыда за такие мысли, но это было ничто, просто щекотка, по сравнению с теми рвущими глотку чувствами, когда Дазай сказал мне-надо-будет-уехать. Ему было так неспокойно, и сейчас сердце совсем ненормально заходилось в плохой тревоге. Он требовательно вытянул руку и буркнул емкое «дай». Дазай запустил пальцы в карман, и в ладонь опустилась полупустая пачка, Чуя зубами вытащил сигарету, прикурил — Осаму тактично щелкнул зажигалкой у его лица, осветив теплым желтым светом кончик носа и строго сомкнутые в плотную линию губы. — Пока не знаю. В какой-нибудь маленький город, скорее всего. — Я… — Накахара не успел произнести, как на макушку опустились худые пальцы и ему сказали совсем непривычно ласково: — Ты здесь не причем, и я уеду ненадолго, — Дазай огладил его еще раз и сказал твердо, — Я обязательно вернусь. — Так зачем тебе уезжать? — Я объясню позже, — Накахара готов был недобро оскалиться и сказать что-то обиженно-язвительное в ответ, но Осаму перебил его, — Я объясню. Во всех подробностях: почему, кто такой Федор и отвечу на все твои вопросы. А сейчас у тебя экзамен через месяц уже, лучше не отвлекайся на такую чепуху. Серьезно, просто работай, я со всем справлюсь, уеду ближе к середине марта. У меня есть пять дней. — Но помнишь, я хотел в Токио сгонять на день открытых дверей и доки подать, это в конце недели, ты… — Как раз отвезу тебя в Токио, перекантуемся пару дней, а там видно будет. — Ты поедешь со мной? — Накахара приподнял брови в удивлении и выдохнул дым в потолок, а потом зажмурился — глаза ощутимо защипало, — Вот это вау, у меня личное сопровождение? — Еще какое, — Осаму немного расслабился, улыбнулся и ткнулся ему лбом в плечо, как домашний пес, — Самый лучший сервис в Йокогаме. Привезу обратно целым и невредимым. — Не льсти себе, я бы поставил твоим услугам четыре балла, — Чуя ехидно оскалился и бросил бычок в кружку на тумбе, где плескался, кажется, двухмесячной давности кофе, — Четыре по десятибалльной шкале. — Давай так, если по итогам прослушивания ты поступишь, ставишь моему сервису одиннадцать из десяти и плюс положительный отзыв. — А если не поступлю? — А если не поступишь, увы и ах, здесь даже я бессилен. — Ну ты и сволота. Чуя мстительно запустил руки в чужие вьющиеся волосы и широко улыбнулся. — Ты такая сволота, Дазай. — И не говори. * Чуя, спрятав ладони в карманах кожанки курил уже третью, поглядывал на экран телефона, там еле теплился один единственный процент, и это вводило в состояние дикого невроза. Еще, конечно, этому способствовало то, что Рюноске безнадежно опаздывал на полчаса. Все бы ничего, но порой последнее, что ты хочешь делать в сырое промозглое начало марта в десять с хреном вечера — это ждать кого-то на улице почти целых тридцать минут. Поэтому, когда из редкой толпы обозначилось знакомое уникально хмурое лицо, Чуя даже не понял, рад он этому или нет. Рад ли он был видеть Акутагаву? Да. Хотелось ли ему треснуть Акутагаве по недовольной морде? Да, даже очень. Рюноске подошел к взъерошенному как воробей Чуе как раз, когда телефон трагично вырубился прямо у него в руках, и Накахара с безнадежным вздохом положил его в карман. — И три года не прошло! Накахара все-таки не удержался и пихнул его в бок острым локтем: Рю только нахмурился еще больше, но в ответ ничего делать не стал, потому что понял — да, он заслужил, все вполне справедливо. Они двинулись в раменную, которая была в пяти минутах; лед мягко похрустывал под ногами. Рюноске меланхолично подумал, опоздай он на пять минут больше, также могли бы хрустеть его собственные кости. — Меня задержали, я же не думал, что Мори так разойдется под конец. — А я не думал, что мне придется ждать тебя полчаса. — Скажи спасибо, что не час. Они завернули в неприметный переулок и зашли в камерное помещение закусочной, в нос сразу ударили вкусные запахи, а лицо обдало приятным теплом. Накахара почти блаженно проурчал: — Я тебя когда-нибудь прибью, собака ты такая. — Прибереги это для Дазая. — Я вас обоих прибью, ага. — Чуя развернулся к стойке и сказал совершенно спокойно, — Два рамена, пожалуйста. Они плюхнулись за ближайший столик: Чуя скинул шарф и сразу же пододвинул к себе тарелку, разломил одноразовые палочки. Он позвал Рю, конечно, не просто для того, чтобы поесть острой лапши, и Акутагава не глупый — сам, скорее всего понимал, поэтому в его жестах и взглядах сквозило легкое выжидание. К тому же Накахара уже давно не появлялся в институте, поэтому два и два сложить было нетрудно. — Когда у тебя прослушивание? Это прозвучало камнем в воду, Чуя оторвался от рамена и вскинул взгляд, будто его застали врасплох. Будто бы это был слишком прямой вопрос, слишком утвердительный и слишком внезапный. Но никакой внезапности в этом не было, и это понимали они оба. — Через месяц, — Накахара все-таки вылез из кожанки, повесил ее на спинку стула, — Совсем скоро, на самом деле. Но перед этим еще