you be good

Даже не видно, даже не слышно Ветер у нас украл имена Хочешь, я прыгну в куртке и джинсах С самых высоких скал в океан Sirotkin – «С самых высоких скал»

— И рецепта тоже нет? — Он просрочен, — Дазай усмехнулся, — Уже как пару недель. Одасаку обычно выписывает мне сразу на полгода, а это максимальный срок. Свет в номере тускло горел тошнотворно желтым, давил на веки, и с каждой минутой все больше клонило в сон. Чуя подошел к окну, встал рядом с Осаму, коснувшись его локтя своим и стараясь особенно не льнуть к грязному пыльному подоконнику. Дазай же пилил равнодушным взглядом мигающий на улице фонарь: на самом деле жутковая картина. Накахара задумчиво пожевал фильтр сигареты, вынул зажигалку и прикурил. Ночной холодный воздух и резкий запах табака рассеивали давящую дремоту. — Думаешь, просто так тебе его не продадут? — Чуя выдохнул дым, — В обычной аптеке. — Нет, — он мотнул головой и усмехнулся, — На то и существуют психиатры, чтобы такие таблетки не покупал кто попало. — Мало ли, — Накахара стряхнул пепел в воздух и болезненно прикусил губу, — А что, если… — Спать? — А? Чуя сонно оглянулся на Дазая, тот, пользуясь чужой растерянностью, вынул сижку из тонких пальцев и крепко затянулся, прищурившись. — Говорю, спать. Тебе пора. Нам завтра еще ехать и ехать. И надо придумать что-нибудь с квартирой, не уверен, как долго мы будем в том городке, — потушил окурок о горшок с геранью и хмыкнул, — Иначе те ребята слишком сильно обрадуются, если мы вдруг не вовремя вернемся в Йокогаму. — О, — Накахара кисло оскалился, игнорируя отнятую сигарету, и щелкнул пальцами, — Да, твои старые знакомые были так рады меня видеть, что чуть не проделали мне дыру в башке. Причем пулей. Дазай промолчал. Чуя кинул на него взгляд, и язвительная ухмылка медленно сползла с его лица; Осаму смотрел на долбанный мигающий фонарь уже менее равнодушно. Во взгляде плескалось и вполовину невысказанное чувство вины. Дазай повел плечом, чувствуя чужой настороженный взгляд, и Накахара прикусил себе язык. Черт. Вот опять. Кто-нибудь, заклейте ему рот, пожалуйста. Чуя почти озвучил неловкое извинение, как Дазай выдавил из себя сиплый смешок, первым прервав затянувшееся молчание: — Они не мои знакомые. Мои знакомые те, кто их нанимал. Накахара машинально провел языком по зубам, прижал его к небу, собирая горький вкус курева во рту. Они все еще касались друг друга плечами и локтями, потому что подоконник был чертовски узкий и от Дазая вдобавок веяло теплом. И даже от такого простого физического контакта через два слоя кофт Чуя чувствовал себя смелее. Он прижался чуть теснее, привлекая к себе чужое внимание. — Можно вопрос? — Да. — Дазай, — он облизнул нижнюю губу, нервно, и спросил без всякого укора в голосе, — Почему меня чуть не пристрелили? Спросил: — Почему они за тобой бегают? Осаму улыбался натянуто. — Что ты натворил? И эта натянутая ухмылка так и застыла пластиковой маской на его напряженном лице. Осаму дернул рукой, выбрасывая уже истлевший помятый окурок куда-то вниз, на влажный темный асфальт. — Я сбежал. — В смысле? — Я выкрал половину от последней крупной поставки и сбежал. А еще, — он поморщился, — Возможно, убил человека. * Are you a pusher or are you a puller? I pull the weight towards me По радио выл какой-то инди, Чуя особенно не вслушивался. Он плотнее кутался в кожанку и свитер: в салоне было прохладно. Дазай посмотрел на него мельком и потянулся к обогревателю, но Накахара мотнул головой и продолжил смотреть в окно. Они много проехали и мало говорили. Накахара сжал в холодных пальцах переносицу: наверное, все-таки ему нужно как следует все обдумать. Еще раз промотать в голове диалог. Конечно, ему надо все переварить. * — Я никогда никому не нравился. * Еще раз подумать. * — Ты что, — Накахара нервно усмехнулся, крепче сжимая в холодных ладонях