*
Яркий свет бьёт по мозгам. Какаши продирает глаза, чувствуя, как этот свет выжигает их, перемешивает содержимое головы и желудка. Еле-еле получается просто перевеситься через край кровати и опустошить желудок прямо на линолиум. В голове стоит хоровод из воспоминаний. Многие из них вообще не связаны с реальностью сейчас — это далекое прошлое, которое Какаши забыл уже очень и очень давно. От грязной лужи на полу смердит — и от этого снова начинает тошнить, хоть уже и нечем. Во рту собирается мерзкий привкус желудочной кислоты. Какаши спускает ноги на пол, опирается о стены, ковыляет в ванную, и только когда душ выпускает на голову холодный поток — только тогда немного приходит в себя. Одежда намокает за несколько секунд, но, ёлки, это настолько мелочь в данной ситуации, что… Натренированный инстинкт даёт о себе знать, и Какаши тянется рукой к карману, в котором был служебный пистолет, не хватало еще его утопить. Только пистолета в кармане нет. Какаши поглубже зарывается руками в карманы — пистолета действительно нет, и кошелька нет. Вроде он клал в карман что-то еще: но везде пусто. Голову разрывает, холодные струи всё-таки не помогают. Какаши сбрасывает с себя липкую одежду, отдаваясь им, но это тоже не прокатывает. Тело горит, сон уже давно испарился и только вчерашний день стоит в мутной дымке холодного пара, хоть, сколько к нему ни приглядывайся — там толком ничего не разглядеть. Какаши приглядывается и приглядывается — и это не помогает. В дверь раздаётся звонок. Буру сейчас у Гая, так что мерзкая трель не сопровождается привычным ободряющим лаем. Какаши в этом мире теперь словно один-одинёшенек. Он заворачивается в полотенце и медленно направляется в сторону двери. Вроде в кармане была записка с адресом от Конохомару. Записка пропала, но, вроде, он ездил по тому адресу. Вроде там был кто-то очень светлый и прозрачный, словно неживой. Вроде они много говорили. Вроде они были чем-то похожи. … дверь распахивается, стоит только Какаши щёлкнуть замком, отпирая её. — Хатаке Какаши, вы арестованы за покушение на убийство. Помнится, когда умерла мама, всё было также неуместно.*
Сидеть по эту сторону стола совершенно непривычно. Отсюда действительно ощущается давление от двух следователей, за которыми огромное — во всю стену — зеркало, за которым наверняка есть кто-то еще. И Какаши, кажется, даже знает, кто именно сейчас наблюдает за ним цепким взглядом из-под чёрных бровей. Следователи молчат, и Какаши тоже молчит. Обычные приёмы: он столько раз проводил допрос сам, что знает весь сакральный смысл и того, что ему ничего толком не рассказали, пока везли сюда, и того, что все люди, которые были в машине и те, кто сейчас вместе с ним — совершенно ему незнакомы. И в том, что ему пришлось ждать почти час, сидя одному в допросной, и в том, что сейчас его просто сверлят суровыми взглядами два незнакомых лейтенанта — ничего нового и неожиданного. Не считая того, что его действительно подозревают в покушении на убийство. Какаши, несомненно, не убийца, вот только туманные воспоминания из вчера, неприятное чувство от того, как тело двигается против воли, управляемое чужим сознанием, и тот факт, что он не нашёл утром пистолет — всё это играет против него. И сейчас, как и в тот день, когда была похищена Мираи, Какаши снова не может доверять сам себе. — Офицер Хатаке, — один из следователей прочищает горло, наконец переходя к делу. — Где Вы были вчера? Туман в голове, что смешал вчера и давнее прошлое из сна — совсем не на стороне Какаши, так что просто стоит запрятать это куда подальше и для начала хотя бы просто выяснить, за что конкретно он здесь. — Встречался с информаторами: на частной территории и в подпольном клубе. Затем вернулся домой и лёг спать. Его обвиняют в покушении на убийство, значит жертва как-то связана с ним или его делами, или кто-то просто действительно поднапрягся для того, чтобы прижать его к ногтю. И у Какаши даже есть пара