исповедь и отпущение грехов
Может быть, нам просто здесь остаться навсегда, Они не найдут и не узнают нас. Sirotkin – «С самых высоких скал»
Нож мягко рассек красную мякоть помидора, со свойственным ему стуком коснулся деревянной разделочной доски. Желтый свет падал на поверхность столешницы, освещал кружку зеленого чая и детские ладони. Со стороны плиты потянуло запахом жареного лука и тофу, Накахара нетерпеливо качнул ногой и протянул, еле сдерживая капризные интонации: — Мам, а скоро? — Милый, ты уже третий раз за последние пять минут спрашиваешь. Шестилетнему Чуе, конечно, это ни о чем не говорило. — А папа скоро вернется? — Скоро, — мама не была раздражена, но в ее голосе проклевывались те самые нотки, нотки «детка, милый, помолчи», и Чуя знал их очень хорошо, — Давай, допивай чай. — Но он горячий! Я не могу, — он насупился. — Пей потихоньку. У его мамы была копна рыжих волос, собранных в хвост, явный акцент и большие голубые глаза. По телевизору шел какой-то романтический сериал. За окном жужжали цикады, дневное пекло едва спало с города и дышать стало чуть легче, но все равно было душно. Чуя во второй раз обжег язык чаем и решил больше не предпринимать никаких попыток. — Мам. Дазай посмотрел на него, ухмыляясь, но в глазах была какая-то тоскливая ласка. Скрипнула кровать — Чуя присел на нее, и Осаму сел тоже, рядом, убирая рыжие пряди за ухо. Он что-то говорил ему тихо, успокаивающе, но Накахара ничего не мог расслышать. Будто их разделяла толща воды, темной и плотной. В конце концов, Дазай притянул его за плечо, и Чуя уткнулся лицом ему в шею — сердце удовлетворенно сжалось от этого жеста. Дазай пах кофе и пеплом. Чуя стиснул его в руках и пробормотал: — Я не понимаю. — Где он? Накахара дернулся. Он смотрел прямиком в дуло пистолета, стоя на сырой улице, где не было ни единого кафе или магазина. Казалось, там ничего не было. Просто темнота. Просто голый страх. — Не знаю. — Где?! — Я… Чуя подавился словами: сердце прыгнуло куда-то в глотку. — Я не знаю! — Ты знаешь! Не ври мне!! Накахара зажмурился, пытаясь унять крупную дрожь в теле и панический ужас, из-за которого он не мог и двинуться. Дуло пистолета все еще было перед ним, упиралось ему прямо в лоб. Чуя крикнул последний раз: — Не знаю!! * Чуя чуть не свалился со стула. — …ни, какого черта, — кто-то скрипнул зубами и зло выплюнул в трубку, — Уговор был на пять сраных дней! Умеешь считать? На часах 6:12. Утро. О да. Точно. Они у него дома, в Йокогаме, чтобы забрать нужные вещи, но буквально на пару часов, не больше. Осаму сказал ему поспать, и Накахара заявил, что заснуть будет не в состоянии. Тогда Дазай достал свои таблетки, отколол четвертинку, потом подумав еще раз, поделил кусочек еще пополам и протянул ему. Чуя посмотрел на него с недоверием, но Дазай гарантировал ему: «тебя просто немного вырубит». И его действительно вырубило. Если бы не долбанный сон, может быть, он проспал бы еще несколько часов. — … раз прекрасно помнишь, так какого... Ну да ладно, какое же утро без какой-нибудь пессимистичной херни. Остатки кошмара подгоняли громко бьющееся сердце. Ему так и до седины недолго. Он цокнул языком: светлые волосы ему определенно не пойдут. — Ты издеваешься. Чую чуть не грохнули в этом чертовом Токио! Ты не говорил, что… Голос Дазая раздавался из ванной приглушенно, но вполне четко, чтобы Накахара смог частично разобрать слова. — У одного из них был пистолет. Если бы местность была глу… ох, ну конечно. Это твои прямые подчиненные, не говори, что ты не в курсе. Чуя как раз подумал, чем тот занимался, пока он спал. — … нет, просто ты, Достоевский, больной ублюдок, который не держит свое слово. Видимо, срался с Федором. Ну что ж, почему-то это не