зажигалку, — Младшеклассник в клубе по вышивке, чтобы кому-то нравиться? — О, да, типа того, — Дазай усмехнулся, — В общем-то, знаешь, когда человек псих, это на самом деле очень хорошо ощущается. Нормальными людьми. Это, знаешь, выражается, — он внимательно посмотрел в ответ, — Какими-то маленькими нюансами в мимике, речи, взглядах. Во всем. Это не всегда осознается социумом, но люди могут почувствовать, что с тобой, дружок, что-то не так. Наверное, что-то инстинктивное. В то время как ты сам, — Осаму ногтем тронул бинт на шее и слегка оттянул его, — Даже не осознаешь, что у тебя едет кукуха и тебе нужен врач и таблетки. Скажем так, это просто человеческое чутье. И мои коллеги чуяли всегда, что у меня что-то не совсем в порядке. Но за последний год все усугубилось, и они уже это обсуждали в открытую: возможно, я даже знаю почему. Я был дерганный и нервный, все еще пытался что-то сделать без психиатра, естественно, вел я себя странно. Я до этого не особенно приживался в этом сраном наркопритоне, конечно, там мой авторитет держался на одном. Иначе меня бы давно сожрали. — И на чем держался твой авторитет? Дазай улыбнулся особенно сладко. — На страхе. Чуя вскинул удивленный взгляд и протянул почти с недоверием: — Тебя боялись? — Кто-то боялся, кто-то опасался. Когда человек немножко не такой, как ты сам, многих это совсем, — он прищурился и показал пальцами, — Совсем чуть-чуть пугает. Но этого было достаточно, чтобы ко мне не подходили лишний раз. В итоге, — Чуя все следил за рукой, которая мягко теребила бинты, — Они подождали, пока я останусь один. Хотели сделать все тихо и могли бы, конечно, обойтись без членовредительства, но, повторюсь, — худые пальцы остановились, оставляя марлевую ткань в покое, — Я никому не нравился. Такие вот страх и ненависть в Йокогаме. Классный вышел бы фильм, а? * We could hold hands for a pool length under water I can push and pull Чуя перекинул взгляд на Дазая: тот держал одной рукой руль, второй потянулся под расстёгнутую косуху, во внутренний карман. Достал пачку, вытянул зубами сигарету и все пытался нащупать зажигалку, на что Накахара снисходительно вздохнул и лениво полез в бардачок. Вскинул руку около чужого лица, чуть не спалив Осаму челку: — На дорогу смотри. По салону разлился едкий запах табака, Дазай опустил окно. — Смотрю. Они проехали поворот направо, Осаму чертыхнулся, скользя взглядом по навигатору. Тот построил уже другой маршрут. Зажигалка глухо упала обратно в бардачок. * — Это был не самый приятный вечер в моей жизни. Я остался жив, а вот кое-кому повезло меньше. — Ты, — Чуя прикусил себе язык, — Имеешь в виду ты… другого человека ты… — Я бы не сказал, что это был я, просто в суматохе, — Осаму смотрел вперед, сосредоточенно и внимательно, будто бы проигрывал тот момент у себя в голове, — Случается всякое. Но в любом случае. Хотя я улизнул, я не мог просто так уйти. Это было бы… слишком просто, не находишь? Накахара разочарованно выдохнул и простонал: — Только не говори, что ты опять выкинул какую-то херню чисто из вредности? — Ага, — губы растянулись в веселой ухмылке, — Я спер у них несколько фунтов кокса и кое-что по мелочевке. Перепродал так быстро, как только смог, а потом залег на дно. Даже Федор тогда был без понятия, где я и что со мной. Я считал, так безопаснее. Не могу сказать, что это самый идеальный сценарий, но, думаю, можно сделать мне скидку, как душевнобольному. Правда, видимо, эту мою выходку они мне так и не простили. — Дурак, — Чуя сложил ладони и уткнулся в них лицом, — Господи, ты не мог просто взять и свалить? Обязательно было этот цирк устраивать? — Знаешь, — Дазай прищурился, — Цирк — это пытаться меня сейчас найти. — Может быть, это потому, что ты им все еще не нравишься, — фыркнули в ответ. — Да, — Дазай закрыл окно, намекая на конец диалога, — Я им все еще не нравлюсь. * If you're willing