подозреваемых на это дело. Кем бы ни была жертва, у Какаши наверняка найдётся объяснение или свидетельства того, что он был в другом месте. Даже если его собственные воспоминания пока не на его стороне. Допрашивающий лейтенант щурится, сверля своими водянистыми, почти прозрачными глазами: — Вернулся домой и лёг спать… Один? Какаши ничего не сделал, так что нужно просто сохранять спокойствие. Он ничего не сделал, так что просто нужно засунуть в карман свои дурные предчувствия, которые просто не отпускают его внутренности последние недели, и поговорить с полицейскими по душам. Ведь Какаши и правда нечего скрывать? — Один. Правильно ли засчитывать его дурного воображаемого недруга за того, кто был с ним? Правильно ли считать его за что-то большее, чем галлюцинация? Правильно ли признавать, что тот действительно управлял телом Какаши? …что он действительно мог вытворять его телом, что захочет: будь то похищение детей, за которым уже был застукан, или покушение на убийство. Насколько же черна душа этого «Обито»? Насколько же тот желает испортить Какаши жизнь? В допросной холодно, как и всегда — способствующая нервяку обстановка: при такой температуре тело не может работать спокойно: оно запускает обычно спящие ресурсы, разгоняет кровь, разгоняя сердце, заставляет еще больше чувствовать себя не в своей тарелке. Вот только Какаши был здесь сотни раз по другую сторону стола и знает все уловки, что могут против него попробовать использовать. …ведь он же не виноват? В чьём конкретно убийстве его пытаются обвинить? В главном управлении его допрашивают неспроста. И напротив явно не друзья. Хорошо хоть, что в друзьях Какаши числится отличный адвокат, которому ему по закону позволили позвонить по пути на допрос. — И что за информаторы? Вроде тех, что навели Вас на след похищенной дочери одного из полицейских вашего же депортамента, несколько недель назад, — он хорошо оперирует информацией, — сделав Вас чуть ли не героем? — перекручивает и выворачивает так, чтобы она работала против Какаши. Полицейские имеют право выбирать, сдавать ли своих информаторов начальству: ради справедливости, прозрачности, или ради воображаемой «высшей цели». Вот только вряд ли «высшая цель» действительно существует. Система, в которую верил с детства Какаши, явно даёт пробой в том месте, где кусок истории про похищенную Мираи пересекается с его альтер-эго. Какого чёрта он связан с тем, кого всеми фибрами души должен ненавидеть за его поступки? Это какая-то насмешка судьбы? Насколько Обито увяз в этой бесконечной грязи? Если его душа действительно настолько черна, то неудивительно, что он хочет утопить кого-то вместо себя. Кажется, их ненависть взаимна — вот только Какаши слишком сложно понять, за что можно ненавидеть его. Он всегда поступает правильно. Ведь так? — Не хочешь говорить? Этот вот, случайно, не один твоих так называемых «информаторов»? — следователь, наконец, открывает папку, лежащую на столе, вытаскивая оттуда несколько фотографий. Раскладывает их одну за другой, поворачивая к Какаши. Приходится выдохнуть медленно-медленно, чтобы не выдать непомерно быстро разогнавшееся сердце. Вдохнуть глубоко, запуская в лёгкие затхлый воздух допросной. На фотографиях вчерашний туманный собеседник, с густо пропитанной кровью рубашкой на груди. Вокруг светлый линолеум, подсвеченный светом вспышки от фотоаппарата. Место, словно вырванное из контекста: тут есть кружевные скатерти из сна Какаши, а еще тяжёлые мрачные портьеры, что закрывают окна, хотя Какаши был уверен, что через них вчера он видел огромные хлопья падающего снега. Вот именно в тот момент, когда мерно потрескивал камин, а Хаширама — вроде его звали так, — рассказывал хвалебные оды Учиха Мадаре. Туманные воспоминания из вчера совсем не выглядят реальными, но прятать их сейчас не в интересах Какаши. — Хаширама. Да, это один из моих информаторов. Вряд ли бы они вышли на него, если бы не знали, что они действительно виделись