было удивительным. — Замечательно, — Дазай ломано засмеялся, — «Дело приняло неожиданный оборот». Прекрасно звучит. Накахара, превозмогая себя, откинул одеяло в сторону, поморщился, приглаживая лохматое рыжее гнездо на голове и обнаруживая, что он спал в свитере и джинсах. Одеяло, которое на него накинули, соскользнуло вниз, Чуя задумчиво поднял его и повесил на спинку стула. — Нет, конечно, думаешь, я бы стал... Так, все. Хватит. Чуя поднялся на ноги, подошел к ванной и открыл дверь. Осаму опершись бедром о стиральную машинку курил, второй рукой зажимая телефон. Дазай посмотрел на него, всколыхнувшись и выдыхая дым вбок. Накахаре и самому захотелось затянуться. Он невольно подумал, что, если их не убьют в этой дрянной суматохе, они сами откинутся из-за рака легких лет через десять. Чуя мотнул головой, сказал громко и недовольно: — Хватит уже сраться, нам, кажется, пора уматывать отсюда. Не хочу еще раз валяться на асфальте и делать вид, что твое ебало вижу в первый раз. Накахара услышал из динамика язвительное «твоя ненаглядная зазноба права», вспыхнул и отшатнулся от дверного косяка, намереваясь вернуться на кухню. Дазай замолчал, напряжённо, не отводя взгляд от Чуи, докурил, кинул бычок в унитаз. И будто бы еще не до конца выплеснувший свое неудовольствие ответил тихое «идет» и скинул звонок. — Чуя, — Накахара оглянулся. Дазай смотрел на него притупленно-виноватым взглядом. Все, что произошло, произошло по вине Осаму. Давайте будем честны. Но Накахара обрубил любые его извинения, потому что от этого тошнило. Потому что это казалось лишним. Потому что они ему были не нужны. И Дазай, виноватый, уставший, обеспокоенный, это понимал. — Ты как? — Порядок. Дазай подошел ближе, кладя руку на чужие лохматые волосы и заглянул прямо в лицо, спрашивая вкрадчиво: — Точно? — Точно, — Чуя ответил ему наглым прямым взглядом, усмехаясь, — Не смотри на меня с такой жалостью. Я так паршиво выгляжу? — Ты так паршиво выглядишь. — кивнул он, — Плохо спал? Они оба выглядели паршиво. Чуя, разбуженный кошмаром, из-за вчерашнего нервного срыва, Дазай — из-за того, что не спал вторые сутки. Тогда, когда Накахара послал его в хостел отдыхать, он даже не вздремнул. И все это время был на ногах. На скулах проглядывалась короткая колкая щетина, под глазами залегли серые круги, волосы были взлохмачены, губы — поджатые и сухие, весь его вид — взвинченный. Поэтому да, они оба выглядели паршиво. — Кошмар приснился. — Чуя сглотнул, когда его прижали к себе. — Это из-за стресса. — Расслабься, — Дазай погладил его по спине, — Я… — Я расслаблюсь, — Чуя не дал ему договорить, резко отстранился и отчеканил требовательно, — Только когда ты мне все объяснишь. Все объяснишь. Все, Осаму, до самой последней детали. Дазай спокойно кивнул ему. Сказал собранным тоном: — Сейчас мы поедем к Икки. Чуть позже туда подъедет Анго, мы возьмем у него тачку. — он закинул на плечо сумку и направился к коридору. — Там и поговорим. Я собрал твои вещи, проверь сейчас, все ли на месте и едем. — А куда мы поедем в итоге? Дазай в своей привычной манере широко улыбнулся. На секунду Накахара забыл про все их проблемы, потому что от этой улыбки так привычно судорожно сжалось его беспокойное сердце. — Готовься, детка, это будет лучший пляжный отпуск в твоей жизни. — Сейчас не сезон, ты в курсе? — Да ладно тебе, — Дазай закатил глаза, — Зануда. — Придурок. — Карлик. — Скотобаза. Выехали они только через шесть минут. * Икки был рад их видеть. Они были рады видеть его. Чую тот крепко, по-приятельски хлопнул по спине, и Накахара, не готовый к такому, чуть не пропахал носом землю. На Осаму он посмотрел, и издал многозначительное «оу». — Чувак, тебе бы побриться. Дазай коснулся своей