to wait for the love of your life Please wait by the line Осаму вел спокойно, с ленцой, но он явно устал. Накахара не знал, сколько Дазай проспал вчера, потому что не знал, во сколько тот уснул и во сколько встал. Когда Чуя еле продрал глаза, он уже был на ногах, прогревал тачку. Накахара посмотрел в зеркало бокового вида и лобовое, машин не было, здесь явно проезжали редко, а асфальтированную трассу окружали поля. Он неуверенно подал голос: — Может, я сменю тебя? — Что? Дазай посмотрел на него удивленно, но через секунду уже вернул свое драгоценное внимание дороге. — А ты что, водить умеешь? — Прав нет, я не получал, но, — Чуя неловко почесал затылок, смотря на собственные колени, — Но немного умею. — Без пяти минут водитель — плохая перспектива, — он протянул, — Уж извини, милый, у меня пока не настолько суицидальное настроение. — У меня тоже, — Накахара нехорошо прищурился и передразнил, — Дорогой, ты сколько спал? — Секрет. — Дазай. — Да? — Дазай, ты все прекрасно понимаешь. Тишина. — Осаму. Дазай покрепче обхватил руль, сверля взглядом лобовое стекло, будто опасался, что Чуя сейчас возьмет и отожмет у него водительское сидение. Но потом длинно выдохнул и расслабил ладонь, постукивая пальцами по кожаному покрытию. — Механика или автомат? — Механика, автомат только в теории. Просто не практиковался. — Что ж, — Дазай посмотрел на него загадочно, — Тогда ты выбрал самое подходящее время. * — Дазай. — М? Накахара остановил его, зацепив чужой рукав. Внимательно посмотрел в уставшее лицо и заговорил совсем тихо: — А тех парней, которые зажали нас в Токио, ты, — он мешкал со словами, — Что ты с ними сделал? — Одному я сломал нос и руку, второму выбил челюсть, — в ответ мягко потрепали рыжие волосы, и этот жест совершенно не вязался с содержимым озвученных фраз, — Если ты думаешь, что я настолько съехал с катушек, то нет. Я не убиваю людей. Пусть и в тот момент был велик соблазн. Еще вопросы? — Кажется, — Накахара выдохнул, чувствуя, как слипаются веки, — Нет. — Вот и славно, — Дазай поцеловал его в макушку и подтолкнул к кровати, — Спи. * — Сейчас остановись вон там, меняемся, — Осаму отпустил ремень безопасности, подмигнул, — А парковаться научу тебя как-нибудь в другой раз. Чуя закатил глаза, но послушно свернул влево. — Я знаю, как парковаться. — Не сомневаюсь. Исэ был небольшим, аутентичным городом, а еще очень древним. Много старых зданий, огромный лесной массив, святилища, которые по территории превышали раза в три то, в котором они были на Новый Год. Но это по рассказам Дазая. Та часть Исэ, в которую они въехали, была другая: неширокая асфальтированная дорога, низкие светлые дома, сырые поля и краешек моря, который выглядывал из-под горизонта. Между серыми столбами пространство рассекали черные провода, но их было мало: не так много, как в Токио или в Йокогаме. Накахара читал редкие потрепанные вывески, цеплялся взглядом за черепицу крыш и лица редких прохожих и понимал: Исэ — хороший, тихий город с узкими улицами, за спиной которого широкий кедровый лес. Таких много в Японии, в них спокойно, в них пахнет морем. Настоящим морем, а не Токийским заливом. — Здесь не людно, туристы редко приезжают, но на хацумоде бывает не продохнуть. — Паломничество? — Паломничество. — Осаму кивнул. — Ты уже бывал здесь? — Было дело, да, — они остановились напротив небольшого здания, судя по высоте, одноэтажного, — Здесь тихо. Красивое побережье. Мало людей. Идеальное место, чтобы встретить старость. — Сначала ты говоришь такие вещи, — Чуя фыркнул, выползая из тачки и нагибаясь, чтобы размять затекшую спину, — Завтра покупаешь вместо толстовки поло, послезавтра тебе нравится выпечка с изюмом и сыр с плесенью. — Сыр с плесенью попрошу не трогать. Небольшой низкий дом, размером немного больше, чем квартира, — Дазай поспрашивал женщину в магазине, прежде чем они