надо будет смотаться в Токио, присмотреться. Там день открытых дверей будет, послезавтра. Закончу пару заказов и съезжу. — И долго ты там будешь? — Посмотрим, наверное, — Чуя шмыгнул и утер рукавом кончик носа — рамен был очень горячим и вдобавок очень острым, и Накахара на самом деле не очень понимал, как Рюноске его ел с совершенно невозмутимым лицом, и озвучил, поморщившись, — Прости Господи, как ты это ешь? Акутагава отхлебнул бульона и пожал плечами: — Там всего два перчика, — он тыкнул пальцем в меню на столе, — Вон, напротив позиции. — Вообще-то три. — Неважно. Так тебя долго не будет? — Ну, — Накахара жадно запил все водой, но сильно лучше не стало, — Дня два? Я полагаю. Со мной поедет Дазай, а потом ему, — он опять утер кончик носа, но на этот раз скорее от нервов, — Ему надо будет уехать. — В плане уехать? — Рюноске смешно округлил глаза. — Я сам не особенно понимаю, но надо. — О, — Акутагава отставил чашку и палочки и сыто завалился назад, — У вас опять что-то происходит? — Нет, я бы сказал, это у него что-то опять происходит, — Накахара мельком глянул на настенные часы: одиннадцать с хреном, — А я не особенно понимаю, что именно, но… Я думаю, он разберется? Он сам сказал не отвлекаться и готовиться к прослушиванию. — Значит не отвлекайся, и у вас все получится. Ты поступишь, — Акутагава улыбнулся в своей манере: едва дрогнул линией рта, но Чуя это заметил и был ему благодарен, — и наконец-то будешь заниматься тем, что тебе нравится. Ты, конечно, тот еще придурок, но не просри эту возможность, будь добр. В груди приятно потеплело, и это не от съеденного наполовину горячего рамена. Накахара невольно улыбнулся и пнул Рю в лодыжку под столом, довольно осклабившись. — Сам придурок. И конечно взрослые и конструктивные диалоги — не самая сильная их сторона. * Чуя зашел в квартиру, шумно хлопнув дверью и звеня связкой ключей, и крикнул куда-то вглубь привычное «я дома», пытаясь как можно быстрее вылезти из ботинок. К нему моментально вышел Дазай, неизменно с сигаретой в зубах и в домашней футболке, в самом низу красовалась клякса от чернил. Накахара не сразу понял, что Осаму был недоволен. Точнее, он это понял, только когда ему сверху на голову обрушилось строгое: — Почему? — Что почему? Накахара нахмурился, наконец вылезая из шарфа и кожанки, кидая их на стул. Теперь он в полной мере впериться непонимающим взглядом в чужое лицо: Дазай, непривычно хмурый и без язвительной улыбки, выдохнул совсем раздраженно. — Почему так поздно. Прозвучало не вопросом, а утверждением. Осаму добавил, выдыхая сигаретный дым сквозь зубы: — Я звонил тебе. Несколько раз. Чуя пошатнулся и вперил вдвойне недовольный взгляд, а голос стал громче на пару децибел: — Что за претензии? Мне теперь из дома выходить нельзя? — Дазай моргнул и устало прикрыл глаза, — А телефон у меня сел, я даже не знал, что ты мне звонил. Что такого? Думаешь, я сам за себя постоять не могу или что? — Ничего, — Дазай вдруг сменил гнев на милость и уже привычно потрепал его за волосы, — Черт. Пойдем на кухню. Осаму потянул его в комнату, тяжело опустился на стул и длинно выдохнул, медленным движением руки погасив бычок. — Прости, — Накахара опустился на стул напротив него, почти касаясь своим коленом чужого и внимательное вслушиваясь в чужое тихое извинение, — Кажется, я немного перегнул. И когда Осаму посмотрел ему в глаза, Чуя, кажется, понял. Это осталось не озвученным, потому что Дазай промолчал, сжав сухие губы в плотную линию, но Накахара не сомневался. Осаму, всегда уверенный в себе, своих убеждениях и решениях. Дазай Осаму волновался. Эта мысль неприятно заскреблась о черепную коробку, и тревога неприятной прохладой прошлась вдоль позвоночника. — Я же здесь, с тобой, и у нас все в порядке, — Накахара схватил его за ладонь и переплел свои тонкие пальцы с чужими, чувствуя, как его руку слегка сжимают в ответ, — У тебя нет причин для беспокойства. — Просто, — Осаму наклонился так, что Чуя невольно уткнулся холодным носом ему в плечо, — Просто не приходи так поздно, договорились? Или звони, я тебя встречу. Накахара фыркнул в ответ, чувствуя, как его сердце неприятно учащает темп: — Да что с тобой? Не так уж и поздно я пришел, и почему сей… — Договорились? На секунды воцарилась пауза, а потом Чуя немного оторопело кивнул. Дазай почувствовал это легкое движение головой и, кажется, расслабился. — Вот и умница. — Дурак ты, вот ты кто, — недовольно пробурчал в чужую ключицу, — Почему ты все так усложняешь, а? — Это не я, — на полном серьезе пояснил Осаму, — Оно само. — Тогда почему у нас всегда все так сложно? — Накахара недовольно извернулся, как кот, прислонился своей щекой к другой, холодной и слегка колючей. Дазай глухо рассмеялся. — Я не обещал тебе, что будет легко. Чуя поддержал смех скованной улыбкой, сильнее сжав в худых пальцах складки чужой футболки. У него на самом деле было очень плохое предчувствие.