Проклятье чувствовать

Туманное умиротворение испаряется под слишком ярким светом, ввинчивается в мозг сверлом из переплетённых слишком громких звуков. Огромное утреннее небо смешивается с серостью города в безумном хороводе, путает их, выбивая землю из-под ног. — Ваааау, вы только посмотрите, настоящий суицидник. А чего обувь не снял? Как-то не по фэн-шую. Горло неприятно сдавливает натянувшимся бронежилетом: Какаши оборачивается, немного поймав себя, и встречается взглядом с насмешливыми чёрными глазами незнакомого парня. Тот резко дёргает его на себя, и Какаши больно стукается бедром о металлические перила. Далеко внизу гудят поезда и что-то кричат люди: но в хороводе серой реальности и разрывающей на части боли никак не разобрать и не сориентироваться. Какаши отшатывается от края, вцепляясь одной рукой в перила ограждения, другой в запястье своего спасителя. Жмурится, прикусывая щёку изнутри, чтобы побыстрее вернуться в сознание. Во рту горячо растекается железным привкусом, но сознание всё так же плавает на границе, отказываясь собираться из расколотых кусочков. Страх накатывает как цунами — топит Какаши в себе, заставляя снова и снова задыхаться: он только что пытался покончить с собой так же, как это сделал отец, мама, так же, как та девушка, которую он совсем не помнил до этого момента, но сейчас она так чётко стоит перед глазами, что Какаши раз за разом видит, как она втыкает скальпель себе в тонкую белую шею. Это такой несусветный бред, что сейчас он бы даже посмеялся над ситуацией и собой, но тело не слушается — в ногах слабость, и если б не крепкая рука, что до сих пор сжимает сзади, он бы точно навернулся, даже если теперь этого делать и не планирует. Руки дрожат, когда он с помощью парня перелезает обратно через ограждение и наконец-то усаживается на твёрдый бетон, прислоняясь к перилам. Вертолёты не проходят до конца, но теперь он по крайней мере не навернётся с чертовой эстакады. Какаши никогда не боялся высоты, но когда ты очухиваешься на краю пропасти сложно оставаться спокойным. Сердце колотит о рёбра, отдаётся пульсирующей болью в мозгу, вколачивая сверло еще глубже. Это словно раздирают по живому сильнее и сильнее с каждым мгновением, хоть и кажется, что больнее стать уже просто не может. — Выглядишь паршиво, — комментирует спаситель, хихикая сверху. Какаши приподнимает голову, оборачиваясь на него: с его памятью на лица он уверен, что они не встречались, но всё равно тот выглядит как-то очень уж знакомо. И аура у него какая-то... успокаивающая. Или это просто благодарность Какаши за то, что тот не дал ему сигануть с моста так проявляется. В хороводе эмоций и ощущений толком и не разобрать. У спасителя растрёпанные угольно-чёрные волосы, едва прикрывающие шею: они колышатся на ветру, создавая иллюзию того, что вот-вот распустятся, перекрасив бледно-серый мир в чёрный. Пронзительные насмешливые такие же чёрные глаза тем не менее цепко разглядывают Какаши — скользят по его лицу, по бронижилету, форме, пустой кобуре. Он чуть поворачивается — и теперь видны шрамы, густо усеивающие правую половину лица. Да, они точно не встречались — такое яркое лицо было бы очень сложно не запомнить. — Спасибо, — Какаши как заворожённый разглядывает парня, заучивает черты его лица. Боль отступает на задний план: ломает его фоном, оставляя возможность записать в мозг новый образ — ведь Какаши просто обязан запомнить его теперь. Он красивый, даже не смотря на шрамы. Тонкие, точёные черты лица, прямой нос, аккуратные губы: верхнюю едва касается один из шрамов. Наверняка, если бы он