щеки и хмыкнул: — Одолжишь бритву? — Конечно, бро. — Бро. — Бро. Накахара закатил глаза, а потом принялся искать глазами Хару, но той нигде не было. Икки кивнул ему на кухню, сказал чувствовать себя как дома, а Дазая отвел в ванную. Чуя поставил чайник и без стеснения начал шарить по ящикам в поисках кружки и нескафе — ему был жизненно необходим кофе. Чуть не опрокинув на себя стопку тарелок, все-таки достал большую кружку с hello kitty, подумав пару секунд, достал вторую, сыпанул в них на глазок порошка и залил кипятком. Кисло-горький вкус обжег язык, он поморщился и отставил, жалея, что не разбавил холодной водой. — Это мне? — Дазай вышел из ванной незаметно, явно посвежевший, подхватывая вторую кружку со столешницы, — Спасибо. — Не подавись. — Ты, как всегда, сама любезность. О, Икки сказал, у них остался вчерашний мисо. Он прошел к холодильнику, подцепил оттуда небольшой металлический ковш и поставил на плиту, чиркая спичкой о коробок. Чуя сидел за столом, смотрел в худую спину, молча сверля ее взглядом, и вдруг проронил, цепляя руки в замок. — Помнишь, ты обещал мне все рассказать? — Помню, — Дазай размешал кипящий суп и потянулся за тарелкой. — При условии. — Условии? Осаму опустил прямо перед ним тарелку с мисо и ложку, обогнул узкий стол и сел напротив. Чуя почувствовал, как они соприкоснулись коленями, и услышал лаконичное: — Ты поешь. — Я не хочу. — Тебе нужно поесть, не упрямься. — Аппетита нет. — Эй, — Дазай приковал его к месту взглядом, и Накахара даже немного стушевался, потому что последний раз его заставляли что-либо есть в младшей школе, — Нам надо будет долго ехать. И я не знаю, когда нам попадется какая-нибудь забегаловка или магазин, остановки лучше не делать, сам понимаешь. А ты ничего не ел с тех пор, как мы покинули Токио. — Но я нормально себя чувствую. — Это пока что. Поешь. — Я… — Боже, ты как ребенок, — Дазай внезапно вернул свою гадкую ухмылку на лицо и потянулся к ложке, — Мне тебя самому покормить? — Идиот. Чуя, смутившийся на пару мгновений, ударил его по ладони, игнорируя чужой смешок, сам взял ложку и раздраженно подцепил плавающий в бульоне кусок тофу. Поднес ко губам, смотря в чужие насмешливые глаза. Во рту разлилось теплом смутное удовольствие. Мисо был вкусный. — И так, — Дазай пододвинул к себе пепельницу, вынимая из кармана полупустую пачку и зажигалку, — О чем ты хочешь узнать? Тема обширная, не стесняйся. Чуя застыл, так и не донеся третью ложку бульона до лица. Спросить хотелось много о чем. Например. Кто такой Федор? Чем Дазай раньше занимался? Кто те люди в Токио? Он убил их? Или просто избил? Почему гоняются за ним? Он что-то натворил? Что им надо? Почему нельзя пойти в полицию? Почему… И так до бесконечности. Накахара кинул спасительный взгляд в окно, потому что он так долго жаждал ответов, а когда Осаму сказал ему «спрашивай-не-стесняйся», в голове стало до отвратительного пусто. Суп остывал, холодильник жужжал еле слышно, Дазай глубоко затягивался и все еще касался его колена своим, на улице было уже светло. Чуя сморгнул рассеянность. — Почему, — он метнул взгляд в пепельницу, — Почему тебя ищут? И кто такой Федор? Для начала. — О, Федор… — на лице заиграла острая ухмылка, — Мы с ним работали вместе, я тогда еще даже в универе не учился. Я помню, как он мне сразу не понравился: чертов педант, помешанный на библии. И тем не менее нам пришлось найти общий язык. Спустя парочку потасовок, несколько неприятных инцидентов и колючих диалогов мы поладили. Своеобразно, конечно. Я не могу сказать, что он мой друг. Но и врагом тоже не назову. Федя просто мудила, — Осаму затянулся, прищурившись, — И если бы он следил лучше за своими коллегами, возможно, все не пошло бы по пизде