смогли здесь остановиться. Недалеко от них находилось море, поэтому в воздухе разливалась соленая свежесть, небо без высоток — бесконечное и огромное, в его синеву галками врезались чайки. Чуя задрал голову, прищурился от солнца и вдохнул полной грудью, пока не услышал грохот. А после удивленный крик из окна: — Представляешь, здесь есть кофемашина, — Накахара почувствовал в голосе усмешку, — Она древнее, чем моя бабуля, но… — Но сделаешь мне кофе? Чуя подошел к открытому окну, сдвинул керамический горшок и оперся о пыльный, — ему было все равно, — подоконник. Было прекрасно видно худую спину и лохматую макушку Осаму, захламленную кухню со старой газовой плитой, небольшим столом. На заваленной столешнице как раз-таки стояла та самая древняя кофемашина, накрытая клеенчатой скатертью. Дазай шутливо уточнил, открывая ближайший шкафчик: — Без сахара с корицей? — Именно. Корицы не нашлось, но Чуя не расстроился. Чашка капучино грела руки, пока Осаму сам потягивал крепкий американо. А потом он предложил пойти к морю. * — Тут где-то должен быть спуск, — Дазай осматривал серые камни, пока не завис в двух метрах от Чуи и не поманил рукой, — Кажется, здесь. Спуск действительно был: Накахара ловко вслед за Осаму перепрыгнул на другую глыбу, затем на следующую и так далее, пока до щиколоток не стали долетать холодные брызги. Чуя стянул с ног кеды и носки, опустил ноги в воду и вздрогнул — та была совсем ледяная, но, кажется, Дазая это не особенно волновало. Было время отлива. Холодная зеленая вода все щекотала пальцы, лизала кожу стоп и разом отступала. Накатывала опять, отступала и накатывала, обжигая ноги. Только морская пена оставалась на коже белым пушком, растворяясь в каждой новой волне. Чуя ковырнул большим пальцем мокрый тёмный песок и сделал шаг вперед — к Дазаю; он стоял рядом, только руку протяни и дотронешься до его плеча. Накахара незаметно ухватился за полы чужой рубашки и заглянул в непроницаемое лицо. Оно не выражало ничего, он щурился, смотря в закатывающееся сгорающее солнце, пожираемое морем. Удивительно спокойный и умиротворенный своими мыслями и соленой водой. Но Накахара вздрогнул от испуга. От мысли, что Осаму сейчас сделает еще несколько шагов вперед, а затем упадет в волны, ведомый чувством, понятным только ему одному. Чуя сморгнул жуткое наваждение, все еще вглядываясь в дазаевскую мимику, пытаясь уловить там хоть тень какой-нибудь мысли. Но там была только тоскливая красота. Солнце любило его. Любило его бледное лицо: вьющуюся густую челку, тонкий нос, полуприкрытые уставшие веки. Темные ресницы, высокие скулы и сомкнутые губы. — Любуешься мной? Накахара резко отвернулся, дернул ногой, вызывая волны и редкие брызги, и беззлобно фыркнул: — Да иди ты. Осаму улыбнулся. И стал еще красивее. Зараза. — Нихрена я не любуюсь, просто мне показалось, — он запнулся, — Что ты сейчас... А, неважно. Чуя неопределенно махнул рукой, но Дазай и так прочел в его голосе все не озвученные опасения. И пошел вперед, прямо в толщу ледяной воды. Накахара почти испуганно открыл рот, Осаму рассмеялся: — Боги, Чуя, если бы я хотел утопиться, я бы сделал это не в такое время года, — вода уже была ему по колено, — Смерть от переохлаждения — это не моя прерогатива. — Откуда мне знать о твоих вкусовых предпочтениях в суициде, — гаркнули в ответ. — О, — удивленно, — Если ты не в курсе, могу поделиться. — насмешливо. — Избавь меня от этого, будь добр. Худая спина все больше отдалялась, Накахара плохо видел. Солнце слепило в глаза, оставляя картинку без деталей, только черный силуэт. — Знаешь, всегда мечтал об аутоэротическом удушении. — Я даже не хочу об этом слышать. — Да ладно, по мне так очень сексуально. — По мне так, ты перегрелся на солнце. Пойдем, — он болтнул ногой, Дазай наконец-то остановился, просто стоя в ледяной воде по колено. Чуя не мог видеть его лица, но