всё-таки перечеркнул её, было бы… Какаши сбрасывает наваждение, в очередной раз очухиваясь. Перестаёт гипнотизироваться лицом своего спасителя, сделав попытку абстрагироваться, включает профессионализм, оглядывает образ целиком: на парне синяя футболка и растянутые треники; он вяло покачивает над пропастью ногами в домашних тапочках. Живёт где-то неподалёку? — Спасибо? — его лицо выражает искреннее недоумение. — За что? Какаши снова мутит: несмотря на то, что он вроде как уже относительно осознаёт себя здесь, а руками и задницей ощущает твёрдую поверхность асфальта, до сих пор кажется, что он с другой стороны заграждения — в лицо хлещет холодный ветер, а под ногами пустота. Он снова облокачивается на перила, прикрывая глаза, но ленивое солнце, хоть и еще не до конца проснулось, да и вообще с другой стороны — все равно слепит. — За то, что спас меня. Подробности ночи тараканами разбегаются, прячась в памяти. Это похоже на сон, но хоть Какаши и давным-давно не видел снов из-за лекарств, всё равно уверен, это не он. Воспалённый мозг никак не хочет складывать кусочки происшествия в одну цельную удобоваримую картину. Хорошо, что загадки — это просто загадки, а решать их — часть работы Какаши. Нужно всего лишь собрать все факты и детали, разложить их на свои места и рассмотреть с разных сторон… но сначала определённо нужно выспаться. — О, поверь, это вышло совершенно случайно, — смысл слов затирается шумом ворвавшегося в сознание ветра и вернувшейся болезненной пульсацией в висках, но у него даже голос приятный. Пусть они и видятся в первый раз, Какаши уверен, что они стали бы отличными друзьями — не может же иначе быть настолько комфортно с незнакомцем. Хотелось бы остаться и поговорить с ним подольше, но боль нарастает до такой степени, что в ушах монотонно звенит, снова рассыпая мысли осколками. Надо бы попросить его номер, чтобы поблагодарить позже. Надо бы спросить, почему он в такой лёгкой одежде таким ранним и холодным осенним утром, что он вообще делал на мосту, где живёт, чем занимается, чем увлекается. Может, им нравятся одни и те же фильмы, или он тоже любит собак, может… — Офицер, — незнакомая женщина присаживается перед Какаши, дёргает за рукав, трогает холодной ладошкой горящую щёку. — Офицер, Вы в порядке? Я думала, Вы собираетесь спрыгнуть. Какаши оборачивается назад: снова зарядил дождь, мелкой моросью рассеивая солнечные лучи, окрашивая серый город примесями радуги. Далеко под серым мостом гудят серые поезда и что-то кричат маленькие серые люди. — Да, — Какаши улыбается женщине в ответ. Максимальная точка пройдена, и голова раскалывается словно на тысячи кусочков, но жить можно. — Всё в порядке. На мосту спокойно: ни одной машины не шумит стыками перекрытий разводных частей моста. — Может вызвать помощь? Спасителя уже и след простыл. Хотя, учитывая состояние Какаши, он бы не удивился, если бы того никогда и не было. Неужели сны именно такие? Говорят, от хороших снов совсем не хочется просыпаться, но этот явно не был таковым: Какаши упустил преступника, чуть не спрыгнул с моста… Надо бы сказать, что он не пытался спрыгнуть, успокоить женщину, но в горлу снова подступает тошнота, а схлынувший адреналин возвращает ощущение разрываемого на части сознания. Он словно здесь и не здесь одновременно. Какаши тянет носом воздух — и нет уже дороги и поездов, пахнет чем-то… странным. Это чипсы с крабом? Какаши ненавидит чипсы с крабом. Свет и радуги исчезают и затираются, оставляя только монотонный звон в ушах. Ладно, пожалуй, сначала можно отоспаться, а потом уже всё остальное.