так быстро. Вообще с ним лучше не общаться. Он псих. Чуя открыл рот, желая озвучить ироничную шутку, которая моментально возникла кислым послевкусием на языке, но на секунду смутился, сомкнул губы в тонкую линию. Дазай, посмотрев на него ухмыльнулся и пояснил: — Нет, я просто шизофреник. Но он, Чуя, ебнутый псих. Накахара, совсем немного пристыженный своей так и не произнесенной колкостью, отставил пустую тарелку, потянулся к пачке. Вытянул губами сигарету, чиркнул зажигалкой и жадно затянулся. — Эти самые коллеги ищут тебя? Зачем? — Я облажался. Очень сильно. Был тогда еще мальчишкой. После сидел и не высовывался пару лет, потому что лечился от этого всего, — он неопределенно покрутил пальцем у своего виска, поморщившись, — А после сбежал. — Дазай сидел, откинувшись на спинку стула, и смотрел в потолок, под которым вились две мошки, издавая тихий писк, — Я уехал из Японии. Частично из-за шизы, Одасаку дал мне номерок психиатра, я поехал в Неаполь, и заодно, чтобы эта шумиха улеглась. Но долго я не протянул, потом вернулся, пробовал приспособиться в Токио и Киото. В разных городах и префектурах. И хотя в Йокогаме я не так давно, года не прошло, но, видимо, какая-то собака еще точит на меня зуб или помнит. — Так. Накахара привстал, беря в свободную руку тарелку. Он отвернулся, чтобы поставить ее в раковину, и спросил, нахмурившись. Эта мутная история была странной, Чую волновало несколько конкретных деталей. Например, недвижимость в Италии дорогая. И кому он так досадил, что пришлось уехать аж на другой континент? Накахара вздрогнул: пепел с его сигареты под собственной тяжестью слетел на кафельный пол. — Осаму. Откуда у тебя было столько денег на Неаполь? Чем ты вообще занимался? Он развернулся, читая на лице Дазая острое нежелание говорить об этом. Странная смесь эмоций, которая сгущалась все больше, как табачный дым под потолком. Накахара облизнул губы, мимолетно подумал, что потом им следует открыть окна и проветрить. — Я занимался наркотой. Дазай смотрел на него с долей взрослой пристыженности и сожаления. — Мне было шестнадцать, когда я конкретно подсел. Принимал психоделики. Стимуляторы. Кислоты, марки, галлюциногены. Практически в любом виде натуралку и химию. «Да, я был тупицей, пожалуйста, не смотри на меня с осуждением» «Хотя нет, смотри, конечно, я это заслужил» — Через пару лет нашел одного парня и начал продавать его стафф. Он сбывал еще у кого-то. А тот еще у кого-то, и такая длинная цепочка получалась. Там же я познакомился с Федором. Мы много продавали и продавали абсолютно всем. Будь то мальчишка, которому на вид едва исполнилось четырнадцать, или сорокалетняя проститутка с окраины Кабуки-те. Мы брались за крупные поставки очень редко, в самом начале занимались разве что марками, да гашем. По мелочам. Накахара сам не понял: что-то толкнуло его к Осаму, он схватил его за горловину свитера, вздергивая, впился в лицо злыми синими глазами, будто был готов убить того на месте. Дазай смотрел его в лицо равнодушно и сухо, осознавая полную справедливость этого резкого жеста, только мягко коснулся пальцами чужого запястья. — Ты мне свитер растянешь. — Ты, — Чуя сжал в руках ткань сильнее, она жалостливо затрещала, но ему было все равно, он зашипел, — Ты совсем был идиотом непроходимым, а? У тебя совсем мозгов не было, чтобы такой херней страдать? Ты… — Я, — он смотрел на него с абсолютным спокойствием и пониманием, — Где-то с четырнадцати был почти каждый день под кайфом. Почти каждый день обдолбанный. Я был без понятия, чего хочу от жизни. Потому что постоянно юзал. Принимал фен, когда нужно было учиться. Траву, когда хотелось отдохнуть. Принимал МДМА, когда жаждал острых ощущений. Когда было плохое