почему-то чувствовал, что Осаму что-то замышлял, определенно что-то гадкое, чтобы побесить его, и он крикнул, — Мне холодно, я пошел. У меня нет настроения для твоих суицидальных шуточек, знаешь ли. — Я люблю тебя. Всплеск волн и крики чаек заглушили голос, но не настолько, чтобы совсем не расслышать. Накахара замер, потерявшись в язвительной фразе. Мир попросту выскользнул из его пальцев, оставляя Чую одного, ошеломленного и маленького. Его сознание сейчас обхватывало только две вещи: ослепительное солнце и спину Дазая Осаму. Он вытянулся, как струна. Чуя услышал и все равно оторопело выдохнул: — Что? И Дазай обернулся, сделал шаг навстречу. — Я. Чайка над его головой крикнула ужасно громко. — Люблю. Но Накахаре было не до нее. Глупая птица. — Тебя. Чуя потянул липкие пальцы к лицу, перекрывая ужасную нервную ухмылку, и зажмурился. Ему стало дико. Казалось, Дазай не тот человек, который будет перекатывать на языке это простое «я люблю тебя». Накахара вообще не думал услышать от него что-то подобное. Это не в его стиле. Не в их стиле, определенно. Дазай засмеялся, широко вышагивая к нему, замедленный толщей холодной воды, и Накахара тяжело выдохнул, чувствуя, как помимо щек жар перетек на шею и плечи. Он растерялся, сбиваемый низкой волной, и пошатнулся, с криком вдруг неуклюже упал в воду. Край футболки, штаны, задница ощутимо намокли, но все это прошло мимо — Чуя боялся открыть глаза и нащупать ужасно хрупкую реальность. Осаму подлетел к нему, подталкиваемый морем, навис сверху, в окончательно промокшей рубашке и бриджах, вдруг оказался очень близко, — Чуя чувствовал его теплое дыхание на своей ладони, — то было единственное, что разделяло их лица, — запах соли и так отчетливо видел сквозь щелки пальцев другое лицо. — Я тебя люблю, — он зачем-то повторил еще, — Люб… — Я слышу! — Накахара накрыл чужой широкий рот рукой, — Слышу! — И? Он ухмылялся. — Я, — Накахара пытался что-то сделать со своим ужасным-восторженным-непонятным-нелепым-возбужденным лицом, но выходило плохо, — Ты. Ты… Ты. И в этом слове было все. — Ты безответственный кретин, больной на всю голову. Не говоришь прямо, творишь какое-то несусветное дерьмо, после которого все идет наперекосяк. Дазай вскинул брови. — Хуев манипулятор с развитым эгоцентризмом. Чуя неопределенно взмахнул рукой, хмурясь все больше и больше: — Ты такой весь ахуенный, пишешь музыку, скрываешь свои косяки, постоянно фонтанируешь острыми шуточками и подначками. Делаешь вид, что никакая хрень тебя не заденет за душу, что у тебя пуленепробиваемое эго и всегда есть, что ответить. И сейчас ты… Ты, блять, орешь на весь сраный пляж, что любишь меня. И самое главное ты... Дазай взъерошил собственные волосы на затылке и поморщился: — Это не очень смахивает на признание. — Ты просто, — Чуя вскинул на него взвинченный взгляд, — Не оставляешь мне выбора. — Чуя, — Осаму усмехнулся, шершавыми пальцами касаясь чужой щеки, — Не делай из меня абьюзера. Накахара цокнул. — И вот даже сейчас ты, — он ткнул его пальцем в солнечное сплетение, — Шутишь. — Да ладно, иначе ты бы со мной помер от скуки. Дазай увел за ухо мокрую рыжую прядь, задержавшись немного на чувствительной коже. Пальцы сползли вниз, по шее, разгоняя мурашки. Упали на ключицы, и длиннопалая ладонь застыла, прикипая прямо к тому месту, где билось сердце. Чуя выдохнул, чувствуя холод чужих пальцев, мелкую дрожь (конечно, от холода) и ужасно громкий стук в ушах. Осаму протянул задумчиво: — Так быстро бьется. — Придурок, — он фыркнул. Он сказал: — Конечно быстро. Сказал: — Я же тоже тебя люблю. Чуя прижался солеными губами к другим, к растянутой в улыбке линии рта. Зарылся руками в темные волосы. — Люблю тебя. — Да. Сердце будто нежно стиснули сталью — больно и по-настоящему хорошо. И оно уже не билось так оглушительно, оно будто остановилось. Весь мир остановился.