*

Сон не помогает — он весь наполнен хороводами безумно ярких калейдоскопных образов, отрывочных, разорванных, которые мельтешат в голове, не давая осознать даже самого себя в этом шквале. Непонятно, что это за образы — большинство Какаши словно видит в первый раз в жизни, хоть толком и не может пока понять, что они означают. Просыпается он еще более раздавленным, чем отрубался. Подробности вчерашней ночи нахлынывают и спорить с тем, что они реальны — бессмысленно. Очень кстати вспоминается про таблетки, которые он не принимал с позавчерашнего утра — наверняка проблема именно в них, хоть и кажется, что вряд ли бы за один день отмены препаратов их действие анулировалось настолько, что привело его сразу в такое состояние. В палате светло и тихо, когда Какаши переворачивается на бок, по паркету спешно цокают когти Буру — он тычется холодным носом в вытянутую из-под одеяла ладонь, напряжённо сопит, взволнованный состоянием хозяина. Какаши тоже озадачен, но больше всего на свете ему хочется вернуться на мост и узнать у спасителя хотя бы его номер. Почему-то сейчас, когда реальность так хаотична — остро хочется ощутить, как бронежилет больно впивается в горло, когда его крепко сжимает чужая рука, не давая навернуться в пустоту.

*

Наверное, раскалывающаяся на части голова — это теперь его обычное состояние. В палате Гая раздражающе громко потрескивает люминесцентная лампочка под потолком, раздражающий ярко-белый свет режет по глазам. — Выглядишь хреново, — Гай приподнимается на подушках, придерживая рукой раненый бок. — Стоит тебя оставить на пару часов, как ты тут же разваливаться начинаешь. Где же твоя сила юности? Сила юности Гая, к сожалению, тоже не сработала на сто процентов, так что как минимум несколько дней его продержат в больнице, хоть ранение и не сильно опасное. А это значит, что несколько дней Какаши будет заседать за бумажной работой — без напарника Минато на улицы его не выпустит. Хотя в таком состоянии — может это и к лучшему. — Ты лучше свою включай и поправляйся побыстрее. — Она работает на полную! Я хоть сейчас готов вернуться! — громогласно заявляет Гай, хоть и очевидно, что это не так. Но для него самовнушение — один из основных двигателей его собственной реальности. У Какаши же с реальностью явно проблемы: стоит прикрыть глаза и хоровод из незнакомых картинок снова и снова кружит вокруг. Его снова и снова тошнит. — Поторопись. От сердца отрываю, так что должно помочь, — он встаёт, опираясь на спинку стула, бросает на колени Гая затасканный томик «Приди, приди, любовь» от Джирайи-сенсея. — Такое только тебе помогает, — смеется Гай, но книжку берет — а что еще делать в больнице-то. Дверь палаты мягко закрывается сзади, а мысль про Джирайю-сенсея всё еще зависает в голове. Может стоит показаться ему? Он работает здесь же, в полицейском госпитале, из которого Какаши так спешно сбегает, наврав врачам о своём самочувствии. Хотя мало приятного будет, если Джирайя снимет его со службы из-за неработоспособности: сейчас у Какаши куча работы, даже если она будет пока исключительно бумажная — на улицах еще куча опасностей подстерегают мирных жителей, и он обязан помогать им, ловить злодеев или просто отпугивать, патрулируя улицы. Этой передышки в несколько дней, пока Гай в клинике — должно быть достаточно для того, чтобы вернуться в строй и самому Какаши. Не может же эта странная простуда продолжаться. В конце концов хуже, чем вчера утром ему уже точно не станет.

*

Легче не становится совершенно — только приходит осознание того, что у Какаши просто-напросто едет крыша. Хаос в голове относительно устаканился, и теперь он просто очевидно словно спит на ходу: видит множество разных снов, от которых отвык за время приёма таблеток от Орочимару-сенсея. Какаши снова и снова узнаёт о себе что-то новое. Например, кажется, у него появились какие-то папашкины или недопедофильные замашки, потому что сегодня из головы не выходит огороженная забором детская площадка с кучей мелких шумных спиногрызов. Это садик, в который ходит дочка Асумы — они с Гаем подвозили её туда много раз. Может он и примелькался настолько, что стоит перед глазами, когда не надо — но если уж у него галлюцинации, то лучше бы пригрезился пляж или что-то поприятнее. Какаши уже привычно трясёт головой — сон пропадает, хотя слуховые галлюцинации никуда не исчезают. — Мираи-чааан, иди поцелуй папочку на прощание. Да, Асума настолько раздражающий слюнявый папашка, что удивительно. До рождения дочери семпай казался Какаши каким-то более грубым, собранным, стойким. Не розовым киселём, от которого хочется сбежать куда подальше, чтобы не слушать его ванильные истории про дочурку. — Какаши, передай эти документы Асуме, когда он придёт, — капитан Минато кладёт на стол папку с какими-то документами. Да уж, отлично, что Асумы еще нет, а его голос раздаётся в голове, словно Какаши стоит от него в каких-то паре десятков метров. — Хорошо. Минато встаёт, хлопает в ладоши, привлекая внимание полицейских: — Сегодня нас навестит полковник из центрального подразделения, будьте любезны вести себя нормально, ради всего святого. Большая шишка из управления — редкость в их краях, так что все на нервах — хоть и для этого не должно быть повода. Они задержали такую толпу крупных преступников — не считая нескольких сбежавших и наркоманского мусора, который пришлось отпустить, чтобы не занимать камеры, — что скорее всего их просто придут показательно похвалить. Известная фишка управления — а лучше б просто денег дали.