настроение, брал грибы. Только не кололся, это было мое табу. И тем не менее то был замкнутый круг. — он поморщился, прикрывая глаза, — За те годы я крепко посадил себе все, что только можно. Начиная печенью и заканчивая психикой. У многих было любимое развлечение: они делали ставки, что я не доживу и до двадцати. Делали ставки, когда я пропадал на неделю: жив или переборщил с дозировкой. — усмехнулся, — Был достоянием нашей неофициальной букмекерской конторы. — Господи, блять. Ты ебаный придурок, — Чуя зло выдохнул, пытаясь успокоить шальные нервы, — Ты просто безмозглый… кретин. Накахара выпустил его из рук, отшатнулся, зарылся ладонями в взъерошенную челку. — Блять. Повисла тишина на несколько невозможно долгих секунд. — Ладно. Чуя поджал губы, решив немного сменить русло диалога, чтобы ненароком не сломать кому-то нос на эмоциях: — Может быть такое, что… если Федор еще на них работает, он же может сдать тебя, разве нет? — Он не сдаст, — Дазай сказал со стальной уверенностью в голосе. — Он мне должен. — Должен? — он удивленно моргнул, — За что? — О, — тут Осаму заулыбался, сгоняя с лица неприязненное выражение, и оттого врезать ему Накахара захотел снова, это желание вернулось в двойном размере. Тот сказал с какой-то непробиваемой, почти детской гордостью, — Один раз я сплавил вместо него пять фунтов мета. Он пришел ко мне такой, — Дазай сделал пальцами кавычки и пробубнил высоким голосом, — Осаму, Осаму, помоги мне, если я не продам эту партию, мне кирдык. Чуя фыркнул, невольно выпустив тихий смешок, чувствуя, как потихоньку утихает злоба, оставляя после себя лишь тонкий намек на раздражение. — Ты что, был как амазон для торчков? — Скорее, как алиэкспресс. — Очень смешно, Дазай, — Накахара хрустнул костяшками пальцев, качая головой, — Ох, как же я хочу тебе врезать… — Не надо, я же завязал. — Ты… — Господи, что вы тут устроили? Они синхронно обернулись к источнику звука. Икки опирался о дверной косяк, жуя фильтр сигареты и подбрасывая zippo* в руках, смотрел на них подозрительно пытливо. Накахара даже не попытался скрыть своего настроя: — Я хочу его убить. — Икки, дружище, меня хотят убить. — Оу, — Икки все-таки подкурил, пустил струю дыма в потолок и развернулся к ним всем корпусом, — Чуя, ты только ковер не запачкай, лады? Иначе Хару убьет нас всех. Нет, она меня чуть не убила за две капли яблочного сока, а если это будет кровь, она нас сожрет. Накахара источал злорадство, Осаму приподнял бровь, смотря другу в спину: — Это что, ты меня сейчас кинул завуалированно, да? И, Хару, — Дазай коснулся чужого запястья и хохотнул, — Она на моей памяти никогда не была чистоплюйкой. Разве нет? — Да, а еще она никогда не была беременна. — Икки остановился, пыхнув, и заворчал, уставившись в окно и игнорируя чужие удивленные лица, — И никогда не просила пиццы с анчоусами. — Мы... — Осаму кашлянул, неловко переглядываясь с Чуей, — Поздравляем? — Спасибо. Правда. Вот только беременные женщины это просто ужас, ребят. Мы поперлись в икею, провели там два часа, а после того, как я дотащил все сумки домой, она заявила, что у нее отваливаются ноги и мне пришлось делать ей массаж. С утра она просыпается и говорит, что любит меня до одури, а вечером — что задушит, если еще раз почует табак в доме. Она запретила мне курить внутри, прикиньте? Говорит, иди в свой гараж, там и дыми! Представляете? — Из-за ребенка? — Да, — произнес он с какой-то мягкой гордостью, — Именно поэтому она погнала меня ссаными тряпками в гараж курить. — А ты сейчас как бы... ну, тебе не влетит? — Чуя кивком указал на сигарету в руке, пытаясь звучать без укора, но вышло совсем наоборот. Икки махнул рукой. — Она спит пока. Потом проветрю все. — он бросил окурок