вчера. Выходит, пустота улицы была обманчивой, и Какаши умудрился облажаться и здесь, раз кто-то его заметил. Или это блеф? — Когда я уходил, он был в порядке. Следователь жмурится в злой и довольной ухмылке: наверняка ему просто приятно засадить одного из своих, вряд ли кто-то из управления Минато мог бы такому порадоваться, но в главке другие порядки. Время, что Какаши продержали здесь до допроса — играет ему на руку, давая возможность адвокату собрать всё, что потребуется для того, чтобы вытащить его отсюда как можно быстрее. Главное продержать лицо до тех пор. — И во сколько это было? Казалось, что второй следователь был на стороне Какаши, но тот лишь источает вокруг яд и возбуждение. Ничего, это не первая ошибка Какаши в людях. — Около шести часов вечера. Следователь наклоняется чуть ближе, зловонно выдыхает прямо в лицо: — И что конкретно Вы потом… Дверь допросной с грохотом распахивается и все в комнате машинально дёргаются. Наконец-то. Какаши устало прикрывает глаза, пытаясь хотя бы чуть-чуть притупить головную боль. Теперь можно расслабиться, если вообще можно расслабиться в то время, как вчерашний собеседник действительно при смерти, пистолет действительно пропал, а альтер-эго Какаши вполне себе способен на убийство, управляя телом самого Какаши. — Прошу запротоколировать, что мой клиент подвергался допросу без своего адвоката. Куренай рывком отодвигает стул рядом, усаживается на него, складывая ногу на ногу и швыряет на стол стопку папок. — Вот тут целая куча достижений моего клиента. Здесь грамоты и похвалы за его учебу и службу. Неужели вы действительно думаете, что он может быть причастным к какому-то убийству? Допросчики заминаются на секунду под пронзительным взглядом Куренай, и Какаши снова на секунду кажется, что ее глаза имеют нечеловеческую силу. Теперь он вообще готов поверить во что угодно: после того, как добрый полумёртвый дяденька буквально… загипнотизировал? его так же, как тот убийца-беглец, которого выслеживает Мадара. Куренай агрессивно, но сдержанно прессует допрашивающих, что-то говорит про законы, доказательства и всё в таком духе. Обито неспроста заставил Какаши следить за Мадарой — наверняка по какой-то причине не смог сделать этого сам. Хаширама явно неспроста был запрятан Мадарой в дальний дом практически нежилого района. И так же неспроста — предположительно — владеет силой, подобной беглецу. Связи закручиваются в тугую спираль, сворачиваются Уроборосом, вгрызающимся ядовитыми клыками в собственный хвост. И меньше всего сейчас хочется осознавать, что и Какаши затянут в него, прямо в том месте, где под жёсткой чешуёй расползается тот самый яд, мучая, но не добивая. В голове десятки вопросов: кто напал на Хашираму на самом деле? Какаши в бреду? Обито, управляющий телом Какаши? Тот убийца из ночного клуба, что понемногу прорисовывается во вчерашней ночи? …для чего? И, если посмотреть на всё это с другой стороны: как вообще можно было не добить того итак полумёртвого мужчину? Непонятно где искать ответы, зато понятно, с чего он может начать: и первым делом, как появится возможность, Какаши предстоит основательно потрясти своего дурного дружка. Благо, двусторонняя связь — как палка о двух концах: каждый раз, как Какаши чувствует на себе всю силу Обито, связь между ними крепнет, связывает их плотнее. Куренай встаёт, и следователи тоже встают — словно внезапно вспомнив этикет. Сверлят злыми глазами, но гораздо злее невидимый взгляд по ту сторону зеркального окна допросной. — Какаши, идём. — Допросная остаётся позади, она удаляется, но ощущение того, как на запястьях грубо и жёстко защёлкиваются наручники надолго закрепляется в подсознании. — Всё в порядке, я докажу, что ты не имеешь к этому покушению никакого отношения. Жаль только, что Какаши не верит в это также, как она. Но теперь уж он выложится по полной, выбьет из Обито всю правду. Хоть, снова проснувшееся шестое чувство устойчиво твердит не делать этого.