*

Какаши только при выпуске из академии встречался с какими-то важными шишками, остальное взаимодействие проходило в основном только с капитаном Минато — и отлично, потому что настолько важных людей он немного сторонился с детства — отец с ними контактировал частенько, хоть сейчас Какаши и не помнит в лицо ни одного из них. Дверь лифта пилинькает, пропуская на этаж высокого статного мужчину в форме. — Полковник, добро пожаловать. Они привычно вытягиваются по стойке смирно. От полковника так и веет шлейфом силы, власти и властности. Угольно чёрные длинные гладкие волосы струятся по плечам, придавая ему только больше какого-то пугающего шарма. Ему, наверняка, около пятидесяти, но кожа гладкая, как у тридцатилетнего. — Учиха Мадара, — коротко представляется он. Медленно обводит внимательным тяжёлым взглядом полицейских, не задерживаясь ни на одном из них, но когда он отворачивает голову от Какаши, тот снова привычно ощущает уходящую из-под ног почву. Наверняка это всё последствия вчерашнего недомогания, но ощущение внутри определённо наипаршивейшее. Какаши в очередной раз за последние пару дней сомневается в своей некогда прекрасной памяти на лица: как и таинственный спаситель, полковник кажется ему чересчур знакомым. Может, это потому, что они немного похожи — оба темноволосые с пронзительными чёрными глазами. Какаши отгоняет от себя эти мысли: он видел полковника на фотографиях не один раз — его портрет висит в коридоре управления, даже вживую на присяге встречал, с какого перепугу его сейчас так проняло? Они точно не знакомы: иначе бы взгляд полковника изменился, но он одинаково поверхностно оглядел всех их — Какаши бы даже сказал «надменно» или «презрительно», хоть ни одна складка на красивом лице не выдавала подобных мыслей. Какаши просто стал слишком мнительным после того, что случилось вчера — не иначе. Наверняка это побочки отходняка от таблеток, которые сегодня утром его организм снова отказался принимать. Непонятно почему, но сейчас не хотелось принуждать себя к этому. Это состояние, хоть и явно ненормальное — кажется намного более «правильным», чем то, что было у него позавчера. Может за годы применения таблеток действительно выработалась к ним какая-то устойчивость, организм выработал какие-то свои антитела — Какаши совсем не шарит в этой медицинской фигне, но то, что стоит сделать небольшой перерыв в приёме лекарств — в этом он точно уверен. — Хорошая работа, — бросает полковник вникуда — и Какаши действительно уверен, что он просто смотрит сквозь всех собравшихся, как не обращают внимание на надоедливых детей. Полковник следует за капитаном в его кабинет, и только когда они прикрывают дверь, и Минато поспешно закрывает жалюзи на прозрачных стенах кабинета — все вокруг выдыхают. Все, кроме Какаши: горло сдавило и внутри всё скручено пружиной. — Да уж, — комментирует голос Асумы за всех. — Важный какой. Это определённо «да уж». Какаши вытирает вспотевшие ладони о форменные штаны, оборачиваясь на настоящего Асуму, который сейчас действительно стоит за плечом. Но это слабо помогает. Время за бумажками тянется бесконечно долго, Какаши уже сто тысяч раз пожалел, что Сила Юности Гая до сих пор не сработала, поставив его на ноги. Он переводит взгляд на всё ещё замурованный кабинет капитана — долго же они там разговаривают, интересно даже, о чём? Задержание прошло хорошо — повязали почти шестьдесят человек разного уровня полёта, несколько не серьезно раненых, но ни одной потери. Вряд ли на похвальбу ушло бы столько времени. Ручка двери кабинета капитана поворачивается, и отовсюду сразу слышится шелест бумаг: не только Какаши гипнотизировал взглядом эту дверь. Все отворачиваются, «занимаясь» своими делами. — Какаши, — Какаши отрывает взгляд от доклада, удивлённо встречаясь глазами с капитаном Минато. — Зайди на пару минут. Пока он идёт к кабинету, все взгляды прикованы к нему — и Какаши и сам недоумевает, какого такой важной шишке понадобилось от него. Но нервяк не проходит еще с того самого мгновения, как чёрные глаза мимолетно скользнули по нему. — Полковник хочет задать тебе пару вопросов, — Минато слегка сжимает плечо Какаши, успокаивающе. — Вы можете выйти, капитан, — вот сейчас Какаши действительно ощущает, что полковник смотрит на него в упор, а не скользит своим поверхностным пустым взглядом. Минато выходит, и Какаши замирает, ожидая, когда ему откроют причину сей весьма и весьма неожиданной приватной беседы. — Офицер Хатаке, из рапорта следует, что во время облавы ты погнался за одним их подозреваемых, но потерял его в переулках. — Так точно. — Главное управление имеет основания полагать, что в момент облавы на объекте был один особо опасный разыскиваемый преступник, которого не было среди задержанных. Очень важный преступник, — полковник открывает лежащую на столе папку, поворачивая в сторону Какаши. Тот послушно подходит ближе, снова сталкиваясь нос к носу со старым знакомым. На глянцевой фотографии мужчина не очень похож на себя вчерашнего, и уж тем более не похож на себя из прошлого: похудевший, осунувшийся — годы тюрьмы явно не пошли ему на пользу. Сейчас точно не вспомнить — Какаши пытался найти его дело, с тех пор, как поступил в управление, и снова — после той ночной встречи, но все оказалось опечатано. Его уровня доступа не хватило даже для того, чтобы посмотреть дело человека, которого из-за него же за решетку и упекли. С тех пор прошло уже, наверное, лет двадцать? Но если его выпустили — зачем он опять понадобился шишкам из управления? — Это тот человек, которого ты преследовал? Глаза на фото инфантильные и безжизненные, если приглядеться: даже совсем не чёрные, просто тёмно карие, и уж точно без всяких красных всполохов и тому подобного. И желания прыгать с мостов сейчас, слава богу, не возникает. — К сожалению, не могу сказать. Было слишком темно, и он скрылся слишком быстро, я не успел его разглядеть. Речь льётся сама по себе, как и тогда, много лет назад — все внутренности взъерепенились, и раскрывать карты полковнику почему-то совсем не хочется. Какаши снова, как в детстве, врёт, полагаясь на внутренние инстинкты, которые орут во всю глотку, что они с капитаном не на одной стороне. Он явно не защищает мужчину, который чуть не прикончил его своим гипнозом — или что там это было, но сдавать его управлению он тоже не готов. Он найдёт его сам и сам разберётся с тем, что случилось — обязан узнать, что за фокусы выкидывает тот преступник, и связано ли это как-то с… Какаши медленно выдыхает сквозь зубы: слишком рано строить необоснованные предположения. В любом случае, он должен найти его и побеседовать с ним лично. — За что его разыскивают? — наверняка ему не ответят, но попытаться узнать стоит. Полковник не отвечает, но Какаши почему-то еще больше убеждается в своём импульсивном решении. И сам полковник ему определённо не нравится, хоть это чувство и необоснованно. Он пугает, подавляет, и вовсе не своей статностью или властью: Какаши кажется в глубине души просто его ненавидит. Голова раскалывается нереально — наверное стоит уйти домой пораньше и хорошенько выспаться. Должны же его бредовые видения наконец-то прекратиться.