в пепельницу, стоящую на низком столике рядом, и, оставляя их вдвоем на кухне, пошел в коридор. Осаму кашлянул и с очень серьезным лицом уронил: — Знаешь, никогда еще так сильно не радовался, что у тебя между ног член и яйца. — Знаешь, никогда еще так сильно не радовался, что в метре от меня лежит сковородка. — Ты же помнишь про ковер? — О, — Накахара улыбнулся кровожадно, — Я буду аккуратен. Конечно, Чуя не собирался избивать Дазая чугунной утварью всерьез, но в нем взыграло что-то обозленное. Хотелось вступить в перепалку и ругаться. Хотелось попричитать, дать Осаму крепкий подзатыльник, ущипнуть в тощие бока и сказать трижды, что его предыстория — апогей человеческого даунизма. И он все-таки не удержавшись проронил, заглядывая в темные глаза напротив: — Я не знаю, каким надо быть олигофреном, чтобы так вляпаться в этот пиздец. На упакованные в четырнадцать слов упрек, злобу и сожаление Дазай сначала никак не отреагировал. Только сжал губы в плотную, тонкую линию и промолчал. Выдохнул спустя невероятно долгих десять секунд хриплым голосом, будто и не требующим никакого ответа: — Я пойму, если теперь ты ко мне испытываешь отвращение и презрение. Накахара поперхнулся воздухом, отшатываясь от Дазая, и посмотрел на него в высшей степени возмущенно. — Я не… — Подумай хорошенько, прежде чем протестовать. Вдруг к ним опять заглянул Икки, даже не осознавая, как он, черт возьми, не вовремя. Он позвал их, большим пальцем указывая на входную дверь: — Заканчивайте флиртовать, голубки. Анго приехал. * Анго приехал. Стоял у своего серебристого ниссана и курил нервно, все плотнее кутаясь в короткое, весеннее клетчатое пальто. Отнекивался от предложения Икки, — тот стоял в свободной футболке, бриджах и шлепанцах, — зайти в дом на чай, испытывая какую-то неловкость, но как только взгляд его зацепился за Осаму, он прищурился и особенно злобно выпустил струю дыма в воздух. Дазай напустил на лицо улыбку подхалима, будто и не было пару минут назад того ужасного диалога на кухне, и протянул: — Анго, дружи… — Нет. — Даже не… — Нет, Дазай. — Анго? — Нет, я сначала скажу, — Сакагучи был выше его на несколько сантиметров, поэтому когда Осаму подошел вплотную, то мысленно об этом пожалел — сверху вниз его испепеляющий взгляд становился еще более выразительным. — Даже не перебивай. И еще более испепеляющим. Накахара встал рядом с ними двумя, как вскопанный. — Во-первых, — тот выставил свой длинный указательный палец, — Никакого мусора. Чтобы в салоне все было чисто и ни намека на пролитый кофе или крошки. Во-вторых, — средний, — Покурил, проветривай сразу. От обивки ни в коем случае не должно вонять табаком, ты меня понял? — безымянный, — В-третьих, если, — Осаму сглотнул под острым пытливом взглядом, — Если на ней будет хоть одна царапина, Дазай Осаму, то я тебя лично препарирую без какого-либо намека на наркоз и анестезию. — Может хватит мне угрожать? — Дазай в сердцах констатировал, — Второе обещание расправы за день, а на часах всего лишь восемь утра. — Ты понял? — Понял, — Осаму опустил голову, не переставая ухмыляться, — Только не убивай. А если все-таки так хочется, советую встать в очередь. Чуя фыркнул, закидывая их сумки на заднее сидение. Завис на пару секунд, вспоминая, не забыли ли они что-то, пока Дазай прощался с Икки и Сакагучи. Простые объятия, глухой смех и самые обыкновенные пожелания. Холодный утренний воздух щипал голую шею, Накахара поежился. И вдруг вытащил телефон из заднего кармана джинсов, быстрой дробью пальцев набрал сообщение Рюноске. Он не знал, насколько долго его не будет в Йокогаме, но Акутагаве нужно было написать хоть что-то. — Берегите себя. Анго провожал их внимательным взглядом. Кажется, смотрел на них вплоть до того момента, когда они вырулили на широкую дорогу и скрылись с обзора. Накахара смотрел в окно: на пустые улицы, серые дома, белесое мартовское небо. Перевел взгляд на лобовое стекло, всматриваясь в бесконечный асфальт трассы, в болтающийся под зеркалом заднего вида освежитель в виде зеленой ели. Длинные худые пальцы, обхватывающие темный руль, бледный профиль уставшего лица. Осаму молчал. Они встали на светофоре, Чуя потянулся через небольшое пространство к Дазаю, натягивая ремень безопасности — тот неприятно врезался в кожу над ключицей. Пальцами коснулся чужого плеча и сказал, впиваясь твердым взглядом в песчаные глаза в обрамлении почти черных ресниц. — Я хорошенько подумал, и мое мнение не изменилось. Если бы я испытывал к тебе презрение, то вряд ли бы сидел с тобой в одной тачке, понятия не имея, куда мы едем. — Накахара немного отстранился, выпуская из пальцев напряженное плечо и переводя взгляд на дорогу, прошелестел, — Если бы я чувствовал отвращение, мне бы вряд ли хотелось тебя сейчас поцеловать. Он услышал, как Осаму хмыкнул, представил, как уголки его губ приподнялись в привычной улыбке. Чуя отвернулся от дороги к окну, до черта смущенный своей последней фразой. Светофор загорелся зеленым, Дазай вдавил педаль газа, Накахара буркнул угрюмо и приглушенно, спрятав часть лица в холодной ладони: — Только умоляю, не шути. — Не буду. * Их конечным пунктом назначения был городок Исэ, префектура Миэ. Дазай сказал, они не смогут доехать до него сегодня, поэтому разделил маршрут. Тем не менее ехали они долго, почти весь день, и сделали только две остановки около магазинов и заправки. Проехали префектуру Яманаси, пересекли Нагою, въехали в префектуру Айти, и Дазай предложил остановиться где-нибудь в городке Ятоми, потому что они оба достаточно сильно устали и начинало темнеть. Чуя согласился, выключая радио, от которого уже порядком побаливала голова. Ятоми — маленький провинциальный городок. Накахара из окна обводил его скучающим взглядом. Вспоминая их разговор на кухне, Чуя понимал, что не успел задать Осаму все вопросы, но отвлекать его от дороги не хотелось. Дазай шутил, вел с ним диалог, щипал за щеки, но Накахара только рявкал «следи за дорогой, придурок». Они припарковались напротив мотеля с достаточно жуткой вывеской: она была поломанная местами, мигала с перебоями, будто небольшое трехэтажное здание — место заброшенное. Но по горящим окнам было понятно, что там даже были постояльцы. Накахара широко зевнул, не прикрывая рот рукой, клацнул челюстью, слегка прикусив себе губу и ойкнул. В ответ на это хрипло рассмеялись и удостоились уставшего, злого взгляда. Дазай включил свет в салоне, вытащил сумку и кивнул: — Сними нам комнату, я скоро подойду. Накахара угукнул, закутался в кожанку, нахохлился и с читаемым неудовольствием открыл дверь: в машине сразу потянуло холодным вечерним воздухом. — Черт. Чуя обернулся на Осаму и приподнял бровь. — Тебе помочь? Второй раз Дазай выругался беззвучно. Чуя, сонный, подтянулся к нему, чтобы понять, что происходит. Осаму рылся в упаковках таблеток у себя на коленях, шурша блистерами и напряженно что-то высматривая. — Это… Накахара резко замолк и понял скорее по выражению его лица, чем по собственным наблюдениям. Он уставился, надеясь, что Осаму вдруг потянется к бардачку или сумке, что-то вспомнив. Но он так и сидел неподвижной фигурой над грудой бесполезных белых упаковок. Желтый свет падал сверху, обнажая острые черные тени и обрубая дазаевские скулы, уродуя красивое лицо. Чуя тронул Осаму за плечо. Тот, опомнившись, сгреб упаковки с колен в пакет, который они за многочисленные часы дороги отвели для мусора, и проронил: — Пойдем. У Дазая кончился кветиапин.