*

— Папа говорил никуда не ходить с незнакомцами. Какаши зажимает остро стреляющий висок сильнее. — И правильно говорит. Но мы же с твоим папой друзья, и с тобой друзья, так что со мной можно. Девочка хмурится и чуть отстраняется назад. Какаши сжимает маленькую ладошку крепче — еще не хватало того, чтобы она сейчас убежала. Тело лихорадочно потряхивает — он совершенно точно сейчас не в состоянии растягивать всё это. — Не переживай, я просто отвезу тебя домой, твой папа меня попросил. Полицейской машины нигде не видно: Какаши ищет её глазами, лавируя между припаркованными. Какого чёрта Асума именно сегодня решил повесить это на него? — Давай, залезай, — он подсаживает девочку на высокое сиденье, пристёгивает. Она совсем притихла — обычно в тысячу раз более шумная: рассказывает про то, как они играли в садике, какие книжки листала, каких новых друзей завела. Мираи очень дружелюбная — непонятно, что сейчас не так. Может, заболела? Какаши захлопывает дверь с тонированным стеклом и обходит машину. Кожаные сиденья непривычно скрипят, когда он садится, в машине пахнет салоном и цитрусовым освежителем. Стартер непривычно мягко шумит, когда ключ поворачивается в зажигании. Какаши складывает руки на плетёном руле, тянется к коробке передач, разглядывая её — давно не ездил на автомате, их рабочая патрульная машина на механике. Трогается, тем не менее, выкручивая руль. Разворачивается. — Нам не туда, — тихонько раздаётся с соседнего кресла. — Нужно по пути заехать в одно место, — Какаши поправляет зеркало заднего вида, сталкиваясь со знакомыми — не своими — глазами. Свет мягко играет на изуродованной шрамами половине лица. Наверное неудивительно, что Мираи испугалась, хотя самого Какаши эти шрамы зацепили еще тогда, на мосту. Машина быстро набирает скорость, оставляя садик далеко позади за несколько мгновений.